Где бы Боря ни появлялся, его всегда окружали женщины, осложненные проблемами позднего бальзаковского возраста. То одна, то другая, интимно брала Борю под руку "Боренька, я могу с вами посекретничать?" или "Вы позволите мне ненадолго похитить у вас Борис-Йосича?" и многозначительно уводила его в сторону. Забавно было со стороны наблюдать эти сцены. Дамы говорили безумолку, очевидно, посвящая Борю во все детали своих мигреней, и при этом кокетничали глазами, бровями, и прочей мимикой. В результате они получали совершенно даром бесценные Борины советы. Я однажды подслушала разговор нескольких пациенток. Меня отправили к Боре "проверить горло", и я пошла к нему в поликлинику, а там была очередь. "Милуша, ты не торопишься? Можешь подождать, пока я приму больных по записи?" У меня с собой была книжка, и я с готовностью согласилась ждать, тем более, что потом мы с Борей наверняка поехали бы вместе к нам домой, и он бы у нас обедал и рассказывал всякие смешные случаи. Так вот, пока я читала, я услышала много всего, что мне в мои пятнадцать лет показалось чрезвычайно любопытным. Сначала две постоянные пациентки наперебой расхваливали Борю перед третьей, которая первый раз пришла к нему "по рекомендации", потому что у нее "вот здесь дикие боли". Такой знающий, такой внимательный. Говорят, что сами врачи, когда болеют, только у него лечатся. А потом как-то незаметно они стали говорить немножко о другом.
– Вы давно лечитесь у Борис-Йосича?
– Да, уже около четырех лет. Вы знаете, это что-то особенное….
– Вот именно. Вы тоже почувствовали? Вот я когда первый раз…
– Да-да-да, моя приятельница меня предупреждала – "такой интересный мужчина".
– Знаете, я вам скажу, только это между нами, он оч-чень интересный мужчина. Он обаятельный такой, голос такой, знаете, тоже приятный, вообще, как мужчина, он такой, очень приятный…
– Да, а вы обратили внимание на его глаза?
– Да конечно, у него в глазах что-то такое…
– Мужской такой взгляд, сильный.
– У него руки прекрасные. Тоже такие сильные, теплые.
– Мне тут одна дама рассказала, она к нему все время специально ходит и врет – там болит, тут болит. Только это между нами, я вас очень прошу.
– Я думаю, к нему так многие приходят.
– Да, в другие кабинеты никого нет, а у него всегда очередь.
– А говорят, одна врачиха…
Я с трудом сдерживалась, чтоб не расхохотаться. Я очень любила Борю, он был моим самым любимым родственником, но даже это не делало его в моих глазах роковым красавцем. Во-первых, его рост – он не дотягивал даже до метра шестидесяти, к тому же немного хромал. Он был худощав, хотя с годами стал солиднее, и как он сам шутил, уже не мог больше покупать сорочки в "Детском мире". Его небольшие карие глаза, чуть близковато поставленные… Ха-ха-ха, мужской взгляд! Руки тоже как руки, всегда чистые, покрыты от запястья до локтя светлой шелковистой порослью. Мой двоюродный брат Даня в детстве любил щекой тереться о Борины руки "Ты почти такой же мягкий, как наш кот. Но кот все-таки мягче. Ты не обиделся?"
Я пересказала Боре подслушанную болтовню, и он посмеялся вместе со мной.
Борины поклонницы были постоянной темой шуток на семейных сборищах. "Борь, ну-ка признайся уже, как ты пользуешься таким успехом у женщин?" На что Боря с притворным вздохом отвечал: "Увы! Никак не пользуюсь. Условий нет" – и при этом хитро смотрел на жену. Бетти делала кокетливо-строгий взгляд, и грозила ему пальцем: "Ай, Борька, ну ты у меня получишь!" "Бетти, как ты это терпишь?" "А что я могу? Я уже смирилась", – отвечала довольная Бетти. При этом вид у нее был как у хозяйки, которая уверена, что ее пес не возьмет косточку из чужих рук.
Да, Бетти повезло. Она всю жизнь играла в королеву и пажа. Она была любима. Это проявлялось в любых, даже самых прозаических, мелочах, например, в том, как лежала его рука на спинке ее стула, как он смотрел, когда она опиралась на него, вытряхивая камушек из туфли "что-то попало и колет".
Иногда пылкость чувств выражалась в форме материнско-отцовской заботы друг о друге. "Боря, тебя продует. Отсядь от форточки", "Борь, ты почему не ешь ничего? Ты же будешь голодный", "Ну как ты надел шарф, вся шея голая", или "Беттинька, ты почему кислая? У тебя болит что-нибудь?", "Беттинька, тебе не грустно? Ты не устала? Ты не сердишься?" Вот еще вариант: "Беттинька, ты что ешь? Семгу? А я телятину. Возьми у меня половину. – Я не хочу телятину. – Ну, хоть попробуй. – Тогда ты забери у меня кусок семги. Она тоже очень вкусная. – Зачем же я буду у тебя забирать семгу, если она вкусная? – Если не возьмешь, я не буду пробовать телятину".
Валя, их дочь, слушая эти диалоги, безнадежно махала руками "Детский сад, а не родители". Остальной женский состав семьи относился к Бетти с меньшей терпимостью. У меня сложилось впечатление, что на самом деле Борю любили все, а Бетти – не все, и только ради Бори.
"Что в ней такого особенного, не понимаю? Старая жеманная эгоистка". – "А она всю жизнь такая". – "Чем она его так пленила?" – "И как он это выдерживает столько лет?" – "Борька вкалывает ради нее на двух работах, о себе совершенно не думает". – "Только и слышно – Беттинька, Беттинька. А она – ах, я устала, ах мне это тяжело". – "От чего она так устает? Никаких проблем, делает что хочет".
Возможно, они в глубине души завидовали Бетти. Конечно, это не проявлялось в открытую. А собственно, чему завидовать? У всех прекрасные мужья, приличные заработки, налажен быт, дети устроены. Но в том, как они посмеивались и подтруни вали над всеми этими "Не выходи без зонта. Дождь начинается", "Ты дома? Слава богу, а то так скользко, я волнуюсь, чтоб ты не упала", "Ты что делаешь? Я тебя разбудил? Ну, прости меня. Просто захотел тебе позвонить", "Я скоро буду. Тебе купить что-нибудь вкусненькое?", проглядывала зависть к подтексту. Их разговоры с мужьями вроде бы тоже звучали вполне по-семейному. "Ты где? – Задерживаюсь. – Надолго? – Не знаю. – Все в порядке? – Да, да, в порядке. – Ну, хорошо. – Давай, пока", "Алло, это я. Слушай, посмотри у меня на столе, там такая черная записная книжка. Есть? Отлично. Я думал, что потерял. Ну, все. Ладно. Спасибо тебе", "Слушай, купи по дороге овощи. Нет, лук не надо. Хлеб только черный, белый еще есть". Но они не содержали никакого подтекста. В них не было того, чему можно было бы позавидовать.
Если уж быть абсолютно честной, то мне тоже казалось что Бетти переигрывает со своей ролью избалованной мужским вниманием очаровательной капризной девочки. Она уже давно не была ни очаровательной, ни девочкой, а избалована была лишь Бориным вниманием. Я помню, как меня раздражала и одновременно смешила многозначительная улыбка Бетти, когда Боря читал стихи Северянина, да и вообще любовную лирику. Она была абсолютно уверена, что все эти строки адресованы ей. Может быть, я тоже ей завидовала?
Однажды мы с мамой говорили о жизни, о том, о сем, и вспомнили о Боре и Бетти. Мама сказала: "Ее упрекают в избалованности. А кто ее избаловал? Почему никто не упрекает Борю? И собственно, в чем вина Бетти? В том, что Боря ее любит и принимает такой, какая она есть? Что вам до нее? Ему нравится – и замечательно. Каждый выбирает свое. Дай бог, чтобы твой муж через сорок лет брака так к тебе относился, как Боря к Бетти. Учиться у нее надо, а не кости ей мыть". Я поняла, что мама права, и перестала участвовать в промывании Беттиных костей.
Я, как и обещала, обзвонила родственников. С Лизой Беркут мы проговорили, наверное, полчаса.
– Слушай, Мил, я вот думаю, как Боря это перенесет. Ведь у него сердце не в порядке.
(В последнее время у Бори стало побаливать сердце. Но он никогда всерьез об этом ни с кем не говорил. Он, как многие врачи, думал, что его никакая болезнь не одолеет.)
– Да, я тоже об этом беспокоюсь. Вера сказала, что ему было плохо, когда скорая приехала. Они ему сделали укол.
– А с ним есть кто-нибудь?
– Там сейчас Валя с мужем.
– А внук?
– Макс тоже должен прибыть.
– Понятно. Ну, тогда ладно. Ты знаешь, я никогда не думала, что она раньше Бори умрет.
– Да, она ведь никогда ничем не болела.
– Ну, не знаю, может, не посвящала никого в свои болезни.
– Но уж Боре-то могла сказать. Иметь такого врача под боком денно и нощно…
– А ты знаешь, Бетти никогда не советовалась с Борей как с врачом.
– Почему? Откуда ты знаешь?
– Она мне сама как-то сказала, что не хочет, чтобы он воспринимал ее, как пациентку. "Тут болит, там болит, ноги отекают, тело старое трясется". Короче, она им как врачом не пользовалась.
– Это очень глупо с ее стороны. Вот и доигралась.
– Ну, знаешь, дай бог каждому так умереть – раз и все.
– Наверное, это был тромб.
– Мил, вот я тебе скажу, звонишь ему иногда, мол, Борь, как дела, как ты? А он: да вот Бетти что-то неважно себя чувствует, а так все нормально. А что с ней? Да общее состояние какое-то вялое… Борь, говорю я ему, я тебя спрашиваю, как ты, а ты мне про Бетти…А он опять: да я – то ничего. Вот Бетти……
– Да, да, да, я тоже ему всегда говорила, что надо о себе беспокоиться, а не только о ней.
– Но она таки умерла!
– Да… Но знаешь, мне его жалко. Как он теперь будет? Как бы не сломался!
– Надо будет почаще ему звонить. И видеться с ним. Поддерживать морально.
– Обязательно!
На похоронах Боря держался стойко, хотя было видно, что он очень переживает. С потемневшим осунувшимся лицом он стоял, немного сутулясь, и казалось, мыслями был далеко от этой обстановки, от этой процедуры прощания, от всех этих обязательных ритуальных речей. Рыдала Валя. Хлюпали носами дамы, даже мужчины стояли с красными глазами. Боря, словно окаменев, не мигая глядел на мертвую Бетти и только в последний момент, когда гроб исчез за черной занавеской, покачал головой и закрыл глаза ладонью. Я подошла к нему и осторожно коснулась его рукава. Меня беспокоило его состояние, я боялась за сердце – мало ли что… Он молча похлопал меня по руке, что означало – "я в порядке, не волнуйся" и одновременно – "спасибо тебе за заботу".
На поминках…Надо сказать, что поминки были шикарные, если это слово применимо к такому случаю. Но Валя постаралась, чтобы все было так, как "если б мама была с нами". И все говорили, что Бетти была бы довольна столом, что все почти так же вкусно, как если б она сама готовила, но конечно, "почти" – потому что превзойти ее невозможно. И было много речей – говорили, что кончилась некая семейная "эпоха", что нам посчастливилось жить в эту эпоху, а тем детям, которые будут впоследствии рождаться в нашей семье, мы будем рассказывать о Боре и Бетти, и именно так завязываются фамильные традиции и семейные легенды. Много выступали, много вспоминали, и выяснилось, что столько хорошего Бетти сделала для каждого, и столько добрых советов было от нее получено, и столько сложных ситуаций было ею благополучно разрешено, что как теперь жить без нее – просто непонятно. Создалось впечатление, что только сейчас все вдруг осознали, как им будет не хватать Бетти. Возможно, это говорилось для Бори, но мне показалось, что вроде бы в этих речах было много искренности. Такое запоздалое облагораживающее раскаяние. Особенно хватало за душу, когда говоривший или говорившая произносили "прости меня, Бетти, и спасибо тебе" или "спасибо тебе, Бетти, и прости меня".
Таким образом, поминки по Бетти сплотили семью, и теперь оставалась одна общая забота – Борино одиночество. Кто-то звал Борю переехать к ним, кто-то обещал ежедневное посещение с привозом продуктов. Среди прочих предложений – поездка в санаторий в Крым, на дачу под Москвой, в Болгарию на море, кардиологическое обследование в Германии или Израиле. Я тоже считала, что кардиологическое обследование Боре необходимо.
В конце концов, Боря действительно согласился подлечиться и отдохнуть, но, горячо поблагодарив родственников, решительно отказался от опеки, сказав, что справится сам. Родственники еще какое-то время настаивали, но потом отступили, с увереньями, что "они всегда, в любую минуту готовы… звони, если что".
Вскоре мы убедились, что Боря не впал в депрессию, не "ушел в себя", не погрузился с головой в прошлое, продолжает работать. Первое время мы довольно часто звонили ему, даже заезжали, предварительно позвонив "Боречка, я тут неподалеку от тебя. Можно я забегу на пять минут?", потом стали только звонить – кто чаще, кто реже. Я звонила раза два – три в неделю, иногда не заставала его дома и начинала волноваться. Тогда я названивала каждые десять – пятнадцать минут, пока у меня не раздавался долгожданный звонок, и в трубке звучало: "У меня есть хороший психиатр. Дать телефон?" – "Боренька, какое счастье, что ты нашелся! А я уж не знаю что думать!" – "Думать надо, что меня нет дома, раз я не отвечаю". – "А вдруг тебе плохо стало?" – "Так что ты звонишь? Взяла бы да приехала!" – "А вдруг тебя нет дома?" "Логично! Слушай, на самом деле, Милуша, спасибо, что ты звонишь. И извини, что заставил тебя трепыхаться. Но понимаешь… я могу ведь иногда задерживаться на работе или зайти куда-нибудь. В этом случае меня не будет дома. Понимаешь?" – "Понимаю. Но все равно буду волноваться". – "Ладно, тогда так: запиши мой мобильный. Только не давай его никому. Это мой личный номер. Его ни один пациент не знает". – "Не волнуйся, никому его не дам. И сама буду звонить только в крайнем случае". – "Договорились!"
Незаметно прокрутилось время – год с лишним. Однажды у меня раздался звонок от Лизы Беркут.
– Милка, ты сидишь или стоишь? Я тебе кое-что хочу рассказать.
– Лиза! Что случилось?
– Ты представляешь, Вадим встретил Борю с женщиной!
– С какой женщиной?
– Не знаю. Но Вадим сказал, что вполне симпатичная, моложавая.
– Ну и что? Может это коллега, врач из клиники. Куда они шли?
– По улице шли и разговаривали.
– И что здесь такого?
– Вообще-то ничего, конечно, но интересно.
– Слушай, Лиз, ну что, по-твоему, Боря уже не может идти рядом с женщиной? Может это какая-нибудь пациентка или просто знакомая.
– Может и так, конечно. Но Вадим сказал, что похоже было на очень хорошую знакомую
– Да? А в чем это выражалось?
– Мил, я там не была. Если б я сама видела, я бы тебе ответила.
– Хорошо, а Боря что?
– Боря не видел Вадима. А Вадик постеснялся его окликнуть.
– Ну, что можно сказать…Человеку трудно одному. Если это так, то мы рано или поздно обо всем узнаем.
– Мне так интересно, кто она такая, откуда взялась.
– Да, мне тоже интересно. Ты кому-нибудь еще звонила?
– Нет, тебе первой.
– Ладно, Лиз, давай пока не будем судачить. Подождем.
Ждать пришлось не слишком долго. Лизина версия оказалась правильной. На одну из ближайших семейных сходок – чей-то день рождения – Боря явился с женщиной. Она была совершенно не похожа на Бетти, чуть выше Бори, полноватая в меру, довольно миловидная, сероглазая. Видно было, что ей неуютно, но она старалась держаться естественно. На самом деле, чувствовать себя неуютно в такой ситуации – как раз вполне естественно, а попытки разыгрывать непринужденность выглядели бы фальшиво. Я поймала себя на мысли, что не испытываю к ней неприязни. Мне даже захотелось ее поддержать, хотя бы ради Бори. Семейство пока еще не оправилось от неловкости и находилось в напряженном ожидании какой-то разрядки. Боря решил, что пора это сделать.
– Дорогие родственники, я хочу вам представить мою подругу, ее зовут Суламифь.
Возникла пауза. Родственники молчали, словно им было недостаточно этой информации. На самом деле они просто не знали, что сказать. Пауза становилась суровой.
– Послушайте, ну что вы застыли. Отомрите. Я пришел на день рождения к своему любимому восьмиюродному племянчатому внуку, или кто ты мне, Сень? И, между прочим, принес неплохой подарок. Вот. Если тебе неинтересно, что там, то пусть твоя жена распотрошит этот сверточек. Сима, ты где? Здравствуй, дорогая! С именинником тебя! А это Суламифь, моя подруга. Прошу если не любить, то жаловать!
Надо отдать Симе должное – она улыбнулась – "милости просим, проходите, пожалуйста".
Народ постепенно пришел в себя, все расселись, "Ну, Сеня, хоть ты и повзрослел на год, но все равно мальчишка по сравнению со мной. Позвольте сказать". Вскоре тосты пошли один за другим, языки развязались, вечер прошел даже весело.
В целом, первое явление Суламифи народу прошло благополучно. Мужчины нашего семейства отнеслись к ней вполне дружелюбно. Даже пытались "пушить хвосты", как сказала бы бабушка Ангелина, – острить, шутить и показывать себя с наилучшей стороны. Как же – появилась новая женщина, и надо, чтобы она видела, что кроме Бори здесь есть еще мужчины хоть куда! Женщины демонстрировали осторожность и значительно меньшую готовность к общению.
Постепенно все начали привыкать, что Борю теперь надо приглашать с подругой по имени Суламифь. Надо признать, что Суламифь вела себя очень скромно, с достоинством и, я бы сказала, со спокойной уверенностью. Как-то одна из племянниц попыталась выпустить коготки: "Суламифь – это ведь одна из многочисленных наложниц царя Соломона?" "Это самая любимая из всех его женщин", – спокойно ответил Боря. "Но ты не царь Соломон". Боря уже открыл рот, чтобы ответить, но его опередила Суламифь. "Видите ли, мое имя – довольно редкое, но все же оно встречается – одно на тысячу. Поэтому неразумно ассоциировать любую женщину по имени Суламифь с конкретным библейским персонажем. Вот вас, например, зовут Софья. Но это вовсе не значит, что вы ассоциируетесь…" – "С мудростью!" – перебил ее Боря, и все рассмеялись. "Я вообще-то хотела сказать – с Софьей Ковалевской". – "И этого нет!"
Думаю, наши дамы уразумели, что Борина подруга отнюдь не овечка, но это не прибавило им благосклонности к ней. Хотя внешне вроде бы все уже признали ее "ради Бори", но за спиной давали себе волю всласть позлословить. Как вам это нравится? – Интересно, где она его подцепила? – Борька такой доверчивый, вот она его и прибрала к рукам. – Воспользовалась тем, что он один. – Бедная Бетти, всего год прошел, как она умерла. И тут такой подарок! – И ведь сначала молчала, тихоней прикидывалась, а уже начала себя показывать. Вон Соньке нахамила… – Ну, Сонька сама нарвалась. – Все равно. Понимаешь, Сонька – родня. А эта кто? Она должна сидеть и молчать, если хочет стать членом семьи. А она рот открывает. – Да-а, Боря с ней еще намается. Это тебе не Бетти. – Как он мог! Променять Бетти на такую! А ведь так любил! – Вот что такое мужчина! – Эта Суламифь намного моложе его. Я думаю, ей нет шестидесяти. – Но все равно не молодушка.
Я слушала, слушала – и выступила против хора.
– Послушайте, вы чего хотели бы? Чтобы он был один, неухожен, заброшен и страдал над могилой? Мы хорошо знаем Борю, он действительно любил Бетти, и не забыл ее, и ни на кого ее не променял. Но он, по-вашему, должен теперь перестать жить? У нас у всех свои семьи, и мы бы не смогли осуществлять ежедневный уход за ним. Даже Валя.
– Ну, можно было бы найти кого-то…