– Слушаю тебя, Ёсиф, – ответил Лев.
– А, что, Лев, последняя наша встреча так и не пролила свет на дела наши грешные. Ты испарился, исчез. Что так, товарищ Троцкин?
– Я, Ёсиф Виссарионыч, сразу понял, зачем ты появился у меня, и что, ты прикажешь, мне оставалось. А я тебе отвечу. Испариться. Хотя я уже понял, что от тебя не скрыться, ты – вездесущ. Так, может, мы договорим по телефону? – произнес с присущей ему проницательностью, Лев.
– По телефону, говоришь? А может, сразу к телеграфу перейти, он вообще исключает прямой контакт, – с явным раздражением вставил Стален. – Ты мне вот что скажи, товарищ Троцкин, ты будешь вести кАнструктивный дЫалог? – переходя на акцент, добавил он.
– Не нервничай, Ёсиф, скажи мне цель твоего приезда, и мы обязательно встретимся.
– Моя цеЛ, этА тИ, Лёва, и мИ с тобой обязательно встретЫмся, не в этой жЫзни, так в другой, – злобно ответил Стален. – Я тебя, сцуко, из-под зЭмли достану и верну НадЭжде, – злостно парировал он.
– Стоп, стоп, стоп. Ёсиф. Остынь, я не в подчинении ни у кого, ни у тебя, ни у Нади. И что это за тон переговоров, товарищ Стален? – с заметным волнением протараторил Троцкин.
– А я уже не веду с тобой, Лев, переговоров, я уже и так все для себя решил. Ты тот, кого переговорами не возьмешь, тебя, Лев, за гриву надо и в стойло, тогда ты шелковый станешь, – угрожая подытожил Стален. – Так что, сайгак, готовь сани, в Сибирь поедешь, местный люд своими речами ублажать да москитов твоей кровушкой питать, новое поколение кровососов подкармливать.
– Окстись, товарищ Стален, негоже гегемону и бывшему соратнику Лёвы Троцкина, таки угрожать, – слегка картавя, ответил Троцкин.
– А я тЭбЭ нЭ угрожаю, Лёва, я тЭбЭ прЭдупрЭждаю, готовь сани, – командно вставил Стален и что было силы опустил трубку на рычаг.
– Вот, сцуко, опять решил меня вокруг пальца провести, – выругался он и направился на выход.
Брови Сталена сомкнулись на переносице, глаза потемнели до иссиня-черного цвета, кожа на лице приобрела багрово-глиняный оттенок. "Не живого, так мертвого привезу в столицу", – мысленно пообещал себе Стален. Выйдя на улицу, он с нескрываемым отвращением посмотрел на изваяние, набрал полный рот слюны и смачно плюнул прямо на ледоруб. Еще раз мысленно выругался и абсолютно уверенным шагом направился к Троцкину. Настолько уверенным и быстрым, что даже не заметил, как пролетел два квартала и оказался у дверей Льва. Стален осторожно осмотрелся и надавил на дверь. Она поддалась и открылась, впуская гегемона внутрь. Холл и гостиная были пусты. Вся утварь и вся мебель отсутствовали, стены остались без картин и гобеленов, с пола сквозняком сдувало пыль. Стален замер. Его мозг нервно перебирал варианты отхода Троцкина. Он не понимал, как за столь короткое время Лев сумел ретироваться и утащить весь свой скарб. И, что самое главное, куда? Глаза гегемона стали наливаться кровью, и он нервно зашагал по кругу, меряя ими периметр гостиной. Стены постепенно начали трансформироваться, ноги – все чаще и чаще перебирать аллюр, и Стален воспарил. Воспарил над всем районом. Он почувствовал необычайный прилив сил и легкость внутри. Вся убогость квартала предстала перед его взором. На минуту он завис в воздухе и окинул район взглядом. Его внимание привлекла отдельно стоящая часовня, выделяющаяся светлым пятном на мрачном ковре квартала. Стален камнем устремился вниз. Пролетев за несколько секунд расстояние до часовни, он приземлился у входа расправил рубаху и брюки и вошел внутрь. Часовня представляла собой небольшое помещение ромбовидной формы, убранство ее было выдержано в строгом мексиканском стиле и имело все необходимое для молебна. По всем четырем углам стояли лавочки для трех-четырех человек, посередине – амвон, над которым зависла огромная люстра в тысячу свечей. Блики пляшущего от зажженных свечей света играли на стенах часовни, создавая эффект шабаша. Стален прошел к амвону и услышал за спиной незнакомый голос со стальным звучанием:
– Стой, сын мой, тебе дальше нельзя.
– Кто это говорит? – спросил он.
– С тобой говорит твой внутренний голос, – ответил голос.
– Хм-м. Что за ересь, какой такой внутренний голос, я сам себе голос, – громко произнес Ёся.
– Я твой, Ёся, внутренний, раньше ты ко мне не обращался, но здесь место святое, здесь я сам к тебе обращаюсь. Ты меня слышишь, слышишь, – эхом повторил голос.
– Слышу, слышу, что тебе надобно, голос, говори прямо, – раздраженно произнес Стален.
– Сядь и слушай.
Стален сел на лавочку.
– Много веков назад, когда люди, как и ты, умели перемещаться по воздуху и когда они были все равны и в мыслях и в поступках, явился им Ленин. Он и тебе являлся, потому ты и обладаешь сверхспособностью, он, кстати, и Троцкину помог в его телекинезе. Так вот, явился и спросил у них, что желают люди для полного счастья. А они, несмышленые, ответили, что желают ходить по земле, размножаться, как зверушки, через половой контакт и растить детей своих, как он, Ленин, растит их. Поверил им Ленин в доброе начинание и пустил оных наземь, дабы возродить доброе дело, начатое им. Спустились летающие люди и стали размножаться. Сначала все было мирно и пристойно. Так прошло много столетий, и народилось много народу. Стали люди разбиваться на пары, потом на семьи, семьи на родовые гнезда, гнезда – на целые популяции. Так появились села, города и даже столицы вроде Мехико.
– Ну и к чему ты мне это все балаболишь? Я это и без внутреннего голоса знаю, так в Писании написано, – возмутился Стален.
– Слушай дальше и не перебивай. Так появились собственники мест обитания, но по закону все принадлежало создателю. Только забыли об этом люди, много воды с той поры утекло. И здесь началось противостояние одних людей против других. Они, как слепые котята, решили, что они теперь решают, что, где и как.
Стален поймал себя на мысли, что это он уже где-то слышал. Голос продолжал:
– И братоубийственная экспансия закрутила свой маховик.
– И к чему ты клонишь? – осведомился Стален.
– А к тому, дурья башка, что ты возжелал убить своего брата, Льва, который тоже под Лениным ходит, остынь, посиди, подумай и спроси у себя, так ли ты хотел прожить свою жизнь. Во крови и терроре или в любви и добре. И реши для себя: "Что такое хорошо и что такое плохо".
Стален задумался на мгновение и вдруг заметил, как с лавочки напротив восстал Лев. Маленький, тщедушный, с козлиной бородкой и впалыми щеками, он производил впечатление жалкого торговца газетами с улиц столицы, нежели великого оратора и идеолога революции.
– Поговорим? – осторожно произнес он.
– А чОм, Лев, мнЭ с тобой говорить? – Стален сдвинул брови. – Ты, сцуко, язвил и злил мЭнЭ, а теперь хочеШ, штоб я погАвАрил.
– А как ты хотел, Ёсиф? Я не так-то прост, как тебе кажется, – он посмотрел на люстру, она покачнулась и зависла под наклоном. Тысячи восковых капель моментально полетели на пол, с треском окропляя холодную плитку пола.
– Ты мЭне Этим не ИспугаИш, Лев, я твои штучки научился укрощать. Стален молнией взметнулся к люстре и одним облетом вокруг нее вернул ее на место. И сам тут же вернулся на свое.
– Да, Ёсиф, за долгие годы нашего знакомства, ты только совершенствовался в своем мастерстве. Но и я тут без дела не сидел, – он щелкнул двумя пальцами обеих рук, на цыганский манер.
В дверях часовни появилось несколько фигур крепко сложенных парней.
– Шо хозяин трэба? – сказал первый.
– Ми уси у вашому распорядженни, – сказал второй.
И тут Стален заприметил знакомое лицо. Среди юношей был портье. Тот самый портье, что еще намедни вместе с ним ел кактус.
– Эй, украинец, ты ли это, никак в толк взять не могу? – заговорил на славянском грузин.
– Так точно, товарищ министр, – отчеканил бывший портье.
– Ты шо, з лузду зьихав, шо ты мелешь, якый це министр, ось наш министр, та батко, Лев Давидович, – сказал третий указывая на Троцкина.
– Хлопци, та це ж Стален Ёсиф, министр Страны Советов, я вам росповидав о йом, – оправдался украинец.
– Скрутите его и свяжите, только смотрите, он, сцуко, сильный, – приказал Троцкин.
Парни двинулись на Сталена, портье остался позади.
– Стоять, не двигаться, – скомандовал Стален.
– Ха пробачтэ, вин еще и командуе. А ну, хлопци, навались, – прокричал первый.
– Айда, – вторил второй.
– Ну, сцуки, держитесь.
Стален взметнулся ввысь, к крюку, на котором висела люстра, и со всей силы рванул за него. Потолок затрещал, и у основания крюка появилась трещина, обнажив резьбу крюка. Люстра заскрипела и с железным лязгом устремилась вниз. Тела парней прошли между спиц люстры, и они оказались в ловушке нижнего кольца, на котором были закреплены свечи. Некоторые из них после падения продолжали гореть. Парни продолжали стоять, зажатые люстрой. От горящих свечей повеяло запахом паленой человеческой кожи. Некоторые из парней стали вскрикивать и пытаться высвободиться.
– Не суетитесь, дети, – громко скомандовал Троцкин, и люстра мгновенно взлетела вверх, зависнув над ними.
Быстро сообразив, что они свободны, четверо парней набросились на Сталена и в минуту скрутили гегемона, тот даже не успел опомниться.
– Свяжите его, да покрепче, чтоб и мысли не возникло бежать, – Троцкин пробросил им бечевку, не понятно откуда взявшуюся.
– Ну, сцуки, висеть вам всем на суку. Украинец, ты чё стоишь, ты ж со мной кактус с одной тарелки жрал, помоги мне! – вскричал Ёсиф.
– Ни, нэ можу, товарищу Сталену, я – за Леву, он менэ руцю дружбы протянув, – пролепетал под нос украинец.
– Тогда и тебе… – не успел договорить Стален и получил самодельный кляп в рот.
– Несите его ко мне в резиденцию, – приказал Троцкин и вышел из часовни.
Стален пытался вырваться, связанный по рукам и ногам до тех пор, пока совсем не обессилел и не обмяк в руках четырех громил.
Летучий голландец
Придя в дом Арманд, Ёсиф и Надя незаметно пробрались по коридору, вышли во двор и спустились к себе в номер. Стален рухнул на койку, не снимая одежды и ботинок, и закрыл глаза. В его голове мысли, будто морские волны, набегали друг на друга, не давая собраться и сосредоточиться. Он потер руками глаза. Надя сидела напротив и смотрела на него с явным чувством сострадания. Она по-своему, по-матерински любила этого человека. И только она могла усмирить его внезапные вспышки агрессии или вывести его из ступора. Она пересела к нему на койку и обхватила его голову руками. Положив голову на одну руку, другой стала нежно поглаживать его густые волосы.
– Бедный мой Ёся, бедный, и что ж твоя голова тебе покоя не дает, – запричитала она. – Что же ты у меня такой особенный и такой гениальный террорист. Может, таблетки какие-нибудь тебе начать принимать. Что-то надо делать. Так продолжаться не может. Иначе всей нашей революции настанет амба.
Стален открыл глаза. Надя по-прежнему держала его голову в руках и продолжала гладить.
– Я, НадЭжда, обИчный, ну есть некоторые сдвиги, но так они у всЭх есТ. Вон посмотри на Троцкина, он тоже сдвинут на своих опытах по гипнозу. Всех в округе гипнотизирует. ТожЭ сдвЫнутый, – сказал Стален.
– Троцкин мне никто, Ёся, а тебя я люблю и хочу, чтобы у тебя и у меня все было, как надо, – ответила Надя.
– Все будет, как надо, Надя, сделаем цветную революцию и заживем, – перешел на славянский Ёся.
– Это ты неплохо придумал, Ёсиф. Цветная революция. Даже у Маркса Энгельса нет такого определения. Умный ты, молодчина, – похвалила его Надя.
– А что, Надя, есть в твоей доктрине Мира разумное зерно. Можно попробовать привезти розы из Голландии для твоей революции, – добавил Стален.
– Надо не цветы, а семена. И самим взрастить революцию. Точно, как я сразу не догадалась. И стоило ехать сто верст в Голландию, вот так, Ёся, красавчег, – похвалила его Надя.
– Надо у Арманд спросить. Она теперь на все готова, ты видела, как у нее глаза горели, когда она Джежинскому руку протягивала. У них точно любовь, химия прошла между ними, – утвердительно констатировал Ёсиф.
– Да, тут ты прав. Влип Филипп! – иронически, подметила Надежда.
Наверху послышался стук дверей и шорох. Через минуту дверь открылась, и на пороге показался Джежинский. Волосы на его голове были взъерошены. В руках у него был букет из тюльпанов.
– Вот, Надежда, посмотри, перед нами типичный представитель цветной революции, рожденной в Голландии, товарищ Джежинский, – указал на Джежинского взглядом Стален, освобождаясь от рук Надежды и привставая с кровати. – Ну что, летучий голландец, прилетел? – обратился он к Джежинскому.
– А что, товарищ Стален, что я не так сделал? Мы все втроем прошлись по разветвленным каналам Амстердама. Инесса прекрасная, умная девушка, и очень умная. Она вот подарила мне эти тюльпаны и сказала, что революцию делать она поедет с нами и у нее есть план, – выпалил с порога Джежинский.
– А позвольте поинтересоваться, что за план у Инесс? – спросила Надя.
– Да все очень просто. Мы, все вместе, берем на цветочном рынке по нескольку мешков семян цветов и везем в Страну Советов, растим их и, после того как они вырастают, проводим революцию. Правда, пока я до конца не понимаю, как, – с нескрываемым энтузиазмом добавил Фил.
– Однако, великий план, что даже министр экономики будущей Страны не понимает, что надо делать. Как бюджетом-то управлять будешь, министр? – спросил его Стален.
– Опа, это что ж, ты мне, Ёсиф, должность придумал. Однако. Я согласен. Разберусь, как, только дай мне эту страну в руки, и я ее не выпущу, – смело ответил Фил.
– Экий ты быстрый, точно – летучий голландец. Может, ты кексов переел? Сначала надо взрастить семена, а уж потом и революцию вершить, – сказала Надежда.
За спиной у Джежинского появился Троцкин.
– Товарищи, а не пора ли нам отужинать? Дик все приготовил и даже накрыл на стол. А Инесс послала меня за вами.
– И только? – рассмеялась Надя. – Больше никуда не послала? Ладно, пойдемте ужинать, если это так можно назвать, время-то, поди, уже к полуночи близится. Хотя у них здесь, в Голландии, время не имеет значения.
Вся компания поднялась наверх. Инесса уже восседала во главе стола. А Дик расставлял тарелки и раскладывал столовые приборы.
– Интересное у тебя воспитание Дика, он когда-нибудь ест? – поинтересовалась Надежда, подходя к столу.
– Ест, у него все отлично, что ему с нами, стариками, питаться и есть всякую всячину. Они, молодежь, ходят в кафе и бары и там питаются изысканной кухней. А ты думаешь, где он так готовить научился. В барах записывает рецепт и дома экспериментирует. А мы с вами поглощаем. Иди ко мне, Фил, садись рядышком, – она указала на стул возле себя. Фил незамедлительно метнулся к ней и вмиг оказался на стуле.
– Ну, ты и голландец, стопроцентный летучий, – съязвил Стален.
– Присаживайтесь, Ёсиф Виссарионыч, и ты, Надя, садись рядом, будем ужинать, если это можно назвать ужином, – не замечая сарказма, сказала Арманд.
Все дружно уселись за стол и принялись трапезничать. Воцарилась молчаливая пауза, периодически нарушаемая просьбой того или иного товарища передать ему то или иное блюдо. Первым нарушил молчание Троцкин.
– Скажите, Инесс, когда мы прогуливались, вы сказали, что нам необходимо взять по мешку зерен и везти в Страну Советов. А позвольте поинтересоваться, что мы будем с ними делать, с зернами этими.
– Я говорила не о зернах, а о семенах цветов. Я считаю, что нам необходимо везти в мешках семена. Таким образом мы останемся незамеченными для охранки. Мало ли чё мы везем в мешках, это ж не цветы. Да и привезти необходимое количество цветов в страну не удастся. Придется несколько паровозов снаряжать, а это дополнительные деньги. А их у партии недостаточно. Верно, Филя? – она любовно взяла руку Джежинского в свою.
– А чё, дело говорит Арманд, денег у нас не так много пока, а революцию вершить надо, – ответил Джежинский.
– Я смотрю, подруга, ты решила с нами революцию делать и Филя тебе в этом опора? – спросила Надя.
– А что, я женщина одинокая, незамужняя. Дик уже вырос, и вполне может управлять делом самостоятельно. Я за него спокойна. Телефон в отель я провела, буду с ним по телефону перезваниваться. А Фил мне приглянулся, основательный мужчина – перспективный, – парировала Инесс.
– Я только – за! За твое счастье, подруга! – Надя подняла бокал с шампанским. – Выпьем за счастье молодых. Только смотри, подруга, дорожку мне не перебегай, революция сия – дело всей моей жизни, и я не посмотрю на дружбу и, коль узнаю, что ты из друга революции превратишься во врага, лично отсеку тебе голову, с помощью Ёси, – резко перевела тональность беседы Надя.
– Я всЭм сикир башка, Кто против нас, тот нам враг, – тут же вставил Ёсиф.
– Стоп, успокойся, подруга, и друга приструни. Я друг, и никак не враг. Я вас тут потчиваю разными яствами, а вы мне башку отсекать. Я с вами, правда, Филя? – она с любовью взглянула на Джежинского.
– Конечно, дорогая, – Фил моментально подставил свои тонкие губы под поцелуй и прикрыл глаза.
– Не спеши, больно шустрый, успеешь еще, и Дик рядом, незачем ему видеть это, – отстранилась Инесс.
– Я так понял, что революция откладывается на неопределенный срок, – вставил ремарку Троцкин. – Все в любовь играть будем, Ёсиф и Надя, Филя и Инесс. А я что, лысый?
– Ха, пока не совсеЭм, – съязвил Стален и пальцем указал на голову Льва.
– Все, стоп из пустого в порожнее переливать. К делу, революционеры, – резко оборвала смех Надежда. – И так, какие у тебя, Инесс, предложения по семени.
– Я предлагаю перевезти как можно больше семян в мешках, взрастить их в теплых регионах страны и, когда достигнем необходимого количества цветов, одним ударом решить исход революции.
– А как, вы собираетесь совершить революцию одним ударом цветов, не используя динамита и пороха? – тут же возмутился Троцкин.
– Ну, это уже дело наших женщин, они должны будут выйти на улицы с цветами и при всей своей боевой красе остановить произвол властей против народа. А мы с Инесс войдем в думу и захватим все ключевые посты. Таким образом справедливость восторжествует, пролетарии воссоединятся, и мы начнем строить новый мир. Как в песне "Мы наш, мы новый мир построим, кто был ни с чем, тот станет с чем", – сказала Надя.
– А если эта власть начнет сопротивляться и применит оружие, коего у ее, власти, предостаточно? – спросил Лев.
– Не применит, против собственных жен и матерей не посмеет.
– А против чужих? – не унимался Троцкин. – Нет, Надежда Константиновна, я с вами категорически не согласен. Без пороха и террора ничего не выйдет. Взять хотя бы нетрадиционалистов, с ними же не получалось через баб и цветы. Пока Ёсиф Виссарионыч не повзрывал их, ничего не выходило.
– Ёсиф Виссарионыч это самовольно сделал, а посоветовался бы с нами с женщинами, то и взрывать бы их не пришлось. Мы-то знаем нетрадиционалистов и знаем, что к ним есть подход, только с другой стороны, ответила Надя.
– Значит, давайте прямо сейчас пойдем на рынок, и закупим необходимое количество мешков семени, и отчалим в столицу, а то спать в этих катакомбах еще одну ночь я не перенесу, – вставил Джежинский.
– Ну, ты голландец. Не перестаю удивляться, как точно тебя обозвал Ёсиф, ночь на дворе, Филя, какие семена. Ах, да у тебя семя в голову уже сейчас бьет, – осадила его Пупская, покосившись на Арманд.