– СлЮшай. Ты пАчему со мной так гАваришь, тИ знаешь, кто перед тобой стоит? – возмутился Ёсиф. – Да мне все одно, иди, а то большевиков позову, – закричала билетерша.
– О, вот они-то мне и нужны. А ну, кричи им, скажи – Стален приехал, – переходя на славянский, скомандовал Ёсиф.
– Эть ты, стало быть, Стален, ну умора, совсем люд стыд потерял. Да какой ты Стален, тот и выше, и краше будет, а ты – пятух недорезанный, – сказала кассирша и захлопнула окошко.
В помещение касс влетел Джежинский с пятью бойцами. Большевики были одеты в кирзовые сапоги и битумные кожанки. Через левое плечо каждого была перетянута портупея, увенчанная кобурой с маузером.
– Ёсиф Виссарионыч, как вы тут оказались? – поинтересовался Джежинский. – Мы вас у вагона ждем-с, а вы тут. Как-с?
– Что как-с? Я и сам не знаю как, вон у той дуры пытался разузнать, так она окно заперла, – он стукнул кулаком в створ кассы. Кассирша открыла окошко и завопила от злости:
– Да что ж это такое делается, граждане большевики, ни минуты покоя не дает мне этот малахольный. С ума сойти можно.
– Цыц, девка. Ты чё, не видишь, сам Стален тут, – сказал один из большевиков.
– Ой, не губи, родимый, не со зла я, а от недомыслия свого, – запричитала она.
– Да ладно, не вопи, живи, нам щаз не до тебя и калитку свою прикрой, пока мы тут, – прорычал Джежинский.
– Ёсиф Виссарионыч, ну что, поедем? – обратился он к Сталену.
– Поедем, а куда? – недоверчиво поинтересовался Ёсиф.
– А что, Надежда Константиновна не сказала? Мы тут у архитектора Растрелли остановились. У него аж осьмнадцать комнат будет и двор огроменный. Места хватит, едем? – ответил Фил.
– У Растрелли, говоришь. Ну, едем, коль прикажешь, – сказал Стален и направился к выходу.
Революция
Cтолицу постепенно захватила предреволюционная лихорадка. Поколение постарше вовсю скупало спички, соль, воск и семечки подсолнечника. А те, кто помоложе, водку, вино, махорку и опиум. Но оно и понятно. Молодо-зелено. Промышленники и купцы, чуя настроения народа, спешно отправляли свои семьи в эмиграцию, попутно переводя несметные богатства за кордон. Царские приспешники окружали себя все большей численностью охранки и жандармерией, давая еще больше поводов для пересудов и народных недовольств. А сам царь, не веря доносам агентов собственной разведки, пребывал в миролюбивом расположении духа и всячески пытался успокоить свой народ каждодневным выступлением на центральной площади. Речи его были направлены на сохранение спокойствия в массах и представляли собой заученные пространственные тезисы, изложенные в ранних трудах Адольфа Плюра и Маркса Энгельса. В принципе они отвечали настроениям масс, что жить нужно ярче, жить нужно веселей. Но только все это выглядело на словах. В действительности народ бедствовал и голодал. Поэтому девиз партии Большевиковой – "Низы не хотят, а верхи не могут" – куда больше привлекал в свои ряды новобранцев и сподвижников. Газета "Искра" увеличивала тиражи с каждым последующем выходом номера, что означало, что партия крепчала изо дня в день, и вся страна пребывала в ожидании нового витка истории. Верхушка партии во главе с Надеждой Константиновной Пупской окончательно утвердила концепцию революции и заручилась финансовой поддержкой, не без помощи Льва Троцкина, всех основных банков страны. Фил Джежинский сыграл свадьбу с Инессой, у которой уже проступал еле заметный животик через подвенечное платье, и отправился на Кубань растить цветы. В помощники он взял с собой подающего надежды молодого ботаника Никиту Хвощова, с которым познакомился в подпольном литературном клубе "Лубянка-Андеграунд", пообещав Инессе и Надежде Константиновне скорое возращение с цветами и букетами. Благословив их на доброе дело, партия переключилась на подготовку революции. Первым делом всем региональным отделениям были разосланы подробные инструкции с описанием последовательности действий и слаженности работы с центром. Вторым шагом явилась полная конспирация. Операцию "Революция" засекретили. Отныне письма и телефонные переговоры запрещались. Все указания центра печатали в той же "Искре" зашифрованные, используя разработанный Надеждой специальный шифр "Энигма". Каждую неделю код шифрования менялся с целью предотвращения утечки. Активно использовался театральный грим. Так, чтобы Надежде выйти из подполья, гример два часа изменял ее внешность. И только после того, как Надя начинала выглядеть столетней старушкой, она выходила на люди. Кроме Инесс, все остальные члены партии подвергались данной процедуре. В силу того, что она прибыла из Голландии и была неизвестна ищейкам, ей незачем было изменять внешность. Также ее использовали как посыльную, способную легко запомнить необходимый текст для передачи его из уст в уста. Прошел год. Вернулись Джежинский с Хвощовым. Все засеянные поля взошли цветами, кроме одного, на котором взросла конопля, сорняковое растение, абсолютно непригодное для дела революции. Поле подарили крестьянам для переработки конопли в масло и веревку, остальные собрали и отправили вагонами в столицу. Инесс за время отсутствия Фили успела родить пять девочек-близняшек и полностью отойти от революционных дел, посвятив себя воспитанию детей. Надежда выделила ей ежемесячную стипендию из фонда партии для подрастающего поколения и наняла кормилицу-крестьянку. А чтобы Джежинский мог больше уделять времени семье и детям, часть его полномочий переложила на Ёсифа и Троцкина. Революцию назначили на понедельник, двадцать пятого октября. А до этого Надя выписала всем немного партийных денег и объявила двухнедельный отпуск. Стален вместе с ней отправились отдыхать на Финский залив в Кронштадт. Там было оборудовано очередное партийное подполье, предназначенное для реабилитации революционеров после каторги и лишений. Эдакий санаторий партии Большевиковой. Выстроен он был в песчаных дюнах, которые надежно скрывали просторные номера от посторонних глаз. По периметру всего санатория были вырыты медвежьи берлоги, заваленные сосновыми ветвями, в коих находились бурые славянские медведи. Содержали их в чистоте, но в голоде, дабы не заснули косолапые и были всегда начеку. И косолапые отвечали преданностью. Если кто чужой пытался проникнуть на территорию санатория, то достаточно было громкого рыка, чтобы отбить желание кому-либо пытаться проникнуть вглубь. И хотя никакого забора и заграждения не существовало, невидимая граница все же имелась, и уж если рык не имел должного действия, то из берлоги, что поменьше, выходил самый младший мишка, вставал на задние лапы и рычал, поднимая морду вверх, и стуча обеими лапами по своей могучей груди. Но охранка царя не догадывалась о существовании в Кронштадте подпольного санатория, а случайный заблудший путешественник после услышанного рыка животного сбегал от гиблого места. Так в народе и повелось: Кронштадт – место гиблое. Вот и стали им пугать детей и слагать о нем былины. Но то, что для простолюдина ад, для революционера – рай.
Троцкин же воспользовался образовавшимся революционным вакуумом и рванул в Германию, замыслив одному ему ведомую революцию. Однако Надя, понимая, что доверять Льву нельзя и даже смерти подобно для дела ее, давно установила за ним слежку и прослушку. А Троцкин, будучи абсолютно уверенным в том, что ему ничто не мешает делать собственную революцию, попросту потерял бдительность и начал совершать ошибку за ошибкой. Посему отъезд его в Неметчину только оправдал опасения Пупской о двойной игре Льва. Германия же была нужна Льву для решительного броска в революционной борьбе. Он понимал, что сражаться ему придется с двуглавым орлом. С царем и с Надей. И для достижения цели тех денег, что удавалось выскрести у местных финансовых институтов, не хватит, хотя Троцкин умело делил их между партией и собственной подпольной ячейкой, которую, впрочем, имел еще до знакомства с Надей. Такое, знаете ли, подполье в подполье. По прибытии в Германию Троцкин обзавелся нужными связями и заручился поддержкой немецких контрреволюционеров. Методы борьбы были избраны террористические, используя порох и бомбы. Германия производила все это в избытке и могла безвозмездно делиться с угодными ее политике политиками. И Троцкин был одним из них. Поэтому ему не составило особого труда договориться о взаимопомощи революционерам Страны Советов и снарядить сотни составов с порохом. Отослав телефонограмму в штаб своего подполья, он успокоился и отправился в Баден-Баден, город, расположенный на западе Германии, известный своими увеселительными заведениями и публичными домами. Телефонограмму, естественно, перехватили агенты Нади, а составы с порохом подорвали по пути следования, не позволив им добраться даже до границы. Эта ужасная новость застала Льва в объятиях двух немецких пышек. Посыльный, что принес эту новость, сообщил Троцкину о провале всей его ячейки. Он же сообщил ему весть о том, что в Германию выслан спецагент для физического устранения Льва. Оставшись в одночасье в одиночестве, не считая двух пышногрудых барышень, Лев сжался в клубок и затерялся в телесах подруг. Барышни всеми доступными им методами пытались успокоить Льва, но это не возымело действа. Крах и страх сковали тщедушного Троцкина. Он понимал, что немецкие кредиторы революции потребуют от него возврата затраченных средств, а их у него нет. И объяснить им, что финансы теперь у женщины, ему будет непросто или не возможно. Он понял, что попал в капкан, в западню. Двуглавый орел настиг Льва и победил. И решение пришло к нему молниеносно. Еще в детстве он читал, что есть такая страна, Мексика, в которой скрываются все политические и которая не выдает их ни кому, ни Ленину, ни черту. Справив себе поддельный аусвайс [18] , а в Баден-Бадене можно все, на имя Марсело Гонсалес, он беспрепятственно отбыл в Мехико. Надя узнала и об этом, но решила не тревожить беглеца, не теряя драгоценного времени и не отвлекаясь по мелочам. Революция требовала предельного внимания и сосредоточения сил. А после того как верхушка партии лишилась одного из ее главных идеологов и ораторов революции, ей необходимо было взять эти вожжи в свои руки. Что она и объявила на внеочередном съезде партии, созванном по случаю исчезновения Троцкина:
– Пользуясь вашим доверием, дорогие мои соратники, я принимаю на себя функции идеолога и с этой трибуны торжественно клянусь быть преданной делу революции, до последней капли крови отстаивать и защищать принятые доктрины народовластия. Всячески потворствовать идеалам революции и соблюдать принципы равенства, – она сделала паузу и отпила воды.
Съезд зааплодировал. Надя продолжила:
– На завтра у нас назначена революция. Я знаю, что царские крысы уже сбежали со столичного корабля, и царь их тоже. И мне известно, куда. Флаг им в руки и попутного ветра, продолжать не буду. Наша цель – установление Мира во всем Мире. Но для начала нам необходим мир в собственном доме. И начать мы должны с самих себя. Вы все знаете мой девиз на завтра: "Взял цветы, передай их десяти другим, а другие – еще другим". Мы должны, нет, мы обязаны в самые короткие сроки, а может, и часы совершить революцию. Промедление – смерти подобно.
Съезд взорвался аплодисментами и криками "Ура". Отдельные революционеры выкидывали шапки вверх. Чувствовалась общая эйфория. Надя продолжала:
– Достигнув мира и всеобщего равенства в нашей стране, мы сможем вирусным способом заразить другие страны и таким образом достичь мира во всем мире. И никакие империалистические сцуки не посмеют помешать нам. И даже Лев, который хотел залить страну кровью, будет наш. Я вам это обещаю, – она снова сделала паузу, достала из нагрудного кармана кожанки синий платочек и вытерла им лоб.
Съезд встал и снова зааплодировал. Кто-то начал выкрикивать неотеррористические фразы: дескать, на дыбу сатрапа. Движением руки она усадила приветствующих:
– Не будем уподобляться неверным, лучше обратим их в веру нашу. Согласны, товарищи? – все дружно проскандировали согласие. – Я продолжу, с вашего позволения. Заразить своими идеями мир является конечной целью завоевания революции. Только после этого мы сможем смело шагнуть в будущее. А оно обещает быть радужным и светлым. Если, конечно, не найдутся извращенцы, возжелавшие сломать постулаты марксизма-энгельсизма. Запомните, товарищи, каждый выявленный извращенец – путь к успеху завоеваний революции. В свое время мы изгнали нетрадиционалистов из своих рядов, и партия крепче сплотилась. Так будет и с извращенцами. "Изгоним из общества изгоев!" – вот постреволюционная программа. Теперь о главном. Завтра революция. Оглянись вокруг себя, революционер, и еще раз спроси друга, не извращенец ли он. И только получив отрицательный ответ, дай ему цветик-семицветик и раздай остальным. И в заключение я хочу вас предупредить, будьте бдительны, враг не дремлет. Мы не должны допустить кровопролития и братоубийства.
Зал приветствовал речь Пупской стоя, криками и аплодисментами. Она ушла с трибуны и скрылась за кулисами Дворца съездов. Сам дворец расположился в Дворцовом комплексе, построенном еще при Федоте Стрельце [19] , на заре становления государства. Ну, а делегаты и одномандатники от сёл, разъехались по своим ставкам. Страна замерла в ожидании завтра.
Настало утро революционного дня. День задался пасмурным. С небес на землю лил дождь. Но в головном штабе революции царила праздничная обстановка, напоминающая свадьбу. Весь штаб был завален цветами. Цветы лежали, стояли, висели на окнах, полу, подоконниках. Запах роз и гвоздик мутил рассудок. Надежда, подобно невесте, парила меж букетов и раздавала последние наставления командирам отрядов цветников. Стален расхаживал по комнате взад-вперед и курил трубку. Он находился в подавленном настроении с тех пор, как исчез Троцкин. До конца Стален не разделял взглядов Нади на свершение революции цветами и больше симпатизировал Льву в его терроре, но сказать ей об этом не решался, дабы не снискать к себе гнева с ее стороны. Троцкина же ему было по-своему жаль. Он часто думал о том, как Лев, находясь вдали от страны, переживает и, возможно, бедствует. Ему его не хватало. Связи с ним не было, и Стален не мог знать, что Троцкин смог утащить в Мексику приличное состояние и неплохо акклиматизироваться в незнакомой ему стране. Более того, создать собственную банду из украинцев-эмигрантов для рэкета и террора района, в котором он поселился. Ох, как ему хотелось сейчас иметь возможность поговорить с Троцкиным. Но это было невозможно. Он продолжал мерить шагами комнату. И вдруг в его сознание стало пробиваться не знакомое доселе чувство. На мгновение Ёсифу показалось, что он слышит внутри себя Троцкина. Да, это было так. Он осторожно задал вопрос, слышит ли его Троцкин, и тут же получил утвердительный ответ. Шаг Сталена усилился и связь тоже.
– Как это возможно? – спросил Стален Троцкина.
– Ёсиф, ты разве не понял до сих пор, в партии два человека имели аудиенцию с Ним, ну, ты понимаешь с кем, не хочу вслух произносить всуе его имя, если, конечно, здесь уместно слово "вслух". Вот нас и наделил Он даром сверхлюдей, а мы словно неопытные кролики, хотя я Лев, не развили дар этот до совершенства, хотя каждый из нас, безусловно, обладает разными способностями, но в чем-то мы похожи, и эта связь тому доказательство, – посвятил его Лев.
– Это ж надо. А мне тебя, Лёва, сегодня не хватает. Тут такое начинается, что я не понимаю моего участия во всем этом. Я привык решать все иначе, порохом и террором. Как с нетрадиционалистами, ну ты помнишь, – сказал Стален.
– Да, Ёся, помню и могу тебе сказать, что одними цветами не отделаться, есть у меня предвидение кое-какое. Найдутся извращенцы, которые испортят праздник, – выдал Троцкин.
– Тише, Лев, что ты говоришь такое. Надя вчера о них говорила то же, – ответил Стален.
– Что значит – тише? Нас и так никто не слышит. А про извращенцев я ей говорил накануне, еще до отпуска. Чтото мне подсказывает: много их еще пока по стране нашей ходит, а это мешает беспрепятственно провести революцию цветов, – возмутился Лев.
– Значит, ты знаешь исход? – спросил Ёсиф.
– Конечно, товарищ Стален, мне много чего известно, но все, конечно, я знать не могу, не дано, понимаешь. Но исход сего дня мне известен. Сегодня все будет хорошо, а вот через неделю извращенцы себя проявят, – констатировал он.
– А как их выявить за эту неделю, я их самолично зарежу, – невозмутимо парировал Стален.
– А это мне тоже не дано знать почему-то, – ответил Троцкин.
Подошел Джежинский и потрепал Сталена по плечу. Связь прервалась, и Ёсиф невольно дернулся.
– Ты чё, Филя, так и инфаркт схватить можно, чё пугаешь? – возмутился Стален.
– А я и не знал, что ты испугаешься. Смотрю, ты тудасюда шагаешь и что-то бурчишь нечленораздельное себе под нос, думаю: дай подойду и спрошу, все ли в порядке, – сказал Фил.