- Она, как две капли воды, похожа на тебя. Чем? Ни за что не отвечу, это уже следующий вопрос.
И он с облегчением повесил трубку. Чудно - ему удалось усмирить мать всего за семь марок и тридцать пфеннигов. Дешево отделался, можно сказать, если учесть, как серьезно начала вдруг воспринимать жизнь легкомысленная Клара, что было ей совсем не к лицу. После гибели мужа, отца Ури, в первый день йом-кипурской войны, в нее словно бес вселился, и она ринулась сжигать себя в бесчисленных кратких любовных авантюрах, утверждая, что жизнь не имеет ни цели, ни смысла. А теперь она ни с того, ни с сего начала заботиться о том, что будет завтра. Она не могла понять простой истины, открывшейся Ури в том залитом кровью тупичке: что никакого завтра нет, есть только случайное стечение обстоятельств. Десятки пуль, выпущенных в одну секунду дюжиной вражеских автоматов, чудом обошли его, - случай, не задевая его тела, провел их траектории через тела Эзры и Итая. А он остался жив, хоть мог умереть и перестать быть, как Эзра и Итай. В этом не было ни его вины, ни его заслуги, - он остался жив по ошибке, которая может быть исправлена в любой момент.
Ури вышел из телефонной кабинки, приютившейся в дальнем уголке кабачка "Губертус", возле курочки и петушка, - парных дверей в туалет. Он был здесь в первый раз после того, как его занесло сюда в ту нелепую смурную ночь, память о которой была почти смыта волнами горячечного бреда. В полутемном низком зале было пусто и тихо, только где-то за дверью, наверно, на кухне, скучно бубнило радио:
"...когда мы поем, мы держимся за руки и раскачиваемся все вместе, а еще лучше, если мы обнимаем друг друга, потому что души общаются друг с другом через тело.., когда кто-нибудь кладет мне руку на грудь или между колен, он проникает в мою душу еще глубже..." - монотонно рассказывал женский голос.
Ури огляделся. Слева высилась стойка бара, увенчанная кофейной машиной и бессчетными кранами впрессованных внутрь пивных бочек, справа зеленело обширное поле зеленого бильярдного стола, за ним выстроились отделенные друг от друга решетчатыми перегородками обеденные столики под красно- белыми клетчатыми скатертями. Над стойкой висели вниз голо-вой окольцованные бронзовыми зажимами крупные бутыли с янтарными коньяками местного производства. Пространство между баром и бильярдом было густо уставлено длинными пивными столами из хорошо оструганного некрашеного дерева, вдоль которых тянулись такие же деревянные лавки. Было очевидно, что в этом заведении пили гораздо больше, чем ели. Рядом с бильярдом переливался всеми цветами радуги и весело попискивал экран игрового автомата.
Со стен на Ури глядели бесчисленные Губертусы, искусно вырезанные из узловатых хитросплетений древесных корней. Они выглядели, как портрет одного и того же человека в разные минуты и годы его жизни - в молодости и в старости, в беде и в радости, в гневе и в застольной беседе. Было что-то магнетически притягательное в этих хитрых мордах с узкими проницательными глазами и ощеренными бородатыми ртами, так что Ури не мог оторвать от них взгляд, невольно прислушиваясь при этом к сбивчивому женскому голосу, звучащему по радио. Это была одна из тех раздражающих передач, когда кто-то неумело рас-сказывает свою историю, а ведущий не перебивает, чтобы вернее следовать правде жизни:
"...а в свечном воске смешаны душистые травы, от которых голова кружится... когда мы долго поем, мы становимся как один человек, будто поем одним голосом все, и тогда наши слова доходят прямо до Бога, и он слышит наши просьбы. В тот момент, как он нас слышит, демоны зла покидают наши души, и нас пронзает яркий свет... мы все падаем на пол, как попало - кто на колени, кто ничком, и начинаем кататься по полу... к нам приходит озарение, и силы зла уже не могут нам повредить..."
Хлопнула дверь, и за спиной Ури что-то звякнуло. Он оглянул- ся, - за стойкой стояла хмурая костлявая женщина с потухшей сигаретой в углу рта и старательно терла тряпкой зеркально чистую поверхность между кофейной машиной и пивными бочками. Ури понял ее появление как намек, что ему пора что-нибудь заказать, и попросил кружку темного пива. Монотонный голос продолжал бубнить за закрытой дверью, но разобрать слова уже было невозможно. Нацедив полкружки, кабатчица долго отстаивала пиво, пока осядет пена, чтоб долить доверху, так что у Ури было полно времени ее разглядеть. Он никак не мог вспомнить, видел ли он ее в тот вечер, хотя лицо у нее было запоминающееся - этакий женский вариант Губертуса: тот же кочковатый нос, те же узкие проницательные глаза, разве что без бороды, хоть, впрочем, какая-то щетина топорщилась у нее на подбородке.
Фрау Губертус тем временем тоже внимательно разгляды-вала Ури и делала какие-то выводы из того, что увидела.
- Три пятьдесят, - не сводя с него глаз, сказала она.
Ури достал из кармана пригоршню монет и бросил на стойку. Он чувствовал себя почти Крезом - вчера он получил свою первую двухнедельную зарплату. Вполне приличную, если учесть, что работа его состояла только из ухода за свиньями и строительства холодильника. Забой свиней Инге взяла на себя.
Кабатчица отсчитала свои три с полтиной и вопросительно уставилась на него снова:
- Я могла вас тут раньше видеть?
Ури ссыпал оставшуюся мелочь в карман и отхлебнул пиво, - это был божественный продукт, в котором горечь гармонично сочеталась с терпкой сладостью:
- Как-то поздно вечером я заходил к вам, чтобы спрятаться от дождя.
Лицо кабатчицы озарилось каким-то потусторонним восторгом, будто упоминание ночного визита Ури в кабачок открыло перед ней новые, ей одной ведомые горизонты. Она рывком отворила дверь в кухню и позвала хриплым прокуренным голо-сом:
- Марта! Хватит сказки рассказывать, неси мне чистые кружки!
Голос резко оборвал свою речь на полуслове - значит, это было вовсе не радио! - и на пороге появилась толстая баба с подносом чисто вымытых пивных кружек. При виде Ури она застыла на пороге кухни, словно новые горизонты открылись и перед ней. Женщины быстро обменялись полувзглядом-полукивком и Марта, не отрывая глаз от лица Ури, с таким размахом поставила поднос на стойку, что одна кружка соскользнула с него и закачалась на самом краю.
- Смотри, куда ставишь! - взвизгнула кабатчица, ловко подхватывая кружку почти на лету, но сталкивая при этом на пол весь поднос. Рассыпавшиеся кружки со звоном покатились во все стороны. Из кухни вопросительно выглянул высокий мужчина средних лет, судя по повадке - хозяин кабачка. Его мелкие правильные черты странно не вязались с очень светлыми, почти прозрачными выпуклыми глазами от совершенно другого лица.
- Что за шум, Эльза?
Кабатчица пожала плечами и, не удостоив его ответом, начала собирать кружки.
Толстая Марта присоединилась к ней, а хозяин стал цедить в из бочки пиво, лениво разглядывая два мелькающих перед ним зада - тощий и пышный, от чего в его прозрачных глазах вспыхивали и гасли многоцветные сполохи. Ури взял свое пиво и сел в дальнем малоосвещенном уголке, пытаясь сообразить, не та ли это Марта, которая пару раз приходила в замок скандалить. Хозяина он теперь вспомнил: и голос, и глаза, и имя - Вальтер.
Хлопнула входная дверь, и в кабачок вошли двое - кажется, виденный уже здесь крепкий мужик средних лет с большой пластиковой сумкой в руке и молодой бритоголовый парень, затянутый в черную кожу со стальными бляшками - может, и этот знакомый, по поезду? Парень, громко цокая подковками высоких сапог, буркнул "Грюсс Готт!", прошел к игровому авто-мату, бросил в него монету и начал сосредоточенно играть, а мужик бережно опустил свою сумку на стойку, куда Эльза кончала ставить последние кружки.
- Все, все, все! Спешите познакомиться с нашей ведьмой из замка! - высоким голосом ярмарочного зазывалы выкрикнул он, распуская стягивающие горло сумки тесемки.
"Гейнц!" - предостерегающе крикнула Эльза, указывая глазами на Ури, но было поздно: Гейнц (точно - Гейнц, его Ури тоже вспомнил) уже извлекал из сумки искусно вырезанную из длинного корня куклу. Толстая Марта радостно захохотала и захлопала в ладоши, - кукла и впрямь была похожа на Инге. Это была уродливая злая карикатура, но суть сходства была уловлена с большим мастерством. Пока Марта злорадно тискала куклу, словно пыталась причинить ей боль, Эльза что-то тихо говорила Гейнцу, многозначительно поглядывая в угол, где сидел Ури. Вальтер тоже прислушивался к ее словам, медленно прихлебывая свое пиво. Цветные сполохи в его странных глазах вспыхивали еще ярче, - то ли там отражались всплески красок на экране автомата, то ли зажженные Эльзой лампочки в цент-ральной люстре, увенчанной старинным оранжевым абажуром с шелковыми кистями.
Не говоря ни слова, Вальтер поставил еще одну кружку под пивной кран, а затем взял из ящика острый нож и, сняв с крюка висящий над стойкой круг сырокопченой колбасы, бросил его на деревянную доску и стал умелыми ровными взмахами строгать его на тонкие, почти прозрачные кольца. Закончив свою работу, он полюбовался полученным натюрмортом, добавил к нему обе кружки - свою и вновь нацеженную - и, аккуратно ступая среди лавок, понес его к угловому столику, где сидел Ури.
- Со знакомством! - сказал он, опуская доску на стол перед Ури.
Ури не успел ответить, потому что в это время кожаный парень выиграл у автомата горсть монет и под их перезвон радостно провозгласил:
- Наше правительство - говно!
Присутствующие отозвались на его слова веселым гулом, а парень со звоном швырнул свои монеты на стойку и приказал:
- Пива на всех!
Эльза подставила по кружке под каждый кран и вышла из-за стойки, чтобы протереть лишний раз зеркально чистые столы по соседству с Ури, а Вальтер придвинул доску с колбасой поближе к Ури и спросил:
- Надолго вы к нам?
Каждой клеточкой кожи ощущая напряженное внимание всей рассеянной по кабачку аудитории, Ури пожал плечами:
- Еще не знаю. Смотря как пойдет, - и услышал, как прямо над его ухом недобро хихикнула Марта. Он оглянулся: Марта стояла за его спиной возле игрового автомата с куклой в руках, делая вид, что кукла нажимает на кнопки, - следя за маневрами Вальтера. Ури даже не заметил, как она туда прошла. Он вдруг явственно почувствовал холодящий перехват дыхания под ложечкой, - почти забытый сигнал тревоги, предупреждающий, что он попал во вражеский лагерь.
Вальтер быстрым движением приподнялся и, перегнувшись через спинку лавки, шлепнул Марту по оттопыренному заду, в ответ на что она взбрыкнула ногой, но не обернулась и продолжала играть с куклой. Эльза выплюнула в пепельницу свою погасшую сигарету и рявкнула:
- Марта! Пора чистить картошку!
Тут Марта оглянулась на Вальтера, словно ища защиты, но тот и бровью не повел. Тогда она нехотя положила куклу на стойку и вышла на кухню. Вальтер проводил ее глазами и снова повернулся к Ури:
- Вы в замке работаете, да?
Ури осторожно кивнул, - правила поведения во вражеском лагере требовали быть сдержанным и по мере возможности учтивым, пока дело не дошло до стрельбы.
- Что ж, со знакомством! - громко провозгласил Вальтер, надвигая на Ури доску с пивом и колбасой. - Угощайтесь, раз мы теперь соседи. Я - Вальтер Мерке, это моя жена - фрау Эльза Мерке, а вас как звать?
Ури приподнял кружку и вежливо отхлебнул пиво, хоть пить ему больше не хотелось.
- Очень приятно, Ури Райх.
- Так вы не итальянец? - удивился Вальтер.
- Нет, я из Израиля.
В кабачке стало вдруг очень тихо, будто все присутствующие на миг оцепенели и даже перестали дышать. Кожаный парень вдруг крутнулся на каблуках и, не дожидаясь своего пива, стремительно вышел. Опять воцарилось молчание, которое, наконец, нарушила Эльза:
- Значит, вы - не итальянец, а еврей?
- Я - израильтянин, - терпеливо пояснил Ури.
- Почему же вы так хорошо говорите по-немецки? - вопрос Эльзы звучал почти как обвинение и Ури почувствовал, как сдержанность покидает его:
- Потому что мои предки были немецкие евреи, и это был их родной язык.
- А ваши предки, они что, погиб...? - начала Эльза и не закончила, Вальтер перебил ее на полуслове:
- Ты что, ослепла? Там пиво через край переливается!
Эльза ахнула и, не выпуская из рук свою неразлучную тряпку, бросилась к стойке и стала торопливо закручивать краны на бочках. Гейнц взял одну из свеженалитых кружек и стал стряхивать с нее пузырящуюся пену, то и дело вопросительно поглядывая на Вальтера, пока тот, наконец, не позвал:
- Иди к нам, Гейнц, и захвати вилки.
Зажав в кулаке три вилки с деревянными черенками, Гейнц готовно устремился к ним и отодвинул лавку, готовясь сесть:
- Вы не возражаете, если я присоединюсь?
- Присоединяйся, присоединяйся, колбасы всем хватит. Колбаска у меня - первый сорт, сухая как янтарь, - похвастался он, - Из свинок фрау Инге.
Гейнц одним глотком опрокинул пиво в рот и склонил к Ури свое крупное грубое лицо с твердым раздвоенным подбородком, заглядывая ему в глаза хитрыми глазами не успевшего еще состариться Губертуса. От него приятно пахло табаком и древесным лаком:
- Ты не думай - ничего, что я тебя на "ты"? - так ты не думай, что мы имеем что-то против фрау Инге. Это все - шутка, дружеская шутка между соседями, понимаешь - ты ведь ничего не имеешь, что я на "ты"? Мы ведь тут живем как одна семья, она - в замке, мы - в деревне, а вокруг лес и никого больше, только мы и она. Если не пошутить, тут от тоски с ума сойти можно, тут ведь никого больше нет - только мы и она. Ты меня понимаешь?
Судя по частым повторам, эта кружка пива была у него сегодня не первая, и не вторая, но нити разговора он все еще не те- рял. Не зная местного деревенского этикета, Ури не мог решить, следует ли ему выступить на защиту своей хозяйки, или он, наоборот, должен проявить понятливость и посмеяться невинной шутке вместе со всеми. Поэтому он решил сменить тему и вместо ответа указал на обильно увешанные Губертусами стены:
- Это все - ваши работы?
- Мы же договорились перейти на "ты", - по-дружески упрекнул его Гейнц и гордо осклабился, - А работы - все мои. Нравятся?
- Очень, - честно похвалил его Ури.
Гейнц все время пытался подцепить на вилку прозрачный ломтик колбасы, а тот никак не давался. Наконец, Гейнцу это надоело, он бросил вилку и сгреб пятерней несколько ломтиков враз:
- То-то же! Мы хоть и в глухомани живем, а тоже художники! - похвастался он, почему-то уважительно говоря о себе во множественном числе, из-за чего Ури его не понял:
- Так вас здесь целая группа?
- Да нет, какая группа - это все я один. Кроме этих трех, - он указал в противоположный угол, - видишь, они почернели от старости, их сделал мой отец, он меня и научил. Вальтер, - обратился он к кабатчику, подхватив в щепоть пару лепестков колбасы, - поставь нам еще по кружке пива, а то колбаска по суху не идет. Ведь Дитер-фашист за все заплатил, чего ж добру пропадать?
Вальтер секунду посомневался - идти за пивом или не идти, и нашел решение:
- Эльза! - крикнул он, не вставая, - дай-ка нам еще по пиву!
Эльза послушно принесла всем по кружке, но и себя не за- была и тоже села на лавку рядом с Гейнцем, словно зритель в ожидании спектакля. Холодящий спазм у Ури под ложечкой все не проходил, продолжая настойчиво предупреждать об опасности. А Гейнц, потихоньку потягивая пиво, спросил участливо:
- А как ты со стариком ладишь?
- Да никак, - соврал Ури, - Старик как старик.
- А я слышал, он тебе каждый день норовит нервы попортить.
Собственно, этого следовало ожидать: в таком замкнутом пространстве слухи и сплетни должны циркулировать с двойной скоростью. Небось и Клаус, и фрау Штрайх, приходя по вечерам в кабачок, с наслаждением смакуют подробности жизни в замке. А слушатели блаженствуют, обсуждая в деталях, как старый тиран Отто измывается над новым работником дочери, или, еще пикантней, - над ее новым любовником. Эта тема наверняка всех занимает - хоть вряд ли они что-то знают, но уж подозревают в свое полное удовольствие, можно не сомневаться! Откровенничать с Гейнцем, во всяком случае, не следовало.
- Да я к старику никакого касательства не имею, - сказал Ури, скрывая глаза за поднесенной к губам кружкой, хоть пиво, честно говоря, у него уже из ушей сочилось, - Я ведь ухаживаю за свиньями, а не за ним.
Ури так и не понял, почему его слова вызвали такой феериче- ский взрыв смеха. Смеялись все, - и Вальтер, и Гейнц, и Эльза, и даже Марта, подслушивающая за кухонной дверью. Особенно веселился Гейнц, он качался из стороны в сторону и громко хлопал себя по ляжкам, повторяя сквозь счастливые слезы:
- Ой, не могу! За свиньями, а не за ним! - ой, убил, просто убил: за свиньями, а не за ним! Убил и все!
Отсмеявшись, он перегнулся через стол и почти любовно заглянул Ури в глаза:
- Ты скажи честно - ведь тебе это непросто, да?
- Что именно - непросто? - осторожно осведомился Ури, испытывая неловкость от этого незаслуженного и ненужного ему дружеского участия.
- Ну, мириться с человеком, у которого такое прошлое.
- А какое у него прошлое? - спросил Ури, тут же рассердившись на себя за этот дурацкий вопрос: какое ему было дело до прошлого Отто? И зачем было спрашивать, если он не хотел ничего знать?
Но мяч, сдуру им брошенный, был тут же с готовностью под- хвачен:
- А ты не знаешь? - жарко задышал ему в лицо Гейнц, - Она тебе не сказала? Он ведь комендантом был... Отто.., а она не сказала... комендантом лагеря. Там, в карьере, - ну знаешь, где камень рубят? - там всю войну работали в карьере, заключенные... они камень для военных сооружений добывали - для бункеров и дотов.., я точно не знаю, для чего, меня тогда еще не было.., но все знают, там был лагерь, и Отто был комендант... ему руку в России оторвало, так что на фронт его послать было нельзя, но коменданту можно и с протезом...
- Ну, а мне какая разница, кем он был? - опять не удержался Ури, хоть уже наперед знал, что он сейчас услышит, - он ведь столько раз слышал это от Клары. И точно:
- А то, что заключенные там были эти.., ну, ваши, - с торжеством сказал Гейнц и обернулся за поддержкой к Вальтеру, - Расскажи ему, Вальтер, что ты видел, когда ходил во время войны в лес за грибами.
Вальтер сосредоточенно уставился на Гейнца, явно силясь перехватить какое-то сообщение, - от напряжения радужные сполохи погасли в его бледных глазах, и они стали совсем пустые и прозрачные.
- Ты ведь мне рассказывал, как вы искали грибы на вырубке за карьером, помнишь? - подначивал его Гейнц.
Вальтер какой-то миг всматривался в лицо Гейнца, словно старался увидеть там нечто потустороннее, только им двоим ведомое. Длилось это считанные доли секунды - полувзгляд, полувопрос, полуответ, - и глаза Вальтера заискрились с новой силой:
- И что я там видел?
- Что ты спрашиваешь? Ты ведь сам рассказывал - людей с желтыми звездами!
Похоже, Гейнца начинала сердить тупость Вальтера, но тот, наконец, ухватил суть беседы:
- Ну да, с желтыми звездами, конечно!
И вдохновенно повернулся к Ури:
- Давно это было, я уже стал забывать. А ты помнишь, Эльза? - спросил он жену и тут же пояснил: