Через три часа экспериментаторы появились вновь, а с ними мужчина с седыми висками. Христине вновь принесли еду. Она тут же стала хватать всё без разбору. Прожорливая, как все обезьяны, Христина больше разбрасывала, чем ела. Надкусанные куски валялись по клетке и снаружи. Несколько раз включали аппараты.
Через полчаса обезьяна стала оценивать еду на глаз и куски, что хуже, не брать. Поначалу она набивала защечные пазухи и в четырех лапах уносила снедь, сколько могла захватить. Но потом перестала брать задними лапами и стала на них только передвигаться. Распрямилась и ходила походкой Силантия. Из пива, лимонада и вермута Христина предпочла вермут. Выпив вермут, она запила его лимонадом. Пиво попробовала, поморщилась, собралась вылить, но передумала и заткнула горлышко обгрызенным сучком. Когда у нее попросили бутылки назад, она спрятала их.
Потом мужчины ушли и снова появились ровно через три часа, уже вечером. Христину стали облучать с двух сторон: сверху и сбоку. И тут шимпанзе стала прыгать навстречу лучам и "глотать" их, как бы запасаясь ими впрок. Наглотавшись, через десять минут она ушла из зоны действия лучей и бросила вместо себя куклу. Потом поставила зеркало так, чтобы отраженные от него лучи попадали на Игоря.
– Завтра продолжим, – сказал Игорь. – Могилевский прав. Петров не поверит.
Ночью в зоопарке обворовали киоск, а из кассы утащили все билеты. Утром начались разборки. Люди в форме и штатские ходили по зоопарку, как дома. Игорь с Вячеславом, показав удостоверения, покружили по территории, покружили и ушли, отложив эксперимент на неделю. Следователь целый день задавал всем бестолковые вопросы.
Страница четвертая
Происшествие в зоопарке
В ночь со вторника на среду в зоопарке случилось ЧП. Волки оказались в клетках зайцев, но не тронули трусишек. На гиппопотаме очутился винторогий козел, и великан не уходил под воду до тех пор, пока козла не заарканили и не стащили с него. Все змеи заползли в орлиные гнезда. Сторож Силантий спал в закрытой снаружи клетке с буйволом. Силантия долго не могли добудиться, а когда наконец разбудили, он бессмысленно водил глазами и не мог произнести ни слова.
Буйвол, расставив ноги и нагнув голову, долго раздумывал, что ему делать с постояльцем. Пока бык соображал, его успели опутать канатами. Силантия тут же заставили дыхнуть на алкоголь, но дыхание у него было как у младенца – зеленое яблоко.
На следующую ночь дежурил отряд ОМОНа. Раз только жутко взревел старый лев. После этого застыла мертвая тишина, а в ней у всех от ужаса дыбом встали волосы.
Когда в зоопарк стали заходить первые посетители, им навстречу из нескольких клеток вышли хищные звери. Скандал вспыхнул грандиозный, усугубленный тем, что в числе первых посетителей была мама мэра с внучкой, и когда рафинированная интеллигентка встретилась с тигром, ей стало плохо по желудочной части.
Подключили всевозможные силовые органы, загнали зверей в клетки, обвесили зоопарк секретной аппаратурой и приборами ночного видения. Стали ждать ночи.
Ночь прошла спокойно. Датчики ночных видений не засекли. День прошел тоже спокойно. И еще одна ночь. И еще. Просто удивительно!
Наблюдение и охрану сняли. В эти три дня уволился Силантий.
– Не нужна мне их жрачка! Жизнь дороже жрачки! Самое дорогое у человека – жизнь, и ее надо прожить!
Эксперименты не возобновляли. Игорь пару раз появлялся, подходил к клетке с Христиной, подмигивал ей и уходил. Перед Пульхерией выпрямлялся по стойке смирно и бросал голову на грудь.
– Ну, и чего вы тут наделали, экспериментаторы? – спросила Эйлер.
– Интеллект подняли, барышня.
– Чей?
К утру четвертой ночи все клетки были раскрыты настежь и открыты двери в зоопарк. Звери облюбовали себе места по вкусу.
Лев лежал на будке кассира и, свесив лапу и голову, дремал, а львица внизу, как кошка, играла с женской туфелькой.
Буйвол вышел на тротуар и опрокинул телефонную будку, что соседствовала с его клеткой, и долго бодал ее рогами. Верблюд подошел к дому напротив его клетки и оплевал окно на кухне угловой квартиры второго этажа. А тиграм понравились трамвайные рельсы, и они лежали на путях, поджидая первого трамвая.
Первый трамвай появился, как и положено, в шесть десять. Толком не проснувшаяся вагоновожатая проснулась, резко затормозила и, как в фильме "Полосатый рейс", хотела было метнуться вон из кадра, но вовремя одумалась и объявила:
– Спокойно, граждане! В городе тигры!
Граждане прильнули к окнам. Тигры никуда не собирались уходить. Когда один почерневший от нужды гражданин захотел вдруг выйти и попытался открыть дверь вагона, его едва не линчевали.
– Товарищи! Всем терпеть! – объявила вагоновожатая.
Решительная дамочка в спортивном костюме потратила губную помаду на лозунг "НАС НЕ СОЖРАТЬ!" и долго колотила кулачком о стекло, привлекая внимание негодяев, пока старый тигр не встал, потянулся и, опершись лапами о стекло, обнюхал лозунг. Поскольку лозунг ничем не пах, так как был с внутренней стороны стекла, тигр даже не стал делать на нем пометку, однако достал свой красный карандаш.
На мгновение глаза тигра и дамы встретились. Бесстрастный взгляд зверя пронзил даму от головы до пят, вызвав у нее оргазм. На всю жизнь сохранила дама в душе жуткий волнующий образ усатого хищника. Она потом была героиней передачи – то ли "Я сама", то ли "Женские истории" – и тигра называла "мой мексиканец".
Поскольку верблюд не переставал плевать в окно кухни, от него стали отбиваться ненужными предметами и лить из ведер воду. Наконец верблюд отошел от ненавистной кухни, оскалил желтые зубы и, вздохнув как собака, лег под забором, замечательно красивый в своей горделивости. Выразительные губы, выразительные глаза, величественная посадка головы. А взгляд как у Иннокентия Смоктуновского.
Буйвола попробовали взять ковшами экскаваторов, но в последний момент нервы у экскаваторщиков не выдержали, и они позорно оставили поле боя. Сам же буйвол и не думал никуда убегать. Он продолжал бодать телефонную будку. Потом передумал и, пригнув голову и задрав кверху хвост, устремился на рабочих в красных куртках, латавших асфальт на перпендикулярной улочке. Те разбежались в разные стороны, а один замешкался. Хорошо, бык в последнее мгновение передумал и напал на оранжевый в черную полоску каток. От страшного удара каток даже не шевельнулся. Буйвол недоуменно взглянул на приземистое чудовище, встряхнул головой и кинулся на рабочего, но увяз в неостывшем асфальте, вылетел из него и, отбивая чечетку и бешено крутя хвостом, помчался в зоопарк.
Когда же попробовали взять льва… Вот это они напрасно сделали! Льва живьем? Лев рыкнул и вместе с львицей покинул негостеприимный дом. Дело было ближе к ночи, так что в этой ночи парочка и растворилась.
Ввели режим ЧП. Город окружила танковая дивизия. Два дня граждане сидели по домам и шел отлов сбежавшей твари. Некоторые птицы улетели, расползлись гады, исчезли два крокодила, что вызвало панику на пятьсот километров вверх и вниз по течению реки.
Двое суток просидел в клетке белого медведя закрытый снаружи на висячий замок новый сторож Вестингауз. Напротив него свернулась и дремала анаконда, закрыв один глаз. Вторым она, не мигая, два дня наблюдала за сторожем.
Вестингауз досчитал до двухсот двадцати тысяч восьмидесяти, прежде чем пришла помощь. Ничего путного он не сказал, а на вопрос, как оказался в медвежьей клетке вместе с анакондой, ответил: "Двести двадцать тысяч восемьдесят один", вертел головой и таращил на всех глаза. Ему вдруг показалось, что вокруг него одни анаконды. Даже после стакана водки ничего не вспомнил. Когда им занялся врач из психушки, Вестингауз вдруг оскалил зубы, но тут же клацнул ими и рот больше не открывал. Сторожу выписали бюллетень. На больничном он сон закреплял водкой, а водку ослаблял пивом.
На второй день львы обнаружились в окрестностях города, как и предполагал замначальника городского УВД. На собрании актива он сказал: "Если львы пропали из зоопарка, они обязательно найдутся за его пределами". Оказавшись на свободе, лев дал волю своему голосу. Там, где он ревел, оставалась пустынная местность. Все твари смолкали и спасались бегством.
Что и говорить, рыкание льва может надолго лишить душевного покоя, а уж душераздирающий рев, похожий на гром, от которого волосы встают дыбом, способен лишить человека последнего разума. Кажется, и не лев рычит, а разверзается небесная бездна. Такие вот ужасы испытали люди за десять лет до конца света. На проповеди сказано было:
– Ибо сказано: "Се, гряду скоро…"
Страница пятая
Гарри Пук
По запросу городских властей Москва прислала большого знатока львов, всемирно известного эндокринолога мистера Гарри Пука. Мистер Пук мог позволить себе полгода заниматься эндокринологией, а полгода – охотой на львов и леопардов в саванне восточнее Такоради или на пум и ягуаров в саванне Вест-Индии. Говорят, их там уже не осталось, но, по словам Гарри, они там были, и во множестве.
Лучшего охотника на львов в мире не было. По словам Гарри, когда ему исполнилось семнадцать лет, сам Хемингуэй расспрашивал его о тонкостях сафари. Еще Пук любил рассказывать о том, какой он бесстрашный человек.
Это он понял еще в юности, когда впервые встретил в Судане сенегальского льва. Гарри двое суток провел на ногах. Вымотавшись, он прилег под огромным баобабом. Пару минут лениво рассматривал листья адансонии, похожие на кисти рук, прислушивался к свисту и скрипу птиц, далеким крикам попугаев и обезьян, жужжанию и стрекоту насекомых, шуму листвы, а на третьей минуте уже крепко спал.
Проснулся Пук от внутреннего толчка. Прислушался: мертвая стояла тишина. Он открыл глаза и в десяти метрах перед собой увидел льва, тащившего в огромной пасти тушу быка. Бык был очень крупный, но лев играючи нес его, словно это был задок или нога.
О таких громадных львах Пуку приходилось только читать. Инстинктивно он понял: нельзя выказывать ни удивления, ни страха, ни суеты, но и нельзя оставаться безучастным. И Гарри принял единственно верное решение: неторопливо встал, снял шляпу и почтительно поклонился льву. Тот величаво прошествовал мимо, краем глаза окинув охотника. Лев шел легко, как балерина, слегка припадая на задние ноги. Темно-рыжая грива льва была как лес. Да и весь он был как лес. У Пука от восторга глаза подернулись влагой и долго еще гулко билось сердце. И когда Пука пытались позднее уверить, что нет ничего страшнее львиного рыка, Гарри знал, что и без рева замирает сердце у всего живого при появлении льва с пастью, в которой легко поместится человек. Таких львов арабы называют "абу-Фатьмэ" – "отец Фатьмэ".
Точно такое же хладнокровие Пук проявил, когда безоружный напоролся на гиппопотама. Тот лежал, как куча мусора. Гарри остановился вблизи него и с интересом прислушивался к любовному дуэту двух незнакомых водоплавающих птиц; их голоса переплетались, свивались и (Пук готов был поклясться) наполнялись страстью. И это был вовсе никакой не птичий дуэт, это было соло птичьей любви. Крепко задумался тогда Гарри о природе чувств и не заметил, как куча мусора пошевелилась.
Гиппопотам же с нарастающим раздражением разглядывал застывшего неподалеку от него человечка, пока это ему не надоело и он, яростно фыркая, не устремился на двуногую бестолочь. Пук, еще во власти птичьего дуэта, стоял и смотрел на приближавшегося разъяренного гиганта. Он, правда, краем глаза заметил свисавшую лиану, и, когда бегемот уже думал: "Сейчас, вот сейчас", прыгнул на лиану и в мгновение ока вскарабкался на гигантскую ветку, простершуюся над поляной. И едва не свалился с ветки, когда у него над головой раздался трескучий смех. Подняв глаза, Гарри увидел обезьяну, висевшую над ним вниз головой. Бегемот ревел битый час, а потом покинул проклятое место, нападая на всё, что попадалось ему по пути.
Гарри по-настоящему жутко становилось в одном лишь месте – в библиотеке, когда он видел необозримое кладбище мертвых книг, которыми, как стервятники, питаются живые люди. Он ведь тоже отдал дань мертвечине, и мертвечина вскормила в нем ученого червя, но лишь горячая кровь охоты наполняла его жизненный пульс и придавала смысл жизни. Умом, как ученый, он понимал, что охота – это противоестественный, при всей его естественности, процесс, но душой, как охотник, не брал слишком близко эти рассуждения к сердцу.
Неотразимый мужчина с круглогодичным загаром и при ежедневных деньгах, Гарри Пук своим обликом, характером, силой духа и образом жизни лишний раз подтверждал, что человеку дано многое. Надо только это всё взять. Вечная раздвоенность Пука между кафедрой и сафари, вопреки ожиданиям, не вносила в его душу и поступки разлада. Как два полушария головного мозга в слиянии дают гармонию, так и две профессии Пука делали из него цельную, незаурядную личность.
Ко всему прочему, Пук был страстный любитель живописи и скульптуры. Трудно было назвать хотя бы один крупный музей, в котором он не побывал. В живописи ему нравилась более других фламандская, а в скульптуре – каменные и бронзовые статуи на сюжеты буддийской мифологии в средневековых храмах Индии и Таиланда.
Мы упоминали уже, что Гарри был холост. Мистер Пук был не просто противник патриархального брака, он был еще и женоненавистник, что, как известно, затрудняет женитьбу. Во всяком случае, не много женщин могли похвастать своими победами над прославленным охотником. Не то чтобы он был больной или сумасшедший или испытывал к дамам биологическую неприязнь, – нет, он с трудом переносил их, как одна сильная личность – другую. Известно же: мужчины в основном тряпки, а женщины ими моют пол и, даже оказавшись снизу, одерживают над мужчинами верх.
Разумеется, при том образе жизни, к которому мистер Пук привык за тридцать лет странствий, трудно было представить особу, которая сможет его остепенить. Сам же он, как вполне состоятельный мужчина, не искал приданого или титулов. Поговаривали, что у него был где-то "в третьем мире" сын Мбасу, но это прямого отношения к нашей истории не имеет.
В прессу просочилось, что одна вдовствующая миллиардерша тщетно преследовала Пука два года по всему миру, пока не скончалась от неутоленной охоты, а незамужняя восточная принцесса пыталась охмурить его во время трансатлантического перелета.
– Вы несколько не в моем вкусе, – имел дерзость сказать ей тогда Гарри Пук. – Несколько смуглы.
Принцесса вспылила:
– Ах, так! – И взялась за ручку аварийного люка.
Пук успел перехватить смуглую крепкую ручонку инфанты, за что та оставила ему на правой щеке на всю жизнь три бороздки от августейших ногтей.
Голливуд дважды приглашал Гарри Пука на роль Джеймса Бонда, и он дважды отказывался. "Думаю, это повредит моей репутации", – заявил он журналистам. Спортивное сложение, выразительное загорелое лицо со шрамами на правой щеке, увы, не увидели во всём мире миллионы сумасбродных женщин. А какая сильная, длинная шея была у него! Длинношеее – это мужчина, на шею которого вешается много женщин. Е-е-е! Это о Пуке.
Страница шестая
Первый блин комом
О России Пук слышал много, но это была для него совершенно незнакомая, дикая страна. Не то чтобы он верил россказням о медведях на улицах и Емелях на печах, но что там едят щи и кашу и пьют водку – верил. Огромные же пространства России завораживали Гарри своей умозрительной белизной. Когда Пуку посреди пленарного заседания симпозиума эндокринологов в Бельгии предложили срочно лететь в Россию спасать жителей крупного города от львов-людоедов, он впервые почувствовал странную робость от предстоящей поездки. Инстинкт подсказывал ему, что случится нечто неординарное.
В полете Пука, как пленительная мелодия, сопровождал образ полнокровной нимфы Сиринги с картины Якоба Йорданса в брюссельском Королевском музее изящных искусств. За день до этого Гарри несколько часов провел в музее, любуясь фламандской нимфой.
Знакомство с Россией у Пука началось с известных бытовых подробностей. В центральном отеле "Звездный" не оказалось не только горячей воды – не было воды даже в туалете. Поскольку Пука поселили на пятом пятизвездочном этаже, а вода в бачке не поднималась выше третьего, Пуку пришлось пару раз сбегать вниз с ведром, пока его не перевели в трехзвездочный номер на третьем этаже.
Командировку мистер Пук должен был отметить в мединституте, который занимался вместе с институтом электроники и ведомством людей в светлых костюмах экспериментами в зоопарке. Иностранному гостю показали образцовую кафедру профессора Могилевского, руководителя работ по облучению крыс и приматов с целью повышения их интеллекта.
– О! – оценил скромную обстановку кабинета мистер Пук.
Побеседовали с улыбками и чаем. Англичанин с деланным ужасом деликатно дотрагивался тонкими, но сильными пальцами до горячего стакана и восклицал:
– Хот! Хот!
– Нравится, – поясняла длинноногая переводчица. – Нравится, что горячий. Хот!
– Да у них там какой чай! – буркнул ассистент Глушко. – Так, моча конская. Можешь не переводить. Сам скажу.
Глушко встал и, направив руку на запад, произнес:
– Моча!
Гость радостно повторил:
– Мачо…
Глушко позже влепили выговор, видно, за чередующиеся гласные.
Поскольку Гарри Пук прибыл для организации охоты, ему в этом всячески поспешествовали. Тем более что в охоте на львов, как и в социалистическом хозяйстве, главное заключалось в ее организации.
Начал свою деятельность мистер Пук в день прилета с публичной лекции. Суть выступления сводилась к тому, что в городе львы не страшны. Переводила переводчица с длинными ногами. Глазами девица то и дело натыкалась на глаза молодого человека в светлом костюме, которые тот не сводил с ее ног.
И хотя Гарри Пук утверждал, что львы на этих географических широтах на человека не охотятся, беспокойство граждан достигло необыкновенных высот. Тем более что прошлой ночью ревели кусты вдоль реки, а утром на пляже нашли следы огромных лап.
Охотиться Гарри Пук решил с эрдельтерьером.
– Лев, как типичный представитель семейства кошачьих, и собака, как типичный представитель семейства псовых, – антагонисты, – заявил мистер Пук. – Монтекки и Капулетти! К тому же лев – царь зверей, и собака, с его точки зрения, плебей. Или плейбой? – Он подмигнул переводчице. – Семейственные предрассудки и классовая рознь и составляют изюминку охоты.
Это было первое соображение британского охотника. Второе касалось самого метода охоты и выбора для охоты именно эрделя.
– Как охотятся с соколами? – спросил Гарри Пук.
Все молчали.
– Сокол взмывает с окованной кожей руки вверх. Высматривает жертву. Камнем падает на зверя и долбит его клювом в голову. Взмывает, падает, долбит. Взмывает, падает, долбит. – Пук то поднимал, то опускал руку. Посмотрел на нее, подумал. – В вертикальной плоскости… И так взмывает, падает, долбит до тех пор, пока зверь не свалился замертво. Эрдели делают то же самое. Только на земле. В плоскости горизонта. – И показал эту плоскость.
Переводчица повторила эти движения, как для глухонемых.