Не будь в этом мире Бога, - часто размышляла она, - моя жизнь наверняка была бы гораздо проще, светлей и богаче. Я росла бы обычным ребенком, без обиды и страха, детство теперь вспоминалось бы добрым и прекрасным, а сегодняшняя моя жизнь была бы куда спокойней и полноценнее.
И все же придется признать: касаясь ладонью живота и глядя сквозь балконную решетку на пустующий парк, глубоко в душе она чувствует, что все-таки верит в Бога. Как подсознательно верила в него всякий раз, когда машинально повторяла слова молитвы, сложив ладони. Вера пронизывает ее до самых костей. Ни логика, ни эмоции над этой верой не властны, и никакой ненавистью или обидой ее из души не изгнать.
Только это - не их Бог, а мой, - понимает она. - Я приняла его в себя ценой своей жизни, когда осталась с истерзанным телом, ободранной кожей и вырванными ногтями, без грез, надежд и воспоминаний. Мой Бог не имеет облика. Не носит белых одежд и длинной бороды. У Него нет ни правил, ни догм, ни святых писаний. Он не награждает и не наказывает. Ничего не дарует и не отбирает. Не обещает Царства Небесного и не пугает преисподней. Жарко вокруг или холодно - он просто есть.
Иногда Аомамэ вспоминает слова, сказанные Лидером перед смертью. Этот густой баритон она не забудет уже никогда. Как и тоненькую иглу, вонзившуюся в основание его черепа.
- Без света не может быть тени, а без тени - света. Добром или злом являются LittlePeople - не знаю. Подобные вещи - за гранью нашего понимания. LittlePeople живут в контакте с людьми уже очень давно. С тех далеких времен, когда добро и зло еще не разделялись в наших сердцах и сознание наше пребывало во мраке.
Противостоят ли друг другу LittlePeople и Бог? Или все это - части единого целого? Аомамэ не знает. Но понимает, что должна защитить Кровиночку, а для этого нужно поверить в Бога. Точнее - признать, что она в него верит.
Она размышляет о Боге. Он не имеет формы, и в то же время может принимать любое обличье. Перед ее мысленным взором вновь проплывает супермодный "Мерседес"-купе. Последней модели, новехонький - только что от дилера. Из него выходит элегантная женщина средних лет. Прямо посреди хайвэя снимает с себя чудесное весеннее пальто, укрывает им голую Аомамэ от холодного ветра и бесстыжих взглядов зевак на дороге. И без единого слова возвращается к своему серебристому "мерсу". Она знает. Прекрасно знает, что Аомамэ беременна и что ее необходимо защитить любой ценой.
Аомамэ видит новый сон. В этом сне она сидит под арестом. В маленькой кубической комнате с белыми стенами. Без окон, с единственной дверью. В комнате стоит кровать, и Аомамэ навзничь лежит на ней. Лампа, свисающая с потолка, освещает ее огромный, раздутый живот. Все тело кажется ей чужим. Но это не так. Это тело принадлежит ей, а не кому-то другому. Ей вот-вот предстоит рожать.
Комнату охраняют Хвостатый и Бонза. Эти двое твердо решили не повторять допущенной ошибки. Они должны отвоевать утраченное доверие. Им поручено не выпускать Аомамэ из комнаты и не пускать никого внутрь. Они ждут, когда родится Кровиночка. И, похоже, собираются отнять ее, как только та появится на свет.
Аомамэ пытается закричать. Отчаянно зовет на помощь. Но комната построена из какого-то особого материала. Стены, пол и потолок поглощают любые звуки. Крик не долетает даже до ее собственных ушей. Аомамэ хочет, чтобы та женщина из серебристого "Мерседеса" пришла и спасла ее вместе с Кровиночкой. Но Белая Комната проглатывает и крики.
А Кровиночка, набираясь сил через пуповину, с каждой секундой растет. Пытаясь вырваться из теплого мрака, бьется ножками о стенки живота. Требует свободы и света.
Хвостатый сидит у двери, положив руки на колени, и сверлит глазами пространство. Так, будто в воздухе перед ним висит небольшое твердое облачко. Бонза стоит рядом с кроватью. Оба, как и прежде, одеты в черные костюмы. То и дело Бонза поднимает руку и глядит на часы. Словно ждет прибытия важного поезда на вокзале.
Аомамэ не может пошевелить ни руками, ни ногами, хотя никто ее не связывал. Кончики пальцев онемели. Она чувствует: близятся роды - неумолимые, как поезд, прибывающий точно по расписанию. Ей уже слышно, как подрагивают рельсы.
На этом сон обрывается.
Она идет в душ, смывает с себя липкий пот, переодевается во все свежее. Заталкивает влажное от пота белье в стиральную машинку. Она не хочет видеть этот проклятый сон, но тот снится ей снова и снова. Детали слегка различаются, но место и сюжет всегда одни - Куб Белой Комнаты. Приближающиеся схватки. Двое в черных костюмах.
Они знают: у нее под сердцем - ее Кровиночка. Или скоро узнают. Аомамэ чует это нутром. И если понадобится, сразу и без колебаний всадит в Бонзу и Хвостатого по девятимиллиметровой пуле. Бог, который ее защищает, иногда не чурается крови.
В дверь стучат. Сидя в кухне на табуретке, Аомамэ стискивает в правой руке пистолет со снятым предохранителем. За окном с самого утра - холодный дождь. Запах зимнего дождя, похоже, окутал весь мир.
- Господин Такаи, добрый день! - говорит человек за дверью, перестав стучать. - Это ваш старый знакомый из "Эн-эйч-кей". Извините за беспокойство, но я снова пришел за взносами. Господин Такаи, вы же дома, не правда ли?
Повернувшись к двери, Аомамэ отвечает ему, не открывая рта. В "Эн-эйч-кей" мы уже звонили, говорит она молча. Никакой ты не сборщик взносов. Кто ты такой и что тебе нужно?
- Каждый обязан платить за то, что получает. Таков общественный договор. Вы получили электромагнитные волны. Поэтому должны заплатить. Если вы только получаете, но ничего не платите - это несправедливо. Тогда вы действуете как вор.
Его голос разносится с лестничной клетки по всем этажам. Хриплый, но совершенно отчетливый.
- У меня нет к вам ничего личного. Никакой ненависти. Я не желаю вас наказывать. Просто с детства не люблю несправедливость. Каждый должен платить за то, что получил. И пока вы не откроете эту дверь, я буду приходить и стучать в нее. Вы же этого не хотите? Я ведь не какой-нибудь сумасшедший. Поговорили бы по-человечески - глядишь, и решили бы все мирно. Так, может, облегчите душу?
И стук возобновляется с новой силой.
Аомамэ сжимает пистолет обеими руками. Наверное, этот тип знает, что я беременна. Ее подмышки потеют, на носу выступает испарина. Черта с два я ему открою. Попытается выломать дверь, открыть замок отмычкой или еще чем-нибудь - всажу ему в пузо все пули, что есть в пистолете.
Да нет, до этого не дойдет. Можно не волноваться. Снаружи эту стальную дверь не открыть ничем, она отпирается только изнутри. Вот почему он злится и разглагольствует. Надеется словами вывести меня из себя.
Минут через десять мужчина уходит. После яростных угроз, хитрых уговоров, брани и клятвенных обещаний прийти опять.
- Господин Такаи, никуда вам от меня не убежать, - заявляет он напоследок. - Пока вы получаете электромагнитные волны, я буду приходить к вам снова и снова. Так просто я не сдаюсь. Таков характер… Ну что ж, до новой встречи!
Звука шагов Аомамэ не слышит. Но за дверью уже никого, это видно в дверной глазок. Она ставит пистолет на предохранитель, идет в ванную, споласкивает лицо. Майка под мышками опять пропиталась потом. Переодеваясь в новую, Аомамэ разглядывает перед зеркалом голый живот. Еще не такой большой, чтоб заметить со стороны, - но уже хранящий в себе очень важную тайну.
Она говорит с Хозяйкой по телефону. Сегодня Тамару, обсудив с Аомамэ несколько деловых вопросов, передает трубку госпоже. В беседе Хозяйка старается избегать конкретных формулировок и говорит экивоками. По крайней мере, сначала.
- Новое место для тебя уже приготовлено, - говорит она. - Там ты сможешь выполнить то, что планируешь. В безопасности и под контролем специалистов. Переселяйся туда, как только захочешь.
Может, следует рассказать Хозяйке о тех, кто охотится на Кровиночку] О верзилах из "Авангарда", которые ждут в сновидении Аомамэ рождения Кровиночки, чтобы тут же отнять ее? О фальшивом сборщике взносов из "Эн-эйч-кей", который пытается проникнуть в эту квартиру - скорее всего, с той же целью? Но Аомамэ сдерживает порыв. Она доверяет старой госпоже. Любит и уважает ее. Но все же главная проблема сейчас не в этом. Главное - выяснить, в котором из миров мы сейчас обитаем.
- Как себя чувствуешь? - спрашивает Хозяйка.
- Пока никаких проблем, - отвечает Аомамэ.
- Это самое важное, - говорит Хозяйка. - Просто твой голос звучит немного не так, как всегда. Может, мне только кажется, но сейчас он жестче и тревожнее. Что бы тебя ни беспокоило, любая мелочь, - сообщай без всякого стеснения. Надеюсь, мы сможем помочь.
- Наверно, я слишком долго просидела в четырех стенах, - как можно спокойнее говорит Аомамэ. - Оттого немного и напрягаюсь. Но вы не беспокойтесь, я себя контролирую. Все-таки это моя профессия.
- Разумеется, - соглашается Хозяйка. И, выдержав паузу, продолжает: - Недавно возле усадьбы вертелся какой-то подозрительный человек. Несколько дней подряд. В основном интересовался приютом. Трем женщинам, которые сейчас там живут, мы показали записи скрытой камеры. Ни одна раньше его не встречала. Возможно, разыскивал именно тебя.
Аомамэ тревожно хмурится.
- То есть они разнюхали, что мы связаны?
- Пока трудно судить. Но такая возможность не исключается. У этого типа довольно броская внешность. Большой приплюснутый череп с проплешиной. Низкорослый, коротконогий. Не помнишь такого?
Приплюснутый с проплешиной? Аомамэ на секунду задумывается.
- Я часто наблюдаю с балкона за людьми на улице, - говорит она. - Но такой головы не замечала. Значит, в глаза бросается?
- Еще как! Вылитый клоун в цирке. Не знаю, кто послал его следить за усадьбой, но более странного типа подобрать сложно.
Да уж, соглашается Аомамэ. Ребятки из "Авангарда" не стали бы выбирать уродца в соглядатаи. От нехватки кадров они наверняка не страдают. Выходит, человек не имеет отношения к секте, и "Авангарду" пока не известно о связи между Хозяйкой и Аомамэ? Но тогда кто он такой и с какой целью шпионит за женским приютом? Уж не он ли ломится в ее дверь, выдавая себя за человека из "Эн-эйч-кей"? Конечно, причин так думать пока маловато. Хотя, возможно, между эксцентричностью фальшивого сборщика взносов и уродливостью шпиона возле усадьбы существует какая-то связь.
- Заметишь такого человека - сразу дай знать. Возможно, стоит принять какие-то меры.
- Разумеется, сразу сообщу, - заверяет Аомамэ.
Хозяйка вновь замолкает. Что, в общем, для нее необычно. Телефонные разговоры она всегда вела по-деловому и времени терять не любила.
- А как ваше самочувствие? - интересуется Аомамэ.
- Как всегда, неплохо, только… - отвечает старушка. Но в голосе сквозит неуверенность. И это опять же странно.
Аомамэ терпеливо ждет продолжения.
- …Только все больше чувствую, что совсем постарела, - через силу добавляет Хозяйка. - Особенно с тех пор, как исчезла ты.
- Я не исчезала, - бодрым тоном говорит Аомамэ. - Я здесь.
- Да, конечно. Ты здесь, и мы с тобой можем общаться хотя бы вот так. Но когда мы встречались и тренировались регулярно, я словно подпитывалась твоей жизненной силой.
- Запас силы у вас свой, естественный. Я только помогала вам методично его добывать. Все эти упражнения вы можете выполнять и без меня.
- Признаюсь, еще недавно я и сама так думала, - сухо усмехается старушка. - Считала себя какой-то особенной. Но время у всех отнимает жизнь понемногу. Человек умирает не в одночасье. Он угасает медленно изнутри. И лишь какое-то время спустя наступает финальная расплата. Избежать ее никому не дано. Каждый должен платить за то, что получил. Но только теперь я поняла эту истину окончательно.
Каждый должен платить за то, что получил? Аомамэ снова хмурится. То же самое - слово в слово - говорил фальшивый сборщик взносов из "Эн-эйч-кей"…
- Я осознала это еще в сентябре, - продолжает Хозяйка. - В тот дождливый вечер дождь лил как из ведра и гремел страшный гром. Я сидела в гостиной, думала о тебе и смотрела, как в небе сверкают молнии. Они-то мне и высветили эту истину. В тот вечер я потеряла тебя. И в то же время - что-то ушло из меня самого. Да не что-то одно, а очень многое. Все, что являлось моим стержнем и помогало мне выжить как человеку.
- А может, из вас просто ушел ваш гнев? - решительно спрашивает Аомамэ.
Тишина в трубке напоминает ей дно пересохшего озера.
- Ты хочешь спросить, не потеряла ли я свой гнев? - наконец переспрашивает Хозяйка.
- Да.
Старушка неторопливо вздыхает:
- Да. Так оно и есть. Тогда, посреди бесконечной грозы, я растеряла весь гнев, который двигал мною так долго. По крайней мере, он отступил куда-то далеко. А из того, что во мне осталось, больше ничто не пылает так ярко. Лишь какое-то слабое сожаление еще тлеет едва заметно. Вот уж никогда не думала, что такой страшный гнев когда-нибудь сможет угаснуть… Но как ты догадалась?
- Просто со мной произошло то же самое. В тот же сентябрьский вечер, когда гремел нескончаемый гром.
- Ты имеешь в виду свой гнев?
- Да. Стопроцентный, яростный, которого я в себе больше не нахожу. Это не значит, конечно, что он совсем исчез. Скорее, как вы и сказали, отступил далеко-далеко. Но очень долго он занимал меня целиком и подгонял меня во всем, что бы я ни делала…
- Как неутомимый и жестокий погонщик, - договаривает Хозяйка. - Только сейчас он обессилел, а ты забеременела. Вместо этого, так сказать.
Аомамэ переводит дух:
- Да. Вместо этого во мне теперь живет моя Кровиночка. Которая не имеет ни к гневу, ни к ярости ни малейшего отношения. И с каждым днем становится все больше.
- Безусловно, ты должна беречь ее как самое святое, - говорит Хозяйка. - И для этого как можно скорее перебраться в безопасное место.
- Вы правы. Но сначала я должна кое-что закончить.
Положив трубку, Аомамэ выходит на балкон и сквозь щели пластмассовой решетки смотрит на улицу и детскую площадку. Близится вечер. Пока не закончился этот Тысяча Невестьсот Восемьдесят Четвертый год, - решает она, - и пока они не нашли меня, я должна отыскать Тэнго. Чего бы это ни стоило.
Глава 15
ТЭНГО
То, о чем говорить запрещается
Выйдя из кабачка "Пшеничная голова", Тэнго довольно долго бродил по улицам, погруженный в собственные мысли. И наконец решил зайти в маленький детский парк. Туда, где впервые увидел в небе две луны. Захотелось, как и в тот раз, подняться на горку и еще раз взглянуть на небо. Может, он снова увидит там две луны и они ему что-нибудь расскажут?
Когда же я заходил туда в прошлый раз? - думал он на ходу. Но вспомнить не мог. Время текло неравномерно, и ощущение прошлого смазывалось. Видимо, где-то в начале осени. Кажется, тогда на нем была майка с коротким рукавом. А теперь декабрь.
Студеный ветер гнал стайку облаков в сторону Токийского залива. Форма у облаков была такой неопределенной, словно их вылепили из паштета. То скрываясь за ними, то снова выглядывая, в небе светили две луны: одна привычно-желтая, другая - поменьше, зеленоватая. После полнолуния обе виднелись примерно на треть. Малая луна походила на ребенка, который прячется за мамину юбку. Обе луны находились почти там же, где и в прошлый раз. Словно только и ждали возвращения Тэнго.
Поздним вечером на детской площадке не было ни души. Люминесцентный фонарь светил как будто еще холоднее, чем прежде. Ветви дзельквы, совсем без листьев, походили на кости, выбеленные ветром и дождем. Казалось, вот-вот загугукает филин. Но филина в городском парке, разумеется, быть не могло. Тэнго накинул на голову капюшон ветровки, сунул руки в карманы кожаной куртки. А затем поднялся на палубу горки, оперся спиной о перильца - и отыскал взглядом обе луны в просвете меж облаков. Вокруг них сияли безмолвные звезды. Ветер разогнал туманный смог, висевший над городом, и воздух стал абсолютно чистым, без каких-либо примесей.
Сколько, интересно, людей сейчас вот так же смотрит на две луны? - думал Тэнго. Разумеется, Аомамэ о них знает. Ведь именно с нее все это и началось. Скорее всего. Но кроме нее, никто из знакомых Тэнго, похоже, так и не понял, что лун теперь две. Неужели никто не заметил? Или это настолько расхожая истина, что не о чем говорить? Во всяком случае, никого, кроме приятеля, который подменял его в колледже, Тэнго о лунах не спрашивал. Наоборот, из осторожности старался этой темы не касаться. Словно разговаривать о лунах неприлично с нравственной точки зрения.
С чего бы?
Может, сами луны этого не хотят? Может, они пытаются передать ему, Тэнго, какое-то личное послание - то, о чем говорить запрещается!
Но думать так было бы странно. Как число лун в небе может стать личным посланием? Что это послание могло бы в себе заключать? Тогда уж это не послание, а загадка. Но тогда кто ее загадывает? И кто запрещает ее обсуждать?
Ветер с резким свистом носился между ветвями. Сумбурно - так меж зубов прорывается дыхание человека в крайнем отчаянии. Опустив голову и слушая эти тяжкие песни ветра, Тэнго просидел на горке так долго, что стал замерзать. Минут пятнадцать? Пожалуй, дольше. Чувство времени исчезло. Организм, поначалу согретый алкоголем, теперь коченел, как одинокий валун на океанском дне.
Облака одно за другим уносились на юг. На их месте тут же появлялись другие, и не было им конца. Наверное, где-то на севере есть неиссякаемый источник, который их поставляет. Решительные люди в теплой серой униформе с утра до вечера молча производят на свет облака. Точно пчелы мед, пауки паутину, а войны - вдов.
Тэнго взглянул на часы. Почти восемь. В парке ни души. Лишь по улице рядом иногда сновали прохожие. Одинаковой походкой людей, спешащих с работы домой. В половине окон новенькой шестиэтажки по ту сторону улицы горел свет. В холоде зимнего вечера горящие окна согревают душу особенно уютной теплотой. Тэнго вгляделся в каждое поочередно. Словно из утлой рыбацкой лодки заглянул в иллюминаторы роскошного океанского лайнера, плывущего мимо в ночи. Все жильцы, точно сговорившись, задернули шторы. На взгляд с детской горки холодного вечернего парка, этот дом казался иной реальностью. Миром, который построен на других принципах и управляется другими законами. Люди за этими шторами жили самой обычной жизнью - спокойно и, наверное, счастливо.
Самой обычной жизнью?
"Самая обычная жизнь" всегда представлялась ему в неких плоских и бесцветных стереотипах. Супружеская пара, двое детей. Жена в фартуке. Пар над кастрюлей с готовым блюдом, семейные разговоры за ужином… На этом фантазия Тэнго заходила в глухой тупик. О чем говорят за ужином в самых обычных семьях? Лично он не помнил, чтобы они с отцом хоть раз беседовали за кухонным столом. Каждый просто набивал желудок едой - молча, в удобное для себя время. "Семейным ужином" такую процедуру не назовешь.
Насмотревшись на горящие окна, Тэнго снова поднял взгляд в небеса. Но сколько ни ждал, ни одна из лун ничего не сообщала ему. Безучастно глядя на Тэнго, они висели в небе, точно пара строчек стихотворения, нуждающегося в доработке. "Сегодня послания не будет", - только и сообщали они ему.
А неутомимые облака все неслись на юг. Разных форм и размеров - приплывали и уплывали все дальше. У некоторых был очень забавный вид. Каждое облако словно думало свою персональную мысль. Маленькую, твердую и конкретно очерченную. Но Тэнго не хотел знать мысли облаков. Его интересовало, что думают луны.