Речь там шла о деятельности аграрных синдикатов; Джоанна слушала, внутренне усмехаясь. Гости-плантаторы ругали новое изобретение правительства почем зря. Когда старый дон Тибурсио Орельяна обругал профсоюзное руководство "бандитской шайкой", Джоанна тихонько засмеялась и еще ниже опустила голову; но тут же она насторожилась, услышав вопрос старика, обращенный к падре Фелипе, - какие конкретные меры думают предпринять клерикальные власти с целью обуздать преступную деятельность синдикатов. Ее охватило любопытство, сумеет ли иезуит, поставленный перед необходимостью прямого ответа, вывернуться из деликатного положения.
- Святая церковь, - подумав с минуту, тихо и отчетливо сказал падре Фелипе, - как вы все знаете, под страхом интердикции запретила католикам вступать в синдикаты, организованные и руководимые атеистами. Более действенные меры являются пока преждевременными.
Джоанна подняла брови. "Более действенные меры"? Однако этот кура высказывается сегодня откровеннее, чем можно было ожидать… Да и вообще, что за нелепость?
- Разрешите задать вам один вопрос, реверендо падре, -неожиданно для себя громко сказала Джоанна через весь стол; еще за секунду до этого она безуспешно пыталась убедить себя, что вмешиваться не стоит.
К ней сразу обернулись - отец, падре Фелипе, донья Констансия, почти все гости. Вмешательство девушки в мужской разговор было необычным явлением в этом обществе, и за столом сразу стало тихо.
- Я тебя слушаю, дочь моя, - ласково кивнул иезуит.
- Реверендо падре, - так же громко произнесла Джоанна, чувствуя, как вдруг заколотилось сердце, - меня несколько удивляет позиция святой церкви в этом вопросе. Поскольку аграрные синдикаты руководствуются в своей деятельности строго ограниченными целями социального характера, мне кажется, философские убеждения их руководителей, не играют ровно никакой роли. Что же касается этих целей, которые сводятся к поднятию жизненного стандарта основной массы населения Гватемалы, то меня удивляет тот факт, что святая церковь их не разделяет и даже считает нужным им противодействовать - вплоть до угрозы интердикции…
- Джоанна, перестань говорить глупости, - резко сказал дон Индалесио.
Дочь бросила на него быстрый взгляд, отметив заодно выражение ужаса, застывшее на окаменевшем лице тети Констансии, и упрямо продолжала:
- Я всегда считала, реверендо падре, что после опубликования энциклики "Рерум Новарум" святая церковь изменила свое отношение к социальному прогрессу. В противном случае как можно объяснить возникновение христианского социализма?
Прежде чем падре Фелипе успел ответить, донья Констансия встала из-за стола вместе с другими дамами.
- Дружок, - тихо сказала она, подойдя к племяннице и наклонившись над ее ухом, - донья Эльвира и донья Магдалена хотят посмотреть модные журналы, которые ты мне привезла. Идем, дорогая, ты нам их покажешь…
- Вы же отлично знаете, тетя, - громко ответила Джоанна, не поддаваясь на уловку, - что они лежат в вашей комнате на столике. А мне их смотреть неинтересно, честное слово… Я ведь уже видела.
Тетя растерянно поморгала накрашенными ресницами и вместе с дамами покинула столовую.
- Простите, реверендо падре, нас прервали, - улыбнулась Джоанна.
- Видишь ли, дочь моя, - сказал иезуит, соединяя концы пальцев, - здесь прежде всего нужно разобраться в самом понятии "социальный прогресс". Церковь одобряет его постольку, поскольку улучшение условий труда и жизни смягчает человеческую душу, делает ее более восприимчивой к добру. Но когда прогресс из средства превращается в цель, в некую самодовлеющую ценность, когда во имя материальных благ из души человека искореняются элементарные правила морали…
- С этим нельзя не согласиться, - невежливо перебила его Джоанна. - За пять лет в Штатах я достаточно насмотрелась на общество, единственным моральным критерием которого является нажива. Но конкретно, реверендо падре, мы говорим о Гватемале. Какую реальную опасность духовного порядка усматриваете вы в том факте, что сегодня покупательная способность нашего народа выросла по сравнению с сорок третьим годом в четыре раза? Или в том, что в девять раз увеличилась сумма ассигнований на народное образование?
С того момента, когда Джоанна очертя голову кинулась в спор, в столовой воцарилось то неловкое и напряженное молчание, которое всегда овладевает обществом, присутствующим при завязке неизбежного скандала. Гости или сидели, не поднимая глаз от тарелок, всем своим видом показывая, что происходящее их не касается, или, напротив, с затаенным любопытством посматривали на дочь хозяина и на иезуита. Одна только Долорес Кинтана, ничего не заметив, продолжала оживленно рассказывать что-то своему соседу; тот, напряженно выпрямившись, слушал ее болтовню и то и дело бросал быстрые взгляды на Джоанну.
Когда та задала иезуиту свой последний вопрос, старый Орельяна возмущенно фыркнул и что-то невнятно пробормотал. Дон Индалесио, сидевший с багровыми пятнами на скулах, мрачно посмотрел на него исподлобья и еще резче забарабанил по столу короткими волосатыми пальцами. Сидящий рядом с ним падре Фелипе, от которого не укрылся этот взгляд, успокаивающим жестом прикоснулся к руке Монсона и через стол кротко улыбнулся Джоанне.
- Чтобы судить о возможных последствиях процесса, протекающего в нашей стране, необходимо прежде всего детально ознакомиться со всеми его симптомами. А тебе ведь известны далеко не все факты, дочь моя…
- Мне известно то, что в сорок третьем году жалованье народного учителя было меньше месячной суммы, полагающейся на содержание генеральской лошади, реверендо падре! И что пеон, получающий сейчас доллар в день, получал в то время двадцать пять центов. По-вашему, этих фактов недостаточно?
- О нет, дочь моя, - покачал головой иезуит, - эти факты еще ни о чем не говорят… Ты только что упомянула о Соединенных Штатах, и я хочу задать тебе один вопрос. Общий жизненный стандарт населения Штатов выше или ниже, чем у нас?
- Безусловно выше, - вызывающе ответила Джоанна, не заметив ловушки. - Мы слишком долго были экономической колонией, реверендо падре. В Римской империи жизненный стандарт римлян тоже был выше жизненного стандарта покоренных стран…
- В данном случае речь идет не об этом. Я хочу сказать, что Штаты достигли более высокого уровня экономического прогресса. А считаешь ли ты, что вместе с этим они стали государством, которое можно назвать морально здоровым?
- Нет, но…
Иезуит великодушно помолчал, предоставляя оппонентке возможность обдумать ответ, и продолжал:
- В том-то и дело, дочь моя, что страна может погибнуть духовно, процветая в то же время экономически. И твои примеры с пеонами и учителями вовсе не свидетельствуют о том, что у нас все обстоит благополучно. Ты еще слишком молода, дочь моя… Кроме того, ты только вчера вернулась в страну. Это слишком короткий срок для того, чтобы правильно понять все, что здесь происходит. Поживи, осмотрись, и ты сама поймешь ошибочность своих преждевременных суждений…
Джоанна сидела, кусая губы. Ловко он ее поддел, ничего не скажешь!
- Надеюсь, это послужит тебе уроком, - сурово заметил отец, - и отучит от споров о вещах, в которых ты не разбираешься.
- Не огорчайтесь, дон Индалесио, - вкрадчиво сказал падре Фелипе, - ваша дочь просто заблуждается, это ведь свойственно юности. Кто из нас не заблуждался в свое время?
- Это не аргумент, реверендо падре! - вспыхнула Джоанна. - В любом споре каждый из противников считает другого заблуждающимся…
Иезуит вздохнул.
- Ну, если ты, дочь моя, в свои двадцать три года можешь считать себя единственно правой, а заблуждающимися всех остальных - твоего отца, всех его уважаемых друзей, которых ты видишь за этим столом, то… - Он театральным жестом развел рукава сутаны и склонил голову набок. - …То где же тогда скромность, первая добродетель всякой молодой девушки?
Леокадия Ордоньо коротко рассмеялась и метнула на Джоанну злорадный взгляд. Вот именно, где же скромность? Так ей и надо, этой гордячке Монсон, за смазливую рожицу, за богатство, за университетский диплом с отличием, за вечерний туалет от Сакса…
- Простите ее, падре, - хмуро сказал дон Индалесио. - Джоанна, еще раз прошу тебя прекратить этот спор. Выпьем, друзья!
Джоанна чувствовала, что готова расплакаться от досады. Как она позволила себе ввязаться в спор? Девчонка, просто девчонка! Вполне заслужившая, чтобы ее высекли. В другой раз будете умнее, мисс Монсон… если вы вообще способны когда-нибудь поумнеть.
Высокий растрепанный человек поднялся за столом и, пошатываясь, высоко поднял бокал.
- Здоровье и деньги! - провозгласил он хриплым голосом старого алкоголика. - И время, чтобы ими пользоваться! У нас-то его уже не так много, а вот у нее…
Расплескивая вино, он ткнул бокалом в направлении Джоанны.
- У нее, говорю, все впереди. Салюд, Хуанита!
Джоанна благодарно улыбнулась, в свою очередь подняв бокал и прикоснувшись губами к его краю. Ей было очень приятно, что дон Руфино Кабрера назвал ее по-испански, как всегда называла няня, старая негритянка Селестина, до самой смерти так и не сумевшая привыкнуть к иностранному имени своей воспитанницы.
Дон Руфино одним махом опорожнил бокал и, опираясь на широко расставленные руки, нагнулся и подмигнул иезуиту.
- А ведь Хуанита во многом права, святой отец! И знаете, в чем именно? Я не имею в виду ее оценку деятельности Арбенса - плохи или хороши его реформы… Все это относительно - хорошо для нас, плохо для индейцев, хорошо для индейцев, плохо для нас… И так во всем. Нет никакого объективного добра, никакого объективного зла. Все относительно, как говорит дон Альберто Эйнстейн. Да, так о чем это я…
Он замолчал под ироническими и недоумевающими взглядами сидящих за столом, потирая лоб ладонью.
- О моей правоте, дон Руфино, - громко подсказала Джоанна.
- Именно! - обрадовался тот, оборачиваясь к ней. - Ты, Хуанита, права в том, что смотришь вперед, а не назад. Улавливаешь мою мысль?
- Кажется, - улыбнулась она.
- Тот, кто смотрит вперед, всегда оказывается прав перед историей. Как Галилей, помнишь? Ты только не загордись! - закричал он вдруг, грозя ей пальцем. - Какой из тебя Галилей, еще чего! Это я так, к примеру… А тот, кто идет по жизни, глядя назад, рано или поздно треснется затылком об стенку…
Гости, которым наскучила болтовня дона Руфино, начали громко переговариваться.
- Сядь, Руфино! - резко окликнул Монсон. - Ты слишком много выпил, старина.
- Кто, я? - возмутился тот. - Я здесь трезвее всех вас, за исключением Хуаниты! Я, пропивший на своем веку две плантации и сейчас пропивающий третью, я здесь самый трезвый, Индалесио. А если я пьян, а вы трезвы, то тем хуже для вас! Слышите, вы! - Дон Руфино с размаху ударил по столу кулаком. - Если то, что вы здесь затеваете, задумано вами на трезвую голову, то вы самые безнадежные идиоты! Прошлое не возвращается, его не вернешь даже с помощью тех пулеметов, что каждую ночь валятся нам на головы… как манна небесная, ха-ха-ха-ха, на парашютах "мэйд ин Ю-Эс-Эй"…
Удар тишины заставил Джоанну насторожиться, иначе она, возможно, и не придала бы никакого значения последним словам сильно подвыпившего дона Руфино. Вскинув голову, она успела заметить, как некоторые из гостей обменялись быстрыми взглядами, и ничто так красноречиво не свидетельствовало о важности случившегося, как это свинцовое молчание, мгновенно нависшее над столом - над окаменевшими лицами, над теплым блеском серебра, над букетами орхидей, холодно и безучастно сияющими своей снежной белизной среди бутылок и недопитых бокалов. Что он сказал? Пулеметы на парашютах?
Чувствуя, что делает еще большую бестактность и окончательно расписывается в неумении вести себя в обществе, Джоанна подалась вперед и звонко спросила через весь с, тол:
- Какие пулеметы? Что вы хотите сказать, дон Руфино?
- Брось, забудь об этом, - неожиданно вяло ответил тот, встав из-за стола и неверными шагами направляясь к двери. Уже взявшись за ручку, он обернулся к Джоанне, провожавшей его тревожным взглядом, и вдруг крикнул с яростью:
- Забудь об этом, тебе говорят! Какое тебе дело?! Не лезь куда не следует, черт побери!
Джоанна, ничего не понимая, пожала плечами и осталась сидеть с недоумевающим видом.
- Неумеренное потребление алкоголя приводит иногда к навязчивым идеям, - мягко объяснил падре Фелипе, вертя в пальцах серебряный десертный ножичек. - Наш уважаемый друг уже не в первый раз заговаривает о парашютах… в подобных обстоятельствах.
Он кротко улыбнулся тонкими губами и через стол одарил Джоанну ласковым взглядом всепрощения.
Гости, как если бы слова иезуита были каким-то сигналом, снова зашумели. "Странно, - подумала Джоанна, - здесь что-то не так…"
- Молодежи предлагаю перейти в мою комнату, - решительно сказала она, отодвигая свое кресло. - Мне надоели эти вечные разговоры о политике… и о пулеметах. Идемте потанцуем, я привезла новые пластинки.
На ее счастье, девушек было больше, чем молодых людей. Протанцевав две самбы с застенчивым сыном управляющего "Грано-де-Оро" и один байон с лиценциатом, Джоанна начала отклонять дальнейшие приглашения, всякий раз указывая многозначительным взглядом на какую-нибудь из девушек, оставшуюся без партнера. Хороший предлог: хозяйка обязана заботиться о том, чтобы ее гостьи не скучали, - ни одна из них, даже эта зловредная толстуха Леокадия. Сегодня все должны веселиться, кроме нее самой, Джоанны Монсон. В самом деле, странно: ей вовсе не весело на этом празднике, устроенном в честь ее возвращения…
Во-первых, этот совершенно идиотский спор с падре Фелипе. Чего она думала добиться? Разве можно переспорить иезуита!.. Вторая причина, испортившая ей настроение, - общая атмосфера родительского дома, которую она особенно ярко почувствовала сейчас за столом. Все эти соседи, буквально шипящие от злости на правительство… Все эти разговоры, политические анекдоты… И хуже всего то, что и отец в этом вопросе заодно с ними. Праведное небо, неужели при его доходах он и впрямь может серьезно считать себя разоренным после аграрной реформы?! Нет, с ним нужно поговорить. Это просто недоразумение. Не может же умный человек видеть белое и твердить: "Нет, это черное, черное…"
И, наконец, в-третьих, это несносное молчание Мигеля. Письмо послано с нарочным еще вчера, и до сих пор никакого ответа. А между тем с посыльным они условились, что если он не сможет передать письмо сеньору Асеведо в собственные руки, то привезет его обратно. Письмо не вернулось, следовательно…
Джоанна вздохнула и, лавируя среди танцующих, подошла к столу с прохладительными напитками. Оказавшийся тут же лиценциат предупредительно откупорил бутылку.
- Могу я рассчитывать на следующий танец, сеньорита Джоанна? - спросил он, подавая ей запотевший фужер.
- Простите, я так сегодня устала… - извиняющимся тоном ответила она.
Лиценциат явно обиделся и отошел, отвесив ей церемонный поклон.
"Небо, ну что ему от меня нужно?.." - вздохнула Джоанна. Отпив глоток, она опустила фужер, печально наблюдая за крошечными пузырьками газа, с легким шипением лопающимися на поверхности. Если ответа не будет и завтра утром, значит Мигель ее разлюбил. Вот взял и разлюбил, очень просто! Такие случаи вовсе не редкость. Можно загадать - эта штука скоро выдохнется; я сосчитаю до двадцати пяти и, если после этого пузырьки еще будут подниматься- значит, не разлюбил. А если не будут - значит, разлюбил. Впрочем, это совершенно невозможно. Мигель не разлюбит. А вдруг? Нет, никаких "вдруг". Десять секунд уже прошло - значит, одиннадцать, двенадцать, тринадцать, четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать…
- Джо, там тебя спрашивают, - окликнула ее Долорес Кинтана, на секунду останавливаясь рядом вместе со своим партнером.
- Минутку, я занята… Кто спрашивает?
- Горничная, что ли! - крикнула Долорес из-за плеча заслонившей ее другой пары. - Там, в коридоре!
Джоанна еще раз взглянула на свой фужер - пузырьки продолжали лопаться - и стала пробираться к дверям.
- Вас на кухне хочет видеть водопроводчик, - таинственно объявила горничная, молоденькая смешливая мулатка.
- Водопроводчик? - Джоанна вскинула брови. - Меня? Хосефа, опомнись!
- Водопроводчик из Коатльтенанго, - подтвердила Хосефа, - он сегодня у нас работал, а сейчас уезжает и вспомнил, что ему что-то поручали вам передать.
Джоанна ахнула и помчалась по коридору, шумя платьем.
- Здесь работает водопроводчик? - спросила она прерывающимся голосом, влетев в кухню. - Вы его не видели, Патрисиа?
- Я здесь, сеньорита, - отозвался из угла мужской голос. - Добрый вечер.
- О, - смутилась Джоанна, быстро оборачиваясь, - вы здесь… Добрый вечер, сеньор! Вы хотели что-то мне передать?
Человек в синем комбинезоне поставил на пол паяльную лампу и выпрямился, вытирая руки ветошью.
- Хотел, - улыбнулся он, - да чуть было не забыл. Вы уж простите, я еще днем должен был отдать, да закрутился тут с работой, совсем из головы вылетело…
Он полез в нагрудный карман комбинезона и осторожно- кончиками пальцев, чтобы не испачкать, - извлек оттуда конверт. Джоанна увидела свое имя, надписанное знакомым крупным почерком Мигеля.
- Ну, наконец, - вздохнула она с облегчением, - я уже так беспокоилась!
Джоанна вынула из конверта сложенный вчетверо листок бумаги и, одним взглядом пробежав строчки, просияла в улыбке. Потом перечитала записку снова, медленнее.
- Рада познакомиться с вами, сеньор Эрреро, - сказала она, пожимая руку водопроводчику. - Вы можете уделить мне несколько минут?
- Сколько угодно, сеньорита!
- Только пойдемте… здесь неудобно. Сюда, пожалуйста…
В маленькой угловой гостиной она предложила ему кресло и сама села напротив.
- Вы не могли бы подождать, я хочу написать ответ сеньору Асеведо…
- Передам, почему же нет, - кивнул сеньор Эрреро. - Мы с ним соседи, я живу, прямо против школы.
- Я буду вам очень благодарна… вы курите? - . спохватилась она, придвигая к нему шкатулку с сигаретами.
- Спасибо… я уж свои, покрепче… с вашего разрешения.
Джоанна помолчала, не решаясь спросить о Мигеле- о его здоровье, самочувствии и прочем. По-видимому, они с ним приятели, но все же неловко задавать такие вопросы постороннему.
- Я слышала, сеньора Асеведо переводят в столицу, - сказала она тоном обычной салонной болтовни.
- И не говорите, - махнул рукой водопроводчик, - родители наших школьников жаловаться уж хотели. Любят его у нас, очень любят.
- Да, безусловно…
Ей очень захотелось расспросить об этом поподробнее, но она опять подумала, что это не совсем удобно..
- Так я приготовлю письмо, сеньор Эрреро?
- Пишите, пишите, - кивнул тот, благодушно улыбаясь.
- Прошу прощения…