Минуты полторы или две они сидели так молча, даже не шевелясь.
- Ну что же, Петр Петрович… - проговорил наконец Субботин тяжело. Теперь мне совсем ясен смысл твоего письма в обком. Где-то я еще сомневался, верил… или хотел верить в твою искренность… в заблуждения, может быть, в непонимание чего-то.
- Я понимаю одно - самовольные действия, как, например, назаровские, к добру не приведут.
- Ты вот, работая тут, самовольно не действовал. Все по параграфам, все по директивам. И довел район до нищенства. До критической точки. За это тебя и сняли, потому что нельзя больше было терпеть, все твои заступники в области не только увидели вывеску твоего, как ты говоришь, района, но и разглядели, что там, за этой вывеской. И ты это в общем-то понимаешь.
- Ну, зачем уж так - до нищенства, до точки?! Недостатки у меня, как и у каждого секретаря райкома, были в районе. Ты их возвел в степень, там, в обкоме, все представил в специальном освещении. Я не маленький, знаю, как это делается. Но я знаю и другое - все течет, все изменяется…
- Это как понять? - спросил Субботин негромко.
- А так… Такими, как я, коммунистами с дореволюционным стажем партия не бросается…
- Не гордись прошлыми заслугами, - попросил Субботин. - Гордись настоящими. А их у тебя нет.
- Ты считаешь - нет, я считаю - есть. Ты их только мусором завалил. Но ничего, подождем.
- Постой, постой… Чего, собственно, ты ждать собираешься? - И Субботин вытянул даже худую шею, будто ответ Полипова мог пролететь мимо его ушей.
- Все течет, говорю… Война к тому же… Может быть, тебя переведут куда-нибудь из Новосибирска, может быть, я попрошусь в другую область. Ну а на крайний случай… - Полипов помедлил секунду, поглядел в глаза Субботина и как-то с усмешечкой спросил: - Сколько тебе лет-то?
Субботин только шевельнул морщинами на лбу.
- В крайнем случае подождем, когда ты на пенсию уйдешь.
Опять стояла несколько минут тишина в пустом, гулком кабинете, за окном которого уныло торчали из темноты голые ветки деревьев.
- Да-а… Все, выходит, ты учитываешь, все рассчитываешь намного вперед.
- Рассчитываю, - с циничной обнаженностью сказал Полипов.
- Я всяко о тебе думал… Но, признаться, в истинном свете увидел тебя только сегодня. Что же с тобой произошло, Полипов? - грустновато, скорее сам у себя, спросил Субботин.
- И каков же я в этом свете?
- Сразу и не объяснишь. Интриган, завистник, карьерист - это, пожалуй, не то, это слишком мелко для тебя, бледно характеризует. Не знаю, не знаю… - Субботин устало потер морщинистые щеки. - Но что вот партийности в тебе нисколько не осталось, так это точно…
- Ну, это, знаешь ли… - рассыпал нервный смешок Полипов. - Тебе, конечно, никто не волен запретить какие угодно выводы и домыслы. Но ты их оставь, пожалуйста, при себе.
- А может быть, этой нашей партийности в тебе никогда и не было? - не обращая внимания на слова и смешок Полипова, раздумчиво добавил Субботин. - И еще: может быть… возможно, и сейчас даже в истинном… в самом истинном свете я тебя все-таки не вижу еще? А?
Полипов как-то странно откинул назад большую, широкую голову, приоткрыл рот, и угол этого открытого рта начал дергаться, толстые щеки - бледнеть.
- Да ты… - хрипло выдавил он, задохнулся, мотнул головой, вскочил. И закричал, срываясь на визг: - Да ты… ты как смеешь?! Я спрашиваю - какое ты имеешь право?!
Субботин поднялся о трудом, выпрямился. И проговорил спокойно, глядя не в глаза Полипову, а на его обиженно дрожащие щеки:
- А Кружилина мы тебе съесть не дадим. В скором времени мы пригласим его, Кружилина, на бюро обкома, обсудим итоги уборочной, положение дел на заводе и в районе. За что-то будем хвалить, за что-то ругать, что-то посоветуем. Но, как ты сам понимаешь, больше будем хвалить… А насчет Назарова… Я думаю, обком согласится с моим мнением, что Кружилин, как руководитель района, имел право в интересах дела разрешить одному колхозу в опытном порядке на половине площадей посеять рожь. До свидания.
И Субботин вышел не оборачиваясь…
Домой Полипов явился взбешенный, как тигр, и напуганный, как заяц, за которым весь день гонялся охотник. Жена долго не открывала, и он, стоя на крыльце, что есть силы колотил носком сапога в дверь.
- Дрыхнешь, что ли?! - бросил он ей со злостью, когда она откинула засов. - Сидишь под замками, как принцесса!
- В селе всякой шпаны полно было и до войны. А сейчас-то…
- Да кому ты нужна, старая развалина?
И громко затопал по крашеному полу коридорчика, освещенного тусклой лампочкой.
* * * *
После приезда Кружилина Полипов, демонстративно освободив райкомовскую квартиру, стал жить в этом небольшом, в две комнаты, аккуратном домике, стоявшем сразу за бревенчатым зданием исполкома.
Детей у Полиповых не было (то ли по вине мужа, то ли по ее собственной - Полина Сергеевна этого понять не могла, а к врачам обращаться стеснялась), и единственной ее заботой и обязанностью было убирать квартиру и готовить пищу. Делать это она умела и любила, но кухонные и квартирные дела отнимали времени немного, и она зимой целыми днями бесцельно ходила по пустым комнатам, валялась на диванах с книжками или журналами в руках, а летом занималась разведением цветов. И тот, райкомовский, дом и этот, райисполкомовский, всегда утопали в многочисленных пестрых и пышных клумбах.
Когда-то Полина Сергеевна была женщиной стройной, даже хрупкой, несмотря на полные бедра и немного сутуловатую спину. Но от многолетней праздной жизни, несмотря еще на сравнительно молодые годы - она была на пятнадцать лет моложе мужа, - располнела, расползлась. Бедра стали еще толще, на них трещали все юбки, груди обмякли и болтались под халатом тяжелыми кусками ползучего теста, когда-то тугой и упругий живот тоже обвис, под челюстью образовался второй подбородок.
Ей было двадцать пять лет, когда она вышла замуж, вернее - женила на себе Полипова.
Осенним вечером 1930 года в квартире Полипова раздался телефонный звонок.
- Извините, пожалуйста. С вами говорит Свиридова. Я хотела бы зайти к вам…
- Какая Свиридова? По какому делу?
- Хотела к вам на работу прийти, но не осмелилась. У меня неделю назад умерла мать. Я осталась совсем одна.
- Ничего не понимаю. Чем же я могу вам помочь?
- Я не за помощью, - вздохнула женщина в трубку. - Я хотела об отце поговорить… Ведь вы знали моего отца…
- П-простите, - чуть заикнувшись, произнес Полипов, - я не знал никакого Свиридова.
- Вы вместе с ним в Новониколаевской тюрьме сидели. Вы забыли, вероятно, столько лет прошло…
Долго молчал Полипов, сжимая трубку так, что побелели пальцы.
- Алло… Что же вы молчите? - спросила неведомая женщина или девушка.
- Да, да… - дважды вздрогнул Полипов, как под ударами. - Кажется, что-то припоминаю. Сергей Свиридов, как же… Да, мы сидели с ним в одной камере бывшей Новониколаевской тюрьмы. Это было, кажется, в девятьсот шестом году. Так что же вы хотите?
- Я сказала - увидеться с вами.
- Да, да… Ну что же, заходите… как-нибудь.
- Если позволите, я сейчас… - И, не дожидаясь ответа, повесила трубку.
Год назад Полипов демобилизовался из армии, после некоторых колебаний приехал в родной город, в котором не был одиннадцать лет, стал работать заведующим отделом обкома партии. Он был еще не женат, жил в небольшой двухкомнатной квартире, из окон которой была видна Обь и железнодорожный мост через реку. Отойдя от телефона, он надел фартук, немного прибрал квартиру, вытер пыль с подоконников, сгреб со стола грязную посуду.
Он еще не домыл тарелки, когда в дверь осторожно постучали. Открыв, он увидел довольно миловидную женщину в простеньком, наглухо застегнутом до самой шеи жакете. У нее были красивые, ярко-коричневые глаза, густые, соломенного цвета волосы, зачесанные назад и собранные на затылке в тяжелый жгут, который чуть оттягивал назад голову.
- Это я, - сказала она застенчиво.
- Проходите.
Она села на кожаный диванчик, плотно сдвинув колени, и тотчас по щекам ее покатились слезы. Она вынула из большой черной сумки платочек, прижала его к красивым глазам. Плечи ее затряслись, колени сильно оголились, чуть не наполовину открыв толстые ляжки. Полипов глядел на эти ляжки и тревожно думал: откуда эта девица знает, что он сидел в тюрьме с ее отцом? Хотя, конечно, Свиридов мог сказать ее матери или ей самой об этом, когда он в восемнадцатом году несколько раз заходил к ним на квартиру. Помнит ли она, что он заходил? Что она знает о его отношениях с ее отцом? И вообще - что ей нужно от него?
- Успокойтесь, - сказал он машинально. - Простите… как вас звать?
- Полина, - жалобно сказала она. - Вы извините, что я… Я знаю, что отец… был сначала революционером, был с вами, потом… изменил своим идеалам, оказался в лагере врагов революции… Я отца не оправдываю. Но мне жаль его. И я подумала: может, вы знаете о нем какие-то подробности. Мать говорила мне, что он потом застрелился. Почему он застрелился?
- Откуда же это знать мне, девочка?
- Да, конечно… - Она встала. Красивые глаза ее начали вдруг туманиться, сделались беспомощно-глупыми. Неожиданно она схватила его руку, крепко сжала в своих горячих ладонях, и он почувствовал, как дрожат ее пальцы.
"Что за черт, да уж не пришла ли она… совратить меня?!" - мелькнуло у Полипова. Сделать это ей было нетрудно, он, Полипов, давно не видел женщин, в квартире они одни, а от нее исходил застилающий сознание запах ее тела и каких-то крепких, дешевеньких духов. И он не удержался бы, наверное, если бы голову не разламывало от мысли: помнит или нет Свиридова, что он заходил к ее отцу, когда тот был уже следователем в белочешской контрразведке? Помнит или нет?
Он резко вырвал руку. И сразу глуповато-беспомощное выражение в ее глазах исчезло, в них появился живой блеск, затрепетал презрительно-насмешливый огонек, еще больше напугав Полипова.
- Извините, - сказала она. - Я пойду. Немного растрепалась, можно мне чуточку причесаться?
Насмешливое выражение ее глаз потухло, зато в уголках губ мелькнуло что-то хищное, острый носик дернулся. Но тут же и это все пропало, растворилось в простенько-застенчивой, даже стыдливой улыбке. Эти превращения происходили так быстро, что Полипов не знал, что и думать.
- Пожалуйста. Вот ванная комната, если хотите, можете умыться. - И ушел на кухню.
Из кухни он слышал, как она ходила по комнате, заглянула в спальню - скрипнула отворяемая туда дверь. Потом зажурчала вода в ванной, и снова его необычная гостья ходила по комнате. Затем скрипнула еще раз дверь в спальню, и все затихло. "Она или нахалка, или…" Сердце его испуганно стучало. Но выглянуть из кухни, проверить, что делает его гостья, не решался.
Наконец все же выглянул. В комнате никого, дверь в спальню чуть приоткрыта, электричество там не горело.
- Послушай, девочка, - проговорил он, чувствуя, как перехватывает горло, - это уже немножко нахально и непристойно. Я не разрешал тебе туда. Там не очень прибрано.
Но из спальни не доносилось ни звука.
- Полина Сергеевна?
Ни звука, ни шороха. "Что за черт? А может, она ушла?" Полипов глянул в коридорчик - там никого не было. С колотящимся сердцем он толкнул дверь спальни и переступил низенький порожек. Тотчас на него пахнуло знакомым запахом духов, тяжелые руки обвили его шею.
- Позвольте… Позвольте… - сдавленно крикнул он, отталкивая прильнувшее к нему горячее женское тело.
- Петр Петрович… Петя… - Она пыталась жадно поймать его губы. - И нахально, и непристойно… Но я не могла больше. Я люблю… Как только ты сюда приехал, как увидела… Но я не знала, как… А сегодня решилась. Я решилась…
- Перестаньте же! - выкрикнул он, вертя головой. Его колотило.
И, словно испугавшись, она отпрянула к противоположной стене, потом, взмахнув руками, снова ринулась к нему, толкнула на кровать.
- Да ты мужчина или нет?!
Он упал на спину, лицо ему засыпали пахучие женские волосы…
Потом они долго лежали молча, как бы соображая, что же произошло. Разговора начать не могли ни тот, ни другая.
- Значит, ты меня… любишь? - Полипов стыдился своего голоса.
- Я же сказала, - спокойно ответила она.
- Но если любят, не так все это происходит… Ведь пошло и гадко.
- Зато надежно, - промолвила она с откровенной насмешкой. - Видишь, никуда ты не делся.
Полипов рывком привстал на кровати.
- И часто ты вот так… совращаешь?
- Не-ет, - протянула она, словно успокаивая его.
Полипов немножко полежал и поинтересовался:
- Но почему именно меня?
- А за кого же мне еще замуж идти, как… не за друга моего отца? - спросила она будто даже удивленно.
- Ты… ты замуж за меня собралась?! - закричал он, опять приподнимаясь. - И какой я ему друг?
"Влип… вот это влип! - больно стучало у него под черепом. - Ведь думал же еще - не надо, не надо в Новосибирск после армии ехать…"
- Но почему именно меня ты в мужья выбрала?!
- Жить как-то надо, - раздумчиво заговорила она. - Я одна осталась, мать в самом деле умерла. Работать я не могу… Я не пыталась даже устроиться куда-то, все эти годы мы жили с мамой, как мышки в норе, забытые всеми. И все боялись: а вдруг кто обратит на нас внимание - что за Свиридовы такие? В общем, оставил нам отец наследство… А теперь, значит, мать умерла, а я Полипова буду. Вздохну наконец спокойно.
- А меня, меня спросила ты? Я-то согласен ли еще? - яростно прохрипел он. Но эта ярость нисколько не тревожила ее, она лежала по-прежнему на спине, разметав по подушке волосы, не спеша продолжала:
- А почему я тебя выбрала? Удачливый ты и ловкий. Далеко пойдешь, наверно. Отец мой давно в земле лежит, зарыли его неизвестно где, как собаку какую-нибудь. А ты увернулся, в начальниках даже ходишь. А ведь ты вместе с отцом большевиков-то предавал…
Полипов дернулся всем телом, опять, в третий раз, приподнялся рывком, сел.
- Ты-ы?! - вращая глазами, закричал он что было силы, не слыша, не понимая, что голоса у него уже нет, что из горла вырывается уже не хрип, а свистящий шепот. - Кого… предавал?! Каких большевиков? Ты что выдумала?! Что сочинила?!
Она не торопясь выпростала из-под одеяла голую руку, сквозь рубашку больно вдавила ему в плечо острые ногти и властно прижала его рядом с собой к подушке.
- Лежи ты… Выбрала я тебя не сама, ума не хватило бы на это. Мне бывший мамин любовник это посоветовал.
- Какой… какой еще любовник?!
- Лахновский Арнольд Михайлович, бывший следователь томской жандармерии. Не забыл? Этот еще ловчее тебя, совсем в большие люди вышел. В Москве он сейчас живет. Еще что спросишь?
Полипов больше ничего не спрашивал. Ему не хватало воздуха, он, открыв высохший рот, дышал часто и тяжело, как загнанная лошадь, широкий лоб его взмок, покрылся крупными каплями пота…
* * * *
Пройдя в свою комнату, служившую домашним кабинетом, Полипов швырнул на стол портфель, плюхнулся, не раздеваясь, на диван. Диван под ним жалобно скрипнул, и этот скрип был, наверное, тем последним ковшом воды, выплеснутым на раскаленную банную каменку, после которого в бане можно замертво упасть, задохнувшись сухим, сжигающим внутренности паром. А тут еще жена сунулась следом за ним в кабинет.
- П-пошла ты! - заревел он, вскочил, схватил ее за мягкие плечи, толкнул из кабинета. Подбежал к окну, заклеенному уже на зиму, рванул одну створку, другую…
Холодный воздух немного остудил Полипова. Минут десять постояв у окна, прикрыл створки и снова прилег.
Он пролежал недвижимо, может, полчаса, может, час, глядя в потолок. Иногда закрывал глаза, будто засыпая. На плоском широком лбу его время от времени собирались морщины, потом разглаживались…
- Петя, ужинать будешь? - послышалось из-за двери.
Он не откликнулся.
Полина Сергеевна приоткрыла дверь, тихонько вошла. Подобрав полы шелкового халата, она присела на диван, положила ладонь на его горячий лоб.
- Что случилось? С Кружилиным опять поцапались?
- Нет… Поговорили с Субботиным. На полную катушку поговорили. Откровенно…
- Да ты что?! - У Полины Сергеевны тревожно дрогнули выщипанные брови.
- Этот разговор должен был когда-нибудь состояться. Не понимаешь, что ли?
- Понимаю. Но все-таки… Начальству, даже если оно к тебе хорошо относится, душу открывать - это, знаешь ли… А тем более Субботину.
- Он ее и так знает, - скривился Полипов.
Полина Сергеевна скользнула глазами по жирному, измятому лицу мужа, по его коротконогому телу, и в уголках ее крупных, ярко-розовых губ зазмеилось что-то брезгливое. Она испугалась этого, быстро прикрыла рот ладонью.
- В общем, Полина моя дорогая, дела мои - хуже надо, да некуда. Кружилина теперь голой рукой не возьмешь. А меня Субботин, кажется, обложил, как волка в чащобе, красными флажками.
- Я говорила, Петя, надо бы с этим Кружилиным как-то иначе, незаметно, через того же Якова Алейникова. - Полина Сергеевна рассматривала свои аккуратно подстриженные ногти. - Сумел же тех горластых мужиков прижать, которые тебе мешали, - Баулина, Кошкина, Засухина. Тем более у Кружилина с Алейниковым какая-то драчка раньше была…
- Учи меня! - крикнул Полипов, сбросил ноги с дивана. - Баулин, Кошкин, Засухин… Те были врагами народа!
Полина Сергеевна усмехнулась, хотела что-то возразить.
- Замолчи! - опередил ее Полипов.
Она тотчас в знак согласия кивнула головой. Полипов словно удовлетворился этим, облегченно вздохнул.
- Глупая ты, Полина, - сказал он глуховато, не поднимая на нее глаз. - Баулин, Кошкин, Засухин… Может быть, они были не так уж и виноваты. Но такое было время…
- И сейчас, Лахновский пишет, не очень другое.
- Ну, понимаете много со своим Лахновским! Другое не другое, а не то… А главное - Алейников не тот. Слова человеческого не скажет, чуть что - ощетинивается, как…
- Он, говорят, с райкомовской машинисткой путается?
- Тебе какое дело, с кем он путается?
- Мне-то, собственно, дела большого нет. Просто любопытно, как женщине. А тебе…
- Что мне? Не хватало еще мне, мужчине, всякими сплетнями заниматься, совать нос куда не следует!
- Совать не надо. А знать все - нелишне. Это такие дела, которые далеко могут завести. Если он жениться хочет на ней, это одно. Но он, по-моему, не разведен со старой женой. К тому же у этой машинистки какой-то парень, говорят, был или есть. Тут может такой дым пойти, что Алейникову самостоятельно, без чьей-то помощи, не выпрыгнуть из огня. И тому, кто поможет, - будет обязан, при случае добром отплатит. У этого человека много сил и возможностей в руках.
- Так. И случай этот - Кружилин? - Полипов сузил глаза, резал ими жену больно и беспощадно.
- Я рассуждаю вообще, отвлеченно, - сказала Полина Сергеевна.
Полипов угрожающе протянул руки к жене, будто хотел схватить за горло.