- Как это - причем, Арон Львович?.. "Все люди..", то есть и евреи тоже...
- Ну, нет, дорогой мой, евреи - это вам не "тоже"... Вы ведь читали Тору?.. Когда-то я вам давал...
- Да, - сказал Александр Наумович, с одной стороны продолжая думать про кота, Animal clinic и пятьсот (по крайней мере - четыреста восемнадцать) долларов, но с другой - не в силах удержаться, поскольку речь шла о его книге, - да, я читал Тору - и что же? Разве Исаак не был братом Измаила, а Сим - братом Хама и Яфета?.. Но дело в конце концов не в этом...
- Как раз в этом, дорогой мой, как раз в этом... Выходит, я ослышался... Виноват... Но "все люди"... Нет, для нас это не подходит...
- Ну, что же, - сказал Александр Наумович, - так и быть... Обойдусь как-нибудь (... без вашей синагоги, - чуть не сорвалось у него, но он смолчал).
- Но вы не обижайтесь, - сказал Арон Львович.
- А я не обижаюсь, - сказал Александр Наумович, в досаде на себя за нелепую, вспыхнувшую было надежду.
- Вы не обижайтесь, дорогой вы мой, - повторил Арон Львович и в голосе у него проступила виноватая хрипотца, - но мне запомнилось, как я ставил вам когда-то протез и как вы мне кое-что при этом рассказывали... Про то, каким образом вам сломали челюсть... Вы сами об этом тоже, конечно, помните?.. Да или нет?..
- Да, - нехотя подтвердил Александра Наумович, - помню... - На улице уже стемнело, жидкий свет уличных фонарей вливался в окно. Александр Наумович не поднимался, не включал электричества.
- Как-то раз на улице к вам подошла пьяная компания, один из пьянчуг обозвал вас жидом и ударил так, что вы света божьего не взвидели, упали, а потом, обливаясь кровью, еле добрались до своего студенческого общежития... Шел 1953 год... Так или нет?... Или меня подвела память, я что-нибудь путаю?..
- Нет, - сказал Александр Наумович, - все так и было, память вас не подвела... - Он произнес это так, словно его уличили во вранье, и потрогал языком стальной, во всю щеку протез.
-־ И после этого вы утверждаете, что все люди - братья?..
- Да, - упрямо проговорил Александр Наумович, - я это утверждаю.
- Бог с вами... Вы в своем уме?..
- Это долгий разговор, - сказал Александр Наумович.
- Кстати, Каин и Авель тоже были братья... Но мне бы хотелось, если разрешите, перейти к более близкой для меня сейчас теме...
- Слушаю вас, дорогой мой... Хотя по моему глубокому, глубочайшему убеждению на свете нет ничего, что было бы нам ближе Торы...
- Мне нужны деньги, - сказал Александр Наумович. - Пятьсот долларов.
Тон у него был серьезен, однако на том конце провода слова его сочли за шутку.
- Пятьсот долларов?.. Почему так мало?..
- Для меня было бы достаточно.
- М-м-да-а... Это что - карты? Женщины?... - Арон Львович и в старости был статен, осанист, а в прежние годы наверняка знал толк и в картах, и в женщинах.
- Нет, - сказал Александр Наумович, - это не женщины и не карты. Это кот.
- Что-что?.. Я не понял...
- Это кот, - повторил Александр Наумович. - Котик Фред. Его покусал опоссум, и мне нужно уплатить за операцию.
- Вы что, привезли кота с собой?
- Это не мой кот, это кот моего брата Фила.
- Так что вы морочите и мне, и себе голову?.. Чей кот, тот пусть и платит!..
Александру Наумовичу пришлось изложить историю с Фредом сызнова - не то в третий, не то в четвертый раз за последние сутки. При этом от раза к разу она для него выглядела все более абсурдной, и чтобы придать ей убедительности, он прибегал к подробностям, деталям, отчего она становилась все запутанней. Арон Львович слушал его все более напрягаясь, пока наконец его не прорвало:
- Послушайте, мы с вами разговаривали о серьезных вещах... Что вы пристали ко мне с вашим котом?..
- Мне нужны деньги, -- сказал Александр Наумович, решивший все стерпеть. - Вы можете занять мне пятьсот долларов?.. Я вам их верну...
- Дорогой мой, вы думаете, о чем говорите?.. Откуда у меня такие деньги?.. И вообще - чем столько платить, не лучше ли, чтоб он попросту сдох?..
- Между прочим, - сказал Александр Наумович, - в Торе говорится: не желай ближнему своему того, чего не желаешь себе...
- Не богохульствуйте! - крикнул Арон Львович, и так громко, что Александр Наумович отодвинул трубку на некоторое расстояние, но все равно звуки, рвавшиеся из нее, были оглушительны. - Тора написана не для котов, а для людей!.. И потом - с каких это пор ваш кот сделался моим ближним?..
- Я не хотел вас обижать, - проговорил Александр Наумович, не совсем, впрочем, искренне, - но в Америке кот - это член семьи.
- Так это - вашей, вашей семьи! Не моей!
Под конец Александру Наумовичу кое-как удалось утихомирить старика, но заводить с ним снова разговор о деньгах он не стал. И долго еще, положив трубку, Александр Наумович сидел в темноте, как нельзя лучше гармонирующей с его настроением. Тора, деньги, кот, Мирра Лохвицкая, магазин дамского белья - всего этого было слишком много для одного дня. Прежде чем позвонить Белоцерковскому, своей последней надежде, он должен был кое-как собраться с духом, прийти в себя...
18
Игоря дома не было, он работал на заправочной станции в ночную смену.
- А в чем дело?.. - спросила его жена, когда Александр Наумович представился. - Ему что-нибудь передать?.. - Голос у нее был твердый, властный, низкого тембра, какой бывает у много курящих женщин. Александр Наумович никогда ее не видел, но на кафедре говорили, что она держит мужа в ежовых рукавицах. - Игорь мне рассказывал о ваших печалях. Что ваш кот? Что вы решили - оставить ему жизнь или отправить в царствие небесное?
- Я поступил, как советовал Игорь.
- И правильно, пускай живет, наслаждается жизнью.
- Но это, знаете ли, требует денег... - заикнулся было Александр Наумович. - Я имею в виду лечение...
- Естественно. Здесь, в Америке, все требует денег.
- Но платить-то придется брату...
- Естественно. Чей кот, того и проблемы. К тому же ваш брат, судя по всему, человек не бедный, так ведь?
- Пожалуй...
- Чего же вам-то сокрушаться, голову себе ломать?
- Видите ли, - попытался объяснить Александр Наумович, - опоссум напал на кота по моей вине, и это меня мучит...
- А это - ваши проблемы. Муки совести, комплекс вины... Достоевщина. Рос-сия... Здесь это не принято. Здесь вы можете при желании подать на опоссума в суд на предмет возмещения морального и прочего ущерба... Хорошо, я передам Игорю, что вы звонили.
Странное дело, но последний разговор его немного успокоил. И не своим содержанием, а сознаем того, что он сделал все, что мог. Впервые за три дня он проспал всю ночь крепко, без сновидений.
19
На утро он проснулся в прекрасном настроении. Утро было воскресное - здесь, на окраине Бронкса, и в будние дни бывало тихо, а в уикенд ־־־ особенно. Солнечные лучи, еще бледно-золотистые, не успевшие наполниться полуденным жаром, светлыми шпалами лежали на стене, искрились на боках вазы из литого стекла, стоявшей на журнальном столике, и, отраженные узким и высоким, под потолок, зеркалом трюмо, били Александру Наумовичу в лицо, резали глаза.
И это было причиной, по которой ему не хотелось размыкать веки, не хотелось просыпаться, а хотелось лежать, нежась, в полусне-полудреме, как в детстве... И солнечные лучи были точно такие, как в детстве, и светили так же, как светят и нынче где-нибудь в Москве, Рязани или Пензе...
Зазвонил телефон. Александр Наумович содрогнулся, как если бы его окатили ледяной водой, и зашлепал босыми пятками по паркету. Звонила все та же милая, приветливая девица из Animal clinic. Жизнерадостным голоском, от которого у Александра Наумовича все цепенело в груди, она поздравила его с удачно проведенной операцией, о’кей?., (на что он автоматически откликнулся: "О’кей..."), так что состояние у Фреда сегодня вполне о’кей, он может приехать и сам в этом убедиться... Но есть мнение, что Фреду понадобится еще одна операция, о’кей?.. Как он на это смотрит?..
Еще одна операция? Зачем?.. С какой стати?.. Это мнение доктора, он считает, она необходима для полной гарантии, о’кей?.. О’кей, но нельзя ли все-таки обойтись без операции?.. Можно и без операции, но мнение доктора - тогда не будет полной гарантии... О’кей?.. 0‘кей, но сколько будет стоить эта вторая операция? Тоже триста долларов?.. Нет, не триста, всего сто пятьдесят... Но если он не согласен на вторую операцию, он может забрать Фреда хоть сейчас...
Александр Наумович лихорадочно почесал между ног, у него взмокли спина, подмышки...
Что передать доктору?.. Вы согласны?.. Доктор полагает, что для полной гарантии... Поскольку рана очень глубокая... О’кей?.. О’кей, повторил Александр Наумович, о’кей, о’кей...
Умилившая его вначале Animal clinic с развешенными по стенам фотографиями собак и кошек представилась ему в ту минуту воровской малиной, бандитским притоном, а рыжий верзила с доброй улыбкой - главным мафиози... Он отправился в туалет и там просидел на стульчаке, без всякой нужды, довольно долго, обхватив руками голову и время от времени то потирая лоб, то дергая себя за волосы.
Вызвал из туалета его новый звонок - на этот раз, пользуясь воскресной скидкой на телефонные переговоры, звонила жена.
- Что-то случилось?.. - тревожно переспросила она после первых же произнесенных им слов.
- Ничего не случилось, все о’кей, - сказал он.
- Я же слышу по голосу...
- Я говорю: все о’кей...
- А как Фред?.. Кажется, так его зовут - Фред?..
- И Фред о’кей.
- Послушай, - обиделась она, - у тебя имеются в запасе еще какие-нибудь слова?..
- О’кей, - сказал он. - Имеются.
- Ну, то-то, - сказала она. - Расскажи, где ты был, что видел... Нью-Йорк... - Она завистливо вздохнула - так шумно, что он услышал. - Столица мира... Представляю, сколько впечатлений...
- Да, - сказал он, - впечатлений много. Просто уйма всяких впечатлений...
- Еще бы... Ты уже побывал в Metropolitan museum?
- М-м-м... Пока нет.
- А в музее современного искусства?
- Тоже...
- Где же ты был?..
У всех женщин, когда (имея повод и без всякого повода) у них просыпается ревность, в интонациях голоса отчетливо проступает зеленовато-коричневый оттенок.
- Я был в Animal clinic, - признался Александр Наумович. Ему не хотелось попусту волновать жену, но что было делать...
- И что же, ты проводишь там все время?..
- Нет, но... Фреду предложили еще одну операцию.
- Что, первая оказалась неудачной?
- Нет, но... Для гарантии... Поскольку глубокая рана...
- Потрясающе!.. - Он снова услышал тяжелый вздох. - Вот бы у нас уделяли столько внимания людям, сколько здесь - животным... Потрясающая страна, правда?..
- Правда, - сказал Александр Наумович. - Потрясающая...
Жена закончила разговор, взяв с него слово, что в ближайшее дни он посетит статую Свободы, поднимется на Эмпайр-билдинг и сходит в какой-нибудь театр на Бродвее...
Положив трубку, Александр Наумович принялся подсчитывать, в какую копеечку должен влететь Фред - теперь, после второй операции. Он считал в уме - копеечка получалась грандиозная: тысяча двести долларов... Он не поверил себе и начал пересчитывать на листочке, вырванном из блокнота. Вышло не меньше, а даже на сто долларов больше...
20
Среди дня позвонила Регина, как ни в чем не бывало, и осведомилась, как себя чувствует Фред. О деньгах, то есть о его вчерашней просьбе, она не обмолвилась ни словом, напротив, поспешила свернуть разговор, сказав, что куда-то бежит, опаздывает, уже опоздала... За нею позвонил Арон Львович, он тоже спросил: "Ну, как ваш милый котик?.." В голосе его слышались виноватые ноты: возможно, ему было досадно за вчерашнее... Звонил Белоцерковский, и Александр Наумович выдал ему тоже подробное коммюнике о здоровье Фреда, в ответ Игорь сказал, что все идет нормально, в полном соответствии с американским менталитетом, Александр Наумович действует совершенно правильно...
Александр Наумович вышел на улицу просвежиться, купить хлеба, сосисок... Сосиски он выбрал самые дешевые, решив быть предельно экономным, и, попереминавшись с ноги на ногу перед автоматом, торговавшим кока-колой, снова опустил в карман два квотера, готовых было нырнуть в щелку с надписью Correct change.
Солнце пекло неимоверно; листва на кленах и каштанах сморщилась и свисала с веток, как жеваная; пересохшая кора сползала с гладких, розовых стволов сикомор, падала и хрустела под ногами... Возвращаясь домой, Александр Наумович вынул из почтового ящика газету, кипу реклам и конверт с фотографией: вымощенная плитняком площадь, фонтан, сверкающий многоярусными струями, старинная церковь со стрельчатой аркой под порталом - и на ее фоне Фил и Нэнси в туристской экипировке, счастливо улыбающиеся, беспечные... Фотография был из Копенгагена.
После этого, с промежутками в несколько дней, Александр Наумович получил еще три снимка - из Парижа, Лондона и Брюсселя. В Париже Фил и Нэнси были сфотографированы на фоне Нотр-Дам, в Лондоне - на ступенях Британского музея, в Брюсселе - перед Дворцом правосудия...
Все это время Александр Наумович жил в ожидании близящейся катастрофы. Мрачные апокалиптические видения клубились перед ним. Сны, один другого чудовищней, изводили его по ночам. Тысяча триста долларов... Цифра была невообразимой. Они с женой на эти деньги могли бы кормиться полгода.
Он ограничивал себя во всем. Ел самые дешевые сосиски, варил самую дешевую вермишель, пил чай, используя один и тот же пакетик два-три раза. Когда звонила жена, он описывал ей свои впечатления от музей Гугенхейма, от Metropolitan museum, в особенности от статуи Свободы, при этом он не боялся в чем-нибудь оказаться уличенным: ведь она не видела ни того, ни другого, ни третьего. Что же до театра на Бродвее, то ему по крайней мере в этом не хотелось врать, и он сказал, что не привык ходить в театр один, без нее, и что когда-нибудь они сходят туда вместе... Это объяснение тронуло жену, она больше ни на чем не настаивала, тем более, сказала она, он и без того многое успел посмотреть...
Каждое утро он звонил в Animal clinic - узнать, как поживает Фред. Фред поживал о’кей. Видимо, по заведенному порядку к имени кота пристегивалась фамилия хозяев, так что Фреда именовали там не просто Фред, а Фред Корецкий. Две операции и последующее лечение пошли Фреду на пользу: Александр Наумович посчитал необходимым хотя бы раз проведать его и убедиться в этом окончательно. Кот был вымыт, белая шерстка на нем блестела и лоснилась, увидев Александра Наумовича, он обрадовано забегал по клетке, замурлыкал, уперся треугольным розовым носиком в решетку и позволил почесать у себя за ушком. "Тоже божья тварь", - подумал Александр Наумович, и в груди у него шевельнулось нечто похожее на родительское чувство.
Ему регулярно звонили - Регина, Белоцерковский, Арон Львович, все спрашивали о Фреде, и Александр Наумович каждому давал полную, то есть имеющуюся у него на тот момент информацию. Так что если учесть к тому же сложные
переживания, не оставлявшие Александра Наумовича ни на минуту, все дни у него были заполнены до отказа, тем более что он стремился поддерживать в доме порядок: доставал из ящика почту, стирал пыль, поливал цветы, следил за тем, полны ли висевшие на деревьях кормушки для птиц, и по уграм жужжал пылесосом на всех трех этажах. Все это время он почти не думал о своей рукописи, было не до того...
И так случилось, что добрался он до своей голубой папки и развязал узелок, когда за окнами шаркнули шины, стукнула дверца, зазвучали знакомые голоса - и Александр Наумович, обречено дожидавшийся этого часа, понял, что час Страшного Суда - наступил...
21
Они еще ничего не знали, не подозревали... Оба были разгоряченные, смуглые от загара - Нэнси, похудевшая, белокурая, кареглазая, затянутая в джинсы и майку с изображением Эйфелевой башни, и Фил - казалось, еще более раздавшийся в плечах, потяжелевший, уверенный в себе... Они были увешены чемоданами, сумками, пакетами, напоминая тугие от ягод виноградные грозди. Они перешагнули порог, но, судя по всему, еще перебывали где-то в небе, над океаном, или в автобусе, мчавшемся по трансевропейской трассе из одной страны в другую, или где-нибудь на Монмартре, в одном из тех кабачков, о которых Александру Наумовичу доводилось только читать...
Он не дал им опомниться, прийти в себя, принять столь необходимый с дороги душ... Он жаждал наказания, жаждал кары. В тот момент, когда он, с удивившей обоих настойчивостью, усадил их на диване в ливингрум, напротив камина, лицо у него было торжественное, за выпуклыми стеклами очков глаза горели сумрачным огнем. В его щуплой фигурке проступало что-то от древних библейских пророков, Исайи или Иеремии, но в отличие от них, мечущих громы и молнии против народа, впавшего в разврат, Александр Наумович объектом гневных обличений избрал себя.
Рассказ его был последователен и точен. При этом ни одной детали, которой мог бы воспользоваться в своей обвинительной речи прокурор, не было упущено, ни одна из них не была смягчена. Что же касается того, каким образом Фред в первую же ночь оказался на улице, было сказано, что он, Александр Наумович, совершенно непростительным образом пренебрег предупреждением по поводу опоссума, и в результате... В этом именно месте начавшие до того постепенно меняться в цвете лица Фила и Нэнси утратили три четверти своего европейского загара. Оба переглянулись. Нэнси всплеснула руками и сдавила виски кончиками пальцев с миндалевидными ноготками, отливающими бледно-розовым перламутром.
- Бедный котик... - прошептала она. - Бедный, бедный котик... Его загрыз опоссум?..
Фил ничего не сказал, но желваки на его лице взбугрились, закаменели.
Александр Наумович, ни на миг не поступаясь последовательность в изложении событий, перешел к тому моменту, когда Фред вернулся домой (оба, Фил и Нэнси, облегченно вздохнули) и, поев, растянулся перед камином, то есть как раз напротив того места, где теперь сидели они... И вот здесь־то он, Александр Наумович, обнаружил у него на шее кровоточащую рану...
Остатки загара смыло со щек Фила и Нэнси. Оба смотрели на коврик перед камином, словно пытаясь обнаружить на нам следы крови бедняжки Фреда...
- Он умер?.. - сорвалось с побелевших губ Нэнси.
- Он жив, - печально произнес Александр Наумович, всем своим видом давая понять, что самое тяжкое, самое страшное еще впереди... Но Нэнси не придала значения его нарастающей интонации. При слове "жив" она вскочила и чмокнула Александра Наумовича в щеку, считая, как и большинство женщин, свой поцелуй высшей наградой.
Но Александр Наумович, похоже, не придал никакого значения ее поцелую. Мало того, он даже как-то его не заметил. Он слегка коснулся пальцами щеки, слегка потер то место...
- Он жив, - не поднимая, не отрывая глаз от пола, проговорил Александр Наумович. - Но его жизнь стоит тысячу триста долларов...