- Карен, возьми дробовик! Быстрее! Рейчел, давай подтащим к двери еще стульев. Если он вскинет ружье, бросай все и беги.
Рейчел принялась таскать к двери тяжелые складные стулья и запихивать их во все щели, которые еще оставались в их импровизированной баррикаде. Ей было слышно, как снайпер дергает дверцы машин, стоявших перед отелем. Похоже, ни одна из них не открылась. Рейчел осторожно выглянула наружу сквозь щелку между скатертями, наваленными поверх генератора льда, и увидела, как снайпер выругался и тут же принялся отплевываться. Ему в рот попала едкая пыль. Сейчас все его силы уходили на то, чтобы пытаться дышать и одновременно прикрывать глаза. Что-то упало на мостовую, покрытую слоем пыли. Два мертвых голубя. Рейчел знала, что дальше будет еще хуже. И она не ошиблась. Снайпер взглянул в сторону бара. Кажется, понял, что там внутри - люди, и рванулся к двери.
Рейчел не испугалась и не растерялась. Она спокойно отошла от двери и сказала:
- Он здесь. У кого дробовик?
Рик выскочил вперед и забрал дробовик у Карен.
- Где он?
- У двери.
- Черт!
Раздался звон бьющегося стекла, за которым последовали глухие удары - это снайпер пинал генератор, закрывавший дверной проем. Потом снаружи донесся голос:
- Уберите с прохода эту штуку!
Рик осторожно выглянул наружу с краешка баррикады. Снайпер пытался прорваться внутрь, а вместе с ним и токсичное облако химикатов. Снайпер сказал:
- Либо вы меня впустите, либо мы все умрем. Все в ваших руках, выбирайте. Если вы меня впустите, я не буду стрелять, даю слово. Но я точно буду стрелять, если вы попытаетесь тут закрыться, но без меня.
- Бросай ружье внутрь, - крикнул Рик.
В ответ - тишина.
- Я сказал, бросай ружье внутрь. Или мы будем стрелять.
Опять тишина.
- Ладно, как хочешь. И черт с тобой.
Пара металлических стульев с грохотом упала на землю, и снайпер все-таки забросил свое ружье в бар.
- Хорошо, - сказал Люк, поднимая ружье с пола. - Давайте впустим его, и надо скорее запечатывать дверь. Я даже Уоррена отсюда не вижу, сквозь всю эту химию.
Люк держал вход под прицелом, а Рейчел и Карен отодвинули несколько стульев, так чтобы снайпер смог протиснуться внутрь. Он прошел в бар, держа руки над головой, и направился к стойке. Теперь уже Рик взял его на прицел, а Люк, Рейчел и Карен занялись разбитой дверью. Карен вспомнила, что видела в кладовке рулон клейкой ленты, сбегала за ним и начала прилеплять скатерти к дверной раме.
- Что в сумке? - спросил Рик.
- Ничего. Можешь проверить. - Снайпер поставил сумку на стойку.
Рик так и сделал, но в сумке действительно не было ничего, кроме стреляных гильз и каких-то окровавленных тряпок. Снайпер зашел за стойку, открыл кран над раковиной и ополоснул лицо. Рик не сводил с него глаз, пока остальные запечатывали дверь. В ход пошло все, что можно, в том числе и предметы одежды из коробки с забытыми в баре вещами, и черная рекламная доска, на которой еще оставалось несколько белых магнитных букв, складывавшихся в слова: БИЗНЕС-ЛАНЧ САЛАТ-БАР. Где-то вдали надрывалась сирена воздушной тревоги. Такие сирены Рейчел слышала только в фильмах, и ее удивило, что их, оказывается, используют и в реальной жизни. Когда они с Люком запихали старые занавески в последние щели в разбитой двери и Карен закрепила их клейкой лентой, вой сирены стал тише. Похоже, им все-таки удалось запечатать дверь более-менее герметично. Неизвестно, надолго ли хватит такой защиты, но пока что им удалось сохранить воздух, пригодный для дыхания.
Люк поднял с пола ружье, которое отложил, когда помогал женщинам с дверью. Они втроем вернулись к барной стойке. Снайпер разделся по пояс. Это был худощавый, невысокого роста мужчина с бледной кожей, воспалившейся и покрасневшей от химического раздражения. Он кивком указал на свою сумку и прохрипел:
- Заключим соглашение. Я не буду пытаться вас застрелить, но вы мне оставите мои вещи.
Они все смотрели на него.
Рейчел сказала:
- Меня зовут Рейчел. Это Люк, Карен и Рик.
Снайпер хмыкнул.
Рейчел продолжила:
- Ты замечательно выглядишь. После всего, через что ты прошел. Прямо смотрю на тебя и завидую белой завистью. Вот бы мне так научиться.
- Скажи Рику, пусть уберет дробовик.
- Не могу, - сказал Рик.
Снайпер оглядел бар, поднял глаза к потолку, снова обвел взглядом зал. Что-то у кассового аппарата привлекло его внимание, и он рассмеялся. Потом подошел к кассе и сорвал с нее вырезку из журнала, прилепленную сбоку скотчем. Цветную фотографию Лесли Фримонта, стоящего вполоборота к камере и вдохновенно глядящего в небеса.
- За каким чертом у вас тут прилеплена эта уродская рожа?
- Это Лесли Фримонт, - сказал Рик.
- Я знаю, кто это. - Снайпер запустил руку в сумку и вытащил одну из окровавленных тряпок. Присмотревшись получше, Рейчел поняла, что это никакая не тряпка, а белые волосы, слипшиеся от крови. Снайпер бросил на стойку скальп Лесли Фримонта. - Я знаю, как обращаться с фальшивыми пророками.
Игрок 1
Вся прелесть будущего заключается в том, что оно насыщено самыми разными удивительными событиями, тогда как настоящее зачастую кажется нам затхлым, безжизненным и унылым. Мы боимся будущего, но оно все равно наступает, хотим мы того или нет. Я могу рассказать вам, что будет дальше. Карен с Риком прикрутят снайпера к стулу с помощью клейкой ленты, пока Люк будет держать его под прицелом. Вскоре наша четверка узнает, что снайпер - любитель поговорить. Он скажет им:
- Представьте себе, что каждый день вы просыпаетесь с ощущением силы и любви к жизни, и с каждым днем эта сила и эта любовь становятся все крепче, и вы уже не боитесь жить, и не прячетесь под одеялом, и не стремитесь сказаться больным, чтобы не вылезать из теплой постели в пугающий холод нового дня.
Снайпер скажет:
- Представьте, что вы больше не пленники этого уже почти мертвого, насквозь прогнившего мира. Представьте, что вы творцы нового мира, который вы строите сами из осколков разбитого вдребезги старого мира.
Снайпер скажет:
- Представьте, что вы стремительно теряете память. Вы больше не знаете, какой сейчас месяц и какое время года, какая у вас машина, какая еда в холодильнике. Вы забыли название цветов и деревьев.
Снайпер сделает паузу, наберет воздуха в грудь и продолжит:
- Ваша память застывает, отвердевает. Очень быстро она превращается в крошечный айсберг, в песчинку, вмерзшую в толщу льда. Ваша семья. Ваш пол. Ваше имя. Все превратилось в безмолвный кусочек льда. Памяти больше нет. И теперь вы глядите на мир глазами новорожденного младенца. У вас нет знаний. Есть только зрение и слух. А потом лед вдруг начинает таять, воспоминания возвращаются. Этот лед был в озере. Теперь он тает, вода становится все теплее, и в ней расцветают кувшинки, прорастающие из памяти, и рыбки-воспоминания резвятся в ожившей воде. Это озеро - вы.
Снайпер скажет:
- Все хотят попасть на небеса, но никто не хочет умирать.
На этом месте Карен моргнет, а Рик, опьяненный пробудившейся в нем любовью к Рейчел, подумает: Знаешь, задрот, можешь меня пристрелить, если хочешь. Мне уже все равно, потому что я умру счастливым. Облако химикатов? Возьми меня! Мне все равно, потому что нет в мире таких химикатов, которые смогли бы разрушить любовь, что защищает меня от коррозии, как три слоя восковой политуры на моей старенькой "барракуде". Алкоголь? Даже и не пытайся убить меня на этот раз, алкоголь. Между нами все кончено. Я влюблен, и теперь для меня жизнь и смерть - это одно и то же. Жизнь - то же самое, что смерть, которая то же, что жизнь, которая то же, что смерть, которая то же, что…
И тут у них снова отключится электричество.
Когда свет погаснет, Люк по привычке едва не крикнет: "Ой, мои бриллианты!" Эта шутка всегда вызывала смех у его прихожан, когда у них в церкви случались перебои с электричеством после того жуткого ледяного шторма пару лет назад. Но дурацкая шутка - это не совсем то, что нужно, когда все вокруг погружается в темноту. И даже не просто в темноту… У Люка появится ощущение, что мир исчезает; что безжалостная энтропия пожирает его вселенную, словно стремительно расширяющаяся "кротовая нора", червоточина во времени и пространстве. Он подумает: "Все исчезает. Одно за другим. Все-все-все". Автомобили, электричество, отпуск в Канкуне, замороженные мясные полуфабрикаты, тарелочка с "лишней" мелочью на местной автозаправке "Эссо" - черт, вся заправка "Эссо" целиком, - полиция, обеспечивающая безопасность, вода в кранах, чистый воздух… Как будто у мира началась болезнь Альцгеймера, и он распадается на части, стремительно и необратимо. Люк подумает, что его отцу понравилось бы это ощущение конца света. Отец хотел попасть на небеса и, не задумываясь, сел бы в ближайший автобус, едущий в том направлении. Его отец. Этот несчастный, тупой мерзавец, от которого все отвернулись, потому что он сам распугал тех, кто мог бы остаться с ним в этой жизни - распугал, или обидел, или предал. И которому все-таки удалось превратить Люка в свое подобие.
Но нет, Люк будет сопротивляться. Он не позволит себе принимать происходящее как конец света. Он не поддастся тому, что до этой минуты казалось ему неизбежным превращением в подобие собственного отца… в его отца, который сказал бы сейчас со своим претенциозно фальшивым английским акцентом… Кстати, кого он хотел поразить? Все в семье знали, что Калеб был в Англии лишь однажды, в 1994 году, провел три дня в отеле в аэропорту Хитроу, на каком-то симпозиуме по теме "Человек в эпоху бесовских машин". Бесовских машин! Боженька милосердный. В 1994 году! Так вот Калеб, окажись он сейчас в коктейль-баре рядом с аэропортовским отелем "Камелот" в Торонто, сказал бы что-нибудь вроде: "Я попросил человека, стоящего у врат нового года: "Дай мне свет, и я без опаски шагну в неизвестность". И тот мне ответил: "Ступай в темноту и вложи свою руку в десницу Божью. Это лучше, чем свет, и безопаснее, чем путь по известным дорогам"".
Рейчел будет смотреть на скальп Лесли Фримонта и думать, что он похож на огромную препарированную белую мышь. Или, может быть, крысу. Но крыс Рейчел не любит, потому что они кусаются, а мыши - они никогда не сделают тебе больно. Окровавленный скальп вовсе не испугает Рейчел. Глядя на этот скальп, Рейчел войдет в свое клиническое состояние, когда ты как будто заходишь в местную медицинскую лабораторию и надеваешь свежевыстиранный халат из тех, что висят там на входе и едва уловимо пахнут лавандой, и жесткая накрахмаленная ткань, прикасаясь к рукам, создает очень приятные тактильные ощущения, как это бывает, когда почешешь зудящее место на коже. Подумаешь, скальп! Это просто еще один опытный образец, который не сделает ей ничего плохого: он ее не обидит и не войдет в ее личное пространство, в этот невидимый круг диаметром в метр, который очерчивает ее тело, - в эту зону комфорта, нарушив границы которой он сможет к ней прикоснуться, или дыхнуть на нее, или внести изменение в температуру воздуха. Поэтому Рейчел не будет страшно. Она войдет в состояние повышенной возбудимости, оставаясь при этом спокойной. Она знает, что остальные напуганы, но не будет им говорить, что бояться не надо. Она уже научилась на собственном горьком опыте: людям это не нравится. Но что там может быть страшного, в мультяшной черной дыре Даффи Дака?
Час четвертый
Привет, я Чудовище
Карен
Карен смотрит на черноволосого снайпера с красным, покрытым волдырями лицом и руками в пятнах химических ожогов. Ее по-прежнему колотит. Стараясь унять дрожь в голосе, она спрашивает у пленника, прикрученного клейкой лентой к стулу:
- Ну и как тебя зовут?
- Сама догадайся, как меня зовут. На кого я похож, как ты думаешь? Может, я Джейсон? Или Джастин? Или Крейг?
Карен на полном серьезе пытается сообразить, на кого он похож больше: на Джастина, Джейсона или Крейга, - и тут же одергивает себя. Слишком быстро она успокоилась, слишком быстро вернулась в будничный режим. А ведь он, этот парень, и вправду считает, что совершил доброе дело, убив Лесли Фримонта. Карен становится любопытно, когда и где с Лесли сняли скальп, и удалось ли Таре, помощнице Лесли, сбежать.
- Чудовищам не нужны имена, - говорит Люк.
- Пусть это будет моим новым именем. Привет, я Чудовище.
- Очень смешно.
- Ладно. Меня зовут Берт.
- Вообще-то, Берт, нам бы стоило тебя пристрелить, - говорит Рик.
Берт спокоен, как слон.
- Ну пристрели, если хочешь. В каком-то смысле моя жизнь уже близится к завершению, но я стою на пороге великой тайны, которая уже очень скоро должна мне открыться.
Карен думает: А что, если Бог все-таки существует, просто он очень-очень не любит людей?
- Почему ты преследовал Лесли Фримонта? - спрашивает Рик.
- Он был обманщиком и шарлатаном. И получил по заслугам.
- А зачем ты убил остальных?
- Потому что я вижу достаточно, чтобы решать, кому жить, а кому умереть. - Он на мгновение умолк и обвел взглядом присутствующих. - И не надо делать такие лица. Они умерли потому, что их время пришло. Их предводителя больше нет. История вышвырнула их на свалку. Прошлое - это дурацкая шутка. Будущее за такими, как я. Я и то, что я делаю, - вот то, что останется и будет дальше.
- Кто умер и передал тебе полномочия Господа Бога?
Берт расхохотался:
- Вы прямо как дети. Ребята, пора повзрослеть. Люди, которых я застрелил, беспокоили Господа. Они его раздражали. Тратили его драгоценное время. Посмотрите на всю современную культуру. Посмотрите на американцев. Они как малые дети. Вечно просят о чуде, и "дай нам любви", и "Боженька, миленький, ты же видишь, как я старался". Но Господь создал порядок. Он создал рациональный мир. А мы донимаем Его беспрестанными просьбами о чудесах, и тем самым мы просим Его распустить саму ткань бытия. Мир бесконечных чудес превратился бы в мультипликацию. Но американцам пришлось поплатиться за свое навязчивое занудство. Они теперь, словно кряквы, попавшие в нефтяное пятно. Четверть миллиарда пропитанных нефтью крякв, которым уже никогда не взлететь. Я не знал, что сегодня случится этот нефтяной кризис, когда проснулся с утра и поклялся, что сегодня я все-таки доберусь до этого шарлатана Фримонта. Но жизнь иногда преподносит приятные и неожиданные сюрпризы.
Карен говорит:
- Нельзя валить в одну кучу четверть миллиарда человек. Это полный абсурд. У них нет практически ничего общего, кроме того, что им всегда говорили, будто у них много общего.
Берт смотрит на Карен.
- Ты мне нравишься. Но ты не права. Люди почти не отличаются друг от друга - за исключением тех, кто обрел спасение души. Но все спасенные - это единое существо, единый источник света. У нас, у людей, много общего. Гораздо больше, чем различий. Посмотрите на этот бар. На этот отель, этот аэропорт. Вы никогда не задумывались, почему в местах типа аэропортов продают флаги стран, и фамильные гербы, и футболки с надписями типа "Я ИТАЛЬЯНЕЦ, ДАВАЙ ЦЕЛОВАТЬСЯ"? Никогда не задумывались, почему здесь собирается столько религиозных сектантов? Потому что полеты выбивают человека из колеи. Лишают его привычного комфорта. Полеты ставят тебя в ситуации и являют тебе пейзажи, которые до недавнего времени были невообразимы, немыслимы. Полет - это волнение, полет - это чудо, но чудо вполне заурядное, и именно в эти мгновения, когда заурядность сливается с чудом, те немногие молекулы, составляющие нашу личность, растворяются в чем-то большем. После воздушного перелета тебе нужно время, чтобы восстановить свое "эго", укрепить пошатнувшееся ощущение собственной уникальности. Поэтому религиозные секты и отправляют в аэропорты своих представителей: набирать новых рекрутов. Ты… - Берт кивает на Рика. - Ты бармен. Каждый день у тебя перед глазами проходят десятки людей. Появляются из ниоткуда и уходят в никуда. Эти люди, они растворяются у тебя на глазах. Вливают в себя алкоголь. И думаю, ты не питаешь иллюзий насчет того, что происходит в отеле.
- Тут ты прав, да.
Карен вспоминает свое свидание с Уорреном. Теперь ей кажется, что это было давным-давно. Недели три назад.
Берт поджимает губы и смотрит на забаррикадированную дверь, как будто может пронзить ее взглядом и увидеть отель.
- Мерзопакостный, грязный отельчик. Пьяные, обкуренные подростки смотрят всякие непотребства по кабельному телевидению и обжираются сладостями. Творят блуд, онанируют в полотенца, украшенные персонажами диснеевских мультиков и рекламой пива. И может быть, в хороший денек вы найдете там одинокого пророка, в номере под самой крышей; пророка, у которого отняты все обретенные истины; пророка, принужденного жить в мире, лишенном ценностей, идеалов и направления.
Они все смотрят на Берта, который сидит, гордо выпрямив спину.
- Посмотрите на себя. Депрессивно-унылый набор из воздействий пустой поп-культуры и упраздненных эмоций, приводимый в движение дребезжащим мотором самой банальной из всех форм капитализма. В вашей жизни нет времен года - есть только циклы промышленного производства, которые правят вами пожестче любого тирана. Вы все ждете, когда в вашей жизни появится смысл, только он не появляется. Сплошная работа, работа, работа. Никакого смысла. Никакого сюжета. Никакой эврики! Только производственный план и ежедневная рутина. С таким же успехом можно было бы жить и внутри ксерокса. И другой жизни у вас не будет.
- Я с ним согласна, - говорит Рейчел.
- Правда? - искренне удивляется Рик.
- Не в том, что касается смысла жизни. А в том, что все люди одинаковые. Я не различаю лица. Мне трудно отличать людей друг от друга. Я их не распознаю. В школе, на выпускном, нам подарили на память альбом с фотографиями. Весь наш класс. И все лица были совсем одинаковые. Я даже себя не узнала.
- Ты уникальный человек, - говорит Рик. - Другой такой нет.
- Ты правда так думаешь?
- Да. Ты красивая, да. Но не только поэтому. Тут еще и твои мыши. И то, как серьезно ты думаешь обо всем. Я еще не встречал человека, который бы умел так серьезно задумываться.
- Когда я села за комп, - признается Рейчел, - предполагалось, что я буду смотреть цены на нефть, а я на самом деле смотрела цены на лабораторных мышей.
- Ты себя чувствуешь виноватой. Теперь у нас есть официальное подтверждение, что ты человек. Добро пожаловать в клуб.
- Правда? Есть такой клуб?
- Нет, пока нет. Но сейчас я его учреждаю и приглашаю тебя в мой клуб.
Рейчел подходит к Рику и говорит, словно загипнотизированная:
- Спасибо.
- А зачем вообще быть нормальной? - говорит Рик. - Оно тебе надо?
Рейчел улыбается.
- Кстати, а что мы здесь делаем? - интересуется Берт.
- Что мы здесь делаем? - переспрашивает она.