Го Юнь понимал, что дом возвести не получится. Мало того что с участком под строительство ничего пока не вышло, так и на строительство недостает нескольких тысяч юаней. Он-то думал, что денег, заработанных тяжким трудом вдали от родной деревни, хватит, чтобы построить одноэтажный домик, но даже не подозревал, что, пока он был на заработках, цены успели вырасти в два раза. Когда Го Юнь услыхал озвученную каменщиком смету, то словно из жаркого полдня мигом рухнул в ледяной погреб. Го Юнь смотрел на этого каменщика с реденькими усиками; когда он вошел в помещение, то смотрел на каменщика свысока, сейчас же Го Юнь словно бы уменьшился в размерах, и казалось, что, лишь подобострастно глядя снизу вверх, он сможет добиться своего. Он услышал свои слова:
– А можно еще чуть подешевле?
Голос был тоненьким и слабым, да и дыхание стало прерывистым. Каменщик приходился семейству Го дальним родственником. Его тоненькие усики затрепетали, но рот долго-долго не открывался. Го Юнь пристально смотрел на реденькие усики и ждал, когда же каменщик откроет рот.
– И так уже дешевле некуда. Чтобы снизить цену, можно разве что не белить стены и не заливать бетонный пол.
Каменщик снова посчитал, поднял голову и озвучил цифру. Настал черед Го Юня считать – ему нравилось делать это с закрытыми глазами, – а когда он открыл глаза, то сумма была готова: как ни крути, а все равно не хватает четырех-пяти тысяч юаней.
Низенький дом из красного кирпича, в котором обитала семья Го, давно обветшал до ужаса. Даже хуже, чем времянки, в которых жили городские бродяги. Когда на улице дул сильный ветер, то и в комнатах гулял ветерок, а когда лил сильный дождь, то и в комнатах накрапывал дождик. Кирпичам словно бы тошно было рядом друг с другом, они расползались, образуя щели толщиной с большой палец. Когда Го Юнь смотрел на красные кирпичи, почерневшие от прикосновения бесчисленного количества рук, у него на сердце кошки скребли. Девушка дала зарок, что, пока Го Юнь не отстроит дом, она сюда не приедет. Пока не будет дома, она за него замуж не пойдет. Он бросил работу в надежде спокойно вести нормальную семейную жизнь. Но от мечты его отгородили несколько тысяч юаней.
Только-только вернувшись домой, он оживленно общался с Ян Пин, обмен эсэмэсками не прекращался ни на минуту. Го Юнь скучал по девушке, иногда он уходил на кукурузное поле на краю деревни и звонил ей, говорил всякие слезливые глупости. Хотя баланс на телефоне сложно было поддерживать, но Го Юнь целыми днями словно бы ошалевал, как наркоман в ломке. Иногда любовь – это своего рода болезнь; когда он слышал голос Ян Пин, становилось лучше, сердце успокаивалось.
Прошло всего несколько дней, но Го Юню казалось, что он вернулся уже давным-давно. В деревне Хуанбаобао остались только старики и дети, вся молодежь разъехалась на заработки, собаки лаяли при виде Го Юня; он свистел, махал им рукой, но злые псы не покупались на уловки и признавали в нем чужака. А ведь раньше Го Юнь кормил собак, и какая псина в деревне тогда не виляла хвостом при его приближении. Он вернулся в деревню уже несколько дней назад, но псы по-прежнему считали, что от него исходит опасность, и проявляли все ту же бдительность в отношении него. Го Юнь разозлился, поднял камень и швырнул; собачья свора с лаем убежала, но не то чтоб далеко, всего на пару десятков метров, и, вскоре вернувшись, продолжила облаивать его громче прежнего.
Выходил кто-то из стариков или детей, видел, что это Го Юнь, прикрикивал на собак, и те послушно убегали по своим делам, а Го Юню было очень неловко.
Он проходил мимо чужого двора, там курица разгребала лапой землю в поисках пищи; скорость, с которой Го Юнь мчался, так ее напугала, что она раскудахталась и, размахивая крыльями, унеслась в сторону. Го Юнь понял, что его взмыленный вид слишком уж отличается от неспешных передвижений деревенских жителей. Он ощутил, что и впрямь изменился, так изменился, что потерял даже интерес к тому, чтобы переброситься парой фраз с родными тетками-дядьками. Если человек его сам спрашивал о жизни на чужбине, Го Юнь отвечал предельно коротко и от дальнейших разговоров уклонялся. Разговор – это ведь своего рода душевное состояние, клеится только тогда, когда у обоих собеседников одинаковые намерения. Не то чтобы Го Юню не хотелось поболтать, когда встречался подходящий человек, он с радостью и болтал, и смеялся, но почему в деревне даже поговорить было не с кем?! Раньше в деревне его все радовало, он не чувствовал себя чужаком! Но почему, вернувшись, он испытывает такое одиночество? Вроде как сам себя сделал чужаком, постоянно смотрит на все глазами стороннего наблюдателя. Го Юню это очень не нравилось, городские всегда поглядывали на деревенских свысока, с чувством собственного превосходства, почему же он и сам стал так смотреть на собственных односельчан? Вдали от родного края Го Юню нравились хиты, в которых пелось о тоске по родине, он пел эти песни, а потом словно бы и тоска уже не так сильно изводила, но, вернувшись домой, он по-прежнему ощущал "тоску по родине", вот только другого толка, он и сам не мог описать это чувство.
Ян Пин по телефону сказала Го Юню, что уже готова уволиться, и как только установят несущую балку, так она мигом приедет, но после разговора с каменщиком их "горячая линия" потихоньку остыла. Иногда Го Юнь ходил в поле помогать отцу копать картошку и оставлял мобильник дома, не хотел брать с собой. Словно бы так огорчения становились от него чуть дальше.
В полдень мать приготовила картошку со свининой, аромат разносился от дома на большое расстояние, даже собаки и те поняли, что сегодня на обед мясо. Го Юнь почуял аромат, и на душе стало тепло. В детстве каждый раз, когда он улавливал этот запах, то понимал, что наступает какой-то праздник. Но какой же праздник без мяса? Если уж на то пошло, то после его возвращения миновало несколько праздников, и мясо они ели чуть ли не через день. Родители кормились с собственного поля в несколько му тощей земли, им едва хватало на пропитание, а деньги на масло и соль наскребали уже с трудом. Мясо ели лишь раз в месяц. Это родители в виде исключения баловали сына, а он мучился угрызениями совести, что не может хоть чуть-чуть облегчить старикам жизнь, считал себя бестолковым. Когда вернулся, то с порога сунул матери три тысячи юаней. За те шесть лет, что жил на юге, Го Юнь не слишком-то хорошо исполнял свой сыновний долг, каждый раз, когда приезжал, родители брали у него сотню-две юаней, все ворчали, чтобы он накопил денег да женился. По деревенским меркам считалось, что в его возрасте давно уже пора обзавестись семьей. В этот раз он не поехал на заработки и разово отдал родителям внушительную сумму, чтобы тратили потихоньку и им не приходилось больше думать о самых насущных тратах. Го Юнь хотел, чтобы они удивились, сколько зарабатывает их сын. Хотел во что бы то ни стало проявить сыновью любовь.
А еще он купил матери красный жакет, пару красных пластиковых шлепанцев, вдобавок в Гуйяне приобрел большую упаковку стирального порошка, а двум племянникам купил фруктовое печенье и учебные принадлежности. Добравшись до столицы уезда Наюн, вспомнил, что ничего не приготовил отцу, завернул с полдороги на рынок и выбрал желтую военную фуражку и желтые армейские ботинки.
Го Юнь редко приезжал домой, всего раз в два-три года, жалко было тратить деньги на дорогу, обычно гостил пару дней и обратно, чтобы пораньше вернуться на работу и побольше заработать. У родителей за него болело сердце. В первый же день мать зарезала курицу. В этот момент Лун Шанъин позвала его погромче:
– Сына, сына, кушать иди! И брата позови!
Старший брат Го И жил по соседству. Го Юню лень было двигаться, и он заорал во всю глотку:
– Братишка! Мама тебя обедать зовет!
С той стороны забора никто не ответил. Брат еще не вернулся с поля.
Го Юнь-то думал, что он шесть лет пахал, скопил денег, и когда вернется в Хуанбаобао, то, наверное, не будет влачить нищенское существование, как раньше. Он ведь даже в средней школе не доучился, поскольку не потянуть было плату за обучение, а потом родители наскребли денег, и Го Юнь заканчивал школу с ребятами, которые были младше него на два года. Без денег старшая школа тебе не светит. Го Юнь вернулся домой помогать отцу в поле. А сейчас он отработал шесть лет, а все равно не может начать новую жизнь. Любимая женщина, вероятно, бросит его из-за этого. Она так надеялась обзавестись собственным домом, а у Го Юня ничего не получилось. Может, сказать ей правду? Нет! Нужно в последний раз приложить усилия. Он не готов ее потерять.
2
Го Жуйжэнь увидел сына – тот лежал в стеклянном ящике, с лица давно схлынули все краски, тело окоченело. Сперва на койке никого не было, работник морга нажал переключатель, и только тогда выехал Го Юнь, покрытый белой простыней.
В зале № 1 словно бы всегда царила тишина, за которой скрывалось ожидание – ожидание плача. Необъятная тишина – огромный кровожадный зверь, а "кровь", которой он питается, – это, несомненно, рыдания, внезапно извергающиеся в этой большой и пустой комнате. Хотя в зале ярко горело искусственное освещение, но Го Жуйжэня не покидало ощущение полумрака.
Как только Лун Шанъин увидела сына, ноги ее обмякли, женщина рухнула на колени на твердую, холодную керамическую плитку и завыла в голос. Ее плач кружился по залу; пустой, одинокий, внезапный и неприкаянный, он метался внутри, словно буйвол, оказавшийся в городе. Это тихое место отродясь не сталкивалось с такими разнузданными рыданиями. Лу Шанъин всхлипывала и кричала, звук напоминал хлынувшую лавину воды, не поддающуюся контролю. Женщина протягивала руки, хотела дотронуться до тела сына, но ладонь наталкивалась на твердое ледяное стекло.
– Сыночка! Мама пришла на тебя посмотреть! Проснись! Посмотри на маму!
Твердое ледяное стекло не пропускало ее плач.
Го Жуйжэнь нахмурился так, что складка между бровями напоминала гору, глаза моментально стали как у дряхлого старика. Сначала он пристально посмотрел на лицо Го Юня, потом взгляд медленно скользнул по трупу, и Го Жуйжэнь пробормотал себе под нос:
– Да, это мой сынок Юнь, у него зубы вот такие, левый верхний клык торчит.
Затем Го Жуйжэнь рухнул на пол, не в состоянии больше стоять…
Это не сон. Через неделю после отъезда Го Юня из родной деревни Хуанбаобао родители отправились следом в Гуанчжоу, чтобы в местном морге увидеть мертвого сына.
В тот день сгустился туман, шелестел дождь, природа нахмурилась. Они проснулись спозаранку. Лун Шанъин надела серую куртку. Муж старшей сестры Го Юня, Чжан Тун, Лун Шанъин и сам Го Жуйжэнь знали, что им предстоит отправиться в морг на опознание.
Проснувшись, они не разговаривали, завтракать никто не стал. Сначала они поехали в полицейский участок Тяньхэ. Чжан Туну очень быстро удалось получить документы на опознание – Го Юня разрешалось увидеть только на основании этой бумажки. Чжан Тун сунул ее во внутренний карман рубашки.
Всю дорогу они молчали. За окном машины свистел ветер. Шум множества автомобилей на оживленной улице склеился в единое целое, словно жвачка, и уже не разлеплялся. Лун Шанъин подняла стекло и обессиленно прижалась к нему головой. Го Жуйжэнь сидел рядом, зажмурившись. Звук по-прежнему жужжал в салоне, занимая все пространство.
Здание морга располагалось на пустыре, нужно было миновать большую зеленую лужайку, а за ней тянулось серое круглое здание, войдя в которое попадаешь в похоронное бюро, а рядом магазин погребальных товаров, заваленный венками, траурными одеяниями и урнами. Чжан Тун оформил все, что требовалось, и они перешли в зал номер № 1, причем стариков вели под руки десять ступенек наверх.
Все работники морга ушли на обед. Они просидели на скамейке перед входом двадцать минут, после чего массивная дверь со скрипом открылась, и изнутри раздался голос:
– Родные Го Юня!
Го Жуйжэнь и Лун Шанъин поспешно вскочили, им и в страшном сне не могло привидеться, что встреча с сыном состоится в стенах этого заведения. В доселе невиданном огромном сером помещении были лишь три их одинокие фигуры, пустота и тишина зала тут же поглотила их. Они словно бы попали в сокровенное царство снов.
3
Го Юнь впервые увидел Ян Пин у нее в общежитии. Одноклассник Ван Футянь встретил его на автовокзале и отвел на завод компьютерной техники в районе Наньшань. Ян Пин тоже там работала. Оказалось, что они земляки, приехали из гуйчжоуского уезда Наюн. Два года назад Го Юнь на Новый год вернулся домой и встретил Ван Футяня, который тоже приехал на праздники. Го Юнь к тому моменту уже четыре года в Кайпине каждый месяц получал несколько сот юаней, а вот Ван Футянь получал в Шэньчжэне больше тысячи. Решено было, что после Нового года Го Юнь в Кайпин не вернется, а переедет в Шэньчжэнь.
В тот день он вышел из автобуса и стоял в тени небоскреба, и тут кто-то толкнул его сзади. Го Юнь узнал Ван Футяня, обрадовался и хотел было схватить одноклассника за предплечье, но тот аккуратно увернулся. Поднятая рука Го Юня зависла в пустоте, а через некоторое время он согнул руку и поправил волосы, потом улыбнулся Ван Футяню:
– Спасибо.
Ван Футянь протянул правую руку и схватил холщовый мешок за одну ручку, а Го Юнь взялся за другую и зашагал вслед за Ван Футянем в глубину тени от небоскреба.
Ему хотелось задать Ван Футяню кучу вопросов, но тот явно был не слишком настроен разговаривать, поэтому Го Юнь шел за ним молча. Ван Футянь вывел его к пешеходному переходу, перешел дорогу по зебре, а потом повел на надземный пешеходный переход.
Черный небоскреб маячил сбоку, меняясь внешне, одна сторона его казалась выпуклой, а вторая – вогнутой. Рядом без конца шли люди, выражения их лиц были тусклыми, непонятно, то ли они радовались, то ли грустили, и мало кто разговаривал. Слышен был только гул проезжающих автомобилей да скрип тормозов, когда переключался светофор. Клаксоны тоже онемели. Все вместе двигались, вместе останавливались, но никто не гудел.
Го Юню показалось, что Шэньчжэнь все-таки отличается от всех остальных виденных им мест – на улицах чистота, и небоскребы один выше другого. Темные высотки стояли вплотную друг к другу – и промежутка не найдешь, и вдруг перед Го Юнем возникло еще более высокое белое здание. Го Юнь оторопел от восторга, но, глядя на ничего не выражающее лицо Ван Футяня, тоже напустил на себя равнодушный вид.
Среди этой роскошно одетой толпы Го Юнь ощутил, что его одежда слишком грязная, да еще и помялась за время поездки в автобусе; на холщовый мешок, который он носил уже года два или три, столько раз наступали, что он стал неряшливее, чем содержимое местных мусорных урн, которые попадались по пути.
Небоскребы практически загородили собой небо, внутри сверкали искусственные лампы. Люди, шедшие навстречу, шарахались в сторону, Го Юнь только сейчас понял, что они вовсе не уступали ему дорогу из вежливости, им не нравилось, что Го Юнь грязный, прохожие боялись испачкаться об него. Го Юнь тут же осознал, что ворвался в другой мир, незнакомый и богатый, а он такой маленький и ничтожный, и почувствовал, как внутри в такт дыханию растекается смутный ужас.
Наконец они добрались до автобусной остановки и сели на автобус до Наньшаня. На улице стемнело. Одновременно зажглись уличные фонари.
А за ужином он познакомился с Ян Пин. Она показала Ван Футяню и Го Юню, где перекусить. Когда Го Юнь добрался до завода, тот уже закрылся, и столовая тоже. А Ян Пин ждала их у входа в общежитие.
4
Го Жуйжэнь слышал, как журналист говорил, что у Го Юня была девушка, но сын никогда при нем не упоминал о ней. Отец оцепенел, полдня думал: как же так, сын каждый день торчал под боком, почему же он не в курсе его дел? Однажды Го Жуйжэнь видел, как сын в огороде звонит по телефону, но тот стоял спиной, а когда вернулся на веранду, то в глазах блестели слезы. Отец тогда встревожился. А потом еще раз на кукурузном поле, когда шел пасти коров, отец увидел, как сын на меже с кем-то говорит по телефону. Го Жуйжэнь окликнул его, но тот не слышал, отец снова позвал сына – Го Юнь уже повесил трубку и спросил, куда отец пойдет пасти коров. Го Жуйжэнь ответил, что идет к обрыву впереди. Го Юнь сообщил, что ему нужно в уездный город встретиться с одноклассником. Го Жуйжэнь тогда решил, что и телефонный звонок был от одноклассника. Он прикрикнул на вола, велел сыну пораньше возвращаться вечером и двинулся дальше.
Почему он не рассказал родным о девушке? Ведь Го Жуйжэнь спрашивал несколько раз. Его племянница, Го Цзин, зашла в гости и сказала, что у дяди появилась девушка. Лун Шанъин спросила, откуда такие слухи, на что Го Цзин ответила, что рассказали земляки, работающие на юге. После ужина мать отозвала сына в сторонку и спросила:
– Сына, Го Цзин говорит, что у тебя девушка появилась. Почему не расскажешь маме?
На это Го Юнь ответил:
– Мам, не слушай ты эту ерунду, денег у меня нет жениться, где уж мне подружек заводить?!
Лун Шанъин вздохнула:
– Я знаю, что тебе трудно. Если появится девушка, ты от мамы не скрывай. Расскажи нам.
Этот разговор краем уха услышал Го Жуйжэнь.
Сидя в гуанчжоуской гостинице, Го Жуйжэнь, закрыв глаза, размышлял; размышлял и кое-что припоминал. В мозгу всплывала новая деталь. В тот день вечером он вышел на улицу по нужде и услышал, как Го Юнь разговаривает во сне. Сначала отец не придал этому значения, лег обратно в постель, но сын говорил все более порывисто: "Пин, Пин, Пин… не уходи… я не могу без тебя… жить… Пин, Пин, не уходи". Сын расплакался. Го Жуйжэнь окликнул его. Го Юнь замолчал, видимо проснулся. Го Жуйжэнь решил, что сыну приснился кошмар. Он слишком сильно устал за день, так что вскоре уснул, хотел на следующее утро спросить, что снилось Го Юню, но забыл.
Го Жуйжэнь горестно вздохнул про себя. Что ж он такой невнимательный? Он вспомнил события другой ночи. Его тогда разбудил какой-то шорох. Он открыл глаза и увидел, как какой-то человек открыл входную дверь и вышел. В Хуанбаобао отродясь не было воров. Го Жуйжэнь решил, что сын пошел в туалет. Ночь была ясная, очертания гор видны как на ладони. Го Жуйжэнь провалился в сон и не слышал, вернулся сын или нет. А когда снова скрипнула дверь, то он даже не понял, как долго сын отсутствовал.
На следующий день все повторилось. Когда Го Юнь вышел, то Го Жуйжэнь увидел лунный свет, пробивавшийся через дверную щель. Но в этот раз он проснулся. Сына долго не было. Го Жуйжэнь встал. На веранде никого. Кругом такая тишина, что аж жутко. Лишь время от времени доносится издалека собачий лай. Го Жуйжэнь позвал сына. Ответа не последовало. Он прошел вдоль водосточной канавы с одной стороны дома и вроде как услышал чей-то плач, но звук быстро стих. Он был даосом и верил в существование потустороннего мира, а потому быстро прочитал мантру. Затем снова поднял голову, увидел, что на мостике впереди кто-то сидит, и позвал:
– Сынок!