В комнате что-то загремело. Митька открыл глаза, включил ночник. Отец, пробираясь к кровати, в темноте опрокинул стул. От него несло водкой. Часы на телевизоре показывали четыре утра. Митька перевернулся на другой бок. Выключил ночник. Дорвался!!! И почему мужчины изменяют своим женам? Вот если бы Рита была его женой, разве стал бы он обманывать ее? Неужели отец маму не любит? Она ведь красивая. Оденет голубой сарафан на тонких бретельках - вообще, как девушка. Может, его раздражает то, что она на дедушку похожа? Глаза такие же, большие и голубые. А вот характером - в бабушку. Суетится много. Или все женщины такие? Нет, Рита другая, спокойная, с достоинством, как Валентин Петрович. И все-таки где ее завтра найти?
Вопрос затерялся в каких-то тайниках. Митька уснул.
Вождь темнокожих
Утром первым делом взглянул в зеркало. Слава Богу! Губы нормальные. И даже улыбнулся. Синяки посветлели. Ну, а шрамы и ссадины, как сказал бы дед, только украшают мужчину.
Отец встал весь опухший. Ну и наклюкался вчера. И всему виной этот Бегемот! И надо было ему к ним в купе подселиться! Отец молчал. Ему было не до разговоров. Через каждые пять минут пил воду из-под крана. У них там, "на Будуне" была явная засуха! - услышанные в дороге "сальные" анекдоты Бегемота иллюстрировали каждую мысль, беззастенчиво высвечивая ситуацию.
На пляже искал глазами Риту. Но их семьи нигде не было видно. Пройти бы по берегу, да отец не отпустит. Это факт. Упрашивать его бесполезно. Злющий с похмелья. Пошел искупнуться. Что ни говори, а купаться в море - кайф! Особенно когда есть волны. Облизывают тебя пенистым ртом. Сначала было никак не привыкнуть к медузам. Скользкие и противные, как лягушки. Прикоснутся - и на коже остается краснина. Правда, крапивят не все, а только те, у которых в середине рисунок. Вдруг из воды вынырнула голова в маске. Глаза смеются. Где же он видел этого парня? Хотя где он мог его видеть? Это болгарин. А парень между тем снял маску и протянул ему руку.
- Прывет! Прыми мои поздравлэния! Я и ты - друзия!
Митька ничего не понял, но руку пожал.
- Прошу прощэния за вчера. Это был экзамэн. Ты - молоток! Нэ трусы!
И только тут до Митьки дошло: вчерашний вождь "аборигенов"! Ухмыльнулся.
- А! Это ты!
- Нэ сэрдись! - хлопнул его по плечу парень. - Давай будэм друзья! - И радушно протянул руку. - Как тэбя зовут?
- Дмитрий. А тебя?
- Званэк. Умеешь доставать рапаны?
- У нас их нет.
- А что есть?
- Раки.
- Краб?
- Ну, наподобие. Кто тебя научил русскому?
- Мама. Она учитэль русского языка.
- Понятно.
- Тебе сколько лет?
- Скоро четырнадцать будет, - для солидности малость приврал Митька. До четырнадцати нужно было еще жить и жить, целых десять месяцев.
- И мне четырнадцать. Спортом занымаешься?
- Времени нет. На гитаре учусь играть.
- А на каникулах что дэлаешь?
- В деревню езжу.
- Кто твой друг?
- Из ребят - Витька Смирнов. Одноклассник мой. А по большому счету - мой дед, - не задумываясь, ответил Митька.
- У мэня нэт дэда.
- Жалко. Умер?
- Давно.
- Не повезло.
- Хочэшь, научу доставать со дна рапаны?
Митька неопределенно склонил голову набок. Вряд ли отец разрешит. Пасет, как маленького. Это мать ему инструкций надавала. Везет Званэку. Свободный, как птица. Куда хочет - ходит, что хочет - делает. А тут…
Тут к ним подплыл отец. Вот, блин, как на поводке! Только в деревне чувствовал себя Митька на свободе. У отца вон с языка не сходит: "козел" да "козел". Дед на Митьку никогда не кричал и не обзывался. Но если уж и сделает замечание, так на всю жизнь запомнится. Повесила как-то бабуля к умывальнику чистые полотенца. Белые да наглаженные. А Митька как гонял с пацанами на поле в футбол, так потный да грязный к этому полотенцу и припечатался. Не умывшись, конечно. Бабуля чуть не в слезы. Только руками всплеснула. Дед полотенце в руках повертел и подозвал Митьку.
- Это чей лик нерукотворный?
Митька весь до ушей покраснел. Что толку отпираться, коль "моська" - его. И нос, и щеки, и глаза. Только подписи "Митька" - нет.
- Прости, бабуль, я так больше не буду!
А дед:
- Прости, бабуль, раз прилюдно обещал. А полотенце иди к озеру выстирай, чтоб не повадно было.
С тех пор Митька, прежде чем вытираться, так лицо и руки с мылом надраивал, что бабуля смеялась: "Вороны унесут!" А отец не умеет по-человечески разговаривать.
- Дмитрий, на обед пора. Быстро за мной!
- Сейчас.
- Не сейчас, а сразу.
- Да ладно тебе, иду.
- Приходы. Я буду тэбя ждать, - заверил Званэк.
- Ладно, - пообещал Митька. Этот парень ему нравился. Странно только, что знакомство их началось с кулачного боя. Хотя, бывает. С Витькой Смирновым тоже поначалу схватились, да еще как. Маргарита Рашидовна чуть не за волосы их растаскивала. Причину уже и забыл. Значит, не причина и была. А теперь как "скорешились"!
Сон в руку
Митька плелся за отцом по пляжу, как козел на веревке, всем видом демонстрируя окружающему миру, что доброй волей следовать за ним ему не хочется. Когда отец останавливался и оглядывался на него, Митька тоже останавливался и, упершись взглядом в песчаный берег, большим пальцем правой ноги рыл в теплом песке ямки.
- Вот козел! До чего упрямый! - шипел отец. - Хоть на людей посмотри. Одни иностранцы кругом. В своей деревне ты такого не увидишь!
В слове "козел" отец почему-то делал ударение на первый слог. Где только его такому учили? Послал ему мысленный ответ, мол, от козла слышу, но вслух произнести не решился.
Навстречу шел Бегемот. Явился, не запылился. Сейчас начнет пошлые анекдоты травить и посматривать на Митьку, как на подопытного кролика. Так и знал, направились к пивному бару. Интересно, сколько сегодня пива влезет в его брюхо? Орет, как на базаре. Митька с досады отвернулся в сторону. И оторопел: по пляжу проходили Рита со Светой. Они ели мороженое и о чем-то, улыбаясь, разговаривали. Митьку они не видели. А он весь так и расцвел. Бегемот, перехватив Митькин взгляд, гнусно захохотал.
- Ишь ты - подишь ты! Вот оно что! Втюрился? Эх, хороши козочки! - И
дальше произнёс такую фразу, от которой Митька закраснелся до кончиков ушей.
Девушки явно услышали, потому как одновременно оглянулись. На лицах
у них было такое выражение, словно их, одетых в белые одежды, облили мазутной грязью и они не знают, что теперь делать.
А Митьке словно кислород перекрыли. Мир вокруг задергался в истеричных судорогах. Воздух заледенел в легких, и мелкими иголками закололо глаза. Он развернулся к Бегемоту и изо всех сил ударил его кулаком по толстому брюху. Тот охнул и осел на белый пластмассовый стул, не ожидая от Митьки такой прыти. Его бычьи глаза налились кровью. Загривок вздыбился. Зубы заскрипели. Тяжело и грозно поднявшись со стула, он вмазал Митьке в ухо. Митька, как мячик, отлетел на песок и растянулся перед девушками в самом жалком виде. Последнее, что он видел, - изумленные глаза Риты. Вскочил, как ужаленный, и бросился бежать к морю.
- Ух, ты, поганец! - рычал вслед разъяренный Бегемот. - Я тебя научу взрослых уважать!
- Дмитрий! Куда?! Вернись сейчас же! - грозно крикнул отец.
- Да катитесь все!..
Добежав до мокрой кромки песка, Митька резко развернулся, на все девяносто, и рванул к пирсу. Хотелось провалиться сквозь землю! К отцу он больше не вернется. Это точно! Куда бы деться?
Бежать по песку было трудно. Пятки не чувствовали под собой твердой опоры. Чем ближе был пирс, тем больше попадалось под ноги острых камней и мелких колких предметов. Но прыти Митька не сбавлял. Несся сломя голову, хоть, наверное, и отец, и Бегемот, и Рита со Светой давно уж скрылись из виду. Что делать теперь, он не знал. На душе было так больно, что стали появляться какие-то навязчивые мысли. Взять да утопиться, к чертовой матери! Пусть поплачут! Но тут же, будто кто в бок кольнул: а дед как же?! С ума сойдет. В деревне как-то молодой парень повесился. Вроде, из-за жены. Дед Митьке тогда сказал: "Вообще-то я это дело презираю. Самый страшный грех - посягать на дарованную Богом жизнь. Она ведь полосатая. На смену черному дню придет светлый. Все в этой жизни пережить можно. В ней нет ничего непоправимого. А испытания - они нужны. А как же? Не будь их - как узнаешь, сколько у тебя сил!". - "Да, дед! Легко тебе говорить! - стал мысленно спорить с ним Митька. - Как пережить позорище это?! Как отомстить за обиду?!" И тут дикая боль обожгла ступню. Запрыгал на одной ноге. Черт возьми! Вот невезуха! Наскочил на битую бутылку. Стекло впилось в самую середину ступни. Кровь хлынула фонтаном, и он упал на песок. Вокруг собрались люди. Что-то лопотали на разных языках, качали головами. Потом подошел мужчина с белой сумкой, на которой был нарисован красный крест. Обработал и забинтовал ногу.
- Гдэ живешь?
Митька махнул рукой в ту сторону, откуда он бежал.
- Как название отэль?
Митька пожал плечами. Кто его знает?
Неожиданно появился Званэк. Что-то залопотал по-болгарски.
- Я тэбя отведу. Я знаю твой отэль. Дэржись.
Он подставил Митьке свое загорелое плечо. А Митьке почему-то страшно захотелось спать. Голова закружилась так, словно он выкурил сигарету. Курил Митька всего один раз и никакого кайфа, о котором рассказывали пацаны, не испытал. Чувствовал тошноту и головокружение. Вот как сейчас.
До гостиницы было довольно далеко. А на ногу было не наступить, даже на пальцы. Когда присели отдохнуть, Званэк спросил:
- Я видел. Ты его бил. За что?
Митька вздохнул.
- Дерьмо он, понимаешь?
- Понымаю, - кивнул званэк. - Дэрмо нэ надо трогать. Оно вонает.
- Это точно! - согласился Митька. И ему вдруг так захотелось увидеть деда, что на глаза навернулись слезы. Он закрутил головой, чтобы этого не заметил Званэк.
- Не пойду я в гостиницу! Не хочу отца видеть.
- Пойдом ко мнэ! - с радостью предложил Званэк.
Митька вздохнул. А что? Это выход.
А навстречу уже спешили отец с Бегемотом. Оба взмокшие, распаренные, будто из бани.
- Ты, Дмитрий, меня прости, - по-детски прижал Бегемот свой двойной подбородок к потной грудине. - Ну, пошляк я, пошляк! Это твой отец правильно сказал. Но и ты хорош петух! Давай мировую! - и протянул Митьке мясистую руку.
Митька сопел. Такого поворота дел он вовсе не ожидал и готов к тому не был.
- Прости его, сын. Я ведь ему вмазал.
Бегемот потер рукой шею.
- Бейте меня! Бейте! У меня голова толстая!
Ну что с ним будешь делать? Митькина физиономия расплылась в улыбке. Со смехом ударил Бегемота по руке. Лады, значит.
- Я к тебе завтра зайду, - пообещал Званэк. - Мнэ тут в одно мэсто сбегать надо.
И испарился. Только его и видели. А Митька, повиснув на руках отца и Бегемота, запрыгал на одной ноге в сторону гостиницы.
Тет-а-тет
Митька покачивался на скамейке, что находилась внизу, под шезлонгом, и с тоской смотрел на лягушатник. Купаться ему было нельзя. Порезанная стеклом ступня заживала плохо. Наступать на ногу он еще не мог. И потому сумел добраться только до этой скамейки. Отец ушел с Бегемотом на море. А Митьке всучил газету кроссвордов, на которые Митьке было "глубоко начхать". Ни известной французской певицы из четырех букв, ни знаменитого рок-ансамбля из восьми, и уж, тем более, струнного инструмента из пяти букв он не знал, и знать не хотел. Душа опять изнывала тоской по деду и деревне. Дед, наверное, проверяет раколовки. Вода в их озере настолько прозрачная и светлая, что дно видно даже на трехметровой глубине. Раков в озере водилось много. Иногда попадалось и до двухсот штук. Дед вываливал их из корзины на веранде, и Митька проводил с раками эксперименты. Если засунуть в клешню рака спичку, он зажмет ее так сильно, что может висеть на клешне хоть полдня. А еще раки очень смешно щелкают шейками об пол. Для чего они это делают, Митька не знал, но наблюдать за этим было забавно. А еще у деда был свой собственный ветряк. Если вдруг в ненастную погоду в деревне отключалось электричество, дед врубал свое автономное энергоснабжение. Худо-бедно, а впотьмах не сидели. В деревне была настоящая жизнь. А здесь, на курорте, все казалось Митьке игрушечным. И эти шезлонги, и пластиковые стульчики, и бассейн для детей, который пустовал без дела, потому как даже маленьким детям интереснее походить по настоящему песку, побросать в морские волны настоящие камушки. И даже колесо обозрения не шло ни в какое сравнение с лабазом, который был построен дедом на четырех, росших близко друг к другу соснах. Сосны были ровными и высокими. Дед рассказывал, что именно из такой древесины строят корабли. Ни одного сучка на стволе до самой кроны. Лабаз был построен клёво. Каркас был прикреплен к стволам стяжками. Ольховые жерди нижней и верхней площадок были устланы еловым лапником. С крыши лабаза лапник свисал живым козырьком и защищал от непогоды. Даже в дождливый день здесь было сухо. С трех сторон нижняя площадка была огорожена перильцами из ольховых колышков. В сильный ветер деревья раскачивались, и лабаз превращался в настоящую колыбель. Построен лабаз был в охотничьих целях, на тот случай, когда к деревне подходило стадо диких кабанов. Кабаны наносили немалый вред картофельным полям. С лабаза открывалась такая панорама, что дух захватывало. Чаще всего Митька забирался на лабаз с Ванькой Рушновым. Хоть и младше на два года, но парнем тот был толковым и с хорошей фантазией. Иногда они представляли себя за штурвалом вертолета, а иногда - на борту большого корабля. С лабаза хорошо было видно даже Онежское озеро. Митька нацеливал в сторону озера дедов бинокль и, войдя в роль капитана, отдавал Ваньке четкие команды. "Есть, капитан!" - послушно внимал Ванька, охотно поддерживая игру. Однако последнее время все чаще на лабаз Митька лазил один. В мечтах его уносило так далеко, что Ваньке уже вряд ли было за ним поспеть. Хотелось понаблюдать за облаками, за работой дятла, который стучал где-то очень близко, да и вообще просто подумать одному. Эх! Показать бы этот лабаз Рите.
Дима!
- Послышалось что ли?! Митька закрутил головой, а сердце забилось так часто и гулко, словно кто молоточком застучал по бетонному краю бассейна. Он бы узнал Ритин голос из тысячи. И она была одна!
- Мне твой папа сказал, что у тебя проблема с ногой и ты не можешь ходить. Я тебе мороженое купила, вкусное, с орехами. Угощайся.
- Спасибо. Присаживайся. - Митька пододвинулся. Некоторое время они молча ели эскимо. Митька молил, чтобы мороженое не очень быстро кончалось, потому как не знал, о чем вести разговор дальше. Но мороженое таяло на глазах и уже даже текло по пальцам. Приходилось их облизывать.
- Ты что такой скучный? Тебе здесь не нравится?
- Не-а! - покачал головой Митька. - Здесь все какое-то кукольное. Как в театре. Я к такому не привык.
- А где тебе нравится быть?
- В деревне, у деда.
- Я никогда не была в деревне. Как там? Расскажи.
И Митьку понесло. Никогда еще не заливался он таким соловьем. Рассказал про корову "Зорьку", что пасется с колокольчиком на шее и к сумеркам сама приходит домой, про Шарика, который подвывает бабушке, когда та запевает украинскую песню, про кота Степана, который научен кивать головой, когда ему задаешь вопрос: "Есть хочешь?" Но это все были только цветочки, которые преподносились Рите Митькой с легким юмором. Потом в его голосе появились серьезные нотки. Разговор повернулся на лабаз, остров Откровения, чудеса святой воды, которая лечит бородавки.
- Как я хочу все это увидеть!
Глаза у Риты горели таким восторгом, что у Митьки вырвалось:
- А ты приезжай! Я обязательно тебя туда отвезу. У меня дед с бабулей мировые! - И Митька с чувством качнул ногой скамейку. Крашеные цепи сначала недовольно заскрипели, потом разошлись, замурлыкали, и мир блаженно закачался в серых Ритиных глазах.
Самая счастливая ночь
Однажды после ужина ведущая объявила в микрофон, что сегодня будет праздноваться день именинника. Всех, кто родился в июле месяце, пригласили на площадку, где играл оркестр. Среди них была и Рита. Ведущая вручила всем именинникам подарки и попросила их под музыку станцевать танец маленьких утят. Рита танцевала очень красиво. Она была в легком брючном костюме серебряного цвета, в распущенных волосах - серебристая лента. Митьке было не оторвать от нее взгляда. И, кажется, это заметил отец. На холеном лице его промелькнула усмешка. Ну и пусть! Пусть гримасничает! Сам-то как на женщин смотрит. Особенно вон на ту, рыжую, с пышным наполовину оголенным бюстом, что сидит от них через два стола. Каждый вечер от отца прет женскими сигаретами и сладковатым, приторным запахом туалетной воды. И тут уж необязательно быть Шерлоком Холмсом, чтобы угадать, кто душится такими духами.
Танцы продолжались. В круг танцующих вышла и Света. Увидел, как Рита помахала ему рукой, мол, присоединяйся. Митька уставил глаза в пол. Танцевать он не умел. Его приятель, Витька Смирнов, сейчас бы выдал. Витька ходил еще и в танцевальный кружок во Дворец творчества. Митьку к танцам не очень тянуло. Гитара вот - другое дело. Но инструмент отец в поездку взять не согласился, хоть Митька и уверял его, что всегда будет таскать гитару сам. Тут Риту пригласил танцевать какой-то парень. И так уверенно обхватил за талию. Вот наглец! Митьку аж в пот бросило. Он выскочил на крыльцо ресторана. В ореховой роще летали светлячки. Если идти быстро, то ощущение такое, словно из глаз летят искры. Митька наклонился, поднял гнилушку со светящимся червячком и, зажав его в руке, пошел к ресторану. Рита и Света стояли на крыльце.
- Девчонки! Хотите, что-то покажу? - поманив их пальцем, прошептал Митька. Девушки переглянулись и подошли. Митька разжал ладонь. Но светлячок не светился. И девушки увидели в руке только трухлявую зеленую гнилушку. Света захохотала и отошла.
- Рита! Не уходи. Он сейчас засветится. Вот увидишь!
Рита, улыбаясь, смотрела на него. Надо было что-то говорить. Губы зашевелились, но голоса своего не узнал - будто из трубы:
- Ты когда-нибудь купалась ночью? Пойдем, сходим к морю.
Она растерялась, оглянулась на окна ресторана. Ее родители танцевали. А вон и шевелюра отца - нашептывает что-то на ухо своей рыжей.
Митька решительно взял Риту за руку.
- Пойдем! Мы быстро вернемся!
Пляж был закрыт. До пирса далеко. Но он не был бы Митькой, если бы не знал заветной лазейки. Про лазейку рассказал ему Званэк.
Море сонно дышало теплом и водорослями. Небо полосовали вороватые лучи сторожевого прожектора. Они разделись и, взявшись за руки, вошли в воду. Какая у девчонок нежная кожа. А у него от гитары кончики пальцев левой руки все в твердых мозолях. От морской воды кожа сходила с пальцев рваными пластами. Митька постоянно рвал их зубами. На Рите был закрытый купальник. Она собрала волосы под заколку. Волны облизывали ее худенькую фигурку. Рита смешно повизгивала, как маленький дедов Шарик. Пес повизгивал точно так же, когда Митька с разбегу бросался в озеро, оставляя его на берегу.
- Не бойся, ложись мне на руку, - предложил Митька и вытянул в сторону свою тонкую руку.
- Только ты меня не отпускай, ладно? - боязливо попросила Рита.
- Ну что ты! Ты со мной ничего не бойся.