Том 2. Сердца моего боль - Владимир Богомолов 35 стр.


"…Милый, дорогой, хороший, любимый Володичка, не оставляй меня без писем. Я вся изболелась за тебя. Все, кто мог, уже вернулись и устраивают свою жизнь, учатся, обзаводятся семьями. А мой сын, мой мальчик на Камчатке! Что же ты так далеко забрался? Камчатка для меня - сугробы снега, пурга, сильные морозы и письмо к тебе идет почти три месяца. Я уже старая, больная, немощная. Живу одной надеждой увидеть тебя".

В комнате отгородили шкафом угол, втиснули туда стол и кровать. Условий для творческой работы не было. В поисках тишины и покоя с 1956 г. В. Богомолов вынужден был постоянно снимать квартиры, мало приспособленные для жизни в зимние месяцы частные дачи, домик на территории пионерлагеря (вне сезона), комнату в доме отдыха, - там он вел отшельнический образ жизни и работал.В таких "санаторных условиях" написаны практически все первые произведения - "Иван", "Зося", "Первая любовь", многие страницы романа.

Свою первую квартиру - однокомнатную малогабаритку - В. Богомолов получил только в 1964 г. по адресу: Б. Грузинская, 62. Но в первую очередь В. Богомолов - после получения своего первого крупного гонорара (за "Иваново детство") в 1962 г. - купил для матери и сестры двухкомнатную квартиру в кооперативном доме.

11 В архиве В.О. Богомолова хранится справка Особого отдела Комитета Государственной Безопасности при Совете Министров СССР по Прикарпатскому военному округу № ск/46 от 6 февраля 1957 г. о том, что он действительно состоял на службе в Красной Армии с октября 1941 г. по апрель 1942 г. и с июня 1943 г. по сентябрь 1944 г., а затем с сентября 1944 г. по 29 ноября 1949 г. проходил службу в органах МГБ: с 22 октября 1945 г. по 8 января 1946 г. на острове Сахалин, с 8 января 1946 г. по 9 декабря 1948 г. - на полуострове Камчатка, с 9 декабря 1948 г. по 29 ноября 1949 г. - в Прикарпатском военном округе. На основании Постановления СНК СССР № 2358 от 14.9.45 г. служба в льготном исчислении засчитывается: на острове Сахалин один месяц службы за полтора месяца, на полуострове Камчатка один месяц за два. Справка подписана начальником сектора кадров Особого отдела КГБ по ПрикВО полковником Адоевцевым и заверена печатью.

12 В архиве В. Богомолова сохранилась зачетная книжка № 52266: принят на заочное отделение филологического факультета Мо сковского ордена Ленина го сударственного университета им. М.В. Ломоносова в 1952 г., специальность "русский язык и литература", отметки о сдаче зачетов и экзаменов за 1-й и 2-й семестры (1-й курс).

В последующем на вопрос о своем образовании Владимир Осипович отвечал: "У меня только среднее стационарное образование - десятилетка".

13 Об этой поездке, кроме упоминания в дневнике, в архиве никаких материалов не сохранилось.

14 Вследствие перенесенных трех контузий головного мозга (во время войны - в 1942 и 1943 гг. и в период прохождения послевоенной службы в 1949 г.) у В. Богомолова с 25 лет развилась стойкая гипертоническая болезнь, его мучили упорные головные боли и изнуряющая бессонница. В дневниках немало места уделено описанию многообразных болезненных проявлений - яркой клинической картине так называемого "постконтузионного синдрома". Но кроме родственников и нескольких самых близких друзей мало кто знал, каких усилий стоило Владимиру Осиповичу на протяжении всей жизни преодоление последствий контузий, чтобы вести активный образ жизни, учиться, работать, заниматься творчеством: внешне всегда сохраняя бодрый и энергичный вид.

К сожалению, это были не последние контузии. 11 февраля 1993 г., возвращаясь вечером от машинистки, при входе в подъезд своего дома, В.О. Богомолов был зверски избит двумя неизвестными накачанными молодчиками: они нанесли ему свыше десяти ударов кастетами (один кастет, из описания В.Б., - плоский, массивный, обтянутый светлой пленкой, другой - самоделковый "гребешок") по голове и лицу; били кулаками и ногами по телу, пытаясь свалить на пол и вырвать из рук кейс, в котором находилась отпечатанная глава романа. В.О. Богомолов понимал: если "вырубится", или потеряет сознание, или упадет - его убьют. Несмотря на возраст, неожиданность нападения и уже не такую, как в молодости, реакцию, В.О. активно сопротивлялся, и бандиты не смогли вырвать у него из рук кейс.

Заключение 33-й городской клинической больницы им. Остроумова, где была оказана первая медицинская помощь: "Закрытая черепно-мозговая травма. Сотрясение головного мозга II ст. Ушибленная рана затылочной области, множественные ушибленные и рваные раны правого надбровья, левой лобно-надбровной области, носа. Множественные ушибы тела. Наложено на область лица 14 швов". (Новокаина в приемном отделении не оказалось, швы накладывали "наживую".)

Как потом говорил В. Богомолов корреспондентам: "Я прожил долгую, насыщенную различными событиями жизнь, на протяжении четырех лет находился в Действующей армии и повидал всякое, но биография моя была неполной - меня никогда не били, а тем более зверски не избивали в мирное время, теперь этот пробел заполнен. Понимаю, что в России, какую мы получили, спасение убиваемых - дело рук самих убиваемых. - И с гордостью добавлял: - А котелок-то выдержал!"

Конечно, нападавших не нашли, хоть расследование находилось на личном контроле министра МВД. Как велось расследование, можно судить по тому, что только через три месяца после нападения к В.О. Богомолову домой пришел офицер милиции для… констатации факта побоев у потерпевшего.

Очередное "встряхивание мозгов" значительно ухудшило течение гипертонической б олезни и общего со стояния здоровья В.О. Богомолова.

15 С июня 1955 г. по май 1958 г. В.О. Богомолов сотрудничал в Главиздате в качестве внештатного рецензента по изданиям и рукописям художественной литературы. В архиве В. Богомолова сохранились две тетрадки (по 48 листов), заполненные краткими рецензиями, В. Б. их называл "внутренними", с обязательным указанием достоинств и недостатков произведения.

16 Описана дача Рабичевых. В.О. Богомолов познакомился с Л. Рабичевым и его будущей женой на встрече Нового года у Алексея Штеймана (запись в дневнике от 2 января 1953 г.).

В дневнике от 25 августа 1956 г. (в отдельной тетрадке) В.Б. пишет о семействе Рабичевых:

"Мать - среднего роста, очень хорошо для своих 62 лет сохранившаяся брюнетка, не полная, с небольшой головкой и черными глазами. Голос у нее громкий, пронзительный, очень неприятный. Подметил это сразу. Отец - Николай, кажется, Владимирович, - умер года четыре тому назад от рака. Когда-то работал в РабочеКрестьянской инспекции, тогда и построил эту дачу. Году в 1935 исключен из партии по какому-то малозначительному поводу, страшно это переживал. Я его не видел ни разу, только фотографии.

Старший сын - Виктор, года 1917 рождения, перед войной окончил институт, в 1942 погиб в танке под Сталинградом.

Сам Леонид Рабичев на пару лет меня старше, некрасиво сложенный - короткое аляповатое туловище на непропорционально длинных ногах, лысый, лишь по бокам грядки волос, плешь прикрыта пушком. Зубы изломанные, гнилые. Глазки маленькие, взгляд странный и неприятный (от кого такой урод?). По внешнему виду и по всему никак не подумаешь, что человек этот воевал, - уж очень он не подходит для армии. И вот самое интересное - такой характер в армейской среде.

Сколько у него было всяких происшествий!

Взяли его в армию в Уфе. Гнали пешком свыше ста километров в училище. По дороге засорил глаз, и врачи уверяют - трахома и даже подозревают, что он чуваш. Доставалось ему изрядно, особенно первые месяцы, когда он, самый неловкий и физически малоразвитый, был козлом отпущения, получал десятки нарядов на грязные работы.

Был направлен в армию, кажется 31-ю, командиром взвода отдельной роты ВНОС (воздушное наблюдение, оповещение, связь. - Прим. Р.Г.). Служба относительно тыловая.

Прошел с армией через Смоленщину и Белоруссию в Восточную Пруссию. Был в Чехословакии, Венгрии, Австрии.

Последнее время пребывания в армии старался демобилизоваться. Был выведен за штат, затем работал начфином отдельного дивизиона. За короткое время имел тысячные начеты. Демобилизовался летом 1946 года. Перед войной окончил 1-й курс юридического института, в детстве серьезно занимался историей в кружке московского Дома пионеров. И вот, демобилизовавшись, мечтал поступить в Литературный институт, а поступил - в Полиграфический на отделение художественных редакторов. Был в институте председателем научного общества. Выступал против космополитов, против какого-то профессора, которого из института выгнали. Причем делал это, будучи убежден в своей правоте, справедливости и необходимости.

Пишет стихи, неровные и зачастую экспромтом, просто халтурные.

По окончании института работал художественным редактором в Гостехиздате. Требовал художественного оформления книг, скандалил, чудил и уволился. Были годы мытарств и материальных затруднений, сейчас раб отает в комбинате графических раб от, оформляет каталоги, проспекты, почетные грамоты.

Уверяет, что создал новый стиль в полиграфике, при работе же пользуется журналами, нашими и иностранными, альбомами шрифтов. Работы его достаточно своеобразны и, возможно даже, оригинальны, но если они нравятся художественному совету, то заказчики их побаиваются и принять отказываются.

Удивительно работоспособен, может сидеть с утра до вечера в поисках цвета и композиции, переделывает по многу раз.

До приезда на дачу встречался с ним в компаниях несколько раз и практически не знал.

А. Штейман относится к нему без уважения и даже несколько неприязненно.

Общение с Л.Р. за это время было тесным, моментами утомительным. Он очень разговорчив, я же, в основном, слушал. Чрезмерно любопытен, просит рассказать о себе, что пишу, над чем работаю, почитать что-либо из написанного. Кроме Леши и Ц.Е. Дмитриевой я никому и ничего не давал читать, почему ему, возможно даже неплохому, но далекому мне человеку я должен рассказывать о себе? Побольше молчать, поменьше говорить о себе и своем литературном занятии.

Неприятно, когда, поднимаясь в мансарду, он первым делом смотрит на бумаги, разложенные на столе, я вынужден их прикрывать газетами. Дружба - это прежде всего доверие…"

(Приятельские отношения с Л. Рабичевым В. Богомолов поддерживал до 1962 г. Они были прекращены по инициативе В. Богомолова после знаменательного события - посещения Н. Хрущевым выставки художников в Манеже 2 декабря 1962 г. и последовавшего затем разгрома известной студии Белютина и гонений на многих художников. Поведение Л. Рабичева, присутствовавшего на выставке, В. Богомолов расценил как трусливое. - Прим. Р.Г.)

17 Правильно: "Герой Советского Союза". Эту невольную описку в дневнике В. Богомолов позже использовал в романе "Момент истины".

18 Повесть "Иван".

19 Речь идет о рассказе "Первая любовь".

20 Повесть "Зося".

21 В феврале 1965 г. В. Богомолов направил в издательство "Советская Россия" письмо: "Предлагаю для включения в план издательства на 1966 год свою новую повесть "Академик Челышев".

В этом произведении рассказывается о талантливом, душевно щедром крестьянском пареньке, который в годы советской власти проходит путь от батрака до академика, выдающегося ученого.

Основная задача, которую я себе ставлю при работе над повестью, - это создание крупного, выразительного и в то же время типического характера, а также показ благотворных перемен, произошедших за последнее десятилетие в нашей общественной жизни и в отношениях между людьми. Объем повести около 7 печатных листов". В архиве В. О. Богомолова сохранилась неоконченная повесть "Академик Челышев".

22 Короткие рассказы: "Кладбище под Белостоком", "Сердца моего боль", "Второй сорт", "Кругом люди", "Сосед по палате", "Участковый", "Сосед по квартире".

23 Рассказ "Десять лет спустя" отправлен в конце 1963 г. в журнал "Нева". 6 марта 1964 г. В. Богомолов получил письмо от главного редактора П. Кустова:

"Дорогой Владимир Осипович! Рассказ в конце концов дошел до меня. Я его прочитал, и он мне понравился, но сразу появились сомнения насчет его напечатания у нас в "Неве". Читали его и другие. Говорят, что написано хорошо, добротно, но касаться затронутых в нем вопросов в той интерпретации, в какой они выглядят в рассказе, едва ли целесообразно. Мне очень неудобно перед Вами, особенно потому, что выступал в роли заказчика".

Перестраховка П. Кустова (в рассказе показано время после смерти Сталина и отношение к его личности людей разных поколений) была обусловлена тем, что незадолго до того редакцию журнала "Нева" штормило - допущенная в тексте незначительная ошибка привела к издевательски смешному искажению смысла, в чем цензоры усмотрели политическую окраску; в журнале были проведены кадровая чистка и кампания по повышению политической бдительности. В. Богомолов больше ни в одно издательство рассказ не посылал, со временем сам посчитал его в художественном отношении недостаточно зрелым. Позднее он вычленил из рассказа две миниатюры: "Один из многих" и "Отец".!!!!!!!!

Неопубликованные
заметки и наброски

Как я получал орден

В 1967 году Указом Президиума Верховного Совета СССР от 4 ноября "За заслуги в развитии советской кинематографии, активное участие в коммунистическом воспитании трудящихся"… и т. д. В.О. Богомолов как кинодраматург был награжден орденом "Знак Почета".

В.О. Богомолов эту награду принял, но… спустя полтора года.

Указ о награждении и присланная по этому поводу поздравительная телеграмма Л. А. Кулиджанова, тогда Первого секретаря Союза кинематографистов СССР, оказались для меня неожиданными и вызвали по меньшей мере удивление.

Как я потом понял, руководство Союза кинематографистов посчитало вдруг неудобным, что фильмы "Иваново детство" и "Зося" получили международное признание и отмечены массой разных премий, награды получили многие - от режиссера, оператора, актеров до технических специалистов, но при этом в обойме награжденных и премированных не оказалось автора сценариев этих фильмов, поэтому включили меня по какомуто кампанейскому случаю в список отличившихся для представления к очередным наградам.

То, что это была "кампания", не вызывало сомнений: среди награжденных "трудовиком" (орденом Трудового Красного Знамени. - Прим. Р.Г.) были известные режиссеры - Э. Рязанов, Г. Чухрай, В. Шукшин и актеры - В. Санаев, С. Столяров, М. Штраух; среди отмеченных "почетом" (орден "Знак Почета". - Прим. Р.Г.) я оказался среди симпатичных мне людей - очень мною уважаемого талантливого режиссера Л. Гайдая и великолепной актрисы Э. Быстрицкой, но подавляющее большинство из "заслуживших эти высокие награды" были чиновники от киноискусства - начальник Главного управления Комитета по кинематографии при Совете Министров СССР, три его заместителя, инструктор отдела культуры ЦК КПСС, зам. председателя исполкома и т. д. - это людиприлипалы, которые всегда умели, благодаря занимаемым должностям, вовремя поблагодарить себя от лица государства. Увесив себя "побрякушками", они были убеждены, что без их "творческого полета" и многолетней "руководящей роли" советский кинематограф не достиг бы таких огромных успехов.

Однако я был единственным, которого при обосновании награды обозвали кинодраматургом, тем самым причислив к цеху людей, профессионально занимавшихся этим видом творческой деятельности, среди которых было много талантливых и уважаемых мною людей.

Я же кинодраматургом себя не считал, ибо мой "вкладыш" в развитие советской кинематографии состоял в написании только авторских сценариев "Ивана" и "Зоси" (до того я сценарии не писал).

Меня просто развеселила парадоксальность ситуации: прозаик В. Богомолов представлен к награде не за литературные произведения, а лишь за сценарии по своим произведениям, то есть их интерпретацию и адаптацию к языку кинематографа.

Принимать эту в определенной мере двусмысленную для себя "железку" я не собирался. В течение года мне несколько раз звонили из наградного отдела Президиума Верховного Совета СССР, но каждый раз я, сославшись на болезнь, за ней не являлся.

В начале 1969 г., по-видимому, сменилась секретарь этого отдела: жутко настырная баба стала названивать мне каждый месяц. Выслушав очередную мою байку про болезнь, она вдруг решительным голосом заявила, что если я такой больной и инвалид, то за мной пришлют машину и в сопровождении врача доставят в Кремль на церемонию награждения, которая состоится 12 апреля, или в крайнем случае, при моем согласии, награду мне доставят на дом, но "это будет не так торжественно…" (а жил я тогда в крохотной однокомнатной квартире, где и двоим разойтись можно было с трудом).

Перспектива принять посыльных из Кремля на лестничной клетке мне совсем не понравилась, поэтому я вынужден был пойти на эту церемонию в Кремль. Одетый как обычно, подемократичному (я вообще не носил костюмов, пиджаков, а тем более галстуков, которые меня физически стесняли и душили): в темно-синюю трикотажную рубашку и темные брюки, я прибыл в Кремль.

В Георгиевском зале - огромном, торжественном, сверкающем люстрами - я скромно расположился в последнем ряду, с интересом рассматривая через очки с тонированными стеклами уникальный интерьер - лепнину, колонны, стены, украшенные множественными изображениями Георгия Победоносца, - и одновременно внимательно наблюдая за церемониалом: вручение наград происходило последовательно по степени уменьшения их значимости - в начале Звезда Героя, орден Ленина… орден Трудового Красного Знамени и где-то в конце - орден "Знак Почета".

В первых рядах сидели военные в парадной форме и группа гражданских в торжественных строгих костюмах - как потом мне стало понятно, это были люди из оборонного ведомства и космоса, получавшие награды разного, но высокого достоинства, по закрытому списку (я специально потом читал Указ, и фамилий таких в списках не было).

Вручал награды Георгадзе Михаил Порфирьевич, секретарь Президиума Верховного Совета СССР, ассистировала ему еще молодая (до 40 лет), миловидная женщина в элегантном строгом костюме: она передавала Георгадзе М.П. открытую коробочку с орденом, которую тот вручал очередному награжденному: пожимая руку, он каждому произносил: "Поздравляю! Желаю дальнейших успехов в работе".

Все шло быстро и без сбоев, как вдруг один из награжденных нарушил отрежиссированный ритуал: братка-белорус П., взойдя на подиум, еще до получения награды начал что-то радостно и оживленно говорить Георгадзе и первым протянул ему руку. После минутного замешательства Георгадзе вложил в висевшую все это время в воздухе руку П. награду и с каменным лицом произнес все то же "поздравляю" и "желаю успехов в работе" и больше ни одного живого человеческого слова из себя не выдавил, а ведь, судя по всему, он знал его лично; ну хотя бы здоровья пожелал - П. по возрасту было под 70 лет.

Наконец дошла очередь до списка награжденных орденом "Знак Почета", и дама назвала мою фамилию.

Назад Дальше