Жестом инспектора манежа, представляющего артистку, которой предстоит сунуть голову в пасть льву, он указал в сторону Энн. Пока шли дебаты, та стояла, натянув капюшон и потупив взор, но теперь она подняла глаза на фактотума компании, румяное старческое лицо которого оттенял венчик ухоженных серебристо-седых волос.
- Это вполне в ее силах, - сказал Дивайн, перехватив взгляд Энн. - Несколько слов в мегафон - благоразумных, взвешенных слов - и вопрос решен. А если она не согласится сотрудничать, арестуйте ее, как только она ступит на мост. Таким образом, шериф, мы уладим все проблемы.
- И заодно спровоцируем мятеж, - ответил Нельсон. - Вы представляете, что здесь начнется, если я арестую эту девчонку и на глазах пяти тысяч почитателей потащу ее в полицию?
- Не говоря уж о реакции прессы, - вставила Кэролин.
Ричард Дивайн принялся растирать пальцы. "Должно быть, у него артрит, - подумала Кэролин, - а для артрита нет ничего хуже холодного ноябрьского утра в сыром, дождливом лесу".
- Зря вы не взяли перчатки, - заметила она. - Кашемировые перчатки на меху.
- Это не повод для шуток. У меня артрит. Я уже немолод.
- Мы будем молиться за вас, - тихо сказала Энн. - Чтобы вы не страдали от артрита.
Дивайн насмешливо фыркнул.
- Молиться о моем артрите? - спросил он. - Отличная идея!
Где-то далеко в лесу, в задних рядах, запела большая группа паломников. В этих звуках было нечто неземное, чарующее, словно их издавал ветер или хор лесных нимф. Энн вглядывалась в даль, пытаясь разглядеть поющих. Мелодия звучала так тихо, что было трудно определить, исполняют ли невидимые певцы торжественный гимн или погребальную песнь. Но ее слабый отзвук достиг своей цели. Казалось, этот хор дриад или ангелов был предназначен лишь для ушей Энн.
- Меня зовет Матерь Божия. Она ждет меня. Умоляю, позвольте нам пройти.
Ричард Дивайн с шумом подул на свои ладони, издав резкий, свистящий звук.
- Простите, что вы сказали?
- Пречистая Матерь благословила вас и избрала ваш лес, чтобы явиться людям. Она взывает к вам.
- Кто вы такая, чтобы с ней беседовать?
- Никто. Обыкновенная девушка.
- Почему вы считаете, что я пойду вам навстречу?
- Я умоляю вас именем Пречистой Матери, нашей радости, нашей жизни и нашей надежды.
Энн сделала шаг вперед и положила свою маленькую ладошку на правую руку Дивайна.
- Она подобна свету в лесу, - сказала Энн. - Как луч надежды в темном, дремучем лесу. Пресвятая Дева, Матерь Божия взывает к вам. Взывает через меня.
Ричард Дивайн двумя пальцами убрал ее руку с таким видом, точно это была маленькая ящерица.
- Перестаньте. Я уважаю вашу… искренность. И ваш религиозный пыл. Но, на мой взгляд, это просто психическое отклонение. Не хочется вас обижать, но, может быть, вам стоит показаться психиатру? Полагаю, он сумел бы вам помочь.
- Вы говорите оскорбительные вещи, - сказала Кэролин. - Вы должны немедленно извиниться перед Энн.
Шериф Нельсон бросил на нее уже знакомый ей взгляд: "Помолчи!" Этот взгляд был исполнен такого отвращения, что, несмотря на сложность ситуации, которая требовала безраздельного внимания, Кэролин невольно принялась размышлять о своей женской привлекательности, пытаясь понять, как повел бы себя шериф, если бы она была хороша собой. В этом отношении у Энн было неоспоримое преимущество - ее незаслуженная красота. Безупречная кожа, изящные, точеные ноги, маленькая, упругая грудь. Все это досталось ей по наследству, без каких-либо усилий с ее стороны. Кэролин всегда мечтала быть красивой, понимая, что подобное желание является унизительным, мелочным, жалким, неуместным и бесконечно постыдным. "Я уродина, - подумала она, - и это мне очень мешает. Ну, не совсем уродина. Но не хорошенькая. Жизнь - несправедливая штука".
- Нам нужно что-то решать, - сказал шериф, - да побыстрее, потому что эти люди собираются перейти ручей.
- Так решайте, - сказал Ричард Дивайн. - Мое терпение лопнуло. Вы здесь закон.
- Мы не на Диком Западе, - покачал головой шериф, - и я не закон. Я лишь обеспечиваю его соблюдение. Вернее сказать, обеспечиваю, когда могу. Но при сложившихся обстоятельствах это не в моих силах. Если вы обратитесь с официальным заявлением, поставите соответствующие запретительные знаки, четко определите свою позицию и при этом сделаете всё заблаговременно, да, в таком случае, вероятно, мы можем заставить людей придерживаться установленных правил. Вероятно. Обещать не могу. В прошлом вы всегда позволяли людям свободно перемещаться по своей территории, в частности разрешали охотиться на оленей. Если вы предупредите людей, что ситуация изменилась, полагаю, нарушение границ может послужить основанием для ареста. Но вы должны сделать заявление. Разместить запретительные знаки. И дать людям время привыкнуть. Полагаю, мы могли бы уложиться в двадцать четыре часа. Разумеется, придется провести большую предварительную работу. Люди должны понять: тому, что было раньше, пришел конец. И почувствовать, что вы говорите серьезно. Вдоль границы ваших владений следует установить таблички "Проход воспрещен". Думаю, двадцать четыре часа - вполне разумный срок.
- За двадцать четыре часа они сровняют наш лес с землей, - возразил Ричард Олсен.
- Не знаю, - сказал шериф. - В крайнем случае, посадите новые деревья. Если дело в этом. Всегда можно посадить новые деревья.
- Деревья - это деньги, - сказала Кэролин. - На самом деле их волнует только одно - деньги. Деревья здесь ни при чем…
- Помолчите! - оборвал ее шериф.
У Дивайна действительно оказался при себе сотовый телефон, который был еще меньше, чем ожидала Кэролин. Ричард Дивайн отошел в сторону ярдов на двадцать и принялся один за другим набирать разные номера. Разговаривая, он расхаживал взад-вперед по берегу ручья, бурно жестикулировал, потирал виски, прикрывал глаза и морщился. После долгих переговоров он раздраженно сунул мобильный телефон в карман и направился к шерифу, по пути споткнувшись о корень.
- Он сказал, что Компания Стинсона согласна на предложенный срок, двадцать четыре часа, и позволяет паломникам продолжить свой путь.
Кэролин, не мешкая, подняла мегафон:
- Мы готовы двигаться дальше! - объявила она. - Теперь вы можете перейти ручей по мостику, при этом я попрошу вас, во-первых, соблюдать осторожность, а во-вторых, оставить свою лепту в ведерке для пожертвований. На мосту вас ждут два помощника Энн, которые готовы принять ваш вклад в строительство новой церкви Божией Матери.
- Это будет следующим шагом, - сказала она Дивайну. - Для начала вы дадите нам двадцать четыре часа. А потом мы построим на вашей земле церковь. Вот что ждет вас впереди.
Поднявшись на мост, Кэролин величественно огляделась.
- Простите, - сказала она женщине, что оказалась рядом, - не могли бы вы остаться здесь и проследить за сбором пожертвований на будущую церковь? - После чего она обратилась к остальным паломникам: - Я попрошу освободить место для Энн. Перед встречей с Пресвятой Девой ей нужно сосредоточиться.
Вместе с Энн Кэролин царственной поступью перешла ручей. Стоящие на берегу паломники расступились, пропуская их вперед, а два охранника-добровольца приблизились к ним ровно настолько, чтобы не мешать их беседе, не предназначенной для чужих ушей. С ветвей свисали распятия, четки, бумажные розы, какой-то умелец вырезал перочинным ножом деревянный крест и повесил его на дерево, свив из полосок кедровой коры примитивное подобие веревки. Вдоль тропы, пришпиленные к бревнам, воткнутые в мох, придавленные камешками и шишками, виднелись клочки бумаги с просьбами; некоторые из записок были упакованы в прозрачные пакеты для сандвичей, другие - в конверты, третьи сложены в виде фигурок оригами, четвертые украшены орнаментом и рисунками. Двое паломников собирали все эти послания и складывали их в пластмассовые ведра. На пнях и бревнах стояли статуэтки Матери Спасительницы, Черной Мадонны, Девы Марии Лурдской, Девы Марии Фатимской, агнцев и Иисуса-младенца Пражского. Повсюду горели свечи, лежали медальоны и вставленные в рамки фотографии и репродукции: улыбающийся Папа Римский, Тереза Авильская, Иисус в терновом венце.
- Ну и ну, - изумилась Кэролин, - настоящие лесные тотемы. Надо же было додуматься притащить сюда все это барахло!
- Пресвятая Дева обещала явиться еще два раза, - сказала Энн. - Еще два дня. Нам мало двадцати четырех часов.
- Выше нос, - ободрила ее Кэролин, - не хнычь. Я же перевела вас через мост. Придет время - справимся. Будем решать проблемы по мере их возникновения.
- Они собираются поставить знаки "Проход воспрещен".
- И чего ты хочешь от меня?
- Ты должна отговорить их. Убедить их не делать этого.
Кэролин крепко обняла Энн, прижав к себе ее голову, обтянутую капюшоном.
- Знаешь что, - сказала она, - почему бы тебе не поговорить об этом с Девой Марией? Пусть она свяжется с Иисусом. Может быть, они утрясут это дело на семейном совете.
- Семейный совет?.. Ты говоришь что-то не то.
- Ну, не знаю, как это еще можно назвать. В любом случае, вообразить все это довольно трудно. Как это все представляют себе христиане? Бог Отец и Иисус - это одно и то же лицо, или они могут поболтать по душам, как отец и сын? "Давай, сынок, я покажу тебе, как ловить форель" или: "Послушай, Иисус, я не рассказывал тебе о сексе?" И какую роль играет при этом Дева Мария, которая стала теперь твоей лучшей подругой? Может быть, она попросту изменила мужу и выдумала не самое лучшее объяснение: "Видишь ли, Йоси, я забеременела от Бога, так что не волнуйся, иди, паси своих овец", - или она является частью так называемого триединого Бога, вместе с таинственным Святым Духом?
- Она мать Спасителя. Ты это знаешь.
- Да, но вместе с Марией их становится уже не трое, а четверо. Что-то вроде "Битлз". Ринго - это Мария, Пол - Бог, Джон - распятый Иисус, а Джордж - Святой Дух.
- Перестань, Кэролин. Это тайна. Ее нельзя постичь разумом.
- Я не могу иначе. Такова моя стезя. Моя религия. Как я могу не думать? Разум нельзя отключить.
- Разум здесь не поможет.
- Не больно-то и хотелось. Кстати, где это "здесь"?
Бурелом остался позади, и теперь они поднимались на крутой склон холма, двигаясь на север.
- В прошлый четверг, - сказала Кэролин, - нас было только двое. Мы собирали грибы и ели сушеные абрикосы. Ты была просто Энн из туристского городка. Обыкновенная девчонка с соседней стоянки. А теперь за нами следуют пять тысяч фанатиков, которые готовы подавать нам чай и йогурт на завтрак. Даже не верится. Святая Энн… Смех да и только!
- Этих людей привела сюда Пресвятая Дева.
- Как скажешь.
- Тебя тоже привела она.
- Будь по-твоему.
- Ну хорошо - если не так, то что ты тут делаешь?
- По правде сказать, сама не знаю, - сказала Кэролин.
- Тебя привела Пресвятая Дева. Вот почему ты здесь.
- Как скажешь, - повторила Кэролин.
Тропинка через заросли гаультерии и орегонского винограда выглядела так, словно здесь поработали электрическими ножницами, и напомнила Кэролин английские сады Викторианской эпохи с аккуратно подстриженными деревьями и кустарниками. Кэролин остановилась, чтобы дать Энн возможность высморкаться и прокашляться, и с ними поравнялись сначала идущие впереди телохранители, а потом самые нетерпеливые паломники, от которых не отставали бойкие журналисты и фотографы. Вскоре подоспели и запыхавшиеся священники: отец Батлер утирал лоб платком, а отец Коллинз снял пальто и держал его на согнутой руке, как джентльмен во время утреннего моциона. Судя по всему, священники были поглощены бурной теологической дискуссией, своего рода препирательством, которое помогало им скоротать время в пути.
- Я всегда осуждал, - сказал отец Батлер, - представление о Деве Марии как о воплощении пассивного женского начала. Напротив, я всегда видел в ней образ деятельной, активной женщины.
- Хоть вы и осуждаете такой подход, - заметил отец Коллинз, - именно Церковь сыграла весьма прискорбную роль, увековечив образ рабы Божией, полной противоположности Евы.
- Я не решился бы утверждать это с такой определенностью, - возразил отец Батлер, - на эту тему было много споров, в ходе которых отстаивались разные позиции.
Отец Коллинз мрачно покачал головой:
- Основная установка Рима остается неизменной: босая, беременная, восклицающая следом за Гавриилом: "Да будет мне по слову твоему". "Да будет мне по слову твоему" - что это, если не женская пассивность, это же ясно любому здравомыслящему человеку.
- "Ангел Господень", - сказал отец Батлер, - это всего лишь молитва, составленная в двенадцатом веке. Я бы не стал придавать ей большого значения. Если придерживаться вашей точки зрения, Коллинз, скорее уместно вспомнить "Магнификат", ликующую молитву самой Пресвятой Девы. Но я не знаю, что вам это даст. Не уверен, что она поможет вам плести свою затейливую паутину.
- Именно здесь, - сказал отец Коллинз, - стоит вспомнить оригинал, которого никто не придерживается: "Ессе ancilla Domini. Fat mihi secundum verbum tuum". Разве перевод соответствует сути оригинала? "Да сделается со мною по слову твоему". "Сделается со мною"! Разве это правильно? Вернемся к вашей ссылке на Евангелие от Луки. Здесь мы видим: "Да будет со мною по слову твоему" - заметьте, что "сделается" отсутствует, во всяком случае в точных переводах. Никто никому ничего не делает, и это "сделается" здесь ни к селу ни к городу, его выдумали в Риме. Таким образом, отец Батлер, женское начало полностью исключается из представления о триедином Боге.
- Это напоминает то, что изрекает Грэйвз.
- То, что он говорит, не лишено смысла. То же самое можно сказать про Юнга. И про Гёте, das Ewigweibliche, вечно женственное. Считая, что у женщины нет души, мы зайдем в тупик.
Отец Батлер принялся протирать очки.
- Это время, - сказал он. - Дух времени. Отзвук шестидесятых делает вас чудаковатым и безрассудным.
- Вы отстали от жизни, отец Батлер. Отец Билл. По моему скромному мнению, вы отстали от жизни.
- Меня интересует универсальное. Универсальное и вечное. Не то, что в моде. Всевозможные чудачества эфемерны по определению. А Бог вечен.
- Это несомненно относится и к Деве Марии.
- Да, но она всего лишь раба Божия.
Процессия достигла темного, сырого участка леса. Замшелые клены, заросли заманихи, полусгнившие пни и овраги, поросшие папоротником. Именно здесь Энн видела Пресвятую Деву. Ветви деревьев, покрытые мхом, казались абсолютно безжизненными, как высохшие клешни крабов на морском берегу. Стояла полная тишина. Не было слышно даже птиц. Казалось, вот-вот должно произойти нечто неотвратимое, то, чему нельзя найти определение и описать словами. Люди выглядели на фоне этого леса так, словно невидимый живописец хотел подчеркнуть величие пейзажа за счет их ничтожности. Стена могучих стволов невольно вызывала мысли о запредельном. Некоторых паломников охватил религиозный трепет, который был сродни неосознанному анимизму. Другие ощутили себя благородными искателями приключений с томиком стихов в заплечном мешке и посохом в руке, бродягами, что читают Уитмена, глядя со скалы в бушующую морскую пучину. Величие тьмы, подступившей со всех сторон, вызывало у них клаустрофобию. Зрелище, которое предстало их глазам, было для них чем-то вроде снимка северного леса, выполненного Анселем Адамсом, или картины Альберта Бирштадта, если бы последний отправился в лесистые широты. Божественное зеленое благолепие, где все говорило о присутствии Всевышнего. Всё, кроме того, что принадлежало сатане.
Энн шла, благочестиво потупив взор, - впрочем, отчасти это была привычка скромной сборщицы грибов, которая машинально продолжала искать лисички. Она подняла с земли пригоршню записок и медальон с изображением святого Кристофера и невольно вспомнила, что точно такой же медальон носил Марк Кидд. Насилуя Энн, он заставлял ее сжимать медальон зубами, потому что это усиливало его возбуждение. Железной рукой он держал ее за горло, и Энн казалось, что еще немного - и она умрет от удушья: реальный мир вокруг нее растворялся, и ее захлестывала мерцающая чернота. В очередной раз Энн попыталась подавить острое чувство стыда. Иногда ее мучили не столько воспоминания, сколько сознание своей беспомощности перед натиском физической силы. Было ли изнасилование Божьей волей, такой же, как землетрясения, грязевые оползни и синдром внезапной смерти у младенцев? Как то, что случилось с Иовом? Как распятие Иисуса? Энн развернула одну из записок и прочла:
Дорогая Энн из Орегона! Меня зовут Сидни Элен Маллен. Полтора месяца назад у меня обнаружили лейкемию, этот диагноз мне поставил доктор из Рено, Невада, где живет моя семья. Я замужем, мне 29 лет, у меня двое детей, сын Джоэл пяти лет и дочка Эрин, ей три года. Мой муж пожарный, он остался дома, в Рено, с детьми, чтобы я могла приехать сюда и исцелиться с твоей помощью. Да благословит тебя Господь!
На этой неделе мне предстоит начать курс облучения. Какие только мысли не приходили мне в голову по дороге! Ведь я все время была одна, даже ночью, потому что спала прямо в машине. Если облучение и химия - это дар Божий, то, отказавшись от лечения, я отвернусь от Бога, а мне этого совсем не хочется. Думаю, мне нужно пройти оба курса. Многим они помогают. Как ты думаешь, можно ли считать облучение и химиотерапию чудесами, дарованными нам Господом?
Мне очень нравится один стих из пророка Исайи: "Не бойся, ибо Я с тобою; не смущайся, ибо Я Бог твой; Я укреплю тебя, и помогу тебе, и поддержу тебя десницею правды Моей". Эти слова придают мне сил. И вот что пришло мне в голову: может быть, облучение - это и есть десница правды? Это путешествие убедило меня, что я должна согласиться на лечение и довериться врачам. Но меня пугает тошнота. Когда тебя облучают, тебя медленно убивают, чтобы уничтожить раковые клетки, и это страшно. Это главное. Я боюсь.
Я верю в Пресвятую Деву и убеждена, что она откликается на наши мольбы. Надеюсь, ты упомянешь меня в своих молитвах и попросишь Матерь Божию заступиться за меня. Храни тебя Господь.
Сидни Маллен
Таких записок здесь было несколько сотен.