Дух от нее исходил настолько сильный, что он быстро пропитал всю комнату, и теперь я ощущал себя здесь совершенно чужим. Я подумал, что было бы неплохо выйти на улицу глотнуть свежего ночного воздуха, и предложил ей прогуляться.
Она резво поднялась.
- Знаете что, у меня есть деньги, много денег! Мы пойдем и выпьем где-нибудь?
- Почему бы нет, - согласился я, - неплохая идея, - и принялся надевать свитер.
Когда я повернулся, она стояла рядом и дотронулась кончиками пальцев до моих губ. Этот мистический, приторный запах, исходящий от ее тела, заставил меня отшатнуться к двери, которую я распахнул и которой прикрылся, будто пропуская даму вперед. Мы спустились вниз и вышли в вестибюль. Я был рад, что хозяйка уже легла спать, нет, причин для беспокойства не было, но все же мне не хотелось, чтобы мисс Харгрейвc видела меня с этой женщиной. Я попросил свою спутницу пересечь вестибюль на цыпочках, и она согласилось, мало того, она ужасно обрадовалась, словно бы ей предложили маленькое рискованное приключение, в порыве она крепко сжала мою руку.
На Банкер-Хилл опустился туман, к центру он рассеивался. Улицы были пустынны, и цокот от ее каблуков эхом катился вперед нас вдоль старых зданий. Она потянула меня за руку, и я нагнулся.
- Вы будете так нежны, - прошептала она, - так прекрасны!
- Давайте сейчас не будем об этом, - пробормотал я. - Давайте просто погуляем.
Ей требовалось выпить. Она настаивала. Открыв свой ридикюль, она извлекла десятидолларовую купюру.
- Смотрите - деньги! У меня куча денег!
Мы зашли в "Бар Соломона", где я обычно играл в кегли. В баре никого не было, кроме самого Соломона, который стоял, скрестив на груди руки, и переживал за свой бизнес. Мы выбрали кабинку с окном на улицу, и я предложил ей сесть, но она настояла, чтобы я это сделал первым.
Подошел Соломон.
- Виски! - выкрикнула женщина. - Море виски!
Соломон нахмурился.
- Мне пива, маленькую, - заказал я.
Суровый взгляд Соломона продолжать изучать мою спутницу, от недовольства у него сморщилась даже лысина. Я почувствовал, что в таком пристальном внимании бармена замешено кровное родство - женщина была тоже еврейкой. Соломон ушел за выпивкой, а мы остались сидеть друг напротив друга: она с горящими глазами, положив руки перед собой на стол, вытворяла пальцами невообразимые кульбиты, а я обдумывал пути бегства.
- Немного спиртного вас успокоит, - проговорил я и, не успев ничего сообразить, почувствовал, что меня держат за горло.
Пока она говорила о моих губах, о моем восхитительном рте, ее короткие пальцы с длинными ногтями нежно поглаживали мой кадык. О Боже, какой у меня, оказывается, рот!
- Поцелуйте меня! - потребовала она.
- Обязательно, заверил я, - только давайте выпьем сначала.
Она скрипнула зубами.
- Значит, и вам все понятно обо мне! - заговорила она. - Вы - как и все остальные. Вы знаете о моих ранах и поэтому не хотите меня целовать. Я вам противна!
"Она точно сумасшедшая, - решил я. - Надо убираться отсюда". Тут женщина привстала и сама поцеловала меня. Я ощутил запах ливерной колбасы. Когда она оторвалась от меня и вздохнула с облегчением, я достал носовой платок и вытер пот со лба. Соломон принес заказ. Я потянулся за деньгами, но она опередила меня и сунула Соломону десятку. Бармен отправился за сдачей, я окликнул его и сказал, что желаю рассчитаться сам. Женщина оскорбилась, она выражала свой протест, колошматя кулаками по столу и барабаня каблуками. Соломон обреченно поднял руки, и, взяв деньги женщины, пошел за сдачей. Как только он повернулся к нам спиной, я поднялся и сказал:
- Это ваш праздник, леди. Я ухожу.
Но она накинулась на меня и стала усаживать обратно. Ее руки крепко вцепились в меня. Мы боролись, пока я не решил, что это абсурдно. Усевшись, я стал обдумывать более хитрые пути спасения.
Соломон принес сдачу. Я взял одну монетку и сказал, что желаю сыграть в кегли. Не проронив ни слова, женщина позволила мне выйти из-за стола, и я направился к игровым автоматам. Она следила за мной, как кошка за хитрым мышонком. А Соломон с подозрением наблюдал за ней, словно перед ним коварный преступник. Выиграв, я подозвал Соломона, чтобы он запустил призовую игру.
- Кто эта женщина, Соломон? - шепнул я.
Он не знал, но она уже посещала его бар в этот вечер и прилично выпила. Я сказал ему, что хочу незаметно уйти.
- Первая дверь направо, - кивнул Соломон.
Женщина прикончила свой виски и теперь тарабанила пустой стопкой по столу. Я подошел, глотнул пива из своей бутылки и, указав на мужскую комнату, сказал, что должен отлучиться на минутку. Она молча погладила мою руку. Соломон видел, как я юркнул в дверь напротив той, что вела в туалет. Я миновал кладовую и распахнул дверь, ведущую во двор. Как только туман коснулся моего лица и заполнил легкие, я почувствовал облегчение. Мне захотелось бежать оттуда без оглядки. Хотя я и не был голоден, я прошагал целую милю до закусочной на Восьмой улице и выпил там пару кружек кофе, чтобы выждать время.
Я знал - она может снова наведаться в отель, после того как обнаружит, что упустила меня. Очевидно, эта женщина была не в себе, хотя, возможно, она просто перепила, но это не имело для меня никакого значения - я не хотел ее больше видеть.
К себе в отель я вернулся часа в два ночи.
В комнате все еще чувствовалось присутствие нежданной гостьи, этот запах старения, комната уже не принадлежала мне. Впервые наше целомудренное уединение было нарушено. Мне казалось, что все потаенные секреты моего убежища в одночасье были раскрыты. Я распахнул оба окна и стал наблюдать, как туман ползал в комнату печальными и медлительными клубами. Когда стало нестерпимо холодно, я закрыл окна. Комната отсырела, и все мои бумаги и книги стали влажными, но аромат ее духов так и не выветрился - непостижимо. Вытащив из-под подушки берет Камиллы, я почувствовал, что и он пропитался этой вонью, а когда я попробовал прижаться к нему лицом, то мне показалось, будто я окунулся в черные волосы этой женщины. Я сел за печатную машинку и стал барабанить по клавишам, печатая все, что взбредет в голову. И в тот же миг я услышал шаги в коридоре - она возвращалась. Живо выключив свет, я замер в темноте. Но было уже поздно, психопатка видела свет под моей дверью. Она постучалась, я не отвечал. Она постучалась снова, но я не шелохнулся, лишь пыхтел сигаретой. Тогда она принялась колотить в дверь кулаками и закричала, что если я не открою, то она будет долбать дверь ногами хоть всю ночь. Она не блефовала, ее пинки в дверь подняли такой кошмарный шум по всему ветхому отелю, что я не выдержал и открыл.
- Дорогой! - воскликнула женщина, простирая ко мне руки.
- Господи, - зашипел я на нее, - вам не кажется, что это переходит все границы? Я уже сыт по горло! Вы что - не видите?
- Почему ты бросил меня, дорогой? Почему ты так поступил со мной?
- У меня была назначена другая встреча.
- Зачем ты врешь мне, дорогой?
- Да идите вы к черту!
Женщина прошла в комнату, остановилась возле стола и выдернула лист из печатной машинки. На нем была напечатана полнейшая чушь - несколько несвязанных, случайных фраз, мое имя, отпечатанное большое количество раз и обрывки каких-то стихотворений. Но на этот раз лицо моей мучительницы озарила улыбка.
- Великолепно! - воскликнула она. - Ты - гений! Мой возлюбленный - гений!
- Я крайне занят, - залепетал я, - будьте так добры, уходите.
Она пропустила мои слова мимо ушей, села на кровать, расстегнула жакет и, покачивая ногой, объявила:
- Я люблю тебя. Ты мой малыш и будешь моим любовником.
- Как-нибудь в другой раз. Не сегодня. Я смертельно устал.
Приторный запах возвращался.
- Я не шучу, - заговорил я напористей. - Вам лучше уйти. Мне бы не хотелось применять силу.
- Я очень одинока, - проронила она.
Это прозвучало так неожиданно и так искренне, будто в ней что-то сломалось, прорвалось и хлынуло наружу вместе с этими словами. Мне стало стыдно за свою грубость.
- Ну ладно, - сказал я, - давайте просто посидим и поговорим немного.
Я взял стул, повернул спинкой вперед и оседлал. Я сидел, прислонившись подбородком к спинке стула, и смотрел на странную женщину, что расположилась на моей кровати.
Она была не настолько пьяна, как я думал.
С ней действительно что-то происходило, и виной тому был не алкоголь. Мне захотелось узнать, в чем истинная причина.
Ее рассказ отдавал безумием. Она назвала свое имя - Вера. Работала Вера экономкой у богатой еврейской семьи в Лонг-Бич. Но служба утомила ее. В Калифорнию она приехала из Пенсильвании, скрывшись на другом конце страны от своего мужа, который изменял ей. В этот злополучный день она приехала в Лос-Анджелес и увидела меня в ресторане на углу Оливковой и Второй. Она пошла за мной, потому что мои глаза "пронзили ее душу". Кстати, я не видел ее в ресторане. Я был уверен, что никогда не встречал эту женщину раньше. Проследив, где я живу, она отправилась в бар Соломона и стала пить. До вечера она пила, но это привело лишь к тому, что она совсем потеряла голову и ворвалась ко мне в комнату.
- Я знаю, что противна тебе, но ты должен попытаться забыть мое уродливое тело, потому что у меня доброе сердце. Знаешь, какая я хорошая. Я достойна большего, чем твое презрение.
Я лишился дара речи.
- Забудь о моем теле! - воскликнула она, простирая ко мне руки, и слезы хлынули по ее щекам. - Думай о моей душе! Она так прекрасна! И все, что есть в ней, будет твоим!
Вера закатилась в истерике, уткнувшись лицом в подушку, она ворошила свои темные волосы. Я был в растерянности, я никак не мог сообразить, о чем она толкует; ах, уважаемая леди, не надо так плакать, вы не должны плакать, я взял ее горячую руку и попытался объяснить ей, что все эти разговоры - пустая трата времени; весь ее разговор - жалкая глупость, это просто самоистязание какое-то, все ее слова - ворох бессмыслицы, и я силился донести до нее все это, размашисто жестикулируя и срываясь на умоляющий тон.
- Потому что вы очаровательная женщина! - горячился я. - И тело ваше прекрасно, а все эти разговоры есть не что иное, как навязчивая идея, детская фобия, похмельная хандра. И вам нечего терзаться и плакать, потому что все это пройдет. Я уверен, что вы справитесь с этим.
Но, похоже, я был слишком напорист и лишь усугубил ее страдания. Видать, она настолько глубоко погрузилась в сотворенный собственным сознанием ад, что один лишь звук моего голоса ввел ее в еще больший ужас перед зияющей бездной. Тогда, чтобы отвлечь ее от самой себя, я попробовал рассмешить ее рассказом о своем собственном помешательстве.
- Смотрите, леди, вот - Артуро Бандини, и он тоже многолик!
Я вытянул из-под подушки берет Камиллы с маленьким помпоном на макушке.
- Посмотрите на это, леди! Я тоже одержим. Знаете, что я делаю с этим? Я беру этот черный берет с собой в постель, я прижимаю его к себе и говорю: "О, как я люблю тебя! Люблю, моя прекрасная принцесса!"
Затем я выложил все начистоту; ох, леди, я далеко не ангел, и моя душа имеет темные закоулки и крутые перегибы, так что не считайте себя одинокой, потому что у вас приличная компания; с вами Артуро Бандини, у него есть что рассказать вам. Послушайте-ка вот это… Знаете, что произошло со мной однажды вечером? Артуро готов признаться во всем. Знаете, какие ужасные вещи я творил? Однажды вечером мимо меня прошла женщина, нет, она проплыла на волнах божественного аромата, потому что она была неземной красоты. И я был не в силах сдержать себя… я не знал и никогда не узнаю, кто была эта женщина в лисьем манто и в элегантной шляпке… я просто повлекся за ней, ведь она была прекрасней любой мечты, я проследил, как она вошла в ресторан "Дары моря от Бернштейна", приник к окну и сквозь огромные аквариумы с плавающими в них лягушками и форелью наблюдал, как она ест в одиночестве; а когда она закончила и ушла, знаете, что я сделал, леди? Прекратите плакать, ведь вы еще пока, считай, ничего не слышали, потому что на самом деле я ужасен и омерзителен, мое сердце переполнено черными чернилами; я - Артуро Бандини - вошел прямо в ресторан Бернштейна и сел за тот столик и на тот же самый стул, на котором только что сидела она, и, содрогаясь от радости, стал ощупывать салфетки, которыми она пользовалась, в пепельнице я обнаружил окурок с ободком губной помады, и знаете, что было дальше, леди? Вы, со своими мелкими, смехотворными проблемами, знаете, что я съел этот окурок? Да, я положил его в рот и стал жевать табак, бумагу, пепел - все! И проглотил, и вкус его показался мне восхитительным, потому что его курила такая восхитительная женщина. Возле тарелки лежала ложка, и я украл ее, я положил в карман и унес, а потом доставал и облизывал, потому что ею ела богиня. Так что не плачьте, леди. Поберегите ваши слезы для Артуро Бандини, потому что, если у кого и есть настоящие проблемы, так это у него. Я не хочу даже и начинать, но я мог бы рассказать вам о другой ночи, которую я провел на пляже с краснокожей обнаженной принцессой, ее поцелуи, как цветы смерти, распускающиеся в саду моей страсти.
Но Вера не слушала меня, скатившись с кровати, она рухнула предо мной на колени и стала умолять меня, чтобы я сказал ей, что она мне не противна.
- Скажи мне! - рыдала она. - Скажи, что я красива, как и другие женщины.
- Конечно, вы красивы! Вы действительно прекрасная женщина!
Я хотел поднять ее, но она прилипла к моим ногам насмерть, и мне не оставалось ничего, кроме как просто утешать ее. Правда, она была так глубоко погружена в свою бездну, а я так неуклюж и некомпетентен, что ничего у меня не получалось, но я не оставлял надежды.
А Вера снова заговорила о своих ранах, страшных муках, они разрушили ее жизнь, они убивали любовь еще в зачатке, они толкнули ее мужа в объятия другой женщины, но для меня все ее признания оставались надуманными и невразумительными, потому что Вера была довольно симпатичная женщина, своеобразная, конечно, но не уродливая и не безобразная. И, на мой взгляд, многие мужчины обращали на нее внимание и могли полюбить ее.
Пошатываясь, Вера поднялась на ноги, растрепанные волосы закрывали лицо, локоны липли к мокрым от слез щекам, глаза покраснели и опухли, в общем, выглядела она как пропитанный горечью маньяк.
- Я докажу тебе! - выкрикнула она. - Я докажу, что ты лжешь! Лжец!
Вера рванула застежки на юбке, и она скользнула вниз, сложившись аккуратным гнездышком у самых щиколоток. Перешагнув через юбку, Вера вышла на середину комнаты. Она была очень соблазнительна в белой комбинации, я так и сказал ей:
- Но вы и вправду красивы! Я готов повторить это!
Продолжая рыдать, она старалась расстегнуть блузку. Я сказал ей, что нет необходимости больше ничего снимать, что она развеяла все мои сомнения, и не следует ей терзать себя дальше.
- Нет, - твердила она, - я докажу тебе!
Но она никак не могла справиться с застежками на спине и, повернувшись ко мне, попросила помочь ей.
- Да забудьте вы об этом, к чертовой матери - отмахнулся я. - Все, вы убедили меня. Не надо тут стриптиз устраивать!
Она отчаянно взвыла, ухватилась за блузку обеими руками и одним движением сорвала ее.
Когда же она начала снимать комбинацию, я отвернулся и отошел к окну. Я понял, что Вера собирается показать мне что-то отвратительное. И она засмеялась, она визжала и тыкала пальцем мне в лицо, да, в мою озадаченную физиономию.
- Ага! Струсил! Вот так-то вот! Вот то-то же!
Я понял, что должен пройти через это и повернулся. На ней оставались лишь туфли и чулки. И я увидел предмет ее терзаний - ее боль. Это было родимое пятно или что-то в этом роде, прямо на бедре. На этом месте не было плоти, словно бы она выгорела, ссохлась, сморщилась и отмерла. Я подтянул отвисшую челюсть и проговорил:
- Вот это? И это все? Да это же безделица, сущий пустяк…
Но слова как-то ускользали от меня, и я должен был выталкивать их с бешенной скоростью, иначе бы они вовсе не звучали.
- Нелепица какая-то, - тараторил я. - Если честно, я и заметил-то еле-еле. Вы красивая! Вы восхитительная!
Все еще не веря моим словам, она с любопытством осмотрела себя и затем снова перевела взгляд на меня. Я старался смотреть ей прямо в лицо, вдыхал сладковатый, насыщенный запах чужого присутствия и, чувствуя приливы тошноты, снова заговорил о том, насколько она неотразима, что мир просто меркнет перед ее красотой, созерцание которой сравнимо с редкими мгновениями наслаждения при виде юной девушки, невинного ребенка…
Вера залилась краской смущения, подхватила свою комбинацию и надела ее через голову, испустив при этом стон какого-то странного удовлетворения.
В мгновение ока она преобразилась, превратившись в совершенно счастливое и кроткое существо. Я рассмеялся, теперь слова вылетали из меня сами собой, я нес ей о ее привлекательной кротости и дальше в том же духе. Но я чувствовал, что внутри меня что-то творится, давай быстрее, Артуро, говорил я себе, заканчивай, потому что, похоже, тебе срочно нужно выйти. Я закруглился и сообщил ей, что должен отлучиться на минутку в холл, а она может пока спокойно одеться. Она прикрылась и проводила меня взглядом глаз, плавающих в океане восхищения. Я выскочил из комнаты, добежал до пожарной лестницы и дал волю чувствам. Я рыдал и не в силах был остановиться, потому что Бог оказался грязным пройдохой, презренным вонючкой, сотворив с этой женщиной такую подлость. Спустись со своих небес, Боже, иди сюда к нам вниз, и я ткну тебя рожей в этот город Лос-Анджелес, ты, жалкий шутник, нет тебе прощения. Если бы не ты, эта женщина не была бы так уродлива, и мир тоже, если бы не ты, то я бы поимел Камиллу Лопес там, на пляже, но нет! Это все твои штучки-дрючки: смотри, что ты сделал с этой женщиной, посмотри, во что превратил любовь Артуро Бандини к Камиле Лопес. И тут моя личная трагедия заслонила горе несчастной женщины, и я забыл про нее.
Когда я наконец вернулся в свою комнату, Вера была уже одета и причесывалась у зеркала. Порванная блузка торчала из кармана ее жакета. Выглядела она очень изнуренной, но все еще светилась счастьем. Я сказал, что провожу ее до депо и посажу на поезд до Лонг-Бич. Но она отказалась и написала свой адрес на клочке бумаги.
- Однажды ты приедешь в Лонг-Бич, - сказала она. - Мне придется ждать долго, но ты приедешь.
Мы попрощались, она протянула мне руку, такую теплую, живую.
- До свидания, береги себя.
- До свидания, Вера.