Мистер Пайк отвернулся и заметно помрачнел. Потом, точно придя к какому-то решению, он взглянул на меня, качнувшись вместе с кораблем.
- Противно эт'все, понимаете? Видеть ее н'могу. Да чтоб ее разодрало!.. Прошу пардону.
- Думаю, вам…
- Вот их люблю. А они м'ня нет, п'тому что она… она им г'рит…
Внезапно я потерял голову. В глазах потемнело. Вскоре зрение вернулось, но все вокруг стало красным - на самом деле красным. Я заорал на Пайка, вывалил на него все оскорбления, все бранные слова, которые знал, причем стоило мне их выпалить, как они тут же вылетали из головы. Наконец я выдохся и ослаб так, что едва справлялся с качкой, хотя и сидел на скамейке. Пайк же, опираясь о стол, лишь визгливо подхихикивал. Не отрывая от столешницы правого локтя, он ткнул в меня пальцем. Рука затряслась, словно сжимала тяжелый пистолет. От качки и пьянства, не говоря уже о дурацком хихиканье, палец гулял туда-сюда, как сломанная фок-мачта. Я перевел дыхание. Будучи далек от раскаяния и считая, что Пайк все это вполне заслужил, я добавил:
- В общем, неприятный вы человечишка.
Визгливый смешок все не смолкал.
- Во-во, и она так г'рит!
Он продолжал смеяться. Неслышно возник Бейтс с кружкой пива для меня в одной руке и салфеткой в другой. Широко расставляя ноги, он двинулся к нам, поскользнулся в луже, ловко выпрямился и, балансируя кружкой, почти пробежал до конца салона по накренившейся палубе. Я взял пиво, выпил его и потребовал бы следующее, но предусмотрительный Бейтс исчез так же внезапно, как и появился. Пайк заливался хохотом.
- Бейтс! Бейтс!
И вдруг, словно по мановению руки, ничтожный глупец упал щекой на столешницу и заснул! Его стакан покатился по полу к стене и, побренчав там немного, поехал обратно. Я попытался задержать его ногой, но не сумел. Стакан врезался в противоположную стену и разлетелся на кусочки. Дверь отворилась. Вошли Боулс и Олдмедоу, впустив ветер и сырость; в дверной порог ударила волна. Бейтс, словно провидец, явился с двумя кружками пива в одной руке и третьей кружкой - в другой. Он притормозил у стола, покачиваясь и взмахивая руками, словно собирался показать какой-то фокус. В общем-то фокус и был, потому что он умудрился снабдить нас всех выпивкой, не разбив кружек и не сломав шею. Пайк сполз на Олдмедоу.
- Он что, мертв?
- Скорее, мертвецки пьян.
Олдмедоу отпихнул Пайка на фут или около того, но тот сразу же съехал обратно.
- Если честно, хотел бы я быть на его месте, Тальбот.
- Ну уж нет! У нас и так полно неприятностей. Даже Камбершам, и тот свалился. Теперь нам надо беречь и всячески поддерживать друг друга.
В ответ Олдмедоу угостил Пайка немилосердным тычком. Локоть бедняги соскочил со стола, что, однако, удержало его на месте.
Боулс поглядел на меня поверх кружки.
- Если верить миссис Преттимен, мистеру Преттимену совсем худо. Состояние ужасное, долго он не протянет - даже кричать перестал.
- Значит, уйдет с миром, мистер Боулс. Я рад за него.
- А вы видели миссис Преттимен, мистер Олдмедоу?
- Нет, Боулс. Я избегаю ее с тех пор, как она вырядилась в матросскую робу. Просто неприлично!
- Бейтс! Бейтс! Где вас черти носят? Унесите кружки!
- Тихо, тихо, Тальбот! Я свою еще не допил. Боже мой, точно мне Саммерса мало!
Обычно Олдмедоу был настолько сдержан, что я легко простил ему раздражение.
- Чарльза? А что он натворил?
- Забрал моих подчиненных с концами, только и всего. Я сказал, что не вижу необходимости трогать моих людей, когда кругом полно переселенцев. Почему бы этим бездельникам не попотеть как следует? Только он слушать не стал, ответил: "Ваши моложе, сильней и привычней к приказам. Сами ведь жаловались, что не знаете, чем их занять, чтобы удержать от безобразий. Уверяю вас: несколько часов у помпы ежедневно сделают их милыми и послушными, как ягнята".
- На том и порешили?
- Не знаете вы меня, Тальбот! Не хватало только, чтобы каждый флотский командовал моими ребятами! Я сказал, что он у меня еще попрыгает: я потребую у капитана записать протест в судовой журнал.
- Да это ведь ужасное пятно на карьере морского офицера! Вы ему жизнь поломаете!
- Знаю! Впрочем, я на это не пошел, потому что он ледяным тоном добавил: "Если ваши люди не станут откачивать воду, о ваших протестах никто никогда не узнает". Вот так обстоят наши дела.
Боулс ухмыльнулся.
- Говорят, что трудности объединяют людей. Пока ничего похожего не видно.
- Мы с вами - гражданские лица. К чему морякам с нами нянчиться? Мы не члены экипажа, это не торговое, а военное судно, и они толком не разберут, как к нам относиться. Подчиненные Олдмедоу - тоже не моряки. Виллис говорил, что… Кстати, доложусь, что с недавних пор я больше не гражданский. Лорда Тальбота произвели в гардемарины.
- Вы, видимо, шутите, сэр!
- Господи, Боулс, мне давно не до шуток! Колли, Виллер, теперь вот Преттимен… Ладно, по сути вопроса: я на самом деле исполняю обязанности гардемарина при старшем офицере во время ночной вахты. Это та, что начинается в…
Неожиданно Боулс, обычно такой сдержанный и невозмутимый, прикрикнул на меня:
- Да знаем мы, сэр, что такое ночная вахта! Мало того, что солдат превращают в матросов, так теперь еще и пассажиры управляют судном!
- В конце концов, Боулс, Тальбот не причинит нам больше вреда, чем этот новый офицер, как его там - Бене. Тот самый, что оторвал кусок от днища и, судя по всему, вот-вот устроит пожар! А теперь ему захотелось без всяких инструментов узнать, где мы находимся. Я вам вот что скажу: надо доложить обо всем, что здесь творится, прямо в Палату! Что за мерзкое судно! Там, на шканцах, несет вахту Смайлс, который на самом деле ничего не делает, только ухмыляется дикому ветру, как лучшему другу; а тут, у двери, под дождем и по колено в воде, торчит Брокльбанк и пускает газы…
- Вот-вот-вот! Я и сам удивлялся! Он каждое утро там проводит - и в дождь, и в зной, и в холод…
- Все очень просто. Женщины не пускают его в каюту, пока он не расстреляет все свои боеприпасы! Утренний салют!
Последняя фраза заставила всех нас совершенно по-идиотски расхохотаться.
- Мне послышалось, кто-то упомянул мое имя?
Это оказался сам Брокльбанк. Палуба качнулась, он повис на дверной ручке и чуть не упал - сказывался преклонный возраст. Мы с Олдмедоу доволокли его до стола, а Боулс захлопнул дверь, преградив путь воде. Как ни странно, Брокльбанк очухался быстрее всех нас.
- Не могу больше, господа, честно вам скажу. Промок и до пояса, и выше, волны исхлестали, чуть не смыли в море, а эта старая накидка, что служит мне верой и правдой, изнутри отсырела не меньше, чем снаружи…
- Так оставались бы в каюте, мистер Брокльбанк, лежали бы на койке…
- Не могу без общества.
- Бог мой, сэр, всякий будет рад оказаться в компании мистера Брокльбанка…
- Нет, мистер Тальбот, увы. Она, конечно, старается приободрить меня, но на деле уже глядит на меня вдовьим взором.
- Будет вам, сэр! Я часто встречаю миссис Брокльбанк на палубе - она всегда улыбается, всегда весела!
- Так и я о том же, мистер Тальбот, хотя вы немного преувеличиваете. Она весела с вами, но не со мной. Я не люблю вдов и всегда, что естественно, старался их избегать. Но наедине со мной, в каюте, Селия улыбается с таким мрачным торжеством, с каким вдова размышляет, что дело сделано, по счетам заплачено и, - здесь его голос гневно возвысился, - и она тут больше ни при чем.
- Мистер Брокльбанк!
- Хотите сказать, что такое поведение не подобает джентльмену, мистер Тальбот? Хорошо, больше я об этом ничего не скажу. Но и вернуться туда не смогу, несмотря на то, что выполнил все условия Селии. Ах, Бейтс! Старина Бейтс! Надеюсь, вы плеснули туда бренди?
Бейтс поставил кружку на стол и выразительно поглядел на мистера Брокльбанка.
- Совсем каплю, сэр, только для запаха.
- Бейтс, негодник, так вы таскаете ему бренди из кают-компании, а я тут…
- Это из моих запасов, мистер Тальбот, сэр!
- Я бы разделил с вами кружку, Тальбот, но вот беда - до ужаса боюсь всякой заразы.
- Это мне надо опасаться, как бы заразу не подхватить, черт бы вас побрал!
Внезапно, резко и неожиданно, от нас уехал стол. Я хотел задержать его, но обнаружил, что вцепился в Боулса. Он стряхнул мою руку, и тут стол встал на дыбы и врезался в него. Боулс произнес слова, которых я никак не ожидал от столь почтенного человека.
- А еда! - продолжал мистер Брокльбанк, следуя каким-то своим мыслям. - Еда просто ужасна. Буквально на днях я попытался укусить, или, лучше сказать, взломать, как грабитель, кусок холодной свинины… И что случилось?
Отвратительный старик пошарил в многочисленных складках своего обвисшего одеяния и выудил из какого-то тайника почерневший зуб.
- Нет, это уже переходит всякие границы!
Я вскочил на ноги и рванулся к двери, где меня встретила россыпь брызг у порога, который не давал морской воде проникать в салон. За дверью обнаружился Бене. Как и все окружающие, он держался за поручень, шедший между каютами, - правда, только двумя пальцами. Глядя на дверь каюты Преттимена, Бене шевелил губами. По-видимому, пресловутые муки творчества! Я почувствовал, что зверею - до сих пор не знаю почему.
- Мистер Бене!
Он досадливо перевел на меня взгляд.
- Мистер Бене, я намерен получить от вас кое-какие ответы!
Бене растерянно нахмурился.
- Разве я принял ваши извинения?
- Извиняться должны вы! Ваши отношения с некой дамой вынудили другую даму… что, в свою очередь, заставило меня… мое суждение о ней… честь вашего имени…
- А что вы имеете против моего имени, сэр? Это что - насмешка?
- Честь вашего имени…
- Повторяю: я горжусь своим именем, мистер Тальбот. Мой отец сохранил его, как печальное напоминание о горькой судьбе нашего…
- Вы сбиваете меня с толку! Мне нет дела до вашего имени, судя по всему, французского. Я хочу получить простой ответ на простой вопрос. Чему она была свидетелем? Какой порочной связи?
- Мистер Тальбот, после наших недавних разногласий, знаете ли…
- Я хочу наконец уяснить для себя характер отношений между вами и известной вам дамой!
- Вы, вероятно, имеете в виду мисс Чамли. О Господи! Сказал же я вам, что она оберегала наше уединение… Cave… или, если вам незнакома латынь…
- Знакома, уверяю вас!
- Вы покраснели, прямо как несчастный Преттимен.
Я с трудом подавлял растущую ярость.
- Меня больше интересуете вы и некая дама в возрасте!
- Так, значит, вы меня раскрыли! Она, о, она…
Мистер Бене, что было для него нехарактерно, утратил дар речи. Неожиданно он закрыл глаза и продекламировал:
- Ты дамский сбросила наряд
И кудри вольно распустила,
Ах, образ твой ласкает взгляд…
- Значит, вы все-таки имели с ней порочную связь! И мисс Чамли об этом известно! Она все знала!
- Какую связь?
- С леди Сомерсет!
- Пониманием душа возвысится. Каким бы глубоким ни было преклонение перед дамой…
И тут я сорвался. К счастью, при таком ветре, меня не слышал никто, кроме Бене.
- Вы обладали ею? Мисс Чамли видела?
На лице Бене проступило жалостливое понимание.
- Я мог бы обидеться на ваши слова, мистер Тальбот, обидеться и за нее, и за себя. Наверное, вы просто не можете подняться выше каких-то плебейских отношений.
- Кто бы говорил о плебейских отношениях!
- Вы охвачены страстью и вряд ли отвечаете за свои слова. Я опустился перед леди на колени. Она протянула мне правую руку. Я сжал ее в своей, дабы запечатлеть поцелуй. Внезапно - и я уповаю на то, что вы поймете, какое безмерное целомудрие было заключено в этом жесте - я вспомнил, как во младенчестве моя дорогая маменька приходила ко мне в детскую пожелать спокойной ночи. Захваченный порывом чувств, я повернул эту белую руку, впился в ладонь губами, а затем осторожно зажал тонкие пальцы.
- А дальше? Дальше?! Вы молчите, сэр! Это что - все? Это все, мистер Бене?
- Как же вы нелюбезны, мистер Тальбот! Уже второй раз вы глумитесь, пытаясь задеть честь моего имени.
- Простой ответ на простой вопрос, прошу вас!
- Да, это все. Хотя для человека тонко чувствующего…
- Тогда объясните, почему она сбросила одежду. Объясните!
- Леди Сомерсет ничего не сбрасывала!
- "Ты дамский сбросила наряд"!
Всплеск очередной волны покрыл нас водопадом брызг. Бене утер лицо.
- Теперь я все понял. Ваша собственная грубость и приземленность обманула вас. Дама и впрямь сняла "дамский наряд":
- Ты дамский сбросила наряд
И кудри вольно распустила,
Ах, образ твой ласкает взгляд,
И все, что вижу, сердцу мило!
Пусть ты другому отдана -
Мы под одними парусами
Летим, Летиция…
- Мисс Грэнхем! Миссис Преттимен!
- Кто же еще? Конечно, над некоторыми строчками еще работать и работать.
- Вы пишете стихи миссис Преттимен!
- В силах ли кто представить себе более достойную даму? Такой женщины можно ждать долгие годы!
- Вам хочется целовать ей руки, сэр, - что ж, думаю, она не откажет. В конце концов, не отказывала же она раньше - своему нынешнему супругу, мистеру Преттимену, - но при чем тут стихи? Преттимен лежит на койке в каюте и не может встать. Не сомневаюсь: если вы постучите и попросите разрешения, вы сможете лобызать ей руку с той и другой стороны чуть ли не целую вахту, согласно песочным часам!
- Вы невыносимы!
По-моему, я зарычал.
- Возможно, сэр. Зато я не распускаю слюни по всем морям, целуя руки женщинам, годящимся мне в матери!
Похоже, удар попал в точку. Бене с трудом оторвался от переборки и выпрямился.
- Да уж, мистер Тальбот, вы, по-видимому, предпочитаете школьниц!
- Множественное число тут ни при чем! Для меня существует только одна женщина!
- Вы не умеете любить, мистер Тальбот. Это ваша главная беда.
- Я не умею любить?! Ха-ха! - вот что я отвечаю вам! Слышите, сэр?!
- Вы не в себе. Договорим, когда протрезвеете. Всего вам хорошего.
Подгоняемый качкой, он почти скатился по лестнице, ведущей в кают-компанию, миновав по дороге мистера Смайлса.
Я по-ребячески заорал ему вслед:
- Слыхали, мистер Смайлс? А мы, оказывается, мамочек любим!
Мистер Смайлс проследовал мимо меня, словно глухой, не ответив и даже не взглянув в мою сторону - точно призрак, спешащий на встречу с кем-то еще.
Я пошел к себе в каюту. Время, само время тянулось нестерпимо. Я влез в плащ и вышел постоять на палубе. Меня тут же швырнуло волной на цепи, и я бы остался висеть там, но, собравшись с силами, все-таки поднялся на ноги. Происшествие остудило мой гнев. Я застыл, глядя на представление, которое давал океан. Гребни волн вздымались выше головы. Иногда мы ныряли в них боком, так что шкафут заливало водой, иногда отклонялись так, что можно было разглядеть водоворот, в котором, окруженная пеной и стеной зеленой воды, висела во тьме одинокая птица. Горизонтально несущийся дождь и брызги заслоняли птицу, и вода хлестала со шканцев, как из водосточного желоба.
Все это отрезвило и утихомирило меня. Тросы, скрепляющие судно, напомнили о том, где мы, и что творится вокруг. Я проклял себя за неожиданный взрыв, за то, что позволил выплеснуть злобу. Сам от себя такого не ожидал. По возвращении в каюту мне наконец-то удалось заснуть.
(14)
От сна об обрывах и склонах меня пробудил страшнейший толчок. Я очутился на полу около койки, с которой только что упал, или, точнее, был сброшен. Как только я попробовал встать, на меня опрокинулся парусиновый стул, и мы вместе поехали по палубе, пока не врезались в переборку под откидным столиком. Я кое-как поднялся на ноги, и угол, под которым висел на стене фонарь, полный масла, на пару секунд поверг меня в такой ужас, что я застыл на месте. Угол свидетельствовал о том, что мы съезжаем задом наперед - задним ходом! - прямо в море, и вот-вот утонем. Я не удержался на ногах и повис, цепляясь за койку; дурацкий фонарь торчал надо мной, опровергая все законы Природы, о которой так любит писать мистер Бене. С той минуты я перестал до конца понимать, что и как делаю. Сперва показалось, что корабль уже ушел под воду, и очень скоро из всех отверстий хлынет вода. С этой мыслью мешалась другая: сейчас время ночной вахты, я опоздал, оставил Чарльза без помощника! Когда я немножко пришел в себя, лучше мне не стало, так как было ясно - что-то случилось. Кругом стоял шум. Тонко визжали дочурки Пайка, им вторила какая-то дама - не иначе как Селия Брокльбанк. Перекрикивались мужчины. Вопли смешивались с другими звуками: гудели и хлопали паруса, грохотали блоки, где-то звенело и билось стекло. Я вынырнул в коридор и повис, ухватившись двумя руками за поручень - на самом деле повис, так как корабль, казалось, стоял на голове. Стоило отцепить от поручня руку, как резкий рывок оторвал другую. Я кувырком полетел по коридору и с глухим стуком врезался в переборку, да так, что голова закружилась. На некоторое время я застрял там, словно пришпиленный, наблюдая, как Олдмедоу безуспешно пытается вырваться из пассажирского салона. Давление чуть-чуть ослабло, и я воспользовался передышкой, чтобы выползти на шкафут и добраться до моего излюбленного укрытия - вантов по левому борту, точно там было спокойнее. Увы, привычное место было не узнать! Рядом кто-то чертыхался, я даже не видел кто. Наконец глаза мои привыкли к темноте. Мерцали поднятые паруса. Это был все тот же потусторонний штормовой свет, который почти не освещал корабль, зато озарял огромные, словно облачные, стены, которые окружали нас со всех сторон и вздымались так высоко, что закрывали звезды, превращая их в расплывчатые пятна. Мерцающие паруса обвисли. Водный мир под ними выглядел сплошной неразберихой огромных волн: спереди, сзади - будто черные горы. На моих глазах одна из этих гор - за кормой - изменила форму, расплылась и словно бы исчезла. Я пишу "словно бы", так как не заметил, куда она делась! Едва она пропала, я почувствовал растущее давление и повис - на этот раз на вантах. Шкафут уплыл из-под ног, накрытый очередной волной, которая выросла со стороны носа и обрушилась на нас. С оглушительным хлопком наполнились ветром топсели, за ними - остальные паруса. Грохот стоял, как во время канонады. Нас вознесло на вершину мира. Я перебежал к трапу и уцепился за поручень. Корабль встал на дыбы. Я вскарабкался по лестнице, высунул голову чуть выше уровня палубы - и никого не увидел!
Можно ли считать, что тогда и настал самый страшный миг в моей жизни? Нет - потом бывали и похуже. Но этот - так сказать, первая ласточка - был усилен моим ужасом. Я глазам не верил: обезлюдевшие шканцы и - о Господи! - штурвал! Я одолел трап, который к тому времени почему-то стал горизонтальным, рывком выволок себя - наверх? вбок? - и бросился к рулевому колесу.
- Эдмунд! Слава Богу! Помогайте!
Скорей, скорей! Я о кого-то споткнулся - то ли мертвый, то ли без сознания. Чарльз всем телом повис на штурвале с правой стороны.