Слушая Рахманинова (записки неопытного педагога)
Дождь в январе
- Алло, здравствуйте.
- Здравствуйте (кто же это? Не узнаю голос…).
- А я вот плачу…
В длинную цепочку, четко друг за другом выстраиваются их лица. Возникают по одному. Или внезапно, в каком‑то хаосе чувств, смешиваются вместе: реплики, поступки и глаза. Их глаза… Сердце ноет щемяще–тоскливо.
Когда несколько лет назад я стояла на своей первой торжественной линейке (уже в качестве преподавателя), вглядываясь в лица своих первых студентов и получая первый букет цветов, могла ли я предположить, как тяжело мне будет расставаться с этими смешными уже не детьми, но еще не взрослыми - моими учениками.
Могла ли я подумать…
Затихают голоса. В тишине только клацает автоматическая ручка и шуршит бумага.
Гармония. А перед тобой 20 тайников, 20 нераскрывшихся душ, очень разных, со своим особым, а иногда странным миром. Вот они - все здесь. Приглядишься повнимательнее - будто и нет никого. Каждый в себе копошится, и мерцает табличка на лбу: "Не подходи - убьет". И чем можно заинтересовать это поколение?
Я преподаватель. "Творю" из вчерашних школьников профессионалов, мастеров своего дела. Учитель - тоже я. Именно сейчас обучаю, как из корявых, необтесанных фраз создать шедевр. Мои ученики слушают, записывают, пробуют… Не у всех получается. Кто‑то старается, некоторым - лень. Поэтому приходится "подрабатывать" еще и воспитателем, взывая к голосу совести, частенько объясняя, что такое хорошо, а что - не очень. Из поселков и хуторков приехали мои великовозрастные "дети", путающие трамвай с троллейбусом, упорно говорящие "ложить" вместо "класть", только-только открывающие для себя мир. А я - сначала топором, потом рубанком - выстругивала из шершавых деревяшек удивительной красоты произведения искусств. Да, удавалось и плотником побывать, и Даже гончарных дел мастером: равномерно вертелся мой круг, то сбавляя, то ускоряя свой темп. Вот бесформенный кусок глины чуть сбрызнут водой - можно начинать лепить. Кажется, что мягкая масса без труда поддается рукам, но мгновение - и хрупкая конструкция сломана, превращена вновь в комок обычной глины.
"Бесформенное", "потерянное" поколение без принципов и мечты разглядывает меня исподтишка. 20 пар недоверчивых глаз, равнодушно–подозрительных. Недовольных, что надо заниматься, когда за окнами такое манящее осеннее солнце. День за днем, входя в аудиторию, я "приручала" своих подопечных, завоевывала доверие и уважение, делилась тем, что знала. Заинтересовывала непоказным, настоящим интересом к их жизни. Отдавала каждому кусок себя. А они забирали, рассказывая про свои мечты и совсем не детские проблемы.
Отчего в январе идет дождь в наших краях? Вместо снега.
На запотевшем окне длинные беспорядочные бороздки воды. Вместо ледяных узоров.
Выжатая, словно лимон, я - преподаватель, стеклянными глазами смотрю в стену. Не в силах пошевелить даже рукой от усталости. Какая же это гармония? Когда 20 "вампиров", подобно поролоновым губкам, впитывают все эмоции и силы. Еще чуть–чуть - и провалюсь в пустоту. Но завтра пустота эта наполнится свежими силами и еще чем‑то очень важным. Чтобы снова все отдать. Без остатка.
Это было воспитание не по Макаренко. Воспитание без системы унижения и подавления личности. Каждый день я смотрела, как заново перерождаются мои угловатые смешные подопечные. Как спадает с их глаз тонкая пелена, как стремятся они стать лучше. Заложенный в каждом из них стальной стержень становился все тверже. Это было воспитание, которое отбросило в сторону равнодушие и цинизм. Потому что глаза учеников, ищущие помощи или совета, потому что глаза, изначально с любопытством замирающие в ожидании новых открытий, - вдруг тухнут. Если видят, что преподавателю они не нужны, эти глаза.
Когда в январе зачастит дождь, все дороги тут же покрываются сплошной коркой наледи. Ступать надо аккуратно, шажок за шажком. Балансируя, словно идешь над пропастью. Одно неверное движение - и падаешь, больно ударяясь и разочаровываясь. Сколько же разочарований на этом пути! Когда опускаются руки и кажется, что никому ничего не нужно. А ты поднимаешься. Снова. Отряхиваешь ледяные крошки и принимаешься за свою работу. Не требуя ничего взамен.
Преподаватель всегда отдает. Это его главная задача. Он не самоутверждается за счет студентов. Не лечит свои комплексы, уродуя тех, кто от него морально зависит.
Если преподаватель заходит в аудиторию только для того, чтобы отработать зарплату, он закапывает в землю и талант учеников, и огонь их душевный, и рвение учиться, и желание мечтать.
"Я - преподаватель", - с гордостью отвечаю на вопрос о своей работе. Я горжусь тем, что в комке глины отыскиваю тот самый стальной стержень, не гну его и не ломаю, а закаляю в огне. Этот стержень в каждом из моих учеников, он никогда не проржавеет, не даст трещины. Потому что вместе со сталью там переплавлен кусок моей души. В каждом из них.
- Алло, алло… Как же так, зачем Вы ушли? - Это в трубке не утихает шелест январского дождя вперемешку с горечью и болью. Как же так… Плачет январский дождь.
А может быть, и не только он.
Укрощение строптивых
1–го сентября занятий не было. 2–го тоже. А 3–го и 4–го студентов вывозили на море. Так сказать, для скрепления дружеских уз. Или пут.
"Растыркав" "детей" по автобусам, начальство (ректор, проректор и т. п.) погрузилось в машины, и колонна тронулась в путь.
Куратор первого курса Ольга Ермолаевна, дав задание написать сочинение о поездке, с наслаждением вытянулась в своем индивидуальном кресле и, вслушиваясь в дикое гиканье за спиной, сказала: "С Богом!". Автобус двинулся в сторону Черного моря.
Целых два дня на море. Неплохое начало трудовой деятельности. В недалеком прошлом остались 5 лет студенческой жизни. Красный диплом специалиста Ольге Ермолаевне выдали в начале лета, а трудовую книжку она купила 1 сентября.
"Н–да, следовало бы остаться ещё подучиться", - размышляла Ольга Ермолаевна, прислушиваясь к усиливающимся воплям студентов. Кутерьма началась из‑за того, что в автобус к первокурсникам-журналистам подсадили бойких старшекурсников–юристов. Мальчики "выделывались" перед девочками, девочки показывали себя во всей красе… После зверских взглядов и язвительных замечаний преподавателя все на некоторое время затихали. Но когда двое особо дебоширистых студентов, облившись пива, захотели в туалет, не выдержал водитель. Он очень доброжелательно (сжав зубы) открыл дверь, подождал, пока студенты немного отойдут в лес, и… спокойно поехал дальше, игнорируя всевозможные возгласы.
То, что оно теплое, потрясающее и сказочное, было видно издалека. Море… Любовь всей жизни, без измен и уловок. Бросить, бросить все и скорее в воду! Но сначала куратору необходимо было распределить своих подопечных по домикам, решить все вопросы с выдачей матрасов, дежурством по столовой и другими, абсолютно не лирическими делами и проблемами. А уже после, спрятавшись подальше от общительных студентов, можно было спокойно поразмышлять о новом жизненном этапе, погрузившись в сказочную шелковую воду.
Идти преподавать в 22 года было и странно, и страшно, и интересно. Не хватало, конечно, жизненного опыта, так сказать, тяжелого груза испытаний, тягот, ну хоть какой‑нибудь ссылки. Было бы, что рассказать студентам…
Дни на море пролетели со скоростью света, оставив на память обгоревший нос и воспоминания о ночных приключениях. Когда пришлось спасать одних студентов от ломившихся к ним в домик горячих поклонников и разыскивать по горньм буеракам других своих загулявших под луной учениц.
В начале трудовой учебной недели Ольгу Ермолаевну постигло первое разочарование.
Переступив порог аудитории, она все поняла без слов. Домашнее задание сдали три человека.
"Можно, конечно, сделать вид, что ничего не случилось - и потом они будут всю дорогу вытирать об тебя ноги, - размышляла Ольга Ермолаевна, - другой вариант: наорать и грозным оскалом маньяка–убийцы напугать проходимцев. Или напишу докладную ректору, что тоже выглядит устрашающе…".
"Сейчас я вам устрою "Варфоломеевское" учебное утро", - кипел огонь негодования в душе преподавателя.
"Открыли тетради, записываем", - ледяным голосом отчеканила Ольга Ермолаевна. "Правила поведения студентов факультета журналистики: 1–е - если преподаватель дает задание, студент обязан (подчеркнули это слово) выполнить и сдать его в назначенный срок. 2–е - если по какой‑либо причине студент не смог выполнить задание, он обязан предупредить об этом преподавателя, выполнить задание и сдать его в другой раз. 3–е…". В абсолютнейшей тишине студенты с расширенными от удивления глазами записывали уже 10–е "правило", которое на ходу без малейшей запинки сочиняла разгневанная преподавательница.
"А теперь все вместе читаем то, что записали". И, слушая хоровое завывание студентов, она едва сдерживалась, чтобы не расхохотаться. А сбитые с толку и запуганные неожиданным "террором" студенты не понимали, что, собственно, происходит. Они готовы были уже хоть с Луны, хоть из‑под земли достать это треклятое задание.
На следующее занятие домашнюю работу сдали все. Даже те, кто отсутствовал в прошлый раз. И долго еще с особым трепетом приносили студенты свои работы Ольге Ермолаевне или робко оправдывались, краснея под пристальным взглядом куратора.
"Укрощение" строптивых студентов происходило в несколько этапов. Поняв, что у молодой преподавательницы на шее не посидишь, поблажек никаких не получишь, а разгильдяев она строго наказывает, студентам ничего не оставалось, как начать заниматься.
Время летело, как всегда, незаметно. Первые неудачи сменились успехами. Все чаще после занятий студенты подолгу задерживали своего куратора всевозможными вопросами и разговорами. О чем‑то жарко спорили в поисках истины. Казалось, что они никак не могут наговориться. У всех были друзья, родители… И одиночество.
В студенческой среде каждый хорохорился, пытался по–своему выделиться. Иногда это походило на целый спектакль. Но за всякой маской скрывался человек, который просто боялся боли и предательства. Читая работы студентов, Ольга Ермолаевна поражалась, насколько ранимы и одиноки были эти дети. Каждый со своей судьбой и каким‑то внутренним надломом. Оки писали о любви, дружбе, предательстве. А на самом деле они писали о себе. В каждой строчке искали себя. А впереди еще только вырисовывалась их длинная дорога к счастью. Долгая дорога…
Кэт, которая была царицей
Ну конечно, она была ею. Самой настоящей царицей. Екатериной или, может быть, прекрасной Нефертити. В прошлой жизни.
А в этой - ей пришлось стать обычной студенткой. Испытать все жизненные тяготы, связанные с вечной нехваткой денег и другими бытовыми безобразиями. Почувствовать несовершенство мира и ничтожество людей. Каждый день как‑то выживая, но все‑таки жить, а вечерами отплясывать на дискотеке. Она была одной из миллиона студентов, со своей особой царственной осанкой, гордой поступью и загадочной недосказанностью в глазах. Не мягкой кошечкой Кэтти, не своевольной дикой тигрицей. Эта девочка из забытого Богом поселка уже изначально, по внутреннему содержанию своему, была аристократкой, особой царских кровей. Никогда не задирала нос, не воротила его с презрительным кокетством - "фи–и-и". Всегда сдержанна и не по годам мудра. Редко кому удавалось увидеть её в слезах. И, конечно, как и все царицы, была она исключительно красивой.
Скажите, откуда вдруг в простой девчушке подобные целеустремленность и философия рассудка? Откуда взялись манеры, самообладание и гордость? В поселке такому вряд ли научат…
- Катя, 13–й столик еще ждет…
- Уже лечу! Не кафе, а цирковая арена… - бурча, записывает в блокнот новый заказ юная официантка. Да, Кэт, которая была царицей, с обязанностью утопать в шелках и уставать от тяжести бриллиантов, - вычищала теперь пепельницы и бегала с подносами, переполненными чашками с прогорклым кофе. Под вечер, валясь от усталости с ног, в мареве сонных закоулков, разглядывала она свою прошлую жизнь.
…С тонкого запястья цвета слоновой кости упал тяжелый золотой браслет. "Богиня солнца" взмахнула рукой, и все вышли из огромных покоев. Госпожа, которая боится своей тени… Затмевающая дивной красотой луну… Царица египетская готовилась к обряду. Осталось сделать последний шаг и погрузиться в сон. В вечный сон. Атласная кожа вздрогнула от прикосновения смертельного холода. Узкой блестящей ниточкой высвечивала в полумраке, скользила играючи по телу равнодушная змея.
Две капли яда - и сон превратится в вечность. Так покидают этот мир царицы. С гордо поднятой головой, с презрительной усмешкой на кровавых губах. Когда все кончено и не осталось ни краешка надежды, когда проиграна последняя решающая битва и пошатнувшийся трон с оглушительным треском распадается на уродливые глыбы. И, провожая в последний путь того, чьи надежды не сбылись, зная, что больше не увидишь огня страстных глаз, как хочется закричать от боли и тоски. Ах, если б быть простолюдинкой… Но гордая царица давит вой отчаяния внутри холеного тела. Внутри одинокой души.
Две капли яда - последний выход. Оставаться - нет смысла. Рабыней быть не приучена. Зная наперед горький зигзаг судьбы–насмешницы, солнцеподобная делает последний царский ход. В недосягаемости останутся её мечты, мысли и желания. Ни перед кем не склонив гордой головы, она уходит, оставив за собой последнее право решать. И решает…
Всего лишь две капли яда. Никто не увидит агонии. Никто не услышит последнего вздоха. Нетронутым останется цветущий сад её красоты. В закрытых глазах навсегда застынет прозрачный хрусталь слезы. С хрупкого запястья скатятся на пол грубые золотые браслеты. Дзын…
- Кэт, киса, тебе опять приснился страшный сон? Иди же скорей, выпей молока. Черная кошка с таинственным огнем в узких глазах спрыгнула с дивана и неторопливо подошла к фарфоровому блюдечку. В белоснежной жидкости не спеша разглядывала она свое отражение.
…Киса… фыр–фыр–фыр. Взяла и разбудила… что она понимает, эта хозяйка… Сидит опять, читает, к экзамену готовится, подумаешь… Такой сон не дала досмотреть… Интересно, а что ей снится по ночам? Наверное, как она сдает сессию… что же ещё? Что может присниться обычной студентке, одной из миллиона, которая никогда не была царицей…
Глиняная дружба
Я смотрю на них… Вот также мы бросались друг другу в объятья. И не было сильнее дружбы на свете. А теперь каждый сам по себе…
Милые наивные девчушки. Мушкетеры в юбках. Они горой друг за друга, всегда вместе. Великолепная пятерка - негласные лидеры группы. Я уже вижу, что ждет их впереди и как банально все закончится. Уже знаю.
Слишком индивидуальны, слишком умны, каждая. Пять личностей не уживутся вместе.
НАСТЯ - птица–любовь. Её внутренний мир переполнен красками и звуками, эмоции рвутся из души, выплескиваются через край. Она впитывает каждый лучик солнца, она проживает каждый день, чему‑то учась. А как красиво пишет…
Словно солнце заглядывает в аудиторию, когда веселой стайкой вбегают туда молодые студентки. Они искренни в своих проявлениях, ещё не умеют врать и таиться, отстаивая свои интересы. Пока что на первом плане для них только "МЫ".
НАТАША - в хрупком теле душа мудреца. Её талант - от Бога. Она умеет им пользоваться во имя добра, на благо. Трудоголик в квадрате. Если Наташа знает, что "надо сделать", - будет умирать, но сделает. Потрясающе порядочна, вот с кем можно идти и в разведку, и в горы. Куда угодно…
Женская дружба всегда вызывает скептическую улыбку. Женская дружба? А что это? Миф. НЛО, в который мало кто верит. А они, эти девочки, верили. Словно пытаясь доказать что‑то всему миру. Они по–настоящему радовались друг за друга и плакали от обид. Вместе. Писали письма, когда разъезжались по домам, и тосковали.
ИРИНА - разноцветная юла и вечный двигатель в одном флаконе. Когда захочет, её сочинения превращаются в шедевры. Но желание такое проявляет очень редко. Лентяйка–болтушка - хохотушка, вечновлюбленный двигатель.
Пусть вам повезет больше, чем нам. Пусть на вашем пути не возникнет призрак предательства и зависти. И то безмятежное время, проведенное, прожитое, выстраданное вместе, навсегда оставит глубокий след в душах. В цветных снах и воспоминаниях вы будете всегда вместе. Как на фотографиях, над которыми прольете немало слез.
О том, что все прошло, растаяло в дымке, оставив горький осадок и вопрос: "Почему?"
КАТЯ - немного загадочна, немного непонятна. Активная спортсменка и беззащитная душа. Растерянная. Или потерянная в этом мире. А может быть, на другой планете…
Женская дружба диктует свои жестокие правила. Женская дружба - гладкое море… до появления первого мужчины на горизонте. "Вечные" подруги незаметно превращаются в спортсменок на спринтерской дорожке. НА СТАРТ. ВНИМАНИЕ. ВЫСТРЕЛ! И они бегут, пытаясь догнать, а потом и обогнать друг друга. Они, не останавливаясь, убегают. Это закон жизни. Соперничество подкрадывается незаметно, амбиции захлестывают. Наступает момент, когда вместо наивного "МЫ" громко заявляет о себе окрепшее и требовательное "Я". Опустела общая парта на пятерых. Каждый сидит теперь в своем собственном углу.
ЯНА - стальная скала с хрустальными вставками. Кажется, её ничто не сломит и не согнет. Вот за такие души борются между собой силы тьмы и добра. Она лидер, не терпящий возражений. Талантлива сверкающими мыслями и фантазиями. Талантлива до неприличия. Господь знает, куда вкладывает души. И борются, сражаются вдали от посторонних глаз свет и тьма. За кем‑то будет победа…
Расстаемся, смеясь (скрепя сердце). И, смеясь, вспоминаем былое (уже потом с улыбкой, без слез). Расстаемся с пустотой в душе и грустью потери.
Растаяли последние иллюзии. Вечной дружбы, в которую верили всем сердцем, не бывает. Еще одно горькое разочарование на таком долгом и тяжелом пути взросления.
С фотографий смотрят счастливые лица. Пятеро. Когда это было? Давно. Кажется - в прошлой жизни. Как это было? И почему все прошло?
В распахнутое окно аудитории ворвался вольный ветер. Опрокинул неуклюже глиняную вазу. Она легко покатилась по наклонной подоконника и упала. Разбилась вдребезги. Преподаватель начал обычную перекличку.
- Яна, а где же твои подруги? Куда пропали? Может, заболели… Опять отсутствуют, - недовольно проставляла галочки Ольга Ермолаевна.
- Не знаю, давно с ними не общалась, - ответила студентка, складывая в мусорное ведро пять глиняных черепков. Как будто дружба. Как будто была.