Старуха повернулась к внутренней двери, хрипло крикнула что-то. Послышались шаги, женский голос. На темном пороге показалась женщина лет, пожалуй, пятидесяти.
- Я нынче никого не ждала, - сказала она.
Стивен пожал плечами:
- Моему другу не терпелось познакомиться с вами. Боюсь, он немного волнуется. Он хочет, чтобы вы были с ним очень терпеливы.
Говорил он так быстро, как мог, надеясь, что Уир не поймет его слов.
Женщина угрюмо улыбнулась:
- Ладно.
- У вас есть дочь, мадам?
- А вам что за дело?
- Насколько мне известно, она тоже…
- Это вас не касается. Скажите вашему другу, пусть идет за мной.
- Идите, - сказал Стивен и, подтолкнул Уира в спину, и тот испуганно заковылял в темноту за дверью.
Стивен повернулся к старухе, улыбнулся, поднес к губам воображаемый бокал и достал из кармана бумажку в пять франков. Старуха на негнущихся ногах удалилась в угол и вернулась с бутылкой вина и мутным стаканом. Стивен опустился на стоявший у печки стул, облокотился о дымоход, приветственно поднял, глядя на старуху, стакан и отпил горьковатого белого вина.
Ему хотелось, чтобы Уир узнал, что это такое - быть с женщиной, ощутил близость ее тела. То, что Уир мог умереть невинным, Стивена не заботило, важно было, чтобы его друг познакомился с процедурой, благодаря которой он появился на свет.
Избегнув смерти, Стивен перестал бояться чего бы то ни было. Существование, которое он вел наряду с другими солдатами, было слишком странным, слишком далеким от всего, что считалось естественным, выбирать в нем приходилось лишь между жизнью и насильственной смертью; градации более тонкие - любовь, принятие решений, доброта - представлялись излишними. В этой скудной действительности, составлявшей их с Уиром бытие, Стивен отдавал бесспорное предпочтение телу вдовой фермерши, оплаченному деньгами, полученными за убийства, нежели телу Уилкинсона с рассеченной снарядом головой, из которой ему на плечо вываливался низведенный до клеточного состояния мозг с сочившимися сквозь мембраны воспоминаниями и надеждами.
Стивен вытянул ноги - каблуки оставили бороздки на утрамбованном земляном полу. Он почти прикончил бутылку вина, изгнавшего из него последние остатки осторожности, последние воспоминания о полном фальши укладе и правилах поведения мирного времени. Он чувствовал себя постаревшим, усталым, но очень спокойным.
Старуха заснула. Стивен, тихо ступая, прошел в угол комнаты, достал из буфета вторую бутылку, наполнил стакан и сел дожидаться дальше в тусклом свете.
Уир возвратился дрожащим и бледным. Черные круги под его глазами различались даже в сумраке прихожей. Стивен уставился на него вопрошающим взглядом. Уир потряс головой:
- Идите вы.
- Нет, спасибо. Это ваша экспедиция. Меня та женщина не интересует.
- Она ждет вас. Идите, повидайтесь с ней, сукин вы сын. Вы все начали. Вам и заканчивать.
Взволнован он был сильнее, чем под артиллерийским обстрелом.
Стивена вдруг охватил страх.
- Что вы сделали? - спросил он. - Что вы там натворили, идиот бесноватый?
Уир тяжело опустился на стул, закрыл ладонями лицо.
Когда Стивен проскакивал в дверь, голову его уже переполняли жуткие картины. От двери расходились четыре коридора. Он покричал.
Темно здесь было так, что он едва видел, куда ступает. Он пошарил по стене, открыл какую-то дверь. За ней всполошенно закудахтали куры. Стивен, содрогнувшись, захлопнул ее. Он побежал по второму коридору, рывками открывая двери и облегченно закрывая их, поскольку никаких ужасов за ними не обнаруживалось. Отчаяние гнало Стивена дальше.
Внезапно у него за спиной раздался женский голос:
- Месье?
Голос принадлежал молодой женщине с большими ласковыми глазами и завязанными на затылке красной лентой волосами. Стивен замер, онемев.
- Что вам нужно?
- Я ищу… вашу мать.
- Пойдемте.
Женщина взяла его за руку. Они вошли в комнату с красной лампой и расписанными на восточный манер ширмами. Деревянный наличник на двери формой напоминал минарет. Пол был таким же, как в прихожей, земляным. Терзаемый страхом Стивен озирался по сторонам. Молодая женщина провела его за ширму - к двуспальной кровати под самодельным балдахином из лилового шелка. С полдюжины свечей стояли на полу и одна на подоконнике.
- Не волнуйтесь. Все хорошо. Давайте деньги.
Последняя фраза отчасти вернула его в нормальный мир.
- Все в порядке. Я не хочу… Я просто хотел убедиться, что все в порядке.
Из-за ширмы донесся смех - смеялась та самая немолодая женщина, с которой ушел Уир.
- В порядке. Дальше некуда.
Она обошла ширму и встала рядом со Стивеном.
- Странный у вас друг. Я взяла его вот так, - она сжала рукой пах Стивена, - а он отпрыгнул.
Женщина засмеялась:
- У него эта штука длинная, мягкая, я дотронулась до нее, и он заплакал.
Она была старше, чем думал Стивен. В свете свечей он разглядел ее лучше, чем в передней комнате. Женщина села на кровать, подтянула юбку к животу, затем легла и раздвинула ноги. Никогда еще не доводилось Стивену видеть голой женщину ее лет. Она окунула пальцы в чашку с обеззараживающим раствором, провела ими по рытвине между ногами, по жестким волоскам и алой плоти, разделившейся от привычного прикосновения.
Стивен начал отступать от нее, совсем как Уир. Но тут же рассмеялся. Потянулся к молодой женщине, взял ее за руку.
- Вы, мадемуазель, - да. Иначе ничего.
Пожилая встала с кровати, одернула юбку, подступила к нему. Стивен почувствовал, как рука ее ложится на передок его брюк. Пальцы женщины скользнули внутрь, вытянули то, что ей требовалось, - так мясник достает из лотка кусок мяса и кладет его на разделочную доску. Стивен почувствовал, как губы женщины смыкаются на нем, и ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы не отпрянуть от ее слюнявых уст. Он поднял взгляд и увидел, что молодая женщина раздевается. Она выступила из нижней юбки, свечи озарили белые округлости ее ягодиц, и Стивен почувствовал, как оно зашевелилось во рту ее матери.
Та встала, улыбнулась, держа в ладони его отвердевавшую плоть.
- Англичанин, - сказала она и ушла за ширму.
Стивену и в голову не приходило, как нелепо он, наверное, выглядит. Кожа его грозила порваться, растянутая почти до прозрачности накачиваемой под нею кровью.
Девушка улыбнулась ему с кровати. Грудь у нее была маленькая, округлая. Она сидела, вытянув перед собой ноги и сложив руки на животе. Простыня на постели отсутствовала.
- Разденьтесь, - сказала девушка.
Он немо подчинился. И теперь стоял перед нею голым. Девушка была терпелива, - привыкла, наверное, иметь дело с неуклюжими военными.
Стивен разглядывал ее. Он не прикасался к женщине почти шесть лет. Эта была красива. В темно-карих глазах ее играл свет; тело дышало жизнью. Юное, ничем не поврежденное. Стивену захотелось утонуть в ней, поглубже зарыться под ее кожу и там забыть о себе. Она была покоем и нежностью, возможностью любви и продолжения людского рода.
Сделав к ней шаг, он вспомнил день, когда другая женщина вот так же лежала перед ним нагой, раздвинув ноги, и он поцеловал ее там, раскрыл ее языком, - словно отмыкая дверь, ведущую в самую глубь ее естества. Вспомнил ее потрясенный прерывистый вздох.
Он уничтожился в ней, расчистил завалы ее страстей и желаний, вселился в ее тело, облекся им. Отдал ей на хранение - ее любви и доверию к нему - все неразрешенные противоречия своей жизни. Быть может, он прежний так и живет в ней, преданный и неисцеленный.
Тело - это всего лишь плоть; но Изабель, отняв у него свое тело, не просто лишила его желанной плоти: она заставила его почувствовать себя брошенным.
Нежность, которую он недолгое время испытывал к темноволосой девушке, ушла. Девушка улыбнулась ему, повернулась на бок, снова показав возвышение бедра, слишком округлого, чтобы она могла быстро пройтись по нему ладонью - ласково или сердито.
Увидев ребра и позвоночник девушки, Стивен вспомнил кусок снарядной гильзы, торчавший из живота Ривза, вспомнил дыру в лопатке Дугласа, сквозь которую его ладонь едва не провалилась в легкие.
Сначала нежность сменилась дрожью отвращения. Затем сознание Стивена опустело. Он обратился в физическое тело. Перестал управлять собой. Старуха, втиравшая в промежность обеззараживающий раствор, не походила ни на что из виденного им прежде. А тело ее дочери было не более чем животной материей, далеко не такой драгоценной, как тела умиравших у него на глазах солдат.
И теперь он не знал, что лучше: овладеть этой девушкой или убить ее.
В кармане валявшихся у его ног брюк лежал нож, который он брал с собой в дозор. Стивен наклонился, достал его, раскрыл у себя на ладони. И, шагнув вперед, присел на край кровати.
Девушка смотрела на него во все глаза, приоткрыв рот, но не в силах издать ни звука. Невежественный страх ее не внушал ему жалости.
Стивен повернул нож лезвием к себе, провел рукояткой между ее грудями и вниз, до бедер.
Он и сам не понимал, что делает. Просто ненавидел ее, потому что она не видела того, что видел он. Кожа ее ног чуть поддавалась под нажимом рукоятки ножа, оставлявшей узкий белый след там, где плоть на миг расступалась, прежде чем к ней вновь приливала кровь. Нет, одной только плоти мало. Он приложил рукоятку к волоскам между ног девушки - лезвием вверх, к животу. Девушка с ужасом смотрела на отражавшую свет сталь.
Стивен снял руку с ножа. Нож остался лежать, где лежал, не дрогнув. Девушка была слишком испугана, чтобы пошевелиться. В конце концов ее ладонь соскользнула к бедру и накрыла нож. Совершая это движение, девушка не спускала со Стивена глаз. Она сжала пальцами лезвие, закрыла нож и бросила его в дальний угол комнаты, где он глухо ударился о земляной пол.
Стивен сидел, глядя вниз, на постель. В его опустевший было разум хлынул поток мыслей и предъявляемых им себе обвинений.
Девушка успокоилась. Она не закричала, прося о помощи, не осыпала Стивена упреками, просто смотрела на него, сидевшего на кровати, сломленного, понурого, покинутого недавним возбуждением. Облегчение одарило ее великодушием.
Она коснулась руки Стивена.
Он дернулся, поднял на девушку взгляд. Ему не верилось, что она притронулась к нему. С нежностью. Ей следовало убить его.
Он ошалело потряс головой:
- Что?..
Девушка приложила палец к губам. Казалось, она с каждой секундой обретает новые силы, словно питаясь своим облегчением и его отчаянием.
- Это очень трудно, - сказала она. - Война.
- Простите, - попросил Стивен. - Простите меня.
- Я понимаю.
Какое-то время он смотрел ей в лицо неверящими глазами, потом собрал одежду, зашел за ширму и торопливо оделся.
10
В суете, сопровождавшей подготовку к передислокации, временного ночного отсутствия двух офицеров никто не заметил. Они оставили мотоцикл там, где нашли, и вернулись, каждый своим путем, на передовую, чувствуя себя трезвее, чем ожидали.
Назавтра Уир получил приказ. Следующим вечером саперам надлежало переместиться на новые квартиры, куда именно - пока неизвестно, а оттуда совершить марш до Альбера. Им предстояло участвовать в земляных работах, которые уже велись вблизи деревни Бомон-Амель. Было ли это частью большой стратегической игры или просто рутинной переброской, в приказе не говорилось. Однако из того, что перебрасывалась вся дивизия, следовало: слухи оказались верными, предстоит наступление.
Уир тяжело опустился на нижнюю койку в своей землянке, провел ладонью по тому, что уцелело от его волос. Стало быть, наступление наконец-то. Ни тишины, ни покоя больше не будет. Большой Удар. Ему удалось издать сухой смешок. Не будет больше тихого участка фронта с регулярными патрулями, состоящими из давно знакомых пехотинцев. Ему и солдатам армии Китченера предстоит выбить немцев из Франции.
Что ж, ничего не попишешь. Уиру казалось, что он утратил возможность управлять собственной жизнью: решившись наконец изменить некую коренную часть своего существования, он ничего, кроме унижения, не получил. Артиллерийский обстрел был ненамного хуже.
Вернувшись после ночной смены, Джек ушел с кружкой чая в тихую часть траншеи и достал из кармана письмо Маргарет. Читал он очень медленно, не позволяя глазам забегать вперед.
Мой бесценный Джек, как ты?
Мы каждую минуту думаем о тебе и молимся за тебя. Спасибо за твои письма, они очень нас утешают. Так приятно знать, что ты бодр и благополучен.
Я должна сообщить тебе, что сегодня утром умер наш мальчик. Доктора говорят, что он не испытывал боли и был под конец очень спокоен. Они не смогли спасти его. Я видела его в больнице, но забрать его домой мне пока не разрешили. Я верю, что они ухаживали за ним до последнего, избавляя его от мучений.
Мне так жаль, что приходится сообщать тебе об этом, милый Джек, ведь я знаю, как сильно ты любил его. Мужайся. Ты все, что у меня теперь осталось, и я молю Бога, чтобы он вернул тебя домой невредимым.
Сегодня вечером я привезу нашего сыночка домой, похороны в пятницу. Я поставлю в церкви свечу от тебя.
Я еще напишу тебе, но сейчас у меня нет на это сил. Пожалуйста, береги себя и возвращайся ко мне.
С любовью, Маргарет.
Джек опустил письмо на землю и уставился прямо перед собой. Он думал: "Я не позволю этому подорвать мою веру. Его жизнь была прекрасной, радостной. Я буду благодарить Бога за это".
Он обхватил голову руками, чтобы помолиться, но горе взяло над ним верх. Слова благодарности не давались ему, он погружался в воющую тьму отчаяния. "Сыночек мой, - рыдал он, - сыночек мой ненаглядный".
В Альбер они прибыли в первую неделю июня. Саперов сразу отправили на передовую, а пехоте разрешили задержаться в городе, отдохнуть, причем муштры и инспекций здесь было меньше обычного, а рацион подозрительно улучшился, к нему добавились апельсины и грецкие орехи.
Капитан Грей, отправляясь на встречу с полковником Барклаем, занимавшим большой дом в западной части города, взял с собой Стивена.
- Человек он вспыльчивый, - сказал Грей, - но не судите о нем по манерам. Он настоящий боец. Обожает тяготы и опасность.
Говоря, Грей приподнял бровь, давая понять, что считает такое отношение к жизни изрядной глупостью.
Полковник разглядывал карту в импровизированном кабинете. Он оказался моложе, чем ожидал Стивен, впрочем, волосы, обрамлявшие худощавое, напоминающее мордочку хорька лицо, уже просквозила седина.
- Неплохой дом, а? - сказал Барклай. - Ну да не важно - когда вы, парни, полезете через бруствер, я буду с вами.
- Вы действительно собираетесь лезть с нами из окопов, сэр? - не без удивления спросил Грей.
- Еще как собираюсь, черт подери, - ответил Барклай. - За последние полтора месяца я напрочь отсидел задницу в компании штабных подлиз. Вечером того дня, когда подадут сигнал к атаке, я намереваюсь отужинать на полковом серебре уже в Бапоме.
Грей кашлянул.
- Это и вправду будет замечательным шагом вперед.
При разговоре с Барклаем шотландский акцент капитана усиливался.
- И знаете, с кем я буду ужинать? С командиром Второй индийской кавалерийской дивизии.
- Не знал, что в наступлении будет участвовать кавалерия.
- Конечно, будет. Мы пробиваем брешь, они вливаются в нее. На этом крепко настаивает Хейг.
- Понимаю. - Грей неторопливо покивал. - Позвольте представить вам лейтенанта Рейсфорда, он немного знает эти места. Возможно, вы помните, я говорил вам о нем.
- Да, помню, - подтвердил Барклай. - Эксперт по Сомме. Ну-с, вы добились, чего хотели, теперь придется отрабатывать.
Они вышли прогуляться по окружавшему дом парку, и Барклай принялся расспрашивать Стивена о характере местности. Грей предложил Стивену освежить память с помощью карты, и тот рассказал старшим офицерам о заболоченных берегах Анкра, о том, как на одном из них местность постепенно повышается в направлении Тьепваля, и о горном кряже на другом.
- Кряж Боярышник, - сказал полковник, - так его называют. Мы наступаем по этой линии от Бомон-Амеля. Но сначала там собираются заложить мину и проделать в кряже дьявольски большую дыру.
- Понимаю, - сказал Грей. - Однако это предупредит врага, а в его распоряжении находится созданное самой природой фортификационное сооружение.
Барклай взглянул на него с суровой жалостью.
- Мы доберемся до него первыми, Грей. Но это будет долгий день. Думаю, в зависимости от того, как пойдет дело, на каких-то этапах наступления нас могут бросить на усиление других частей.
- Но мы будем в первом эшелоне атаки?
- О да, - широко улыбнулся полковник. - Начнем на рассвете, будьте уверены. В полдень перегруппируемся, передохнем. А ранним вечером поднажмем, если понадобится, еще разок. Ваши бойцы готовы к этому?
- Я думаю, готовы, - ответил Грей. - А как считаете вы, Рейсфорд?
- Полагаю, готовы, сэр, - ответил Стивен. - Правда, меня несколько беспокоит характер местности. К тому же противник провел здесь долгое время, не так ли? И выстроил линию обороны, подобной которой…
- Да ну вас! - воскликнул Барклай. - Сроду не сталкивался с таким малодушием. Нашему наступлению будет предшествовать шестидневный артобстрел, да такой, что после него от проволочных заграждений немцев отсюда и до Дар-эс-Салама одни только клочья останутся. Если кто-то из бошей и уцелеет, они, черт подери, будут так рады, что все кончилось, что встретят нас с поднятыми руками.
- Это, безусловно, даст нам совершенно неожиданное преимущество, - согласился Грей.
- И еще, - сказал Барклай, - я не нуждаюсь в тактических советах взводного командира. У меня и так уж Роулинсон над душой стоит, да из бригады, что ни день, новые приказы сыплются. Делайте, что вам велят, и все. А теперь пойдем перекусим.
За изысканным столом, стоявшим в комнате с высокими окнами, к ним присоединились заместитель полковника майор Тереби и три других ротных командира. Стивен побаивался, что ему придется не столько беседовать со старшими офицерами, сколько прислуживать им за столом, однако этим занимались официанты из офицерской столовой, которым помогала пожилая французская супружеская чета.
- Это что же такое? - поинтересовался, подняв к свету бутылку, Барклай. - Жевре-шамбертен. Хм, вкус недурной, хоть я и не понимаю, почему нам не подали к рыбе белое вино.
- Белого у них в погребе нет, сэр, - объяснил ординарец полковника, маленький беловолосый лондонец, - а я знаю, вы неравнодушны к рыбе. Форель, сэр. Из здешней речки.
- Очень хорошо, Дэвис, - сказал, пополняя свой бокал, Барклай.
За рыбой последовало жидковатое жаркое, за ним выдержанный сыр со свежим хлебом. Обед продолжался до четвертого часа дня, затем все перешли в другую, залитую солнцем комнату, к кофе и сигарам.