Глава 11
Фуфель
Как ни странно, но неприятные события прошедшей ночи стали забываться и выцветать довольно быстро, и через какое-то время Родионов заметил, что и самому ему они кажутся уже только бледным далеким воспоминанием, едва ли не сном. Выйдя на улицу и шагая к себе домой он представлял, как будет рассказывать эту историю соседям, во всех скорбных подробностях, как будет охать, крякать и вздыхать Кузьма Захарьевич, негодуя и переживая за честь мундира, пусть даже и милицейского. Но входя уже в дом, он поймал себя на том, что целиком поглощен волнующими воспоминаниями о вчерашнем дне и ни капельки не переживает о столь неудачном вечере и ночи, проведенной в темнице.
Ему хотелось теперь поговорить с кем-нибудь об Ольге и о том, что произошло между ними, но говорить об этом было совершенно не с кем, кроме как с самой Ольгой. Круг замкнут, думал Павел, сидя уже на кухне за чашкой чая, и ему нравилось, что круг замкнут, и замкнут именно на ней. Это была очень хорошая, надежная, прочная замкнутость…
Он с особенным удовольствием прихлебывал чай, поглядывая на хлопочущего у плиты Кузьму Захарьевича, на Степаныча, хлебавшего в уголке свою похлебку, на Стрепетову, которая сидела напротив и, держа на коленях капризного злобного пуделька, кормила его из ладошки кормом для кошек.
- А тогда в Астрахани как раз холера была, - краем уха слышал Павел повествовательный голос полковника. - Так вот, значит…
- Холера ясна? - встрял Степаныч, оторвавшись от миски.
Полковник передернул плечами, укоризненно глянул на Степаныча и замолчал.
- Кушай, кисанька. Ешь, моя хорошая… - приговаривала Любка Стрепетова. - Душенька ты моя…
Юра Батраков пыхтел сигаретой у распахнутой форточки, прислушивался к воркованиям Стрепетовой, желчно поигрывая желваками, и изредка бросал косые взгляды на пуделя.
Тот с треском грыз сухой корм, и, встречая эти взгляды, замирал с набитой пастью, пялился на Юру и сдавленно рычал.
Батраков не выдержал, вышвырнул окурок в форточку и быстрыми шагами вышел из кухни.
- Ешь, ешь, - успокоил Пашка оцепеневшего пуделька.
- Я, Паш, когда-нибудь точно его порешу, - кивнула Любка в сторону дверей. - В афекте. Он мне в каждой мелочи старается насолить. Вчера Егорушка спрашивает у него, какого роста Вий?
- Приземистый, горбатый… - Родионов задумался…
- Ну вот… А эта сволочь на меня показывает, вот, дескать, с нее примерно… И все с ухмылочкой такой поганенькой, ты же сам знаешь все эти его ухмылочки…
- С Любку Стрепетову Вий, - вставил Степаныч. - Это у Юрки представление такое. А я вот, между прочим, видел этого Вия своими глазами. И не в кино. В Коми ССР. Хотя, может, это просто горбун был, но какой, Паша! Вот уж горбун так горбун. Три горба, представьте себе…
Собака вдруг рванулась из рук Любки, громко взвыла, шлепнулась на пол и забилась в кашле, после чего поползла под стол и, откашлявшись, залаяла, наконец, в полную силу. Стрепетова ахнула и, роняя корм, тоже полезла под стол выручать собаку. Павел обернулся.
В дверях кухни торчал высоченный и тощий как жердь человек.
Несмотря на то, что утро было уже довольно позднее и жаркое, на нем был застегнутый под горло брезентовый таежный плащ, бурый и жесткий, протертый на сгибах рукавов. Плащ этот поражал с первого же мгновения, он стоял колом, и казался снятым с какого-нибудь чугунного памятника, настолько был тяжел и бездвижен.
Обладатель его, темноликий, с резкими словно высеченными из камня скулами, с глазами, посаженными близко и чуточку косо, мрачно оглядел кухню, не обратив ни малейшего внимания на застывших от удивления людей. Взгляд его скользнул по потолку, спустился чуть ниже, обшарил углы и наконец остановился в простенке между шкафчиками.
- Ага! - сказал человек удовлетворенно и при этом алчно дернулся его кадык и блеснули в глазах две темные искорки.
- Ага! - повторил он и вытянул губы трубочкой.
- Позвольте поинтересоваться… - начал было полковник Кузьма Захарьевич, но человек упредил:
- Угорелов! - и ткнул пальцем себя в грудь, оглядывая сощуренным взглядом газовые плиты. Кузьма Захарьевич, не сводя глаз с гостя, тоже почему-то ткнул себя пальцем в грудь и, оглянувшись на настороженных людей, продолжил смелее:
- Кто вас, собственно говоря?.. Я по крайней мере что-то не… А поскольку здесь коммунальная…
И вновь не дал ему закончить Угорелов, вытащил из кармана плаща бумагу, сверился и произнес тускло:
- Будем говорить, заказ на уничтожение бытовых насекомых с предоплатой. Заказчица К.К.Розенгольц…
- Это про которого Фомич говорил, - догадался Родионов. - Клопомор!
- Это, молодой человек, смежная профессия, - мельком взглянув на него обронил Угорелов. - Я не из этих, нынешних, - продолжал он, продвигаясь по кухне и гремя полами своего плаща. - Пшик-пшик, год гарантия. Э-хе-хе, - покачал он головой горестно и сокрушенно. - Против таракана "пшик-пшик", и год гарантия. Беда. Я по-старинному. Будем говорить, батя у меня. Дед… Корни все оттуда…
- Но ведь Клара Карловна, не далее, как…
- Если это безопасно для домашних животных, - вступила в разговор Любка, успокаивая дрожащего пуделька, - то тараканов, Кузьма Захарьевич, действительно не мешало бы поморить…
- Я по-старинке, - не обращая на нее никакого внимания, говорил Угорелов печальным бесцветным голосом, - у меня, будем говорить, все просто. Честно. Зачем мне гарантия? Вот моя гарантия - квач!
Он отогнул полу плаща, вытащил из бидончика, что висел у него на поясе, палку с намотанной на конце тряпкой, с которой закапала коричневая жидкость.
- Квач! - повторил он… - Да вот еще рамка от деда досталась, а тому от прадеда, - Угорелов возвратил свой квач в бидон, извлек из кармана проволочную рамку и пояснил: - Определять места скопления. Я с окраин начну.
С этими словами он направился в коридор. Вслед за ним, оставив свою миску, отправился и Степаныч, любивший посмотреть на работу других со стороны, а при случае и подать добрый дельный совет. Родионов тоже выступил в коридор понаблюдать за действиями Угорелова.
Тараканомор шел медленно, замирая и поводя рамкой из стороны в сторону. Иногда, оглянувшись на Степаныча, вытаскивал свой квач и тыкал в углы, снова отступал и прислушивался, принюхивался, приглядывался, бормоча какие-то свои профессиональные заклинания.
Порой вместо неразборчивых заклинаний он начинал ласково и жалостливо припевать:
- Ах вы, мои миленькие!.. Ах вы, мои невестушки!.. Засновали, мои сиротушки, забегали…
Никакого, впрочем, особенного оживления тараканов Пашка не заметил. Тараканомор, однако, обильно кропил пустые углы и выступы.
Оглянувшись на следовавшего за ним по пятам Степаныча, признался:
- Иной раз травишь, а жалко их. Они, будем говорить, полезные, микробов едят…
- Вишь, какое коловращение природы, - изумился Степаныч. - Ну а, к примеру сказать, муха. Зачем такое существо?
- Муха существо, к сожалению, малоизученное, - объяснил Угорелов. - Известно ли вам, что крепкая здоровая муха способна прожить триста лет?
- Триста лет!? - еще больше изумился Степаныч.
- Но и это не предел, - продолжал Угорелов, почувствовав в собеседнике слушателя заинтересованного и благодарного. - При хорошем уходе, при полноценном питании муха, будем говорить, как существо летающее, способна… способна… - он остановился перед дверью комнаты Розенгольц, поднял вверх руку, делая знак Степанычу замолчать, и прислушался. Прислушался и Степаныч, тоже подняв вверх руку и приняв точно такую же позу, что и тараканомор.
Изнутри комнаты раздался довольно отчетливый чох.
Оба вздрогнули. Тараканомор осторожно приложился глазом к замочной скважине, но ничего подозрительного не обнаружил, никакого одушевленного движения.
- Там старуха у нас была. Покойница… - начал было объяснять Степаныч…
- Ага, - произнес Угорелов и двумя движениями обмазал косяки и висячий замок. - Здесь надо особо поработать. Они в стенных пустотах могут захорониться…
Угорелов засунул квач в бидон и запахнул полы плаща. Подошел к стене и сантиметр за сантиметром стал простукивать ее костяшками пальцев.
- Странное дело, - обратился Степаныч к Угорелову, - нежилое помещение, а все вроде там что-то обитает. Не первый раз уже слышу…
- Они в печах любят гнездиться, - заметил Угорелов. - Вот в старых домах, где печь есть, их там, тараканов этих… Недаром бытует в народе выражение "тараканы-сверчки запечные". Народ зря не скажет…
- А у старухи и печь есть, - обрадовался Степаныч. - Точно! Остаток печи…
- А нет ли у вас ключа от этой комнаты? - спросил Угорелов, обернулся к Степанычу и осекся…
За спиной Степаныча стоял Юра Батраков с монтировкой в руках и в упор разглядывал тараканомора.
- Ну что, Фуфель, - тихо и раздельно сказал Батрак. - Тараканов, значит, теперь морим… Ну-ка верни людям вещи. Крысятник!
- Пардон, - произнес Угорелов, быстро сунулся в карман, вытащил несколько наручных часов и протянул их Степанычу. - Сами разбирайте, где чьи… Я, Батрак, не знал, что ты тут… Пардон…
Он поднял руки и, отступая от Юры, боком стал продвигаться к выходу. - Мне сказали, ты в рейсе…
- Еще раз увижу, прибью, - пообещал Батрак. - Ты чем тут квартиру намазал?
- Понял, все понял, - закивал тот. - Ерунда, квас. - И, согнувшись пополам, Фуфель выскользнул из квартиры.
- М-да, - сказал Юра, проводив его взглядом. - Не за этим он приходил, явно не за этим… Тут что-то серьезнее.
- Ключи просил от комнаты, - пожаловался обескураженный Степаныч, застегивая на руке часы. - Когда успел снять, я и не заметил… Это Любки Стрепетовой, это вот командирские, полковника… А вот твои, Паша…
- Колоритная фигура! - восхищенно сказал Родионов.
- Фуфель и есть Фуфель, - сказал Батраков. - У него, Паша, чутье. Он просто так не приходит. Дай-ка ключи, Степаныч…
Он вошел в нежилую комнату, остановился посередине. Жильцы столпились у дверей, покашиваясь на торчащий у стены гроб, на сваленные в углу шкуры лисопеса и не решаясь перешагнуть порог.
- Никого, - с некоторым разочарованием произнес Степаныч. - Пусто.
- Юра, - не выдержал Пашка, - давно хочу тебя спросить вот о чем… Ты вроде бы нормальный человек, книги читаешь… Откуда ты всех их знаешь, Фуфелей этих? Какая связь между вами?
- Дело прошлое, Паша, - сказал Батраков, присел на корточки у стены и стал подкидывать спичечный коробок. - Дело прошлое. Жизнь так сложилась. Лучше не спрашивай…
- Ладно, не буду, - согласился Родионов и кивнул на гроб. - А что там со старухой? Сколько уж дней прошло…
- В морге, наверно, - равнодушно сказал Юра. - Сам знаешь, бюрократия кругом… Да и кому до нее есть дело?… Ты у полковника спроси, он же связывался с этой организацией. Старых большевиков, что ли…
- А пойду-ка, действительно спрошу, - поднялся Павел. - Нельзя же век с этим гробом жить…
- Увы, - развел руками полковник. - К сожалению, нет такой организации. Ни у нас в Москве, ни даже за границей… Нет ее и точка. И заметьте себе, старушка до сих пор не предана земле.
- Да, - сказал Павел. - Гроб и поныне там…
- Охладели они к старушке. А между тем кое-какая суета происходит вокруг ее обиталища. То люстра исчезнет самым таинственным образом, то лезут туда настырные новоселы, то Фуфели появляются… А то, представьте себе, в комнате у самого приближенного к старушке человека производятся по ночам некие таинственные оперативные мероприятия.
- Я, конечно, редко запираю… Но что-то я не заметил, чтоб в моей комнате что-то происходило, - Родионов недоверчиво поглядел на полковника.
- Вы не слишком наблюдательны для писателя, - сказал Кузьма Захарьевич. - Да вас, между прочим, в ту ночь дома не было…
- Я в Барыбино был, - вспомнил Родионов. - На даче этой самой Розенгольц.
- Так-так-так, - заинтересовался Кузьма Захарьевич. - У нее, стало быть, и дачка имелась.
- Да, развалюха… Никто про нее не знает.
- Это хорошо, - полковник прищелкнул пальцами. - Это очень даже хорошо… Вот что, Павел… Я вам прямо скажу, без всяких сюжетов - будьте предельно внимательны и осторожны. Не хочу нарушать ваших идеалистических представлений о жизни, а то, чего доброго, и писать-то с тоски бросите, но все-таки будьте осторожны. Мне кажется, в доме нашем в очень скором времени могут произойти самые неожиданные события, так что имейте это в виду. И еще… Лучше будет, если о нашем с вами разговоре никто не узнает. Я должен отлучиться на пару дней и потому вы останетесь временно без всякой защиты и опеки…
Глава 12
Филимонов и его сестра
Илья Артамонович Филимонов в задумчивости прохаживался по своему просторному кабинету из угла в угол. Иногда подходил к окну, устремлял взгляд свой за высокий глухой забор, окружавший особняк со всех сторон, некоторое время глядел неподвижными глазами на едва покачивающиеся вершины старых сосен Измайловского парка, затем снова принимался расхаживать по мягкому ковру. Всего лишь полгода занимал он этот кабинет, а уже успел протоптать в ворсе ковра заметную дорожку по диагонали. Он совершенно сознательно выработал в себе эту привычку прохаживаться, особенно, когда необходимо было основательно что-нибудь продумать и принять нужное решение. Он вычитал некогда из книг, что почти все мыслители, не исключая даже Маркса, не высиживали мыслей своих за столом, а выхаживали их. Стало быть, привычка эта полезна и он взял ее на вооружение. Ибо думать Филимонову приходилось много, причем мысли его уклонялись не столько в отвлеченные теории, сколько направлены были на решение практических, утилитарных вопросов бытия.
Безусловно, Филимонов Илья Артамонович был человеком активным, можно смело сказать - пассионарным. Когда-то выбился он из самых низов на гребень жизни, причем шел самой трудной и опасной стезей - бандитской. Стезя эта в конце концов вывела его на арену политической жизни и не далее, как год назад занимал он пост мэра индустриального города Черногорска. Недолго, впрочем, занимал, несколько дней всего. Но именно тогда впервые прошелся он из угла в угол по своему кабинету. Привычку же расхаживать закрепил несколько позднее, уже во время прогулок по двору следственного изолятора. Полгода прогулок - достаточный срок…
Илья Артамонович, как человек весьма начитанный, любил иногда щегольнуть пословицей или бойкой поговоркой, ибо заключена в них великая мудрость народная, плод бесценного опыта. В справедливости одной из них он убедился самолично. Формула: "Время - деньги", которую западный обыватель толкует в том смысле, что, дескать "время, которое мы имеем - это деньги, которых мы не имеем", то есть не теряй времени, а трудись, зарабатывай в поте лица, - Филимонову перетолковали на русский манер и звучало это применительно к нему так:
- Филин, - сказал ему адвокат Ценциппер. - Дело твое такое, что кругом сплошные вилы вылезают… Короче, без долгих базаров, светит тебе по совокупности червонец. Полгода ты уже оттянул, но это не в зачет. Просят за каждый год твой по двадцать пять "косых", в сумме - двести пятьдесят тысяч "зеленых". Зато с чистой совестью - на свободу. И никаких тебе отметок в документах и пятен в биографии. Выходи и устраивайся хоть в президентскую охрану, хоть в воспитатели детского сада…
Филимонов денег не пожалел и выкупил свое время, свои десять лет. И в первые же полгода, перебравшись в Москву, убытки свои возместил с лихвой, ибо, был он, как уже говорилось, человеком из породы пассионариев. То есть из породы тех неугомонных людей, что ведут образ жизни деятельный и беспокойный - открывают новые материки, завоевывают континенты, на худой конец - ищут клады…
Именно этим и занят был в настоящий момент Филимонов Илья Артамонович - он искал клад. Он искал бесценные сокровища из разграбленной Патриаршей ризницы. Он был уже где-то рядом… Чуть-чуть, правда, он опоздал - самый возможный главный хранитель этих сокровищ, Розенгольц Клара Карловна несколько дней тому назад отбыла в мир иной. Люди Филимонова явились в тот дом под видом похоронной бригады, и еще раз явились, доставив туда гроб, но никаких явных следов не обнаружили… Было и еще несколько посещений, но тоже безрезультатных… Филимонов неодобрительно поглядел в угол кабинета - там раскорякой лежала бронзовая люстра…
Основным препятствием для свободного проникновения и детального обследования "объекта" было то, что дом оказался коммунальным, то есть заселенным плотно. Причем, людьми, которые очень внимательно следили именно за этой освободившейся площадью… Людей этих следовало сперва выдворить из дома, но как? Купить им новые квартиры и расселить? Слишком накладно. Да и кто может гарантировать, что сокровища именно там? Разве что устроить небольшое стихийное бедствие, легкий пожар…
Галамага темнит с архивами, но это уже вопрос побочный… Напрасно я его вообще в это дело посвятил, спорол горячку. Но ладно, старика можно нейтрализовать в любой момент. Клещ параллельно обрабатывает Кумбаровича, втягивает его в подвальную авантюру… Пусть втягивает, этот может пригодиться…
С писателем этим, с душеприказчиком старухи, сестра работает. Ольгуша его, конечно, раскрутит… Но насколько далеко зашли у них отношения со старухой? Боюсь, пустой он… Но все-таки не зря же перед смертью она именно его имя произнесла, и потом, что значит "он мой, ему все"?..
Филимонов взглянул на часы и в этот момент в комнату без стука вошла молодая женщина в белом платье, кивнула Филимонову и покосилась в угол. Брови ее удивленно поднялись.
- Это не мое, Ольгуша. Бобер с Клещом ходили "туда", - пояснил Филимонов и улыбнулся. - Вот же кретины! Я им приказал место осмотреть, а они люстру эту идиотскую свинтили. Клещ снаружи под стеной стоял, а Бобер ему ее и выдал через окно. Представляю, как жильцы переполошились…
- Старинная какая люстра, - сказала Ольга. - Хрусталь…
- Вот-вот… Эти тоже на "старину" купились. Мол, "не из царских ли врат вещь?.." Сталинская эпоха, Ольгуша, только и всего. Надо будет на помойку вынести… Ладно, докладывай, что там у тебя…
- Что у меня… Дурачок он, Илья, Родионов этот. Блаженный…
- Влюбился?
- С первого взгляда, - Ольга усмехнулась самодовольно.
- Ну в этом я не сомневался, - усмехнулся и Филимонов, ласково поглядев на сестру. - В такую красавицу грех не влюбиться. А о "предмете" говорили?
- Так, в двух словах… Его в сторону сразу занесло, стал мне про загробную жизнь байки рассказывать. Так что, по-существу, ничего…
- Не догадался?
- Я же осторожно, вскользь, как ты и велел… Смешно, Ильюша… Я думала сложнее будет. А как глянула на него с порога, поняла, что готов. На трамвае за мной погнался, чуть не убился, когда спрыгивал. Очень смешной паренек! А потом по телефону два часа со мной протрепался. Я ему про "декаданс, да про серебряный век…" Купился мгновенно. Какую-то чушь молол про форму моих ногтей, про загадку имени…
- Охмурял, - сказал Филимонов. - Нормальное явление. Я разговор ваш телефонный прослушал в записи, все нормально…
- Но не так же глупо! - Ольга поморщилась. - Не такая же я дура. А он меня именно за дуру принял, вот что досадно.