И побежал, как мне кажется, куда нос торчал. Мы последовали за ним. Бежал Кочан по прямой, поворачивал только когда упирался в стену дома. Точно, не было у него никаких планов по расширению, просто повод искал. С каждым шагом это становилось все понятнее.
Меня беспокоили всего две вещи. Во-первых, Кочан бежал впереди стаи, на месте Вожака, а Вожак ему это позволял. Во-вторых, бежали мы в сторону двора моей кошки.
Чем ближе был заветный двор, чем мрачнее становились мысли, а внутри становилось все холоднее и холоднее. Когда мы вынырнули из проходного двора, мои внутренности превратились в кусок льда и больно ударили по коже живота.
Кошка сидела в форточке и что-то отчаянно орала.
А под форточкой сидела, растерянно мявкая, ее копия и явно не понимала, что делать.
– Кошачье отродье! – завопил Кочан. – Души ее, парни!
Стая радостно кинулась к котенку. Только я застыл на месте.
В голове пронеслось: "Ах ты, сволочь! Отвлечь от своей идиотской идеи хочешь?!" Но тут кошка метнулась вниз, к котенку, и я вообще перестал думать. Мысли выдуло, остались только расчеты.
Догнать стаю… Тяжело, но реально… Три прыжка – я уже в последних рядах.
Теперь вырваться вперед. Вот, зараза! Не успеваю! Я протаранил кого-то помельче, проскочил между Левым и Правым и уткнулся в спину Кочана. Я укусил его сзади. Конечно, это подло, и недостойно, и все такое, но мне нужно было добраться до кошки, пока ее не разорвали. Подлость моя возымела действие: Кочан завертелся на месте, разворачиваясь ко мне. То, что нужно!
Кочан бросился на меня сверху. Это было очень глупо – я мог запросто вцепиться ему в глотку. То ли он от боли и обиды совсем сдурел, то ли хотел меня своим весом раздавить. Впрочем, плевать мне было на его горло и на его вес. У меня была совсем другая задача, и я ее выполнил.
Я поднырнул под Кочана и одним рывком оказался за его спиной. Впервые в жизни мне пришлось поблагодарить папочку за низкорослость.
Кошка была цела и котенок, кажется, тоже.
– Вали! – рыкнул я на нее, разворачиваясь в полете.
"Эх, – подумал я, – драка еще не началась, а все сухожилия уже ноют".
Краем глаза я успел заметить, что кошка с котенком в зубах бросилась прочь, и тут же переключился на новую задачу. Теперь мне нужно было отвлечь на себя всю стаю. Не одного Кочана, не его подручных, а всех, вплоть до последней шавки. Никто не должен был броситься на кошкой, все должны были навалиться на меня.
– Эй! – заорал я изо всех сил. – Кошаки кастрированные! А ну пошли отсюда дерьмо жрать!
Стая завопила что-то нечленораздельное. Вроде бы я разобрал крик Вожака: "Отставить!", но, наверное, мне показалось. Во всяком случае, никто ничего не отставил. Все бросились на меня разом, и это дало мне десяток лишних секунд.
Я щелкал зубами во все стороны, прижимаясь к земле, чтобы на завалиться на спину. Они пытались рвать меня на клочки одновременно, но только мешали друг другу.
И все-таки их было слишком много. Мне порвали ухо, потом прокусили задние лапы, и сразу несколько челюстей впилось мне в загривок. Резко потемнело в глазах, я попытался еще разок дернуться, но тут стало совсем темно и очень холодно…
Кошка
Сидела я днем в комнате. Детей уложила, поела, и меня сморило. Развалилась на диване, пока людей нет, хоть есть куда лапы вытянуть.
И что-то меня как в бок толкнуло, проснулась, как будто чем-то ударили. Вскочила. Прислушалась. Тишина. А сердце колотится, чувствую, что опасность рядом. Я к корзинке – Пуси нет, только Пусик дрыхнет поперек подстилки. Я на кухню влетаю – и сердце просто падает. Эта пигалица сидит на моем месте, на форточке, в моей любимой позе и откровенно кокетничает с кем-то на улице.
Но как, как она туда запрыгнула? Вот ведь шмакодявка!
Я аккуратно, чтоб ее не напугать, подошла к окну, вспрыгнула на подоконник. Как ее теперь оттуда снимать? Сидит очень неустойчиво, плохо это… Хорошо, если внутрь свалится, а если наружу? Этаж второй, Пуся еще совсем мелкая.
Тетка на улице стала радостно тыкать в меня пальцем, Пуся попыталась извернуться, чтоб посмотреть на подоконник, и опасно покачнулась.
– Пусечка, держись, – мявкнула я.
Пуся уселась поустойчивее и заныла:
– Мааам, а ты будешь ругаться?
– Буду. Только держись.
– Мам, я боюсь.
– Пуся, сиди спокойно. Успокойся, развернись и прыгай ко мне.
– Мама, тут высоко!
– Да что ты говоришь? – язвительно взорвалась я, но тут же осеклась. – Пусенок, не бойся, все хорошо. Тут невысоко, разворачивайся и прыгай.
Про себя я в тот момент думала, что вот сейчас она спрыгнет, и я ей так двину, что мало не покажется. Пуся начала медленно разворачиваться, уже почти развернулась…
– Гав! – послышалось откуда-то с улицы.
Пуська вздрогнула и полетела на улицу. Честно говоря, дальше я мало что соображала. Одним махом сиганула в форточку, свесилась на улицу.
– Пусяяяяяяяяяяяяяя! Людииииииииии! МЯЯЯЯЯЯЯЯЯЯЯЯЯЯУУУУУУУУУУУУУ!
Где же вы все, люди, подойдите хоть кто-нибудь!
– Мама, – пискнула Пуська и у меня отлегло от сердца – жива.
– МЯЯЯЯЯЯЯЯЯЯУУУУУУУУ!!!! – заорала я громче прежнего, надеясь, что все-таки кто-нибудь из этих бестолковых двуногих услышит и принесет мне моего котенка.
– ГАВ!
И тут я похолодела. Во двор вбегала стая собак. Жутких бродячих собак, с тупыми мордами и хриплыми голосами. Они увидели меня и гнусно завопили.
Я просто одурела от ужаса. Что делать? Вниз? А если они пока не видят Пусю, а я ее выдам? И тут эта дурочка как заорет:
– Маааамаааа!
А дальше все как в страшном сне. Я сигаю вниз, хватаю Пусю, несусь к подъезду. Вижу чьи-то зубы, бью наотмашь. Очень мешает Пуся в зубах, но оставить ее боюсь. Опять зубы, опять бью. Кровь, лапе больно. Ничего не соображаю, бью еще сильнее. Кровь, оказывается, не моя, кровь вот этого пса – он скулит и отступает. Но на его место уже лезут другие, их двое… пятеро… семеро. Я бросаю Пуську за спину, ору:
– Беги к подъезду.
Понимаю, что живыми мы не уйдем, но, может, хоть она…
И тут как ветер пронесся мимо. Между мной и собачьими рылами влез пес. Где-то я его видела… Сейчас не помню, ничего не помню.
– Беги, – рыкнул он мне.
Пуську в зубы и… никогда в жизни так не бегала. Я вообще не знала, что можно так бегать. Вот кусты… лавка… подъезд… дверь… открыта… за спиной собачья свара… лестница… дверь в квартиру. Забиться в угол и спрятаться, спрятаться…
Не знаю, сколько тут просидела, время остановилось.
– Кася? Кася, дай я тебя…
– Шшшшшшшшшшшааааааааа…
– АЙ! Кася, ты чего? Как ты вообще на лестнице оказалась?
Олька стояла надо мной и терла поцарапанную руку, Пуську я до сих пор боялась выпустить изо рта, она уже даже не сопротивлялась.
Я смотрела на Ольку и меня медленно отпускало.
– Оль, мяу, мяу! Ты пришла, пришла…
Была бы человеком, зарыдала бы…
Олька взяла меня на ручки, вытащила Пусю, внесла в квартиру. Пусик все это время мирно продрых – ну мужик, что с него взять.
– Касенька, милая, что случилось? Вас собаки напугали?
И тут я вспомнила, где видела этого пса – это тот самый загадочный поклонник, который сидел у меня под окнами и ничего от меня не хотел. Кто он, откуда взялся? Что они с ним сделали?
Я выдралась из Олькиных рук и побежала к окну. Там уже было тихо. Я вжала нос в стекло и пыталась высмотреть следы драки. Кусты помяты, клумба вывернута, кровь на дорожке.
– Что с тем псом? Что с ним?
Олька смотрела на меня большими глазами.
– Кася, что ты кричишь?
– А чего ты меня не понимаешь? Мяу!
– Кась, успокойся!
– Мяу!
Весь вечер я металась между Пусей, которая тоже была на взводе, и подоконником, пытаясь понять, что случилось с нашим защитником. А потом пришла мамуся и рассказала, что:
– Сегодня под подъездом была собачья драка, вон всю клумбу разворотили. Говорят, еле разняли, сосед сверху водой разливал.
– А что случилось? – насторожилась Оля.
– Да пса какого-то загрызли насмерть. Не пойми что произошло, может, бешеные? Надо бы в санстанцию позвонить, развели собак дворовых…
Дальше я ничего не слышала. Пошла к детям и рухнула рядом с ними. Насмерть… А ведь я даже ни разу не посмотрела в его сторону…
Часть 2
Кошка
Настроение было хуже некуда.
Я сидела на окошке и смотрела в окно. На форточку теперь не запрыгивала, слишком свежи еще были воспоминания о том кошмаре, да и под окном пока хорошо видно сломанные кусты и вытоптанную клумбу. Поэтому сидела я на подоконнике и смотрела перед собой.
Вчера забрали Пусю. Не то чтоб я за нее переживала, она уже большая девочка, да и ее новая хозяйка мне понравилась, – но что-то грызло мою кошачью душу.
Наверное, первый раз за все время я откровенно скучаю по котенку. Обычно, когда их наконец забирают, я вздыхаю с облегчением и принимаюсь отсыпаться и отъедаться. Благо Олька никогда не забирает у меня котят, пока они еще нуждаются во мне, а я в них.
За окном тишина. Даже ветра нет. Осень…
Осень интересна тем, что можно бесконечно смотреть на листья, которые отрываются от веток, а потом медленно и задумчиво летают по всему двору. Когда я была котенком, мне всегда казалось, что если б меня выпустили во двор, я бы целыми днями гонялась за этими листьями. Можно было б с разбегу прыгнуть в большую кучу, разметать их в разные стороны, а потом носиться на бешеной скорости, прятаться за кучей, чтобы неожиданно для следующего листика выскочить, когда он еще не коснулся земли, и поймать его в полете.
Но никто и никогда не выпустил бы меня во двор. Да и несолидно это – белой, пушистой, породистой кошке мотаться по двору. Это собачья территория, собачьи замашки.
С того самого происшествия я начала по-другому смотреть на собак. Их много гуляет в нашем дворе. Оказывается, они все разные, совсем как мы, кошки. Есть злые, а есть и добрые. Есть любознательные, а есть совсем глупые. Есть отвратительные, а есть вполне приятные. Совсем я с ума сошла – приятная собака, как у меня мозги завернулись такое подумать!
А ведь тот пес погиб, защищая меня и Пусю. И я практически уверена, что ни один кот бы на такое не пошел – погибнуть за совершенно чужого котенка. И даже спасибо ему не скажешь…
Тут пришла Олька с подружкой Таней, подружка начала рассматривать Пусика, восторгаясь им направо и налево. Я сама поразилась своему равнодушию. Да, он, безусловно, красив, да, я им горжусь. Заберете? Забирайте, он уже большой. Я лизнула Пусика, который уже увлеченно играл с веревочкой на кофте у новой хозяйки, вздохнула и вернулась к окну.
На месте побоища сидел пес. Очень похожий на… Нет, не может быть!
Я так разволновалась, что даже прыгнула на форточку. Пес был тощий и какой-то лысый. Он встал, прохромал немного вперед и оглянулся на мое окно.
– Ты? – муркнула я, – ты жив?
– Не очень, – честно признался пес.
Тут на кухню вбежала Олька и начала стаскивать меня с окна.
– Опять свалишься, Кася, ты нас и так до смерти напугала…
И вдруг выпустила меня и позвала подружку.
– Тань, смотри, вот он, я тебе про него говорила.
Таня прибежала и выдохнула:
– Симпатичныыыый…
Я чуть не упала. О ком они говорят? Откуда они знают?
Но все оказалось проще: к псу подошел парень, погладил и позвал за собой. Потом посмотрел, как тот медленно ковыляет, подхватил на руки и скрылся с ним в нашем же подъезде.
– Ага, – сказала Олька, – симпатичный.
А потом вздохнула и добавила.
– А ведь даже не здоровается…
Пес
Недели две я вообще не мог шевелиться. Даже не из-за тысячи бинтов, которые меня опутывали – просто было очень больно. Хозяин кормил меня сначала из шприца, впрыскивал в рот что-то теплое и питательное. Потом стал давать мелко разжеванное мясо. Валялся я прямо на кухне, так что видел – мясо он разжевывает самолично.
При этом он приговаривал с какой-то то ли нежностью, то ли завистью:
– Жри, Ромео, жри…
Мне все время казалось, что я просто еще раз родился. Первая жизнь вспоминалась как-то тускло, даже запахи из памяти выветрились. Но все равно было много похожего. Раньше я восхищался Вожаком, теперь – Хозяином.
Хозяин пах резко и выпукло: табаком, пивом и какой-то химией. Если бы я внезапно почуял этот запах, то чихнул бы и убрался подальше. Но жизнь была новая, входил я в нее вместе с этим запахом и поэтому воспринимал его как нечто само собой разумеющееся. Иногда к Хозяину приходил другой крепко пахнущий человек. Он колол меня иголками и впрыскивал какую-то гадость. Как только я смог шевелить головой, первым делом попытался этого типа тяпнуть за руку. Но Хозяин крепко взял меня за голову и сказал:
– Нельзя, Ромка. Это доктор. Он тебя лечит, делает тебе хорошо, понял?
Я не очень понял, что хорошего, когда в тебя втыкают иголку, а тем более – когда накачивают такой дрянью, что нос в колбаску загибается. Но кусать доктора больше не пытался. Иногда рычал для острастки, чтобы тот не очень-то расслаблялся. Мне больше всего помогали хозяйские руки. Когда он меня гладил, чесал за ухом или под подбородком, я замирал и старался впитать в себя это обалденное ощущение. Я был уверен – как только выздоровею, Хозяин меня снова выставит на улицу. Поэтому старался сохранить тепло его руки внутри, в себе. Не получалось. Как только Хозяин оставлял меня одного, ощущение исчезало. Оставалась только уверенность, что совсем недавно я испытал такое эдакое, что никак не опишешь.
Не знаю, что помогло – иголки и отрава доктора или руки хозяина – но через три недели я впервые поднялся на ноги. Эту героическую попытку я совершил в отсутствии Хозяина. Очень не хотелось, чтобы он меня видел таким слабым, с трясущимися лапами и перекособоченным. Я должен был доказать ему, что смогу его защитить, буду охранять дом… и вообще такой пес, как я, в хозяйстве пригодится.
План мой провалился. Наверное, когда поднимался, треск моих костей разнесся по всему дому. Не успел я как следует поймать равновесие, как на кухню вошел Хозяин.
– Ого! – обрадовался он. – Вот видишь, как тебе доктор помог. А говорили – не выживет! Ты у меня просто богатырь!
Я попытался в ответ вильнуть хвостом. Зря. Отдача мотнула мое худое тело сначала в одну сторону, потом в другую – и свалила на подстилку. Хозяин охнул, подскочил ко мне, принялся ощупывать и оглаживать.
С этого дня я повторял попытки подняться.
И через неделю он вывел меня во двор. Тот самый двор, где окончилась моя прежняя жизнь. Я брел по нему с отстраненным интересом. Вот из этого двора мы бежали. Тут я оцепенел. Здесь произошла стычка с этим… как его… Кочаном. Тут на меня навалилась стая…
И вдруг откуда-то сверху раздался призывный мяв. Я поднял голову и понял, что есть кое-что, что связывает мою прежнюю и новую жизнь.
На форточке сидела та самая кошка и, кажется, улыбалась мне.
– Привет, – сказала она с искренней радостью. – Ты живой? Здорово!
Я буркнул что-то в ответ. Стоял, смотрел и моргал. Ее чистый и пушистый запах только теперь дополз до меня. Или я его уже почуял, но не вспомнил? Короче, чувствовал я себя абсолютным дураком. Думал: "Ну вот и познакомились… А я ободранный, как крыса… и хромаю".
Хорошо, что Хозяин выручил, увел домой. А то я так и стоял бы, не зная, что делать.
Только дома смог успокоиться и понять, что произошло: она меня узнала! И не просто узнала, но и обрадовалась, что я жив! Завтра я снова ее увижу и уж тогда-то поговорю нормально!
Я попытался подпрыгнуть от радости, почти смог, подвернул правую переднюю лапу и следующие два дня никуда не выходил.
Кошка
Следующие два дня мое настроение летало вверх-вниз, как пусиковский мячик на резиночке. Ликование от того, что странный пес жив, сменялось необъяснимой хандрой от того, что мы с ним почти не поговорили.
Я практически жила на подоконнике, боясь пропустить очередную прогулку собаки. Нервная стала, Ольку поцарапала. А чего она ко мне пристала? Нашла время ласкаться!
Пес вышел во двор только на третьи сутки. Его вынес тот самый "симпатичный" парень, поставил на травку и отошел куда-то, болтая по телефону. Пес выглядел в целом, немного получше, но сильно хромал, причем странно заваливаясь на сторону. Он ушкандыбал куда-то за кустик, там повозился, и вывалился обратно, слегка поскуливая и стараясь не наступать сразу на обе передние лапы.
Мне было его страшно жалко, но выглядело это все так комично, что я не выдержала и фыркнула. Пес поднял глаза. На его морде сразу же появилось выражение одурения – у меня возникло ощущение, что я ему мерещусь.
– Мяу, – сказала я, – то есть… эй! То есть… как тебя зовут?
– Ромео, – тявкнул пес, – хозяин зовет меня Ромео.
В глазах у пса появилась осмысленность, он подошел поближе к моему окну.
– А тебя… вас как зовут?
– Я Кассандра, но ты можешь звать меня Кася. Ты ведь спас мне жизнь…
Пес мотнул головой и начал нервно переступать с лапы на лапу.
– Ну да ладно, да чего уж там… да подумаешь…
Опять неудачно оступился, взвизгнул, шарахнулся от меня.
– Ромео… Тебе очень больно?
Честно говоря, мне уже давно было не смешно, а до слез его жалко.
– Извини, – сказал пес, – я пойду домой.
– Ты придешь еще?
– Наверное, – буркнул он и поковылял к подъезду.
Пес
Я очень хотел побыстрее встать на лапы. Наверное, не надо было так сильно хотеть. Во всяком случае, не стоило каждые пять минут говорить себе, что все прошло, и пытаться подняться. При этих попытках что-то внутри сдвигалось, лапа болела так, что я даже скулить не мог – плюхался на бок, лежал и плакал.
Хозяин меня сначала жалел, а потом не выдержал и рявкнул:
– Лежать! Совсем кости переломать решил? Будешь лежать, пока я не разрешу!
В этот момент он почему-то стал похож на Вожака. Тот тоже очень редко рявкал, но если уж открывал пасть, то сразу хотелось зарыться в асфальт.
Я послушался. Почти сутки я старался лежать, по нужде ходил, не поднимаясь, в какой-то лоток. Позволил противному доктору ощупать меня и чем-то смазать. Смотрел на хозяина преданно-преданно. И изо всех сил старался не делать резких движений. Удержался, даже когда хозяин утром третьего дня приказал подняться, осмотрел меня и сказал:
– Сегодня на улицу пойдем. Ты как?
Я вильнул хвостом, чуть-чуть, чтобы не спугнуть удачу. Пока он прилаживал на меня ошейник с поводком, я лихорадочно придумывал речь, с которой обращусь к прекрасной Кошке. Остановился на тоне небрежном, но полном собственного достоинства. Мол, привет, как поживаешь… Да так, ерунда… Врачи говорили, не выживу, но я упрямый, знаете ли… Нет-нет, не волнуйтесь, я в порядке… До встречи, сударыня…
Это была отличная речь, я даже успел ее отрепетировать, пока мы спускались по подъезду. Однако, как и все хорошо отрепетированные речи, она блистательно провалилась. Как только я вдохнул запахи двора, то забыл обо всем на свете и побежал метить кусты. Ну и заодно вообще оправиться. А когда возвращался из кустов, наткнулся на приветливый взгляд Кошки.
– Привет, – сказала она, – а тебя как зовут?
Ну как могут звать хромого, ободранного пса, который гадит по кустам? В лучшем случае Бобик.