ПАУЧОК. Это вряд ли. Я давно взял себе за правило - не слушать доводов рассудка, тем более своего собственного. Земные грехи, с Божьей помощью, я как-нибудь осилю. А уж такой пустяшный, как погоня за химерой!.. Легкая форма шизофрении, которой я придал изящество иероглифа.
Что интересно: мир населен теми, кому ваше воображение сказало "живите!" Вам не нравится ваш начальник? Видимо, не настолько, если вы до сих пор не убрали его "из кадра". Или взять вас, зачем вы появились на свет? Чтобы мне было кому выговориться.
Но меня сейчас занимает другой персонаж, куда более реальный. В отличие от всех прочих, он существует сам по себе и возникает помимо моей воли. И что любопытно, каждый раз я догадываюсь - будет подвох, но как устоять перед соблазном, когда ты слышишь в трубке "ее" голос!
СВЕТА. Ванна у тебя сидячая, а как насчет остального?
ПАУЧОК. Главное, без обид. Обижаться на женщину все равно что обижаться на смерч. Налетел, все переломал, перекорежил - зачем? А не спрашивай. Расчистил себе местечко среди руин. лежишь, ветерок лицо обдувает, хорошо!
Когда вот так звонишь вслепую, надо быть ко всему готовым. Могут, в принципе, и послать. Тут как на минном поле. Не туда шагнул - бабах! Конечно, ничего не оторвет, но. Одним словом, интуиция и осторожность! Шажок, остановка. О боевой награде не думать. Не расслабляться. Здесь лучше на брюхе. Еще немного. Вот и спасительная рощица. Фу!
СВЕТА. Эй, ты куда пропал?
ПАУЧОК. Я здесь.
СВЕТА. Так ты к себе, что ли, приглашаешь?
ПАУЧОК. Лора?
СВЕТА. Чево?
ПАУЧОК. Ты меня разыгрываешь?
СВЕТА. Та-ак! Он мне звонит, и он еще изгиляется. Ну ты чмо!
ПАУЧОК. У тебя голос… я подумал, что это. извини…
СВЕТА. Я че-то не врубаюсь. Мы встречаемся или мы не встречаемся?
ПАУЧОК. В ближайшие дни я не могу, у меня…
СВЕТА. Женские праздники.
ПАУЧОК. Я заканчиваю срочную работу. Будем считать, что я записал свой ход, и доигрывание состоится на следующей.
СВЕТА. Пошел ты со своим доигрыванием знаешь куда!
ПАУЧОК. Не вешай трубку!
СВЕТА. Сдурел, что ли?
ПАУЧОК. Спасибо.
СВЕТА. Так можно родимчик получить.
ПАУЧОК. У меня к тебе просьба.
СВЕТА. Начинается.
ПАУЧОК. Ты можешь мне что-нибудь прочесть?
СВЕТА. Как это?
ПАУЧОК. Из книги.
СВЕТА. Какой еще книги?
ПАУЧОК. Какая под рукой. Неважно. У тебя в доме найдется книжка?
СВЕТА. Ну вот что…
ПАУЧОК. Извини. Я не хотел тебя обидеть. Книга. Любая. Десять минут.
СВЕТА. Сколько?!
ПАУЧОК. Пять. За деньги. Мы же скоро увидимся, правильно?
СВЕТА. А тебе зачем?
ПАУЧОК. Объяснения потом, с золотыми орешками в придачу. Ну? Две странички.
СВЕТА. И больше ничего?
ПАУЧОК. И больше ничего.
СВЕТА. Извращенец.
ПАУЧОК. Спасибо на добром слове.
СВЕТА. Погоди.
ПАУЧОК. Гожу.
СВЕТА…Ну чего, читать?
ПАУЧОК. Читай.
СВЕТА. "Дыхание Жоффрея, его властный, нежный и алчный поцелуй изгнали из сердца Анжелики ту горечь обиды, что время от времени и без причин возникала между ними. Она не могла этому сопротивляться. Все плохое рушилось и рассыпалось в прах. Чудо желания, которое никогда не затухало…"
ПАУЧОК. Теперь мне ничто не мешало. Ее голос, отделенный от нее самой, превратился в чистую субстанцию, и имя у нее могло быть только одно. Слова ничего не значили, я их не слышал, но эти упругие, словно на пяльцах растянутые гласные, эти акценты, трагические, как поступь древнегреческого хора, - я бы их различил в какофонии Судного дня!
А потом я "это" увидел…
СВЕТА. Слушай сюда! "Котлеты де воляй". Я представляю, в чем они их валяют!
ПАУЧОК. Розовое кримпленовое платьице по самое "не хочу" и меховой палантин на плечах - в сорокаградусную жару! Я был готов перепилить себе вены казенным ножом. Все казни египетские тьфу в сравнении с теми взглядами, которыми нас проводили от "Дяди Гиляя" до Триумфальной площади. Светику захотелось немного "почапать"! Уже не помню, сколько я дал таксисту, чтобы он увез ее в даль светлую. Запроси он мою сберкнижку, я б торговаться не стал.
Вот что такое "свидания вслепую". Тут проколы неизбежны. Зато - девять из десяти, что вы сходу уложите ее в постель. Откуда такая уверенность? Телефончик в базе данных. Раз Золушка его оставила, значит, ждет своего принца.
Я говорю о службе знакомств. Таких агентств в Москве пруд пруди, и со всеми я связан незримой паутиной. Видите, как я живу? Сотни телефонов. И против каждого - шифр. 35/163/57/4. 27/174/58/2. Возраст, рост, вес, грудь. Поэзия третьего тысячелетия.
По этому шифру, как антрополог по черепу, я могу восстановить облик всех своих женщин. Не верите? Так. что у нас тут? 21/170/60/1. Маленькая грудь. В каждой ладони - по наливному яблочку. Виноват, отвлекся.
Зоя. Мизинцы ног у нее прячутся за соседними пальцами, как две шкоды за материнскую спину. Когда она чертит, то надевает очки и еще ниже склоняется над ватманом, словно в очках она хуже видит. Пупок. Пупок у нее само совершенство. В этот крошечный наперсток входит восемь граммов орехового ликера. Если знать, как она боится щекотки, то ее выдержку следует оценить в десять баллов. Однажды она потеряла сознание в ванной…
ЗОЯ. Может, не надо?
ПАУЧОК. Я любил ее купать. Перекрыв душ, я намыливал пористую губку и спиральными движениями, от шеи вниз, съезжал по девственно упругому телу, оставляя на нем клочья пены, как метки, по которым можно вернуться назад. Но в тот день я не вернулся, потому что когда я положил губку, чтобы промыть рукой самое нежное местечко…
Ты мокрая!
ЗОЯ. Что будем делать?
ПАУЧОК. Повернись.
ЗОЯ. Можно мне хоть раз…
ПАУЧОК. Нет.
ЗОЯ. Но почему?
ПАУЧОК. Зоя, ты помнишь наш уговор?
ЗОЯ. Уговора не было. Есть твоя прихоть, которой я почему-то должна подчиняться.
ПАУЧОК. Тебе не нравится эта поза?
ЗОЯ. Мне не нравится, когда из меня делают четвероногого друга.
ПАУЧОК. Возлюбленную.
ЗОЯ. Интересное сочетание.
ПАУЧОК. Мы познакомились в июле. Я ехал в точку с классическими координатами "на Твербуле у Пампуши", уткнувшись в газетную сплетницу, от которой меня заставила оторваться опасная близость эскалатора. И вдруг я вижу: нежнейшая пятка в ажурном плену сандалии, точеные ножки, символически прикрытые ситцевой юбочкой с запахом из серии "мужчинам некогда", острые лопатки под прозрачной марлевкой, и этот светлый пух на загорелой шее.
"Я знаю тебя, маска!"
Она одернула юбку, словно мой неуклюжий взгляд подпортил ей товарный вид, и, сойдя с эскалатора, повернула к аптечному киоску, я же приклеился к бульонно-пирожковому прейскуранту. Между тем она вышла на улицу и двинулась в сторону центра. Держась за ней метрах в десяти, я быстро дорисовал картину: эта танцующая походка, эта манера придерживать сумочку, чтобы та не болталась на плече, даже это провинциальное уважение к светофорам. все сошлось!
Она остановилась возле памятника сочувственно кивающего поэта, и только тут до меня дошло: это же и есть Зоя, с которой у меня назначено здесь свидание! Марлевка, ситцевая юбка в горошек, замшевая сумочка - все эти приметы были названы мне по телефону! Стоило же мне увидеть ее лицо, как все иллюзии рассыпались в прах.
Но зато потом… предчувствие… сейчас она повернется ко мне спиной…
ЗОЯ. Ай!
ПАУЧОК. Больно?
ЗОЯ. Нет, ничего.
ПАУЧОК. Ты такая горячая, будто там у тебя трубы парового отопления.
ЗОЯ. Ты любишь меня?
ПАУЧОК. Я по тебе с ума схожу.
ЗОЯ. Люби меня, милый. Люби меня изо всех сил.
ПАУЧОК. вот, тут ровно тысяча.
ЗОЯ… Не пропадай.
ПАУЧОК. Вообще-то полагается деньги вперед, но мы с Зоей свои люди. Любовь в Москве - дорогое удовольствие. "Традиционный секс" - от 500 до 2000. "ВВС", то есть "все виды секса", вдвое дороже. А еще есть садо-мазо, есть 2 + 1. Или вот. "Две сестренки с мамой, а возможно, и бабушкой, пригласят в гости состоятельного мужчину". Есть в зале состоятельные мужчины?
В мире нежных чувств это называется "материальной поддержкой". В изложении темпераментной Зои, не чуждой философских обобщений, это звучало примерно так: "Всякая женщина имеет свою цену. Теремок в Барвихе, БМВ, шуба из голубого песца. далее со всеми остановками до конечной: площадь трех вокзалов. Мужчины, не будьте ханжами. Если вы подаете бомжам и калекам, не обречете же вы на вымирание прекрасную половину человечества!"
Я - нет. Все, что я зарабатываю, я честно отдаю им. Вам, мои красавицы. Еще один Зоин афоризм: "Женщины делятся на две категории: тех, кто вошел в воду, и тех, кто стоит на берегу". "Пока", - добавляю я за ней. И давайте сразу отбросим заблуждение, будто мы говорим на разных языках. Для меня, как и для вас, любовь не начинается постелью и ею не заканчивается. Скрипящий под двумя парами ботинок наст, поманившее отражение в витрине, невысказанные слова в натопленном купе - это все она, ее тайные знаки.
А постели, кстати, может и не быть.
ТАМАРА. Ну чего? Пошли, что ли?
ПАУЧОК. Мне предложили трех проституток на выбор, я показал на Тамару. Не то чтобы красавица.
ТАМАРА. Ты, можно подумать, Ален Делон!
ПАУЧОК…но фигурка!.. эбонитовая статуэтка. - У тебя отец негр?
ТАМАРА. Ты что, расист?
ПАУЧОК. В библейском понимании. Я поклялся на Священном Писании, что ни одна раса, ни одна самая маленькая народность не будет обойдена моим вниманием. Не всё, как ты понимаешь, зависит от меня, но что касается социалистического Интернационала, то, кроме лопарей, я, кажется, никого не обидел.
ТАМАРА. Слушай, ты кто?
ПАУЧОК. В каком смысле?
ТАМАРА. Говоришь ты как-то чудно. Бабы давно не было?
ПАУЧОК. Не в бровь, а в глаз.
ТАМАРА. Выпить хочешь?
ПАУЧОК. Пожалуй.
ТАМАРА. Я принесу. Ты вообще как любишь? С "атрибутами"?
ПАУЧОК. Спрашиваешь!..
"Атрибуты"? Это была обычная съемная квартира с претензией на аристократизм - гостиная с дешевыми литографиями и обивкой "под бархат", офис, спальня, кухня. В часы пик пропускная способность увеличивалась вчетверо. 60 % из того, что зарабатывали девочки, забирала хозяйка, которой надо было подкармливать ментов, взявших "нехорошую квартиру" под свою опеку. В восемьдесят седьмом такой оазис посреди Москвы был еще в диковинку, и, чтобы туда попасть, нужно было собирать рекомендации, как при вступлении в партию.
Рабочее место в спальне являло собой две сдвинутые кровати, которые, казалось, должны непременно разъехаться в самый неподходящий момент. На стуле стоял портативный "Филипс". Еще один, по-видимому сломанный, магнитофон забросили на шкаф. Между занавесок проглядывал балкон, где постоянно что-то сушилось на веревке: после каждого клиента девушкам вменялось в обязанность застирать использованное полотенце. На голом туалетном столике, перед трельяжем, стоял полупустой флакончик с красным.
ТАМАРА. Сделать тебе маникюр?
ПАУЧОК. Это у тебя что?
ТАМАРА. В рюмках - водка, ну и запить. Ничего, что мы из одного бокала?.. Как тебе мои "атрибуты"?
ПАУЧОК. Поставив поднос, она продемонстрировала мне черные ажурные чулки и черные бикини. С ножками я угадал.
ТАМАРА. За что пьем?
ПАУЧОК. За любовь?
ТАМАРА. За любовь без обмана!
ПАУЧОК. Она выпила, не поморщившись, запила минералкой и, так и не присев, мотнула головой: ты, мол, сюда зачем пришел? Простынки, которой мы общими усилиями покрыли продавленный матрас, едва хватило на ширину любовного алькова. Тамара деловито раздела меня, и, пока я полулежал на кровати, уже не спеша, как бы поддразнивая, снимала с себя деталь за деталью - явно в подражание героине какого-то убойного эротического триллера.
ТАМАРА. Имей в виду, анальный секс - за дополнительную плату.
ПАУЧОК. Тамара, тебе сколько? Лет восемнадцать?
ТАМАРА. Некоторые добавляют тридцать баксов, чтобы трахаться без резинки, но я еще пожить хочу.
ПАУЧОК. Она, как фокусник, достала из трусиков полдюжины презервативов и веером швырнула их на постель. Они поблескивали яркой оберткой, точно шоколадные конфеты фабрики "Красный Октябрь". Я взял один наудачу - "Ванька-встанька".
ТАМАРА. Ну что, будем подъемный кран вызывать?
ПАУЧОК. Послушай, может, мы немного поговорим?
ТАМАРА. О чем?
ПАУЧОК. О тебе, например.
ТАМАРА. А чего обо мне говорить?
ПАУЧОК. Ты интересная. Ты должна нравиться мужчинам.
ТАМАРА. Лучше б не нравилась.
ПАУЧОК. Это почему?
ТАМАРА. Сходишь еще за водкой?
ПАУЧОК. Я сходил, и не один раз. А она уже не могла остановиться. Она словно задалась целью доказать мне, что жизнь это помойка и устроили ее мы, кобели вонючие. Вне конкуренции шел ее папаша, занесенный к нам из Африки каким-то революционным самумом. Но и без него список был впечатляющий. Лимитчик с Урала, тунеядец, пропивавший ее трудовые. Изувер сутенер, бивший ее ботинком, на который он надевал роскошную немецкую галошу; на прощанье он оставил ей на боку автограф перочинным ножичком. Студент. этот выставлял ее зимой, голую, на балкон с томиком любимого Фета и не впускал обратно, пока она ни выучивала наизусть стихотворение.
Я взял еще час и еще водки. А дна выгребной ямы все не видно. По-моему, Тамара уже сама путалась - когда ее мать торговала собой, чтобы прокормить ее, когда она шла на панель, чтобы поддержать мать. Я понял, что пора отсюда.
ТАМАРА. Ты меня не хочешь?
ПАУЧОК. Что это? Голова кружится! Неужели я никогда не соскочу с этой карусели?
ЛОРА. Ты меня не хочешь.
ПАУЧОК. Опять эта ночь. как в зеркале. вино, душевный стриптиз, желание, невозможность близости. Кажется, я перебрал. Или выпал из времени. Это уже детали. Главное, я мчусь по кругу не один.
Когда мое время в очередной раз истекло, в дверь деликатно постучали. Я не откликнулся: не хотелось будить Тамару, которая уснула у меня на коленях. Минут через пять в проеме заколыхалось нечто бесформенное, но очень представительное. Я попросил подать мне брюки и заплатил все, что полагалось. Пусть поспит - ей сегодня до трех кувыркаться.
ТАМАРА. Ты куда?
ПАУЧОК. Она все же проснулась, когда я уходил, и успела шепнуть, царапая на чехольчике с презервативом свой домашний телефон, что приедет ко мне домой. За полцены. Я хотел сказать ей напоследок: там, где есть жертва, не было любви, любовь не оставляет после себя жертв. А потом решил - в другой раз, хотя в душе знал, что другого случая не будет.
С женщиной, к которой тебя потянуло, второй раз лучше не встречаться. "Победу в любви приносит только бегство", - заметил Наполеон, знавший толк в баталиях. Это, если хотите, инстинкт самосохранения. Влюбляйтесь, отдавайтесь, сумасбродствуйте, но как только почувствуете, что дело принимает серьезный оборот, - бегите во все лопатки!
Внезапный жар, томление, слабость? Поздравляю, вы схватили любовный вирус. Кто-то скажет: "высокая болезнь". С тяжелыми, заметьте, осложнениями. После нее вы будете выкарабкиваться долго и мучительно, впрочем, это не смертельно, так что в конце концов вы станете на ноги. До следующей эпидемии. От этой напасти иммунитет не вырабатывается.
Только не надо себя жалеть. Любовь это война. Рубцы и шрамы, полученные на поле битвы, украшают солдата.
Вы можете мне возразить, что я проповедую двойную мораль. Вы забыли: у меня особая миссия. Моя миссия - это вы… вы… вы… и другие, имя которым легион, а это значит, что я, в отличие от вас, не имею права на человеческие слабости.
Вот почему я бежал от Тамары. Зато без колебаний снова встречался с Зоей, Светой, да многими, со всеми, кому безоглядно отдавался я, и кто безоглядно отдавался мне, не предлагая мне свою и не требуя взамен мою душу, которая к тому же мне не принадлежала. Назовите меня безумцем, но разве я злодей?
Вот, послушайте: слово другого безумца в свою защиту. "Мужчина берет только то, что ему дают, и, таким образом, никогда не бывает вором. Только женщина крадет и продается. Тот единственный случай, когда она отдается бескорыстно, рискуя все потерять, - это, к сожалению, и есть прелюбодеяние. Продается девка, продается жена, и только женщина в прелюбодеянии бескорыстно отдает себя любовнику, но обирает тем самым своего мужа".
Мне решительно не в чем было себя упрекнуть.
ТАМАРА. Да что ты?
ПАУЧОК. Увидев Тамару в приличной компании, - прошло, наверно, лет семь, - я ее сначала не узнал. Светская дама, жена, мать. Знаете, я никогда не мог понять скульпторов. Зачем лепить из глины или гипса, когда под рукой есть самый податливый из всех возможных материалов - женщина!
ТАМАРА. Сколько мы уже знакомы?
ПАУЧОК. После той вечеринки я стал частым гостем в ее доме. - Ох, давно.
ТАМАРА. Павлику скоро шесть… слушай, десять лет! С ума сойти. Тебя в наших отношениях ничего не удивляет?
ПАУЧОК. А что?
ТАМАРА. Помнишь, как ты первый раз остался у нас ночевать? Муж, кстати, отсутствовал.
ПАУЧОК. Ну.
ТАМАРА. А моя подружка из опасения, что не сможет тебе отказать, ушла спать к Павлику…
ПАУЧОК…она мне и не отказала…
ТАМАРА. А то я не знаю! Что ты на меня смотришь? У тебя с ней проблем не было? А со мной ты полночи, бревно бревном, пролежал на этом диванчике.
ПАУЧОК. У тебя на ночной рубашке болтались такие тесемочки, и я еще спросил…
ТАМАРА. Оставим мои тесемочки.
ПАУЧОК. Я же объяснял, ты была в таком состоянии…
ТАМАРА. Не заливай.
ПАУЧОК. Это все равно, как если бы я тебя употребил. Ты бы мне этого не простила.
ТАМАРА. Можно подумать, она была в другом состоянии!
ПАУЧОК. Тамар, может, сегодня не будем, а?
ТАМАРА. Это из-за "нее"?
ПАУЧОК…Нет.
ТАМАРА. Из-за "нее". Очередная твоя заморочка.
ПАУЧОК. Если тебе от этого легче.
ТАМАРА. Боишься, что у тебя ничего не получится, как тогда с твоей Лорой? Слушай, а может, ты решил, что тебя бес водит?
ПАУЧОК. Не говори глупости!
ТАМАРА. Это в твоем духе. По-моему, у тебя совсем крыша поехала. Когда-нибудь ты плохо кончишь, помяни мое слово.
ПАУЧОК. Пожалуйста, в письменном виде.
ТАМАРА. Что?
ПАУЧОК. Так, мол, и так. Снюхался с нечистой силой. Возможны варианты.
ТАМАРА. Нет, ну правда? Сколько раз я от тебя слышала: дело не во мне, и не в тебе. Тогда в чем?
ПАУЧОК. Ни в чем.
ТАМАРА. Я не гожусь в коллекцию донжуана?
ПАУЧОК. Как было однажды замечено, Дон Жуан не "коллекционирует" женщин. Он хочет исчерпать их множество, а в результате исчерпывает свою жизнь.
ТАМАРА. Понятно. А байки ты из меня вытягиваешь так же, как из "нее"?
ПАУЧОК. Кстати. Ты мне никогда не рассказывала, как у тебя первый раз было.
ТАМАРА. В пьесу вставишь?
ПАУЧОК. Эйн, цвей, дрей! Как вещица?
ТАМАРА. А то ты сам не знаешь!
ПАУЧОК. Это тебе.
ТАМАРА. Чего это вдруг?
ПАУЧОК. Так ведь годовщина у нас. Юбилей, можно сказать.