А ещё мы любили заряжать порохом сигареты и угощать курящих. Ольга Середовская, сестра того самого Коли, как-то заглянула ко мне покурить. Середовские были вообще нашими соседями, и баба Дуся, как мы называли их мать, хотя она старше моего отчима была всего на четыре года, так та вообще водилась иногда с моей сестрой (пока мы с пацанами дергали её картошку на Глине). А так как дома у нас все курили, так Ольга втихаря любила прийти перекурить. Она была старше меня на четыре года, то есть деваха уже на выданье, да и друг её был парень известный на Бульваре (тот самый волосатый Сорока, несущийся по Бульвару на "Восходе", а ныне живущий с Ольгой в ФРГ). В общем, никто не был против её увлечения по части покурить. Я как раз заряжал сигаретку для "товарищей" и, когда она позвонила, бросив на стол своё изготовление, пошёл открывать.
- Я покурю у тебя? - спросила Ольга.
- Конечно, - ответил я. - Ты куда собралась?
У Ольги была шикарная прическа с завитушками у виска. От неё пахло лаком для волос. Накрасилась, налахудрилась, приоделась. Вообще она была симпатягой.
- На танцы, - лукаво ответила Оля.
Чего-то я зашел в ванную комнату, а она прошла в зал.
Вдруг слышу: щёлк! И крик: "А-а!", - а потом: "Блядь, идиот!"
Вылетаю из ванной, смотрю, а у неё по виску трещит огонь, а она пытается затушить залакированную прическу. Ресницы опалены, лицо всё в мелких точечках от пороховой гари.
Я помог затушить ей то, что от прически осталось.
- Ты что сделал? - со слезами на глазах спрашивает она меня.
- Ты зачем эту сигарету-то взяла. Не могла из пачки вытащить?
- Я откуда знала? Пришла покурить, твою мать! Как я теперь пойду?
Короче, рёву было… Потом мать меня ещё песочила, говорила, что так и глаз можно лишиться. Почему-то все были недовольны. Друзья оценили шутку на пять баллов.
Прости, Ольга, ты тогда случайно попала под раздачу. Бросай курить!
Февральский ветер
Сегодня, когда задуют ветра и "оплавятся" сугробы, а солнце растянет тени деревьев по грязному снегу, ещё холодный, но уже с примесью весны воздух, напомнит, что кончается зима. Но ветер пронизывает, и на память приходит забытая фраза из детства: "Февральский ветер".
Кино! "Кто в этот мир попал - навеки счастлив стал!" Кино! Кино - это придел мечтаний.
Отстояв очередь в кассу, толкаясь и возмущаясь, ты наконец-то становишься счастливым обладателем и владельцем маленькой сине-зеленой бумажки с надписью вертикально по боку: "Контроль". Возможно, что тебе ещё предстоит потолкаться при входе в сам кинотеатр и в зал, но это естественное желание - скорее попасть в храм обмана и грёз. "Наиважнейшим и первым из искусств, для нас является кино!" Кто это сказал? Похоже - Ленин. Он-то гений-гаденыш знал, что говорит. Какие неограниченные возможности дает кино… для фальсификации, подделок, агитации, сведения с ума, влюбчивости, подвигов, соблазнения, оскорбления, провокации, разъяснения, доведения до самоубийства и прочее, прочее, прочее, всё что угодно можно придумать, чтобы заполучить зрителя, толпу, электорат, как сейчас говорят, и стать самому знаменитым.
Волшебный мир темного зала - всего несколько секунд, когда свет уже погас, а экран ещё не загорелся: притихают люди в своих неудобных зимних одеждах, кто-то несколько раз кашлянул, скрипнуло и хлопнуло сиденье, последние быстрые шаги по деревянным ступенькам вдоль деревянной стены в поисках места, семечки, "У нас что, два билета на одно место?", пустая (уже) бутылка упала и покатилась, девичий хохоток, задёргивание толстых бордовых штор перед входной дверью, захлопывание самой входной, …вдруг, трещит проектор, загорается квадрат экрана, знакомая скрипучая музыка - начался журнал "Восточная Сибирь". Все вылупились на экран. Жуют. С боку их лица смешно освещены и просто смешны - постоянно на лицах прыгают синие тени, а люди строят забавные рожи в зависимости от того, что показывают на экране. А ведь это ещё только журнал! А вот само кино!..
- Ты, хорош понтоваться! Расскажи нормально.
В наш город приехало Кино. Настоящее. С ящиками, чемоданами, круглыми коробками с надписью "Госкино", с треногами, с фонарями, с большими автобусами, с Михаилом Ульяновым, которого мы воспринимали исключительно, как Маршала Жукова, но так его никто и не увидел.
По телевизору и радио передали, что набирают желающих для участия в массовых съемках художественного фильма "Февральский ветер". Желающих было море, потому что слово "массовых" вообще не воспринималось - главное: "участие в съемках"!
Оказалось, что те, кто придут с паспортом ещё и получат за съемочный день Пять рублей (С домашними животными - Десять, с крупнорогатым скотом или лошадью - Пятнадцать), кто без паспорта - по Три рубля. Люди готовы были сниматься бесплатно, а паспорта тогда редко кто вообще носил с собой - смысла не было мять документ, поэтому многие на это не обратили внимание. Но мы пришли со свидетельствами о рождении, которые проканали за паспорта - не помню, откуда мы это вынюхали.
Собрали нас в Лисихе, в клубе каких-то строителей, и долго мурыжили, раздавая одежду-реквизит в замен нашей одежды. Зима была, февраль, одежды много - гардеробщицы не справлялись с потоком, поэтому съемки задерживались, что очень нервировало, потому что день короткий, а время ограничено. Особенно это нервировало массовку - хотелось быстрее отсняться, попасть в Кино, а ни то придется всё на завтра переносить, как случилось вчера - опять будет шум и недовольные. Говорят, так же, что завтра съемок не будет. Вот ничего себе! И те, кто вчера пролетел "по праву" решили, что должны первыми получить реквизит и нагло подгоняли "новеньких", за что чуть не получили в ухо. Но всё кое-как утряслось, и нас загрузили в автобусы.
Сюжет фильма предполагал какую-то замуту по поводу февральской революции в Питере. Чего-то там должны были отличиться лицеисты. Точнее один лицеист, которого с нами в автобусе не было - главный герой. Поэтому нам выдали тонкие черные шинельки с пуговицами о двуглавых орлах (очень хорошие пуговицы - хиппари на барахолке за них могут дать пакет или жуваки), фуражки с кокардами, жалкое подобие башлыка, а сигареты почти все оставили в своих вещах, сданных в гардероб, поэтому предстояло померзнуть. Вот только Покуль с Кадачем были одеты в тулупы, валенки и огромные шапки. Их роль - купцы-торговцы. Им было тепло. Как-то ведь они сориентировались.
Действо (по сценарию этого дня) должно было происходить на ярмарке, типа, на масленице. Лицеисты, когда у них кончаются занятия, с криком, свистом несутся на ярмарку - это понятно. Там они бесцельно слоняются по торговым рядам в своих тонких шинелях и шныряют везде, где только можно, лишь бы попасть в кадр. Бабы - продавщицы из ближайшей кулинарии - должны что-то продавать из местного ассортимента. Тут - полезное с приятным, плюс деньги за съемочный день. Дети должны кататься на коньках на катке - так всегда на ярмарках. Костры не жечь!
Съёмочная площадка находилась за плотиной на берегу Иркутского водохранилища. Довольно живописное место. Настроили там торговых рядов, расчистили лед для катка, развешали разноцветных флажков и всякое такое. Пока всё это готовили, нас поместили в Дом Пионеров. Холодно там было, и мы мерзли, но терпели, потому что это был последний съемочный день в нашем городе. Только Покуль с Кадачем не мерзли. Они развалились в своих тулупах на красных дерматиновых креслах, вытянули ноги, укутались в воротники и покрикивали на тех, кто проходил мимо: "Куда прёшь, челядь?!"
Наконец-то начались съемки.
Всех "гимназистов", а их было человек сорок, наверное, загнали на пригорок и сказали: "По команде, все вниз. Изображаем радость. Уроки кончились. Вы должны радостно, с криками, свистом бежать вниз на ярмарку. В кадр не лезть. Просто бегите к прилавкам. Всех снимем, все попадете на экран. Понятно?" Куда там! Только раздалась команда "Пошли!" - каждый ломанулся на камеру. "Стоп!" Ещё раз! Опять: "Стоп!" Ещё раз! И так до посинения, пока нам самим не надоело взбираться на скользкий пригорок. Потом, когда надоело, мы сбежали правильно. "Молодцы! Хорошо!" - сказал режиссер (или кто там такой был?): "А теперь гуляем по ярмарке".
На прилавках чего только не было: ярко-алая клюква и брусника, грибочки в бочонках, рыба в лотках, окорока, колбасы, конфетки, баранки связками, пельмени, блины, красная икра, кипящие самовары. Но всё это, к сожалению, - бутафория. Клюква в огромных ситах лежала только в один слой - остальное бумага, но ощущение, что сито переполнено с горкой. Колбасы - вообще картон, как и окорока. Баранки, правда и самовар настоящие. Но это бабы из кулинарии продавали по-настоящему, чтобы мы согрелись. Бабы эти были в ярких сарафанах, в красных платках, в обшитых бисером валенках - всё то, что они действительно одевают на масленицу, когда приходит пора торговать на улице в праздник. И реквизит им не понадобился. Подрумянили сильно им щеки, и всё.
Главный герой - гимназист ходил между прилавков, как дурак - медленно и вальяжно, будто специально рисовался. Хотелось ему в морду дать. Но режиссеру (или, как его там) нравилось, и он его хвалил. Мы бы лучше сыграли! Его, правда, тоже несколько раз снимали. Потому что все вокруг него вились, чтобы ещё раз и крупным планом в камеру попасть. Нас отгоняли. Но мы не сдавались. Вот только Покуль с Кадачем тут не крутились. Они зачем-то ушли на каток и бегали по нему в валенках, пиная маленьких детей на коньках. Забава их была безобидной, поэтому дети громко смеялись и кричали, привлекли внимание съемочноё группы, и каток отсняли. Так и было на экране: маленькие дети в красных современных коньках "Экстра" на катке убегают от двух взрослых здоровых дядек в тулупах, которые норовят их отпинать. Весело. И тепло!
Когда пришло время заканчивать и уезжать в клуб за одеждой, я уже сидел в автобусе с гримерами и что-то им втирал про наш город. А вообще-то, я грелся.
Когда сдавали реквизит, то в общей суете не заметили, что пуговиц на шинелях очень мало. И кокарды не на всех фуражках. Усы из гримерки нам тоже потом пригодились.
Кино, как вы понимаете, привлекало нас всегда. Если бы у нас была камера, - рассуждали мы, - мы бы такого наснимали. Вот Сальвадор Дали с Бонюэлем отсняли "Андалусского пса" и навеки попали в историю кинематографа. Будь у нас камера, мы бы попали ещё лучше! Но камеры не было. Только сюжеты, ненаписанные сценарии, сумбурные темы и выдумки. Чтобы все это придумать, достаточно было оглянуться вокруг. Сюрреализм - это наша действительность. Немного фантазии, и сюжет готов. Смешной сюжет. Наш земляк товарищ Гайдай - яркий тому пример. Если другие прославляли Трактористов, Свинарок и Пастухов, Стахановцев, Танкистов и Летчиков - людей мужественных и сильных, то Леонид втиснул на экран Бывалого, Труса и Балбеса, и вся страна узнала себя. А как иначе объяснить их популярность? Три отморозка занимаются всякой хернёй, которая на ум нормальному человеку и не придет, а все смеются, цитируют и подражают. Встречался я как-то с Вициным в Театре Эстрады в Москве в конце девяностых. Смеялся до слез, когда он выступал, а в антракте сфотографировался с ним на "Поляроид" за пятьдесят рублей, и стало его жалко. Вот он, герой наших экранов, которого мы знали с детства, который казался таким родным и знакомым, оказывается, даже не подозревал о моём существовании, а теперь выживает тем, что мой полтинник за фотографию приносит ему хоть какой-то доход. Рядом в фойе продавал свои компакт диски со своими автографами обладатель платиновых пластинок, голос которого присутствовала почти в каждом мультфильме, в том числе и шлягеры "Бременских музыкантов", Олег Анофриев. Жалко мне было этих стариков. Эх, страна моя родная! Где сейчас Фарада, Дуров, а что стало с Брундуковым? Про женщин - я вообще молчу. Это Вам не Голливуд - это Мосфильм, чтоб он процветал!
Конечно, я злюсь! А как же не злиться? Столько экспериментов пропало. Мы за бесплатно готовы были гореть, взрываться, падать в пропасть, летать на руле по проводам, да всё, что угодно! Но не было камеры.
Однако, спокойный как индеец, Витя Кадач после съемок, сдавая тулуп, сказал так: "Теперь малышня будет писать наши имена на заборах!"
Ткача
Вы знаете, что такое "Стадное чувство" или, ещё по-другому, "Бараний инстинкт"? Социализм - вот что такое "Стадное чувство" и "Бараний инстинкт". Основной девиз, постулат, формула, идея, лозунг Социализма - "От каждого по способностям, каждому по труду!" Этот долбанный лозунг алел всегда перед глазами. Куда не сунься - везде алел, везде на красной тряпке этот лозунг. На красной тряпке! Растянут поперек дороги, прибит к стене, над сценой, отпечатан в учебнике, в официальном документе в правом верхнем углу, в заключительной речи главного агронома совхоза имени "Девятнадцатой партконференции РСДРП" на собрании комсомольского актива группы СХ-73 выпускников профессионально-технического училища № 386 посёлка городского типа Энергопласт-Михеевка. (Под общие, бурные аплодисменты). И по труду - тебе грамота, диплом и другая отметина. А за дело - поделом тебе, не будешь из себя делового строить! Инициатива наказуема. Общественное мнение, общественная жизнь, большинство так решило, коллегиальный орган, общественная собственность на средства производства и всё остальное, общественно-полезный труд, общежитие, общение с молодежью и ветеранами, общаг. Общаг - нет. Общаг - это у них раньше было, когда лидеры и основатели сидели за бандитизм, бузу и провокации на производстве, за распространение венерических заболевание и запрещенной порнографической литературы с идеологическими вставками текстов для верности потребления народными массами. Начнешь читать, писать и вспоминать эту труху из названий, выражений, заклинаний, заговоров, обращений и цитат - черепок треснет, но нихрена не поймешь. В том-то и суть - сказано много, но понимает лишь тот, кто текст написал, и совсем необязательно тот, громко который читает его - это прививают ещё в детском саду, о чем я поведаю ниже.
Пятерка, звездочка, отряд октябрят - вот что такое прививка Стадного чувства. Пионерский слет, линейка, лагерь, "Зорница" - Стадное чувство, Бараний инстинкт. Комсомольский сектор, актив, комитет, собрание, конференция - магические сборы, заклинания, призывы к борьбе, к действию, осуждение других, не из нашего стада, отары, гурта. КПСС - страшный символ избранных, который писался нами, если мы были не довольны чем-то, вот так: КПSS то есть, эсесовский командный пункт, у которого были свои стражники и подвалы ЦК. Там вообще всё запутано и ясно лишь для принятых в члены и их кандидаты: бюро, съезд, пленум, расширенное заседание, мандат, организатор сектантских оргий - оргсектор и Интернетовсие уже тогда: Парт. com, Рай. com, Гор. com, Окруж. com, Об. com, Край. com, с их Первыми, Вторыми, Третьими и внештатными. Система, матрица, номенклатура, как паутина по всему земному шару сети Интернет и липкая как для ловли маленьких мух и жучков кровососами с толстым брюхом и цепкими волосатыми лапами. Кто попал, влип - застрял на всегда, не выпустят! "Пусть говно - но наше говно!" Возьмем на поруки, перевоспитаем, не выносите сор из избы, коллектив отстоит, сомкнем ряды, не потеряем нашего товарища, и еще раз возьмем - и на поруки! Но ползти туда надо, как мы отмечали, из детсада, встав на табуретку девятого мая с марлевой повязкой на голове, громко с выражением и четко сказать, не боясь: "Дымиась, оща под гоою, а вместе с ней гоел закат. Нас остаалась только тое из осемнацати эбят!" И если дяди и тети с открытками и гвоздиками в руках похлопают тебе, ты будешь выступать потом и всегда, и, возможно, попадешь в Стадо, а то и на Командный Пункт. Но для этого нужно родиться бараном! И блеять, как учит вожак.
Был ясный, солнечный теплый денёк. Мы вышли с Вовунькой из книжного магазина на улице Ленина и мимо памятника вождю пошли к переходу. Навстречу шла длинноногая, красивая девушка в плотно обтягивающих синих необычных брюках.
- Джинсы, - сказал Вовуня, - Шурик себе такие купил.
Шурик Неретин - это одноклассник и друг Вовунькиного брата. Забавный парень, в те годы один из первых, видимо, способен был примерять на себя веянья моды, как говорится. Где-то работал или учился, и денежки, судя по всему, были. Однажды на "Яве" в Солнечном он "молоковозке" со всего разгона в зад въехал. Она аж села на задницу. Задний мост - в дребезги, "Ява" - в куски, а он сидит на асфальте, ржет: "Типа, покатались!" Его любимое и коронное слово это было - "Типа". Примерно так: "Мы, типа, сидим, типа, курим. Смотрим, типа, бикса, типа, идет. Мы ей, типа, говорим: "Садись, типа, перекурим!" Она, типа, не против, присела, типа, к нам. Сидим, типа, уже, вместе с ней, типа, курим. Типа, чё делать будем? Ну, чё, типа, делать? Нечего делать. Давай, может, типа, пива возьмем. Попьем, типа. Ну, давай. Типа, взяли, попили. Так и день прошел. Типа, отдохнули". Он до сих пор говорит это "Типа".
- Славная попка! - оценил я в свои двенадцать лет, потому что джинсы так славно обтягивали такую славную попку такой славной девицы - этого нельзя было не отметить.
- Знаешь, сколько они стоят? - спросил Вова, не обращая внимания на мои слова - его мало это волновало, по крайней мере, он это не выражал, хотя "на джинсы" он первый обратил внимание.
- Сколько?
- Сто рублей.
- Сколько???!!!
- Сто рублей.
Сто рублей в семьдесят пятом году потратить на штаны мог себе позволить только тот, кто ворует или занимает огромную должность на продовольственной базе или базе промышленных товаров, равно как и в, единственном тогда на весь город и, наверное, область, автосервисе.
- Сто рублей! Это ж сколько можно купить штанов?
(Справка: стоимость средних приличных брюк составляла от семи до двенадцати рублей. Костюм "тройка" - порядка шестидесяти - восьмидесяти рублей, редко, но очень, очень приличный костюм - до ста.)
Вот так на перекрестке Карла Маркса и Ленина нам встретились рыночные, товарно-денежные отношения, плотно обтягивающие нечто такое, чего считается сегодня, что у нас не было тогда.
А через год джинсы стоили уже двести рублей.
А через два - три с половиною сотни.
И молодежь, способная их достать и толкнуть, перестала быть экономически зависима от сдельно-премиальной оплаты труда.