Жители Вест-Эннета были заинтригованы Тайлером Кэски с самого начала. Они так привыкли к своему старому преподобному Смиту, чьи водянистые глаза смотрели на прихожан с таким равнодушием, чье морщинистое лицо годами не расплывалось в улыбке, что приезд Тайлера Кэски оказался столь же поразительным, как если бы огромный могучий медведь приплыл в город по реке и выбрался на берег. Тайлер был крупный мужчина, высокий, ширококостный, и пожать ему руку было все равно как взять в свои руки медвежью лапу. Голос у него, в полном соответствии с телосложением, был низкий и звучный, а спасало его от того, чтобы быть "уж слишком", выражение мягкости и доброты, часто озарявшее его черты, да еще то, как сияли его чистые пуританские глаза, когда он вытягивал вперед шею и слегка наклонял голову, чтобы взглянуть прямо в глаза человеку, с которым беседовал. Другими словами, это был человек, который мог бы, с его внешностью и прекрасной манерой держаться, просто войти в помещение и всем своим авторитетом надавить на присутствующих, - а он вел себя совершенно противоположным образом. Он пытался всегда идти навстречу, старался, шагая по комнате для собраний после службы в "кофейный час", здороваясь с прихожанами, пожимая им руки или стоя в зале ожидания больницы с родителями ребенка, упавшего с трактора, говорить тихо и мягко или как-то иначе обуздывать властную силу, какую являл с кафедры: во всем этом было что-то очень трогательное.
Впрочем, священник понравился не всем. Чарли Остин, хоть и молчал об этом, полагал, что Тайлер "слишком фамильярен", что мягкая готовность помочь в такой огромной оболочке не может быть вполне искренней. Возможно, и некоторые другие тоже были настроены так же, однако женщины прихода, как и большинство мужчин, находили его весьма привлекательным, утверждали, что на него приятно смотреть в отличие от его жены, хотя та - женщина довольно миловидная. Лорэн Кэски хотя и стала в конце концов городской легендой, но толковать о ней в городе, несомненно, принялись с самого начала, когда она впервые явилась на обед с членами Церковного совета и их женами.
Люди, незнакомые с жизнью городков, подобных Вест-Эннету, скорее всего, не представляют себе, выезжая по густо окаймленной деревьями дороге на простор его Мейн-стрит, что социальная иерархия в таком городке точно такая же, как в тюрьмах, - шесть степеней плюс жилые дома на Бикон-Хилл. В Вест-Эннете огромное значение придавалось происхождению - вашим предкам. И это происхождение должно было быть вовсе не от усталых, голодных, униженных масс - тех людей, которых, по-видимому, так приветствуют в широких вратах Нью-Йорка. Нет, в Вест-Эннете не стоит связывать себя родством с усталыми массами. На эти берега приезжают по многим причинам, но усталость никогда не является одной из них. Вы могли бы прибыть вместе с пуританами или быть английским чайным торговцем, возжелавшим земли и новой жизни. Могли бы быть бедным шотландцем, задолжавшим хозяину семь лет тяжелого труда. Или могли бы прибыть на "Мейфлауэре", как это было с предками Берты Бэбкок, у которой в гостиной стояла модель этого замечательного корабля, в два фута длиной.
Когда кафедральная комиссия решила, что Тайлер Кэски должен быть приглашен прочесть проповедь (так сказать, на прослушивание, хотя никто не упомянул этого термина), его вместе с женой пригласили в качестве гостей присутствовать на обеде с членами Церковного совета, диаконами, и их женами, в вечер накануне проповеди. Это должен был быть потлач, то есть обед, на который каждый участник - разумеется, кроме приглашенных гостей - приносит какую-то еду, приготовленную для всех. В Вест-Эннете редко случалось, чтобы так много людей собиралось в одном доме; для этого случая был выбран дом Динов - Огги и Сильвии.
У Огги Дина "были деньги"; это просто означало, что он, благодаря своим родителям, имел больше денег, чем большинство других жителей Вест-Эннета, но, с другой стороны, большинство жителей города имели не так уж много денег, да и к тому же деньги никогда не являлись там условием респектабельности. Незадолго до того, как семейство Кэски прибыло в город, кухня Динов была вывернута наизнанку и совершенно переделана, первая в городе посудомоечная машина встала рядом с прелестным холодильником фирмы "Фриджидэр": у него были выкатывающиеся полки, которые в тот весенний вечер то и дело выкатывались наружу и закатывались обратно, когда женщины-участницы убирали в холодильник принесенную ими еду, одновременно говоря Сильвии, какой по-настоящему мраморной выглядит искусственная крышка ее кухонной стойки.
"Ой как мило", - говорила Лорэн Кэски, глядя в окно их машины. Был конец апреля, накануне ночью выпал свежий весенний снежок, и сейчас, во второй половине дня, когда Тайлер с женой въехали в город, он все еще сохранился белым покрывалом на темных ветвях и на некоторых крышах. Немного снега лежало возле ступеней, ведущих в маленькую белую церковь.
- Ой какая милая, - снова сказала Лорэн, обернувшись, чтобы подольше посмотреть на церковь, когда они проезжали по центру города. - Твоя первая церковь, Тайлер.
- Если они меня захотят. - Он остановил машину у обочины, чтобы взглянуть на схему, которую ему заранее дали.
- Тебя-то они захотят. Это мне придется выдержать экзамен. - Лорэн повернула к себе зеркало заднего вида, освежила помаду на полных губах. - Дорогой, - попросила она, захлопывая голубую сумочку, - давай поскорее туда доберемся, мне необходимо пописать.
Вдоль вест-эннетской Мейн-стрит стоят небольшой продуктовый магазин, приемная врача, конгрегационалистская церковь, бывший пасторский дом, крохотная белая почта и старый Грейндж-Холл - прямо напротив кладбища. Дальше улица раздваивается, и вдоль Верхней Мейн-стрит выстроились три белых здания Эннетской академии, которая обслуживает Вест-Эннет, а также принимает учеников из соседних городков, недостаточно крупных, чтобы иметь у себя полную среднюю школу. Верхняя Мейн-стрит идет дальше, вьется через заросший деревьями овраг, рядом с каменной стеной, и выходит к озеру Рингроуз-Понд, и вот там-то, недалеко от дороги, стоит большой белый дом Сильвии и Огги Дин; белые занавеси на всех окнах отдернуты.
Напряжение нарастало, пока женщины выкладывали мясные блюда, раскладывали бумажные салфетки и - веером - ножи, ложки и вилки на большом раскладном столе, накрытом белой скатертью и поставленном рядом с обеденным в столовой: все было устроено в обширном эркере. "Они уже здесь, они - здесь!" - послышалось по всему дому, когда Тайлер и Лорэн были замечены на дорожке, ведущей к крыльцу; их машина была, видимо, припаркована у обочины на улице, поскольку въездную аллею уже заполнили другие.
Лорэн Кэски оказалась вовсе не такой, как ожидалось. Какой бы кто бы то ни было ни ожидал ее увидеть, она такой не была. Ростом меньше, чем ее муж (примерно настолько же, насколько все были меньше), она все же казалась "крупной", стоя в дверях рядом с ним: глаза у нее были большие, рот большой, щеки большие и округлые. И тогда как ее туфельки - совершенно прелестные, но с ремешком над пяткой, а ведь на земле еще снег лежит! - выглядели слишком маленькими по сравнению со всей остальной статью этой женщины, ее щиколотки и икры были великолепны и стройны, что было хорошо видно, когда она шагнула через порог, так как их облекали прозрачные нейлоновые чулки. В обеих руках она держала зеленое растение в керамическом горшке, а с одного из запястий свисала плоская голубая сумочка. Позднее присутствующие согласились, что выражение ее лица было трудно прочесть. Ох уж эти широко раскрытые карие глаза и яркие, красно-рыжие волосы!
Растение приняла Сильвия Дин - это было не нужно делать, но оно такое милое, она поставит его прямо у окна в гостиной. Огги помог миссис Кэски снять пальто, и тут всем стало очевидно, что она находится на первых стадиях беременности, когда она чуть наклонилась вперед и произнесла:
- Ох, а можно, я сразу пробегу в ванную? Мы очень долго ехали…
Тотчас же несколько женских голосов заверили ее:
- Конечно-конечно, прямо за кухней… Нет, пусть она наверх пройдет, вот давайте я вам покажу… Мы ведь все помним, каково это…
Всеобщее внимание в те минуты, что его жена отсутствовала, было обращено на Тайлера, который чувствовал себя абсолютно в своей тарелке. Его открытое лицо и большерукое пожатие (не слишком крепкое, но и не слабое - как предписывалось книгой "Жена пастора", которую матушка Тайлера подарила Лорэн) были вполне приятны.
- Привет, Чарльз! - говорил он. - Привет вам, Огги. Приятно увидеть всех вас снова… Рад познакомиться…
Так он и продолжал, здороваясь со всеми, наклоняя голову, смотря людям в глаза сияющим взглядом своих синих глаз.
- Слушайте, ну и размах тут у вас! Чего только на столе нет! Это потрясающе!
Его улыбка относилась и к группке женщин, по-прежнему переходивших из столовой на кухню и обратно.
- Имбирное пиво, если есть, - ответил священник на вопрос Ирмы Рэнд. - Ну, замечательно, думаю, ей понравится, только совсем немного. Впрочем, что вы скажете, если мы чуть-чуть подождем и спросим у нее самой?
Это тоже потом обсуждалось в городе - что священник позволяет своей жене самой говорить за себя и она так и сделала, попросив клюквенного сока, а помады на ней было столько, что она сразу же оставила отпечаток на бокале. Но к концу вечера помады на губах у нее почти не осталось и лицо казалось очень бледным там, в гостиной, где ее усадила Сильвия Дин, - в большом мягком кресле.
- О нет, - приказала ей Сильвия, когда Лорэн попыталась подняться с кресла, - вы отдыхайте.
- Но не могу же я позволить, чтобы меня все обслуживали, и даже не помочь с посудой! - воскликнула молодая женщина, и тут откликнулась Элисон Чейз:
- Тогда вы встаньте рядом с раковиной и вытирайте.
Так что Лорэн Кэски стояла на кухне, вытирая вилки, и расспрашивала женщин об их детях, а в некоторых случаях - об их работе, потому что Мэрилин Данлоп преподавала в Эннетской академии, а Дорис Остин играла на органе в церкви и одновременно - с помощью одной руки и кивающей головы - дирижировала хором.
- А я не умею петь, - призналась Лорэн.
- Вы окажетесь далеко не единственной в нашем городе, - утешила ее Ора Кендалл, приостановившись, чтобы бросить пристальный взгляд на Лорэн сквозь огромные в черной оправе очки, ее темные курчавые волосы торчали во все стороны: она шла мимо, отыскав в чулане совок для мусора и половую щетку.
Чуть раньше в гостиной разбили бокал - старый мистер Уилкокс прислонился спиной к столу и столкнул бокал на пол, поначалу этого даже не заметив.
- Многие полагают, что не умеют петь, - сказала Дорис, - но они могут научиться.
На лбу у Лорэн, у самых волос, выступили мелкие капельки пота.
- У нас здесь есть свое историческое общество, - сообщила Берта Бэбкок. - Может быть, вам захочется тоже вступить. В городе есть жители, представляющие двенадцатое поколение от первых поселенцев. Первые поселенцы были стойкие люди.
- А в Грейндж-Холле бывают танцы - танцуем деревенскую кадриль, - вступила Ронда Скиллингс. - Элвин - замечательный коллер. Клубу семейных пар повезло, что они его к себе залучили.
- А что вы любите делать, Лорэн? - спросила Элисон Чейз.
- Я люблю делать покупки, - ответила Лорэн. - Мне нравится, как пахнет в универсальных магазинах.
Элисон бросила взгляд на Сильвию и, кивнув в сторону располневшей талии Лорэн, вручила ей тарелку - вытереть.
- Ну, думаю, очень скоро у вас будут полные руки дел. А хобби какие-нибудь у вас есть? Мы с Ирмой, например, очень любим писать красками птиц.
- Ой, боюсь, мне придется срочно сесть, - произнесла Лорэн.
- Идемте, - сказала Ора Кендалл и отвела ее обратно к мягкому креслу в гостиной, где Лорэн и оставалась до того времени, как нужно было прощаться.
Тайлер и Лорэн Кэски отклонили приглашение Огги и Сильвии Дин провести ночь у них в доме, объяснив, что они планировали остановиться у друзей в Бэнгоре и утром вернуться, послушать проповедь Тайлера. На деле же семейство Кэски остановилось в придорожном мотеле, и, уехав от Динов в старом "паккарде", отданном им отцом Лорэн, они оставили после себя множество тем для пересудов в семействе Дин и среди их гостей. ""Привет-приятель-рад-встрече!" Сладко поет!" - заметил кто-то, и остальные согласились, хотя Чарли Остин промолчал. О Лорэн Кэски говорили в сдержанно-положительном духе. Что-то в ней было такое, что не понравилось женщинам, однако ни одна не захотела быть первой, кто это выскажет вслух. И это было не просто ее высказывание насчет покупок и универсальных магазинов. (Ора Кендалл тихонько пробормотала Элисон: "А что будет, когда ее сексуальность истает?") Лорэн Кэски показалась им слишком сознающей свою привлекательность и не скрывающей этого, что вовсе не подобает жене священника, поэтому вполне могло случиться так, что - не будь проповедь Тайлера на следующее утро столь великолепна - он не получил бы желаемого места. Так или иначе, но более всего в тот вечер говорили о туфельках Лорэн Кэски. Ремешок на пятке - просто вне сезона, а вообще-то, они прелестны, с этими тоненькими косичками у носка; только разве не странно, чтобы женщина в ее положении носила туфли на высоком каблуке? Она же так легко может упасть… Впрочем, это ее дело, ее и Тайлера, а он, кажется, ужасно милый человек.
- Это было не так уж плохо, - сказал Тайлер, ведя машину окольными дорогами. - Симпатичные люди.
Стемнело совсем недавно. Их пригласили к половине пятого, поскольку жители Вест-Эннета обычно старались обедать - или ужинать - пораньше вечером, даже в субботу. Обед начался в половине шестого, и к восьми Тайлер и его жена уже выехали в обратный путь.
- Это было странно, - сказала Лорэн.
Тайлеру нужно было убедиться, что он не сбился с пути на окольных дорогах, и он проверял, не пропустил ли какой-нибудь поворот.
- Разве они вели себя недружелюбно? - Он взял ее за руку.
Лорэн громко зевнула.
- А кто та женщина, с такой ужасной оранжевой помадой? Она сказала, что любит красить красками птиц. Что это значит - она любит красить птиц?
- Я не обратил внимания на помаду, - ответил Тайлер.
- Мужчины были очень милы, - сказала Лорэн. - Хоть и молчаливы. Но им понравится твоя проповедь. И ты нравишься этим женщинам. Они скажут мужьям, чтобы те голосовали за тебя.
- Голосует ведь вся конгрегация.
- А кто был тот рыжий дядька с розовым лицом? Кажется, его жена у вас органистка.
- Это Чарльз Остин.
- Мне его жаль, Тайлер. В глубине души он волк.
- Волк?
Тайлер подумал было, что она использует это слово в том смысле, в котором оно принято среди служителей церкви, - мужчина, который гоняется за женщинами. Ему вовсе не казалось, что Чарли Остин - мужчина, который гоняется за женщинами.
- Он волк в розовой шкуре. Поверь мне, Тайлер, - говорила ему Лорэн в тот вечер в машине. - И я еще кое-что скажу тебе: эта женщина - Джейн Уотсон. Остерегайся ее. - Лорэн уютно устроилась у него под боком и положила голову ему на плечо. - Я, пожалуй, вздремну.
Но в номере мотеля она села на краешек кровати и расплакалась. Тайлер сел рядом с ней и обхватил ее своими большими руками.
- Ох, Лорэн, - сказал он, - это было все равно как прыжок в воду с высокого трамплина, и ты совершила его очень красиво.
Ручейки чего-то похожего на черную краску бежали вниз по ее круглым щекам. Тайлер достал платок и промокнул ее мокрое лицо.
- А у тебя хорошо получались разговоры со всеми и каждым, - сказала Лорэн. - У тебя вообще хорошо такие вещи получаются.
- Чего я хочу на самом деле, так это чтобы у меня хорошо получалось быть твоим мужем.
О, как они были счастливы в ту ночь! Проснувшись рано, они снова были счастливы утром, дыхание их смешалось, и подмышки у него увлажнились, когда они любили друг друга.
Позднее в то утро все скамьи в церкви были заполнены, и солнечные лучи вливались в боковые окна. Конгрегация стоя пропела все пять строф открывающего службу гимна.
Новое утро встает, гонит хлад тени земной,
В жизни и в смерти, Господь, пребудь со мной!
Органная музыка прекратилась, прихожане убрали свои псалтыри обратно в деревянные ящички на спинках предыдущих скамей и привели себя в порядок - быстрым движением одернув свитер или оправив юбку, а то и брючину, прежде чем усесться на свое место. В наступившей тишине ощущалось полное надежд ожидание. Тайлер, выйдя на середину алтаря, почувствовал, как его непреодолимо переполняет величайший восторг.
- Бог милосерден! - возгласил он жителям Вест-Эннета, и голос его был глубок и исполнен уверенности. - Он ничем нам не обязан. Мы же обязаны Ему всем.