Борис ВЕТРОВ
Повесть
Наименование: стеклобутылка,
емк. 0,5 литра, модель Хо-КП-500.
Цвет стекла: темно-зеленый.
Изготовлена стеклозаводом
г. Гусь-Хрустальный,
Владимирская область,
март 1984 года.
В народе такая бутылка
называлась "чебурашкой".
Товарный вагон звенел на рельсовых стыках. Пустые бутылки везли в Читу, на пивобезалкогольный комбинат. Был светло-серый день. Пахло оттаявшей землей и тепловозным дымом. Тихо было в Сибири. Состав двигался мимо поселков с черными избами, полустанков с каменными будочками билетных касс и бетонными платформами. До Читы оставалось 133 километра. На переезде мужик в солдатском бушлате и вязаной шапочке-петушке оглянулся на поезд, начал было считать вагоны, да сбился и пошел дальше. А там и Чита.
Ящики перетаскивали в кузов грузовика. Грузчики недовольно швыряли их друг другу, несмотря на хрупкость груза. Работа эта была неприбыльной. А на шестом пути уже ждали узбеки с вагоном яблок. Десять бутылок забрал в холщовую сумку Степаныч. В ней он приносил из дома обеды - стеклянные запотевшие банки с картошкой, котлетами или макаронами с фаршем.
- Степаныч, на кой тебе эта тара? Все равно ведь не сдашь!
- Места знать надо, - не торопясь, ответил Степаныч. Он уже приплюсовал к стоимости бутылок имевшийся у него свободный гривенник. Жена выдавала Степанычу деньги только на проезд и даже папиросы покупала сама - он сильно пил. Степаныч решил купить "противотанковую" бутыль "Розового крепкого". Так и ушла бутылка за проходную.
Насчет мест Степаныч погорячился - после работы он безрезультатно обошел три гастронома. В первом отдел не работал. Во втором, кроме пива, ничего не было, а бутылки брали только на обмен. В третьем висело стандартное объявление, небрежно начертанное шариковой ручкой на куске оберточной бумаги: "Посуду не принимаем. Нет тары". Оставался винно-водочный магазин в самом верху улицы Журавлева. Идти было далеко, а что делать? Степаныч хотел выпить после ночной смены и поэтому дошел.
Магазин открывался в 11 часов. Вокруг разбитой пластиковой двери стояла толпа. Сзади она была разреженной, но у дверной ручки плотность достигала максимума, как у ядра кометы.
- Кто крайний, мужики?
- За мной будешь, - прогудел здоровый бич в брезентовой куртке с ромбиком "Мингео" на рукаве. За него цеплялся худой и остроносый, в сером пальто. На драповой спине виднелись отпечатки здоровых подошв.
- Посуду берут? Тара есть, никто не знает?
Толпа молчала. Каждый был погружен в собственные переживания и ощущения. Все переживали головную боль, стук в висках и тошноту. Только беленький старичок сказал чуть погодя, и не Степанычу, а куда-то в сторону:
- Есть вроде тара-то. Вчера пиво давали бутылочное...
Дверь защелкала с обратной стороны. Тетка в вязаной шали на плечах, еще не открыв, заорала:
- А ну, не напирать! Кому сказала! Всем хватит. Когда уж вы ее нажретесь-то?
В ее короткопалые шершавые руки и перекочевали все десять бутылок. Степаныч купил не "Розовое крепкое", а "Белое волжское" и плавленый сырок. Он суетливо ушел в лесок за телецентром и в четыре захода выпил содержимое из горлышка. Покурил на пне, пощурился на мартовское солнышко и потопал к себе.
***
Этим же днем бутылки прибыли в раздолбанном кузове "ГАЗ-53" на пивзавод.
В моечном цехе было сыро и темновато. Звякала посуда на конвейере, шумела проточная вода, гулко раздавались голоса мойщиц.
- А костюм-то мы пошли покупать в "Молодожены", так там тока черные и были, а он мне говорит: "Мам, да я не хочу черный, мне серый надо, вот как у Вовки Глушкова-то был", - тараторила, выхватывая бутылки с конвейера, тетка с высокой седой прической.
- А чем ему черный-то не угодил?
- Так мода такая сейчас, куда денешься?
- Ой, модный. Сам-то три рубля хоть заработал?
- Так а где же заработает он? С армии парень, понимать надо...
- Балуешь ты его, Клава. И невестка, поди, тоже на все готовое придет?
- Но, невестка-то хорошая... ждала ведь его. Кто сейчас ждет-то особо. А она ждала.
- Деревенская, поди?
- С Приаргунского района. Учится тут в кооперативке.
- О! Так ей замуж-то надо, чтоб в деревню не возвращаться, а ты: ждала-а-а-а!!!
- Но, ты скажешь тоже! Ей кооперативную квартиру родители покупают на Текстильщиках, шесть тыщ отдают, вот те и деревня! Ты-то вон свою замуж выдала, а толку? Уж пятый год у тебя ютятся, тоже мне муж, объелся груш.
- Шесть тыщ... Это откуда ж у людей таки деньжищи-то?
- Так а отец-то у нее так в правлении колхоза председателем работает, а мать-то главный бухгалтер. Да быков они сдают на комбинат в Борзе. Вот и считай...
Тетки замолчали. Бутылку погрузили в ящик и уволокли в цех розлива газводы. Сегодня разливали "Буратино". После того как сладкая жидкость была укупорена зубчатой крышечкой, ящик с водой поволок в транспортный цех грузчик в черном халате. Но по пути к продбазовскому "ГАЗу" его тормознул второй, тоже в халате, но темно-синем.
- Это, Юрбан, есть треха?
- А чего?
- Да… - Темно-синий мялся, делал застенчиво-похабные глаза и шарил по карманам. - Я сегодня с Людкой в кино собрался. С той, ну, со столовки, помнишь?
- Чего, приболтал, что ли?
- Но! Сама, главное, сегодня мне говорит - ну, в кино-то пойдем или каво ли?
- Так тебе трояка-то хватит? А вдруг потом к тебе или к ней, купить там чего, жуй-муй...
- Да у меня петух-то есть. Троебас еще, и ништяк. Займешь? С получки как штык, ты меня знаешь!
- Ну, давай после смены. У меня в раздевалке.
- Ништяк, спасибо, - и грузчик убежал.
***
Бутылку везли в баню. Стояла она возле мощного локомотивного депо. Уголь в нее доставлял допотопный паровоз "овечка". Под его колесами местные пацаны плющили гвозди и делали из них маленькие кинжалы. Окружающее пространство было усыпано угольной крошкой.
В бане было тепло и влажно. Пахло глаженым бельем. Мужчины выходили из моечной красные и неторопливые. Покупали по пять-семь бутылок пива и устраивались на скамьях. В гулкой раздевалке беспрерывно бубнили голоса. Время от времени хлопала входная дверь.
- Во мля… хорошо!
- Рыбки дать? Свояк с Баунтово навез, я ему стакан точил на "Москвич". Вяленая!
- Ох ты, ебеныть, какой лещ! Давно не ел.
- Так, а что, мужики, под пиво-то, может, и это… - кто-то украдкой показал из холщовой клетчатой сумки край горлышка водочной бутылки.
- Ну так… - хозяин леща задвигался и засуетился. Достал из кармана сверток, в котором кроме рыбы были еще вареные яйца и небольшой шматочек сала.
Разливали украдкой. На желтой стене висел плакат: "Спиртные напитки не распивать!"
Пили не торопясь, домой мужиков не тянуло.
- Ух… хороша, курва!
- Но, "Столичная".
- Деньги будут, надо будет взять!
- Да где ты возьмешь-то ее?
- А ты где брал?
- Да в ресторане. Там баба у меня работает.
- Жена?
- Да не, так… ей пустую бутылку тока отдавать надо. Ну, рупь сверху.
- Ух, ни хрена себе, целый рупь. Это ж две пива и почти пачка "Беломора"!
- Но так а чего хотел-то! "Столичная"!
Между тем пиво и водка закончились. Мужики уступили место на скамье другим свежевымытым мужикам. В буфете остался лимонад. За ним повадилась бегать ребятня. Когда за прилавком стояла не злющая татарка Фая, а анемичная, одышливая Тая, лимонад им доставался. Фая же в самом начале рабочего дня вешала табличку: "Пиво-воды только для моющихся". В магазинах детские напитки появлялись редко.
В этот раз бутылку купили два пацана лет по десять. Они выпили ее, сидя на сырых бревнах в тихом проулке за заводским клубом. В чахлом военкоматовском скверике пищали воробьи.
Одни пацан достал из недр коричневой куртки - судя по размеру, перешедшей от старшего брата - окурок и задымил. Сделав пару затяжек, передал другу.
- Я вчера, такой, у батьки стырил из пачки две штуки "Космоса". Он даже не заметил, прикинь?
- А чего тогда бычок курим? Или сам выкурил?
- Да не, Волоха отобрал. Сегодня утром. Козел.
- Но, козел. Он у меня вчера двадцаток забрал.
Приятели замолчали. Четырнадцатилетний хулиган Волоха регулярно портил им жизнь. И как назло, он сам появился из-за угла. Хотел пройти, да увидел приятелей.
- О, шпана, здорово! - вроде бы приветливо поздоровался он и даже протянул руку - мосластую, с грязными ногтями, но увенчанную у основания большого пальца татуировкой "ЛТВ".
Пацаны недоверчиво поздоровались с районным "шишкарем".
- Мелочи давайте?
- Нету, Волоха, вот только что лимонад купили.
- А где лимонад?
- Выпили…
- А мне оставили? - Волохе нужен был повод.
- Мы откуда знали, что ты придешь.
Волоха взял бутылку. Осмотрел ее, словно впервые увидел. Сейчас он, небрежно размахнувшись, швырнет ее под ноги пацанам, осколки брызнут в стороны, распугивая воробьев, и только уцелевшее донышко будет блестеть на солнце, искрясь свежими сколами.
Но не бросил. Заметил Волоха своих приятелей - Родю и Француза, они деловито шли в гастроном, и по деловитости этой Волоха понял, что день удался. Он оставил бутылку пацанам и двинулся за друзьями, а несостоявшиеся жертвы рванули в другую сторону. Бутылка осталась стоять возле бревен.
***
Подобрала ее Нина Трофимовна - уборщица из клуба ТРЗ. Оглядела со всех сторон, вытряхнула последние капли лимонада и сунула в дерматиновую коричневую сумку с обмотанными синей изолентой ручками.
Дома у Нины Трофимовны пахло вареным черносливом - у старика опять был запор. Сам он лежал на боку на широкой старой кровати, застеленной зеленым пледом, и смотрел фильм про войну, повторяя через каждую минуту: "Понятно?" или: "Вот так вам, падлы!". Сам он не воевал - стране нужны были грамотные опытные машинисты. Но фильмы про войну любил.
Из второй комнатушки, такой же жаркой и душной, выпорхнула худая девочка лет шести в пуховых носках и с жидкими косичками.
- Ой, это кто к нам пришел? - умилилась Нина Трофимовна, и лицо ее поплыло в ширину. - Внученька моя пришла… ты с ночевкой?
- Ага, - деловито кивнула внучка. - Папка в запое опять!
- Ох уж этот папка, ну, ничего, сейчас мы суп варить будем, деда кормить. Старик, иди, готов твой чернослив. Может, бог даст, просресси наконец-то.
Вечером старики шепотом орали друг на друга на кухне, внучка спала.
- Гнать его надо метлой поганой, - надрывалась Нина Трофимовна, машинально сгибая конфетную бумажку в узкую полоску, была у нее такая привычка. - Ты посмотри, что делает, тварь такая, месяц как человек работает, три месяца пьет. Нет, я завтра пойду, так и скажу - или лечись, мил человек, или вот бог, а вот и порог!
- Но! Так он тебя и послушает. Шандарахнет еще чем-нить по черепушке, и что я один на старости лет делать буду? С него-то, алкаша, что возьмешь? Тут, я думаю, надо, чтобы Лидка заявление какое на него написала. В профком, например. Ты завтра-то лучше с ней поговори.
- А ты бы сам и поговорил, лежишь тоже целый день, как этот, да воздух портишь. Отец все ж таки. Сам бы и сходил.
- Да куда я пойду, ты видишь - колики меня замучили, шагу сделать не могу, ажно пополам сгибает.
- Жрать надо меньше! Нажресси и стонешь, как раненый мерин.
- Это ты что? Намекаешь, что я на твои, что ли, жру? Да я ж всю жизнь горбатился! Это уж сейчас прижало. Я себе на тарелку супа заработал и пенсия-то у меня побольше твоей будет, а то, что ты полы ходишь мыть, так это от жадности своей. Думаешь, что тебя на тот свет с деньгами пустят?
- От дурак-то, да разве я себе? Помру-то, так хоть дочке да внучке что-то да останется. Может, хоть когда добрым словом вспомнят…
- Зять тебя добрым словом вспомнит. Как раз ему на месяц хватит твоих капиталов.
- Тьфу, поперечина старая, ему слово, а он тебе десять…
Старики раздраженно разошлись спать. Нина Трофимовна пошла к внучке, а дед еще долго ворочался на кровати, вздыхал и озабоченно трогал живот.
Через пару дней Нина Трофимовна с сумкой и внучкой пошла сдавать посуду.
Старый магазин "Светофор" был популярен в округе. Орсовское снабжение позволяло выставлять на витрины болгарские компоты и маринады, куриц, а иногда и колбасу. Правда, в этом случае невесть как оповещенное население окрестных кварталов занимало очередь с шести утра. Зная, что давать будут не больше килограмма в руки, почти все тащили с собой детей. Те, что помладше, спали на руках у матерей в темной тишине толпы, старшие устраивали тут же игры или драки и, одергиваемые окриками, понуро возвращались в очередь, чтобы через пару секунд опять улизнуть. Когда наконец с той стороны начинал скрежетать засов, толпа напрягалась, все становились собранными и немного торжественными и, нервно оттесняя друг друга, втискивались в магазин.
Сегодня в "Светофоре" было буднично. На крыльце зеленого дома, обитого вагонкой, спорили мужики.
- Да хрена ли твоя "Яблочная"? На два глотка, и нет ее, и хоть бы хрен! Ерша надо!
- Херша! Ты посчитай сперва, а потом говори. На ерша еще тридцать копеек не хватает!
- Не ссы ты, щас найдем. О, Вадик, - окликнул кого-то апологет ерша, и спор прекратился мгновенно.
Бутылку поставили в ячейку ящика и отволокли его в подсобку. Там было холодно и накурено. Грузчик сел на мешок перловки, скинул верхонки и задумался.
***
В этой подсобке бутылка прожила два дня, на третий она опять прибыла на пивзавод. И опять гулкий моечный цех.
- Ну, отгуляли?
- Ой, да не говори, слава тебе, Господи!
- Народу-то много было?
- Да все, кого звали, кроме тебя!
- Ну, видишь, как оно вышло-то, все некстати.
- Да не говори.
- Ну, как отгуляли-то?
- А хорошо. Свидетелю тока руку сломали, и все.
- О как!
- Да невесту-то воровали. В другой подъезд утащили, а мой-то с другом побежали отбивать, ну, тому руку дверью и прищемили. Да он тока на второй день и заметил, когда рука опухла. Пиджак не мог одеть.
- Что подарили-то молодым?
- Ну, те родители квартиру купили кооперативную. Да я тебе говорила. А я - холодильник. Сватья-то добрая змея оказалась, все повторяла на свадьбе - ну, молодые на все готовое придут, не то что мы жили. Одни родители квартиру, другие - холодильник. Это она намекала, что мы подарок-то бедный сделали. Так не все же воруют-то, как они.
- Да ты что? Воруют, что ли?
- А ты думаешь, быков-то они на мясо сами выкармливают? Да в общем стаде, колхозном. И корма прут оттуда же.
- От жуки!
- Да уж дадут они моему жизни-то, чувствую…
А потом опять - склад.
- Юрбан, слышь, у тебя брат же вроде в больнице работает?
- Но, санитаром. В дурке, а что?
- Он уколы умеет ставить?
- Ты что! Он психов там охраняет, чтобы не разбежались. А ты что, намотал, что ли, на болт чего?
- Да Людка, прошмандовка…
- Это что, тогда, что ли, когда ты трояк занимал у меня?
- Но. После кино ко мне пошли, ля-ля, тополя… закапало, короче.
- А она что?
- "А что, я думала, что вылечилась". Прошмандовка. Хорошо хоть порошок дала, только вот колоть некому…
- Мне один рассказывал, как определить - больная баба или нет. Надо там внизу рукой надавить ей, если больно будет - точно трипперная.
- Да теперь… дави не дави, короче, не знаю, что делать…
***
Налитая "Жигулевским" пивом, с пришлепнутой на горлышко этикеткой в виде толстого желто-синего полумесяца, бутылка приехала в гастроном на улице Калинина. Он располагался в бывшей купеческой постройке, в угловом здании. Крашеные желтые стены, традиционный шахматный кафельный пол: желтое с бежевым, в шахматном же порядке банки с "Завтраком туриста" на мраморной стойке за продавцом и пустота на прилавках мясного отдела. Редкие в утренние часы покупатели выбивали чеки в кассе и меняли их в отделах на хлеб, пирамидальные красно-синие пакеты молока и кульки из серой бумаги с крупами, макаронами и развесными конфетами. Продавщица с ярко-зелеными тенями на веках, в крахмальном кокошнике набирала весовой товар алюминиевым совочком и насыпала его в те самые кульки, грохая на другую площадочку весов "Тюмень" толстенькие гирьки. К одиннадцати часам у винного отдела собралось человек тридцать. Почти все - с одинаковым нездоровым блеском в глазах. Некоторые уже давно перешли в разряд хронических алкоголиков, некоторые только начинали движение в этом направлении и оправдывали себя сложными жизненными ситуациями, заключая оправдание в формулу: "Не мы такие, жизнь такая". А некоторые просто попали в кратковременный штопор бытия. Но цель сейчас была у всех одна.
- Слышь, мужики, - традиционно начал, подойдя к двум молодым, студенческого вида парням, пожилой алкоголик. Пляшущие руки он прятал в карманах коричневого плаща, - добавьте двадцать копеек, а? Умру, мля буду…
- Да пошел ты по трапу, - резко отреагировали студенты, они были завсегдатаи подобных торговых точек и знали уже, кто и что тут из себя представляет. Проситель сразу умолк и, не обидевшись, пошел высматривать новых меценатов.
За студентами стояли трое сорокалетних. В отличие от большинства, они не были алкоголиками и даже выпивали редко, но выпал свободный день - отгул за сдачу крови, а поэтому не выпить было нельзя. К ним алкаш - искатель двадцати копеек не подошел - такие могут и в лоб дать.
Мужики солидно, не мелочась, купили две поллитровки и три бутылки пива. В гастрономическом отделе выбрали пару соленых селедок, банку зеленых маринованных томатов и несколько плавленых сырков.
Отдыхать пошли к тому, у кого жена была на работе, - такая компания не терпит соглядатаев и требует спокойной обстановки.
На маленькой чистенькой кухне, на столе, крытом веселенькой клеенкой с земляничными ягодами, расставили принесенное. Хозяин дома добавил к меню еще домашней капусты и посетовал на то, что огурцы уже закончились.
- Мало было в том годе, затопило ж все.
- Ладно, мы, что ли, жрать пришли, давай уже садись…
Звякнули сдвинутые стопки - граненые, на коротких ножках.
- Ну, будем…
- Ох… мать моя в кедах… хорошо…
- Но эта ничего так…
- Капустки?
- Уф…
Молча жевали. Один полез за сигаретами. Но хозяин его остановил: курить на балконе. Тот передумал. Налили по второй. Потекла размеренная беседа знающих и уважающих друг друга людей, уверенных в себе и друг в друге и считающих свою немудреную жизнь единственно правильной, а на все прочее реагируя здоровым, непоказным нигилизмом.
- А я как-то брал, как ее, эта, "Московская особая"…