Потому что Ликофрон говорит намеками. Ликофрон непонятный. Вот почему его так прозвали.
Все равно…
Ты должен знать все обстоятельства. Кормилица - женщина по имени Илиос, к примеру, а лев - Геракл. Лаомедон обещал заплатить Посейдону и Аполлону за строительство стен Трои, но потом не стал платить, тогда явилось водное чудовище - пес Тритона - чтобы проглотить его дочь Гесиону. Геракл залез к монстру в живот и разорвал его на части. Лаомедон сказал, что наградит Геракла за убийство чудища, подарив ему лошадей Трои, но опять нарушил свое слово, и разозлившийся Геракл в наказание сжег Трою. Вот, о чем повествуют первые строки. Если ты не знаешь обстоятельств, ты обречен на то, чтобы потеряться.
Как будто перевести Джеймса Джойса на мандаринский язык.
Ну да. Вот почему мне это все так надоело. Каникулы кончаются на следующей неделе, а моему летнему проекту - капут.
Сдаешься?
Когда я пришла вчера домой после ужина, я еще раз прочитала мой перевод и выбросила в мусор. Он был ужасен, очень ужасен.
Ты не должна была делать этого. Я хотел прочитать его.
Было бы стыдно.
Ты же обещала. Потому мы и сидим здесь - ты хотела показать мне свой перевод.
Сначала я так думала, а потом все поменяла.
Поменяла на что?
Чтобы дать тебе книгу. Хоть одно дело закончу сегодня.
Не уверен, что она будет мне нужна. Книга принадлежит тебе. Ты должна оставить ее у себя, как память о твоем лете безуспешных попыток.
Но мне она тоже не нужна. Только взгляну, и сразу мне нехорошо.
И что мы тогда с ней сделаем?
Я не знаю. Отдадим кому-нибудь.
Мы во Франции, помнишь, да? Кому во всей Франции будет интересно прочитать нечитаемую греческую поэму, переведенную плохим английским языком?
Правда. Может, выбросим?
Чересчур. К книгам надо относиться с уважением, даже если от их вида и становится нехорошо.
Тогда просто оставим ее. Прямо здесь, на скамейке. Подарок от неизвестного неизвестному.
Отлично. И как только расплатимся по счету и уйдем из кафе, мы больше никогда не будем говорить о Ликофроне.
Так начинается дружба Уокера с Сесиль Жуэ. Во многих отношениях она очень далека от его идеала. Она постоянно елозит и дергается, она грызет свои ногти, она не курит и не пьет, она - воинствующий вегетарианец, она постоянно воздвигает для себя какие-то требования (напр. выброшенный перевод), и в то же самое время - ребенок ребенком (напр. глупый ответ на вопрос, где она раздобыла книгу, ее девчоночья зацикленность на секретах). А с другой стороны - она без сомнения очень яркая личность из всех когда-либо встречавшихся ему. Ее сознание - поразительный инструмент, и она может рассуждать с ним на любые темы, поражая его знанием литературы и искусства, музыки и истории, политики и науки. Но при этом она - не просто запоминающая машина, расхожий тип начитанных учеников со способностями переварить огромные объемы нефильтрованной информации. Она чувствительна и точна, ее мнения оригинальны, и, при всей ее застенчивости и неуверенности, она упрямо держится за свои доводы. Шесть дней подряд Уокер встречается с ней за обедом в студенческой кафетерии на rue Marzet. Она проводят послеобеденное время вместе, болтаясь по книжным магазинам, кинотеатрам, галереям, сидя на скамейках набережной Сены. Он облегченно понимает, что у него нет никакого телесного влечения к ней, о чем радостно доверяется Марго (она проводит одну ночь с ним в отеле во время тех шести дней) и отсутствующей Гвин, которая всегда с ним рядом. Несмотря на иногда доходящие до крайностей черты характера Сесиль, он наслаждается компанией ее ума настолько, чтобы позабыть о любых мыслях о ее теле, и он радостно сохраняет с ней дистанцию.
Соблюдая осторожность, он не задает ей прямых вопросов о Борне. Он хочет знать, что она думает о нем, хочет знать, как она чувствует о предстоящем замужестве матери со старым другом семьи, но впереди у него еще столько времени - развод не будет оформлен до следующей весны, и он предпочитает повременить, пока их дружба не обросла крепкими корнями, прежде, чем углубляться в частную жизнь. Несмотря на это, ее молчание красноречиво, верит он, если бы она не была против Борна или если бы полна ожиданий свадьбы, она несомненно бы заговорила об этой теме, но Сесиль молчит, и потому, заключает он, что у нее есть сомнения в материнском решении. Возможно, она видит в этом предательство отца, считает он, но это слишком деликатная тема для обсуждения, и до тех пор, пока Сесиль не упомянет об этом сама, он будет продолжать делать вид, что ничего не знает о человеке в госпитале, о все еще живом отце, хоть и вечно спящем.
На пятый день их шатаний Сесиль говорит ему, что ее мать хотела бы знать, если у него есть свободное время для завтрашнего ужина в их квартире, в последний день перед началом ее занятий в школе. Первый порыв Уокера был отклонить предложение, опасаясь новой встречи с Борном в их компании, но получается так, что Борн сейчас находится в Лондоне по семейным делам (семейные дела?), и ужин будет лишь для троих - Сесиль, Хелен и он. Конечно, говорит он, он будет рад пойти на такой ужин. Большие скопления народа доставляют ему неудобства, а провести тихий вечер с матерью и дочерью Жуэ - звучит превосходно. Когда он говорит превосходно (formidable), лицо Сесиль внезапно озаряется сияющей, неподдельной радостью. В эту же секунду Уокер внезапно понимает - приглашение пришло не от Хелен, а от Сесиль, она настояла на том, чтобы мать пригласила его к ним на квартиру и, по всей вероятности, долбила ее об этом несколько дней. До сих пор Сесиль была очень осторожна в своем поведении, постоянно избегая открытого выражения своих эмоций, и этот выброс счастья на ее лице - повод для беспокойства. Последняя вещь в его желаниях, чтобы она влюбилась в него.
Они живут на rue de Verneuil в седьмом районе, их улица расположена параллельно rue de l’Université, но в отличие от роскошной резиденции семьи Марго, квартира Жуэ невелика и обставлена довольно просто, без сомнения отражение ограниченных финансовых возможностей Хелен, последствие аварии мужа. Но их место очень ухожено, замечает Уокер, все находится на своих местах, убрано, чисто, аккуратно, начиная стеклянным, без единого пятнышка, кофейным столиком и заканчивая начищенным паркетным полом, как бы сохраняя порядок, она защищает свое место от вторжения хаоса и непредсказуемости мира. Кто бы смог обвинить Хелен в чрезмерности? думает Уокер. Она пытается сохранить себя в руках. Она пытается удержать себя и Сесиль вместе, и, находясь под грузом тяжелой ноши, кто знает, может, поэтому она и решила развестись с мужем и выйти замуж за Борна: чтобы освободиться от бремени и вновь начать дышать полной грудью?
Без Борна на горизонте, Уокер находит Хелен более мягкой и более приятной, чем та женщина в ресторане несколько дней тому назад. Она все еще замкнута, все еще захлопнута в воздухе правил и приличий, но когда она встречает его у входной двери и пожимает ему руку, он удивлен, как живо выглядят ее глаза, радостные его появлению здесь. Может, он сделал не то, поддавшись на уговоры Сесиль и приняв ее приглашение. После всего сказанного и увиденного, может, Хелен сама предложила эту идею: Что это за странный американский парень болтается постоянно с тобой, Сесиль? Почему бы тебе не пригласить его на ужин, так что я смогу задать ему пару вопросов?
Снова Сесиль выбрала не одевать очки к ужину, но, в отличие от того вечера в ресторане, она уже не щурится. Уокер полагает, она начала одевать контактные линзы, но не решается задать вопрос об этом, чтобы не смущать ее. Она выглядит еще более тихой, чем обычно, думает он, более уравновешенной и контролируемой себя, от того ли, что она сознательно выбрала такой стиль поведения, или от того, что ей спокойно находиться с ним в присутствии матери. Блюдо за блюдом, еда появляется на столе: для начала паштет с корнишонами, потом отварное мясо с овощами, салат, три вида сыров, крем карамель на десерт. Уокер рассыпается в комплиментах после каждого блюда, но при этом, хоть и наслаждаясь каждым кусочком еды, он знает, ее еда далека от качества еды Марго. Бесконечные вопросы заданы о бесполезных вещах. Школа и работа, погода, разница между метро в Париже и Нью Йорке. Разговор значительно оживляется, когда он и Сесиль затевают разговор о музыке, и, по окончании еды, он ухитряется убедить ее (после скольких пламенных отказов?) сыграть что-нибудь для него, для него и для ее матери. Небольшое пианино стоит в комнате - и гостиная и столовая - Сесиль встает из-за стола и, подходя к инструменту, спрашивает: Что-нибудь на выбор? Бах, отвечает он без малейшего колебания. Двухчастную композицию Баха.
Она неплохо исполняет заказ, она играет все ноты музыкальной пьесы с упорной точностью, динамизм ее исполнения устойчив, и, хоть, музыкальные фразы страдают механичностью, и она не достигает быстроты заезжего гастролера, кто обвинит ее в том, как она играет? Она - не профессиональный музыкант. Она - восемнадцатилетняя школьница, играющая на пианино для собственного удовольствия; и она исполняет Баха собрано, подвижно и с большим чувством. Уокер вспоминает свои неловкие попытки научиться игре на фортепиано в детстве, и какое разочарование постигло его тогда, обнаружив у себя полное отсутствие способностей к этому. Оттого он аплодирует Сесиль с большим воодушевлением, хваля ее старание и говоря, как превосходна, по его мнению, она. Не так уж хорошо, говорит она с надоедливой скромностью. Сойдет. Но при этом Уокер видит ее веселящуюся гримаску на лице, как она еле удерживается от радостной улыбки, и понимает, сколько значат для нее его слова.
Мгновение спустя, она извиняется и уходит в коридор (без сомнения, в туалет), и, в первый раз за вечер, Уокер остается наедине с ее матерью. Поскольку Хелен знает, что Сесиль вернется очень скоро, она сразу приступает к делу, не колеблясь ни секунды.
Будьте осторожны с ней, мистер Уокер, говорит она. Моя дочь - непростое, хрупкое создание, и у нее нет опыта общения с мужчинами.
Мне очень нравится Сесиль, отвечает он, но не в этом направлении. Мне нравится просто быть с нею. Как друг.
Да, конечно, она Вам нравится. Но без любви, и проблема заключается в том, что она начинает испытывать к Вам особые чувства.
Это она Вам сказала?
Она не должна говорить мне ничего подобного. Я это вижу.
Нет, она никак не могла влюбиться в меня. Я знаком с ней только неделю.
Год, неделя, какая разница? Вещи случаются, и я не хочу, чтобы она страдала. Пожалуйста, будьте осторожны. Я Вас умоляю.
Опасения сбываются. Невинность становится виной, а слово надежда рифмуется с отчаяньем. Во всем Париже люди выбрасываются из окон. Метро затоплено человеческими экскрементами. Смерть выползает из могил. Конец второго акта. Занавес.
Третий акт. Уокер покидает квартиру Жуэ и входит в прохладную сентябрьскую ночь; никакого сомнения в том, что Хелен сказала ему правду. Он и сам подозревал это, а сейчас его подозрение подтвердилось; он понимает, пора менять стратегию. Для начала - больше не будет праздных дневных шатаний с Сесиль. Хоть ему и приятно проводить с ней время, он должен быть осторожен (да, Хелен была права), он должен быть очень осторожен с ней. Но что означает осторожен? Разорвать полностью отношения с ней выглядит чересчур жестоким, и все же, продолжая видеться с ней, может ли она воспринять продолжающиеся встречи за знак одобрения? Нет простого решения этой дилемме. Факт тот, что он должен видеться с ней, возможно, не так часто, как раньше, возможно, не столько часов вместе, но он должен видеться с ней, с кем он решает разделить свои мысли, кому он расскажет об убийстве Седрика Уилльямса. Сесиль поверит в его историю. Если он сначала пойдет к ее матери, тогда, скорее всего, Хелен не поверит. Но если Сесиль примет его сторону, тогда появятся и шансы, что и Хелен изменит свое мнение, поскольку, похоже, она доверяет во всем своей дочери.
Он звонит Марго на следующее утро, надеясь отвлечься от тины неопределенностей, проведя время в ее компании - зависит от ее настроения, конечно, и то того, если она свободна.
Забавно, говорит Марго. Я как раз хотела позвонить тебе в отель.
Рад, отвечает Уокер. Означает, что мы думаем друг о друге в одно время. Телепатия - лучший индикатор крепких отношений между людьми.
Ты говоришь иногда странные вещи…
Хочешь сказать, почему ты хотела позвонить мне, или я должен рассказать тебе первым?
Сначала ты.
Очень просто. Я очень хочу тебя увидеть.
Я бы тоже очень хотела встретиться с тобой, но не могу. Вот, почему я хотела поговорить с тобой.
Что случилось?
Нет, ничего. Я уезжаю на неделю и хотела сказать тебе об этом.
Уезжаешь?
Да, в Лондон.
Лондон?
Почему ты все время повторяешь меня?
Извини. Но сейчас в Лондоне кто-то находится.
А также десять миллионов других людей. Ты о ком говоришь?
Я думаю, ты его знаешь.
А поточнее?
Борн. Он уехал в Лондон три дня тому назад.
И какая связь со мной?
Ты едешь на встречу с ним, да?
Не смеши меня.
Если ты действительно едешь на встречу с ним, я тебе этого не прощу.
Что в тебя вселилось? Конечно, я не еду к нему на встречу.
Тогда почему ты едешь?
Не надо, Адам. У тебя нет никакого права задавать мне такие вопросы.
Я думал, есть.
Я никому ничего не должна - по крайней мере, тебе.
Прости, веду себя как идиот, да? Снимаю свой вопрос.
Если хочешь знать, я еду к своей сестре. Она замужем за англичанином и живет в Хэмпстэде. Ее сыну исполняется три года, и я приглашена на празднование. Также - чтобы закончить всю картину - моя мать едет со мной.
Могу ли я тебя увидеть до отъезда?
Мы уезжаем в аэропорт через час.
Плохо. Я буду скучать по тебе. Очень, очень скучать.
Только восемь дней. Держись, малыш. Скоро вернусь.
После такого разговора с Марго он возвращается в свою комнату в отель и проводит несколько часов в тоске, совершенно без никаких сил для работы за письменным столом и без никакой возможности сконцентрироваться на чтении (Жорж Перек Les Choses: Une Histoire des années soixante), и прежде, чем он вновь возвращается к мыслям о Сесиль, он вспоминает, что сегодня - первый день ее учебы, и она, совсем недалеко от того, где он сейчас, сидит в классе и слушает разглагольствования какого-нибудь учителя о поэтическом метре Мольера, теребя пенал заточенных карандашей. Он будет сторониться ее некоторое время, говорит себе, и, когда его классы начнутся через восемь дней (в тот же день возвращается и Марго), тогда у него будет законный повод видеться с ней гораздо реже; и чем меньше времени они проведут вместе, тем быстрее пройдет ее увлечение им.
Следующие три дня он упорно придерживается режима молчания. Ни с кем не видится, ни с кем не разговаривает, и понемногу он начинает чувствовать себя увереннее в своем одиночестве, будто ограничение, напущенное им на себя, очистило его каким-то образом, вернуло его в состояния человека, каковым он представлял себя ранее. Он пишет две короткие поэмы, в которых появляется что-то стоящее (хорошо бы все, да только мечта о другом / хорошо б ничего, да только мечта не об этом), проводит всю вторую половину дня в размышлениях о сцене возрождения в фильме Дрейера и сочиняет длинное, очень эмоциональное письмо к Гвин о переменчивости неба Парижа, взглядом из окна его комнаты: Жить здесь означает стать знатоком облак, метеорологом капризов. Потом, на четвертый день, после того, как только что проснулся, пригубив первый глоток растворимого кофе, приготовленного им каждым утром на плитке позади кровати, раздается стук в дверь.
Еще не до конца проснувшийся, еще разомлевший от тепла постели, взъерошенный неодетый Уокер натягивает штаны и идет к двери, переступая носками босых ног и стараясь не зацепить занозу от торчащих дощечек пола. Вновь он думает, что это Морис, и вновь это не так, и, ожидая Мориса за дверью, он даже не удосуживается спросить, кто там.
Сесиль стоит перед ним. Она взволнованна, она кусает ее нижнюю губу, она то и дело вздрагивает, будто электрический разряд время от времени проходит через ее тело, и будто она готова оторваться от земли и взлететь.
Уокер говорит: Ты же должна быть в школе?
Не беспокойся о школе, отвечает она, проходя в дверь без приглашения. Это более важно, чем школа.
Ладно, это более важно, чем школа. Насколько?
Ты не позвонил мне ни разу после того ужина. Что произошло?
Ничего. Я был очень занят, только и всего. И я подумал, ты тоже. У тебя только что начались уроки на этой неделе, и ты по уши, наверное, в домашних заданиях. Я хотел предоставить тебе несколько дней, чтобы ты втянулась в учебу.
Это не так. Это совсем не так. Моя мать говорила с тобой, вот почему. Моя глупая мать говорила с тобой и напугала тебя. Хорошо, чтобы ты знал, моя мать не знает ничего обо мне. Я сама могу о себе позаботиться, спасибо за заботу.
Подожди, Сесиль, говорит Уокер, поднимая правую руку и останавливая ее речь открытой ладонью - жестом полицейского, регулирующего движение. Я встал три минуты назад, продолжает он, и все еще пытаюсь проснуться. Кофе. Вот, что я делал. Я пил кофе. Хочешь немного?
Я не люблю кофе. Ты знаешь это.
Чай?
Нет, спасибо.
Ладно. Ни кофе, ни чая. Пожалуйста, сядь хотя бы. А то я начинаю волноваться.
Он жестом приглашает ее сесть на стул, затем отодвигает этот стул для нее, и в то время, как Сесиль идет, он берет чашку кофе и подходит к постели. Он усаживается, провалившись в матрас в тот же самый момент, как она садится на скрипучий стул. Отчего-то это совпадение кажется ему смешным. Он глотает уже не горячий кофе и улыбается ей, надеясь, их совместное приземление было так же смешно и ей, но у Сесиль нет повода для смеха, она не улыбается ему в ответ.
Хелен, говорит он. Да, она говорила со мной. Это случилось, когда ты вышла из комнаты после пианино, и разговор длился пятнадцать-двадцать секунд. Она говорила, я слушал, но ничуть не напугался.
Нет?
Конечно, нет.
Точно?
Абсолютно.
Тогда почему ты исчез?
Я не исчез. Я хотел позвонить тебе в субботу или в воскресенье.
Правда?
Да, правда. Прекрати. Больше никаких вопросов, хорошо? Никаких сомнений. Я твой друг, и я хочу быть твоим другом.
Но лишь…
Хватит. Я хочу быть твоим другом, Сесиль, но не могу им оставаться, если ты мне не веришь.
Верить тебе? Ты о чем? Конечно, я тебе верю.
Не совсем. Мы провели вместе много времени, мы говорили о многом - книгах и философах, искусстве и музыке, фильмах, политике, даже обуви и шляпках - но ты никогда не рассказала мне о себе. Ты не должна скрывать ничего от меня. Я знаю, что такое проблемы. Я знаю, что бывает в семьях, когда что-то не так. В тот день, когда я рассказал тебе о моем брате Энди, я думал, что ты тоже расскажешь о себе, но ты не промолвила ни слова. Я знаю, что случилось с твоим отцом, Сесиль, я знаю, в каком аду ты и твоя мать живете, я знаю о разводе, я знаю о свадебных планах твоей матери. Почему ты даже не упомянула об этом? Мы же друзья. Мы же здесь, чтобы разделить боль, помочь друг другу.