"Вихри перемен" – продолжение уже полюбившейся читателям трилогии: "Утерянный рай", "Непуганое поколение", "Благие пожелания", объединенной под общим названием – "Русский крест". В романе прослеживается судьба четырех школьных друзей и их близких, которым выпало быть свидетелями и участниками эпохальных событий, происходивших в нашей стране на стыке двух веков. Впервые мы знакомимся с героями романа в конце 70-х. В книге "Вихри перемен" повзрослевшие, возмужавшие герои вступают вместе со страной в начало 90-х. У каждого из них своя судьба, а вместе – это судьба поколения. В книге есть все атрибуты того времени: путч, развал СССР, коммерциализация государственных предприятий, эмиграция, тотальный дефицит, зарождающаяся олигархия и бандитские разборки. Это было время, когда вихри перемен коснулись каждого.
Содержание:
Часть I - Всплывающая Атлантида 1
Часть II - Лебединая оперетта 6
Часть III - Старатели третьей волны 18
Часть IV - На обломках империи 28
Часть V - Поминальная песня 41
Александр Алексеевич Лапин
Вихри перемен
"Вихри перемен" – продолжение ранее вышедших романов "Утерянный рай", "Непуганое поколение", "Благие пожелания", объединенных под общим названием – "Русский крест". В этом большом произведении, которое я пишу уже много лет, я пытаюсь осмыслить не столько личный опыт и собственные переживания, а те события, которые кардинально повлияли на судьбу моего поколения. Проследить, как, следуя за внешними факторами, меняются взгляды, убеждения, характеры людей, как экстремальные условия становятся лакмусовой бумагой, проявляющей истинное лицо человека.
Мои герои в новой книге уже не юноши "со взором горящим", это взрослые мужчины, которым предстоит решать недетские проблемы. Четверка школьных друзей задумывалась мной как собирательные образы советского человека, каждый из них по-разному реагирует на изменившиеся условия жизни в новой стране, а вместе они своего рода лицо моего поколения, которому довелось жить буквально на сломе эпох. Мы не выбирали время, оно выбрало нас.
Рушилась страна. Менялась жизнь. Наступило жестокое время больших надежд и трудных решений. Но люди продолжали любить, верить, надеяться… Об этом и многом другом четвертая книга романа "Русский крест".
Часть I
Всплывающая Атлантида
I
Вихри враждебные веют над нами…
"Варшавянка" (пролетарский гимн)
Не дай вам бог жить в эпоху перемен.
"И-Цзин" (китайская "Книга перемен")
Было это давно. Жил на земле Иов. Благочестивый, богобоязненный, порядочный мужик. Бог любил его. И ставил в пример другим.
Это сильно не нравилось дьяволу. И тот стал искушать Господа. Иов, мол, тебя оттого почитает, что ты ему хорошую жизнь устроил. И стада у него тучные. И дети на загляденье. А стоит его слегка прищемить, он совсем другое запоет.
Бог, конечно, не поверил. Но решил все-таки поиспытывать Иова.
И началось. Напали на стада разбойники. Скот угнали. Охрану перебили.
А Иов и в ус не дует. Все равно молится. И Бога почитает, хвалу ему возносит.
Но дьявол не успокоился. "Это так! Не испытание – мелочь. Вот, если дело дойдет до крайности, тогда он взвоет".
Налетел ветер. Рухнул дом Иова. И задавил его детей…
Но Иов человек верный. Сдюжил и это.
– Дети померли, – говорит сатана. – Дело житейское, особенно в наши времена. А вот, если он сам будет мучиться, тогда и отречется.
Заболел Иов. Покрылся язвами. И коростою. До крайности дошел.
Но от Господа Бога не отрекся. Только молился. Смиренно и истово.
Бог его не покинул. Вернул свою милость.
С тех далеких времен и повелось. Дьявол постоянно искушает людей. Ищет в душе народной червоточину. Испытывает веру на прочность.
В прошлом веке дошла очередь и до России. Сыны дьявола заморочили русские головы обещанием построить "рай на земле". Но за это потребовали душу народа.
Что из этого получилось, мы теперь знаем. Пережили и мор, и глад, и лагеря смерти.
А над душою народной как только бесы не изгалялись. Корежили ее, ломали, гнули, дрянью всякой забивали.
Чтоб совсем уж убить…
А не удалось.
II
Электричка дернулась. И остановилась. Незакрепленный народ горохом посыпался в проходе. Пожилой усатый работяга в прорезиненном плаще первым открыл дискуссию:
– Наверное, что-то с рельсом случилось. Эк-ка поезд экстренно затормозил! – предположил он.
Толстая тетка в вязаной кофте с корзиной на коленях, в которой видно было пестреньких котят, выглянула в окошко и заметила:
– Могёт быть! Ишь, вон двое бегуть через пути к нам. В форме…
И сразу весь переполненный вагон утренней "колбасной электрички", дотоле мирно читавшей и дремавшей в тишине, заговорил, загалдел:
– Позавчера тоже простояли так два часа!..
– И третьего дня!
– Вообще, железная дорога охамела окончательно, – солидно подвел черту дядечка в очках и шляпе, читавший свежий выпуск "Комсомольской правды". – Вот в газете пишут: график нарушается каждый день.
– Все перестройка эта довела, – откликнулся работяга, смешно шлепая губами под моржовыми усами. – Только болтать горазды. Все по-новому, по-новому. Вот оно как по-новому и выходит.
И пестрый народ, затоваренный разноразмерными сумками, рюкзаками и разного рода мешкотарой, согласно и бодро принялся ругать перестройку и ее инициатора, виноватого в том, что и в Москве теперь не укупишь нужного провианта.
– Довели страну! – визгливо солировала в дружном хоре накрашенная бабуся с буклями, видимо, бывшая жэковская активистка. – Сказано в Писании: "Придет царь Михаил меченый. И будет великий разор".
– А все потому, что он Раиску свою слушает. Таскает ее всюду за собой. А она там, за границами, так всех деньгами и засыпает. Туда миллион даст! Сюда миллион отвалит! – поддержала разговор толстуха с котятами. И шмыгнув носом, добавила: – Почему и нету теперь колбасы хорошей в Москве. Всю негры поели…
Галинка Шушункина и вся их дружина во главе с женщиной-богатырем – тетей Шурой помалкивают. Чё попусту языком трепать. И так все видно невооруженным глазом. Пустые прилавки магазинов говорят сами за себя. Но в Москве еще кое-что остается. И каждую неделю их контора по старой советской памяти снаряжает гонца за продуктами в столицу. Теперь вот ее очередь настала. Закупаться по длинному списку, собранному женщинами их отдела.
Электричка еще раз дергается. И медленно плывет к столице. Дискуссия постепенно сворачивается. Народ готовится к выходу на перрон.
Тетя Шура, могучая, широченная в плечах, поднимается со скамейки первая и командует:
– Галя! Таня! Вы за мной держитесь! Не отставайте ни на шаг. Помните – Москва она бьет с носка. – И вдруг ее озабоченное круглое лицо с выщипанными бровями и напряженным ртом умильно заулыбалось. – У-у, какие мы! – она гладит рыжего котенка, взобравшегося на край корзинки. А потом с ходу добавляет: – Пошли!
Операция началась. Они бодро вылетели из дверей электрички на засыпанный мусором перрон. И след в след за теткой-ледоколом понеслись к виднеющемуся вдали вокзалу.
Два замызганных мента, стороживших добычу на выходе с перрона, равнодушно скользнули по ним взглядом. Что с них взять? Впереди, как танк, тетка богатырь в китайском пуховике с огромными еще пустыми баулами. Слева – хрупкая невысокая девушка в дутой куртке и алой шапочке, глаза большие, красивые. Справа – длинноногая девчонка подросток в потертой шубке и сапогах на платформе.
Проскочили первый заслон. И вышли на привокзальную площадь.
Тут народ с электрички встречает следующая группа по интересам. Целый выводок разноцветных цыганок в пестрых юбках и кожаных куртках сверху. Смуглолицые, черноволосые, они принимаются цепляться к добыче.
– Эй, молодая! – окликает Галинку пожилая неопрятная рома в солдатском длинном бушлате, из-под которого выглядывает цветастая юбка. – Позолоти ручку. Я тебе всю правду расскажу!
А сама шарит по ней глазами. И тянет коричневую, окольцованную золотыми перстнями руку все ближе и ближе.
Галинка боком-боком старательно обходит эту стаю цыганок, стараясь, как учили, не ввязываться с ними ни в какие разговоры-переговоры…
А Танька-пигалица попадает. Её, как вороны голубицу, окружают молодые цыганки. И начинают обрабатывать, затягивая, как в сети, в хитрый разговор о жизни и любви…
Однако не на тех они напали. Галинка уже знала, что бывает со слишком общительными молодайками. Через несколько минут они останутся, как общипанные курицы. Без денег и без украшений.
Но еще лучше, чем она, знает это тетя Шура. Цыганки просчитались. Она, как бульдозер, врезалась в стаю, окружившую Таньку. И расталкивая по ходу могучими плечами молодых рома, буквально выхватила оторопевшую девку из рук золотозубых, черноволосых, шумных восточных красавиц.
Взяла за руку и потащила за собою – в одной руке огромная сумка, в другой Танька, которая по ходу действия еще что-то лопочет в свое оправдание:
– Она мне правду сказала! Про мою жизнь! Она мне сказала: "Я знаю, что ты потеряла свою первую любовь!" И откуда она знает? А, тетя Шура? Ну откуда?
Но тетя Шура, не останавливаясь и не оборачиваясь, отрывисто чеканит:
– Все мы потеряли свою первую любовь. Они это знают… На этом и цепляют дурочек вроде тебя. А потом ты потеряешь невинность… И они тебе это тоже припомнят…
Но дискутировать некогда. Впереди замаячили группки наперсточников. Как саперы мины, они расставили свои ловушки.
Эти берут в оборот другим. Ловят лохов с электричек на жадности и азарте.
Тетя Шура и девушки быстро проскочили мимо. Но дальше начали тормозить.
Пошел блошиный рынок. Бабульки разложили на бетонных парапетах и в ящичках свои овощи-цветочки. Какие-то черные, как грачи, люди торгуют разноцветными пакетами. Бродяги толкают всякое старье. Нищие тусуются с табличками в руках и, завидев их, принимаются гнусавить: "Сами мы не местные…"
Но уже недалеко вход в метро. И они снова устремились вперед.
Уже через несколько секунд наша троица уперлась в берег человеческого потока, устремившегося к горловине тоннеля.
Урча и поскрипывая, металлическая лента эскалатора торопливо перерабатывает толпу провинциальных мешочников.
Навстречу им из небытия возникают и проплывают мимо вверх лица из другого встречного человеческого потока. А механический голос из динамика подбадривает всех и строго убеждает в том, что надо стоять справа, держаться за резиновые черные поручни и пропускать тех, кто торопится и бежит сломя голову по самодвижущейся лестнице вниз.
– Ну вот, девчонки! Давайте так! – командует уже на платформе тетя Шура. – Сначала двинем в "Елисеевский" за продуктами. Там даже сейчас еще можно успеть занять очередь. До открытия. А потом пойдем по "золотому треугольнику".
Галинка не стала спрашивать, что такое "золотой треугольник". Она уже знала, что так женщины с "колбасных электричек" называют связку главных магазинов столицы: ГУМ, ЦУМ, "Детский мир" и окружающие их стихийные рынки, на которых можно купить все.
Она только подумала, что обход надо начинать с "Детского мира", так как ей жена брата заказала сапожки младшему на зиму. Но дискутировать некогда.
– Вы только от меня не отставайте! – добавляет атаманша. И устремляется к переднему вагону, где народу всегда поменьше.
Дальше стремительный бросок поезда от станции к станции. Чудовищная давка, в которой Галинку прижимают прямо к противоположной двери вагона.
И, наконец, длинные переходы по подземным галереям.
В этом путешествии по подземному миру, плывя в потоке людей, она так и не успела толком разглядеть прославленных красот Московского метрополитена. И в памяти ее фрагментарно запечатлелись то скульптуры бородатых партизан на "Белорусской", то медные чеканки на "Пушкинской". Да еще люстры неизвестно где. И главное – толпы разнообразных человеческих особей, несущихся в разных направлениях…
* * *
…Ошибочка вышла в расчетах. Они не успели к открытию. И хвост очереди в "Елисеевский" гастроном уже стоял на бывшей Тверской, растянувшись метров на двести. Они сначала уткнулись, а потом пристроились в этот хвост. И тетя Шура, тронув за рукав, торопливо спросила стоявшую в очереди женщину:
– А что дают?
Вполне обеспеченная, судя по модной дубленке и сапогам, молодая москвичка метнула в них острый взгляд и раздраженно ответила:
– Ничего не дают! Очередь при входе… Понаехали тут… Москва вам резиновая, что ли?.. – и отвернулась, зло поджав накрашенные модной помадой тонкие губы.
Тулячки прижухли от неласкового приема. А "хвост" уже теперь за ними все рос и удлинялся.
Галинка думала, неторопливо продвигаясь ко входу в магазин, о том, что очередь – это такое естественное состояние женщины: "Для многих из нас тут целая жизнь. Своя жизнь. Все успевают обсудить. Тут же перекусывают. Очередь – она везде. Есть очереди видные и простые, как эта. А есть очереди невидимые, в которых надо стоять всю жизнь. На квартиру, на машину, на мебель. На путевку в санаторий. Хорошо хоть на кладбище нет. Хотя… К мавзолею, где лежит Ильич, тоже есть очередь…"
Она быстро оборвала эти мысли. Потому что даже про себя она не могла покуситься на святое. Но мысли назойливо лезли в голову. Вспомнилась книга профессора Збарского, который бальзамировал тело Ленина. И описал это в ней. Книжку принес откуда-то из сарая Влад. И потом долго перечитывал по вечерам…
Впереди началось какое-то брожение. Пошел шепот по толпе:
– Кажется, запускают?
– Запускают!
– Ура! Запускают!
Все начали дружно напирать друг на друга и подтягиваться вперед. Она мысленно поделила очередь на куски: "Только бы успеть. Успеть попасть хоть вот с этой группой. Ведь пока мы тут стоим, там могут все разобрать!"
Впереди у недалекого, но такого желанного входа вскипал, вспухал крик:
– Куда без очереди?! Не подпускай! Держи их, гадов!
Галинка поднялась на носочки. И через ряды бесконечных спин в шубах и шапках увидела, как у входа, работая изо всех сил локтями, пытаются влиться в толпу и прошмыгнуть в двери магазина два юрких, носатых, черноволосых человечка. Но их отталкивают локтями крепкие русские бабы, видимо тоже приезжие. При этом женщины не забывают двигаться всей своей плотной шубно-ватиновой пальтовой массой вперед ко входу.
Неожиданно впереди из очереди выскакивают несколько молодых мужиков. Они налетают сбоку прямо на носатых бесшапочных людей. Рвут их за куртки, выталкивают к сугробу. И уже там, прямо в сугробе, в грязном снегу "замешивают" кавказцев ногами.
Вдруг интеллигентная дамочка, стоящая перед тулячками, выскакивает из очереди. Подбегает к этой куче и бьет лежащего несколько раз прямо по засыпанному снегом лицу своей сумочкой:
– Так их!
– Так их сволочей!
– Черномазых! – одобрительно гудит очередь.
– Учи их, Петровна!
– Пусть валят к себе! На Кавказ! – кричит молодой разгоряченный расправой курносый парень, возвращаясь на свое место в очередь.
– Скупают тут все, а потом перепродают, – говорит тетя Шура.
"Что ж это творится на свете такое!" – испуганно думает Галинка, прижимая к себе сумочку. А очередь уже несет ее вперед, как весенний поток какого-нибудь зазевавшегося муравьишку, нисколько не обращая внимания на все его потуги бороться с течением.
Над входом в магазин висит кованный из металла козырек. Рядом стоят такие же красивые урны. И само здание старинное, с лепниной.
А у горловины дверей маячат два советских милиционера в бушлатах и с рацией. Регулируют.
– Давай! Давай!
– Оп! – милиционер опускает руку, отсекая очередной кусок толпы. Оставшиеся нетерпеливо переминаются с ноги на ногу. Ждут команду. Опять:
– Давай! Давай!
Еще рывок. Пару толчков под бока. И людская река, преодолев узкий дверной проем, втекает в вестибюль. И уже внутри "пещеры Али-Бабы" растекается ручейками по залам.
– Галя! Ты давай занимай очередь в кондитерский. А ты, Танюша, дуй в бакалею. Там, похоже, индийский чай дают. Я беру на себя колбасы. Как очередь подходить будет – зовите меня. Вперед, девчонки!
Тетя Шура командует ими, не переводя дыхания, как настоящий полководец. Четко и решительно.
Внутри магазина есть свои очереди. Теперь уже в отделы. И покупатели действуют по давно уже отработанной схеме. Работают, кооперируясь, группами. Женщины овладели искусством борьбы за выживание вполне. Но сейчас настали такие трудные времена, что и такая их "боевая мобильная группа" может вернуться с пустыми руками. Голодно и зло шумит великий город.
Они становятся в указанные тетей Шурой очереди. Стоят, отдыхают. Здесь порядка больше, чем на входе. В каждой очереди есть старший. Он мусолит свой синий химический карандаш. И рисует у Галки на ладони номер. Девяносто шестой.
Теперь надо ждать. Очередь потихоньку движется, змеей вьется между отделами, хвостом соприкасается с другими.
Магазин не слишком большой. На такое количество народа не рассчитан.
Люди возбужденно переговариваются. В основном вспоминают о том, что директора этого магазина недавно приговорили к смертной казни.
– Так им и надо, торгашам проклятым! – то и дело слышит Галка реплики со всех сторон.
– Сидят на дефиците, жируют!
Ноги постепенно наливаются тяжестью. Но Галка держится стойко. Как оловянный солдатик на посту. Она сильная, молодая. А тут полно пожилых. И старушек. "Каково-то им стоять?" – думает она, прислушиваясь к немудреному женскому разговору впереди:
– Моя невестка вчера в "Детском мире" взяла сапожки, очень приличные, – говорит женщина с изможденным лицом и в ветхой шубейке своей визави в рыжей турецкой дубленке и синей шапочке.
– Да?! А я тоже ищу внучке обувку. На той неделе купила ботиночки на меху. А они не подошли. Хочу обменяться с кем-нибудь.
Галинка вспоминает о своей заботе. И только хочет спросить, как где-то впереди, у прилавка, вспыхивает крик. Очередь вздрагивает, как будто по ней пропускают электрический ток. Колышется, беспокоится:
– Что? Что случилось?
– Кончился чай?
– Не хватает?
– Продавщица сказала, чтобы больше за индийским чаем не занимали. Хватит еще на сто человек.