* * *
"Лаборатория экстракорпорального оплодотворения"… – Шушункина долго пыталась прочитать прибитую к двери табличку, но так и не смогла правильно назвать это манящее и одновременно пугающее слово. Однако слова словами, а белые халаты медсестер и врачей, белые стены института материнства и детства как-то приободрили ее и обнадежили.
Вдоль стены на стульчиках сидит несколько женщин весьма зрелого возраста. Одна черноволосая, носатая, похоже даже с мужем. Очередь двигается медленно, задумчиво. Но она терпеливо ждет. А что ей остается?! На той неделе, когда она объявила Владу, что поедет в Москву, он как-то виновато, по-собачьи преданно глянул на нее. И проговорил:
– Ну что ж, поезжай, попробуй!
Что ни говори, а это шанс. Найти свое семейное счастье, не разрушив того хрупкого единства, которое еще есть у них с мужем. Пока еще есть.
Наконец, дошла и ее очередь. Вышедшая из кабинета фифа-медсестра в тончайшем белом халате и на каблуках по карточке прочитала ее фамилию с ошибкой:
– Шушикина Галина Васильевна!
– Шушункина, а не Шушикина, – сердито поправила она сестру.
Та в долгу не осталась. Так презрительно зыркнула на нее, что Галинка предпочла без слов и жестов просто юркнуть в приоткрытую дверь.
И облегченно выдохнула, увидев пожилую женщину врача. Важная, пепельно-седовласая дама в больших роговых очках что-то пишет в карточке и, не отрываясь, кивает ей:
– Присаживайтесь!
Галина рада тому, что врач – женщина. Мужчины-гинекологи напрягают ее. Она так до конца и не научилась не стесняться их.
Присела на краешек стула. Подала доктору свою папку с документами: разного рода справками, заключениями, выписками и рентгеновскими снимками. Врач принялась неторопливо листать ее анализы и диагнозы. Потом начала заполнять свой собственный формуляр.
Пока она листает и пишет, Шушункина разглядывает кабинет. Особенно потрясает ее отлитый в натуральную величину, наверное, из бледно-розового пластика женский таз в разрезе со всеми внутренними органами, включая родовой канал и матку.
– Ну, девушка! – наконец отрывается от писанины доктор и смотрит на Галину из-под очков так внимательно, словно ищет что-то. – Ребеночка хотите?
Та молча кивает.
– Наши услуги стоят дорого, – замечает доктор.
Галинка даже опешивает от такого заявления. Впервые она сталкивается с рыночной экономикой в таком простом и доступном варианте. Она, конечно, знает, что "непорочное зачатие" на сегодня – новая, а главное, платная услуга, но ей как-то непривычно слышать это от врача. У нее все еще присутствуют иллюзии по поводу гуманизма и бескорыстного служения медиков.
– Я знаю! – односложно отвечает она.
– Ну что ж! – убедившись в платежеспособности клиентки, доктор, которой, видимо, тоже внове общаться в деловом стиле, возвращается к своим прямым обязанностям. – Если хотите, то придется потрудиться и потерпеть. В общем и целом-то ничего особо сложного на сегодняшний день для медицины в вашем случае нет. Если не переходить на медицинские термины, то весь процесс заключается в том, чтобы поместить сперматозоид вашего мужа в вашу яйцеклетку. Оплодотворить, так сказать, искусственно. В нужный момент, когда ваш организм выработает эту самую яйцеклетку, мы можем произвести эту манипуляцию…
В чинную обстановку чистенького кабинета, где люди беседуют о самом главном, неожиданно врываются посторонние. На пороге рисуется все та же, но чем-то испуганная, молоденькая фифа-медсестра:
– Изольда Ивановна! Включите радио!
– Что вы, милочка, врываетесь во время приема? – строго спрашивает ее врач. – Вы что, Верочка, порядка не знаете? Что вы себе позволяете?!
– Верховный Совет объявил, что будет голосование за импичмент президенту. Сейчас начнет выступать Руцкой, а потом Хасбулатов…
– Какой еще, к черту, импичмент? – И куда только делась снисходительная вежливость доктора. – Как они уже всем надоели! Власть делят. Скорее бы уже друг друга сожрали! А вы, милочка, – после выплеска Изольда Ивановна вернулась к прежнему тону, – перестаньте пороть горячку и займитесь своими прямыми обязанностями. Проследите, чтобы как следует стерилизовали инструменты. А то сегодня у нас там новенькая на этой процедуре.
Обиженная Верочка закрывает дверь с внешней стороны.
А доктор, слегка поправив пышную седую прическу, недовольно добавляет ей вслед:
– И какое нам дело до всей этой политической трескотни? Наше дело – рожать детей. Ну-с, продолжим…
Она откладывает в сторонку формуляр и ручку и вдруг так по-женски доверительно наклоняется к Галинке и по-матерински просто говорит:
– Понимаете, Галя! Мы, конечно, можем сделать то, что вы просите. И может быть, это даже получится. Но я вам как женщина женщине, а не как врач, скажу. Сперматозоиды ослабленные. И каким будет потомство, мы с вами предсказать не можем. Ведь в природе побеждает сильнейший. Может, вам помог бы другой донор? – Тут она поверх очков лукаво, понимающе глянула на покрасневшую Галину и добавила: – Хотя тогда и мы вам, возможно, не понадобимся.
И через секунду она словно опять скрылась за своими большими очками и уже как врач продолжила консультацию.
– Конечно, вашему мужу тоже надо готовиться. Что он ест у вас? Ему надо изменить режим питания. Овощи, фрукты. Я вам сейчас напишу, что ему надо употреблять.
VI
"Знатный получился альбом! И Москва такая красивая! Ни в сказке сказать, ни пером описать. И как они это сделали? Вот "Детский мир". Ведь на самом деле вокруг него такая гигантская барахолка!
Великая сила искусства! Я каждый день проезжаю мимо этого места. И не замечаю там красоты. А здесь. Да, технология позволяет создавать какую-то новую реальность. Красивее той, что видит человеческий глаз!" – Дубравин отодвигает в сторону лощеный альбом и оглядывается вокруг. Зал приемов московской мэрии весьма впечатляет неискушенного зрителя. Белые с позолотой и алой бархатной обивкой стулья. Столы для фуршета, полные изысканных деликатесов: креветки, кусочки красной рыбы, грибы, севрюжина с хреном. А со стен на все это изобилие смотрят строгие портреты градоначальников, начиная с царских времен и заканчивая нынешним – Лужковым.
"Демократы" быстро привыкли к хорошей жизни. Освоились в сановных кабинетах. И уже хотят, чтобы им сделали красиво. Вот как, мол, мы управляем столицей. Расцвела под нами матушка-Москва", – думает он, разглядывая пестрое общество, собравшееся на презентацию альбома, сделанного в редакционно-издательском центре молодежной газеты. Не зря Андрей Паратов столько сил вложил в новые технологии. Результат превзошел ожидания. Компьютерная верстка, цветоделение, новый художник Василий Челкашов выполнили заказ мэрии на "отлично".
На мероприятии то там, то здесь мелькает в толпе лысая голова мэра. Что ни говори, а живчик, да и только. Правда, на портрете он солиднее, весомее, что ли.
А это кто? В шапке с крестом и с ликом ангельским на груди. Это же новый патриарх! Не Пимен. Тот был суровенький. А от этого идет какое-то мягкое свечение. Светлый человек. Ласковый патриарх. Рядом с ним черноризный монах – лицом лукавый и бородатый – выглядит анахронизмом.
Светское мероприятие. Ну и, соответственно, все общаются. Говорят. О том о сем. Рядом с Дубравиным за фуршетным столиком стоит сын Райкина, Константин. Ест семгу на палочке. Попивает красное винцо. Рассказывает театральный анекдот. Им весело. К их столику подгребает Петр Чулёв. Одет весь с иголочки. В английском костюмчике. При галстучке. Лицо такое постненькое. Губки бантиком, ручки сложены на животе. У него свой закидон – он хочет в Европу. Даже язык взялся учить европейский.
Чулёв по-товарищески говорит Дубравину:
– Сань, а что ты все ходишь в одном и том же? Здесь вроде презентация. Посмотри на Паратова. Красавец!
Именинник действительно тоже хорош. Благообразное лицо. Черный костюм. Галстук-бабочка. В очках с роговой оправой.
А Дубравин действительно приотстал. И выглядит, как бизнесмен первой волны. Зеленые брюки-слаксы. Цветная рубашка. Кожаная куртка. Для актера – ничего. Для крупного руководителя – не очень. Можно считать, что старший компаньон сделал ему замечание.
– Вить, – отвечает Александр, – это не от того, что я такой провинциальный ретроград. Детишек двое. Жена не работает. А зарплата у меня, сам знаешь какая. Как когда-то назначили, так и осталось. Не разбежишься. – Помолчал. – Ты сам поднял этот вопрос. Я уже иногда подумываю и о смене места работы… Как-то трудновато становится за такую зарплату упираться…
Ответил, как есть. На том и разошлись.
* * *
Под вечер он сидит у себя в кабинете. И читает очередное "письмо счастья". Их теперь много стало появляться у него на столе. Те времена, когда все решалось просто и легко, заканчиваются. Как-то сами собою начали устанавливаться новые правила и порядки. Появился так называемый документооборот. Тут записочка, там отчетчик. А вот уже и бухгалтера тебе что-то подносят на блюдечке. И Гузель подкидывает очередную стопку документов.
– Что я, бумажный червяк какой-то? – злится он, читая синенькую книжку с грифом: "Для служебного пользования". "Материалы дирекции к собранию акционеров. Экземпляр № 204".
Протасов фонтанирует идеями. Рассказывает в отчете о пройденном пути.
Дубравин откладывает этот важный документ в сторону. И достает чистый белый лист бумаги. Ему надо сделать свой отчет. О работе возглавляемых им служб. А у него их больше десятка. Людей не хватает. И каждый из их четверки должен управлять сразу несколькими направлениями. Так что, кроме регионов, под ним еще и вся рекламная служба молодежной газеты со всеми ее ответвлениями и новыми отделами.
Описывать труднее, чем делать. Но надо. И Дубравин начинает с простых цифр, которые лучше всего характеризуют тот стремительный рост, который идет по всем службам:
"В январе, когда мы только начали работу, было собрано три миллиона шестьсот тысяч рублей рекламных доходов. А уже через девять месяцев их было тридцать четыре миллиона. Получается рост ровно в десять раз.
Неплохо.
Но мы же не только собирали рекламу. Мы еще и продвигали нашу любимую газету, для чего создали специальный отдел с трудно произносимым названием". – Дубравин останавливает бег автоматической ручки по белому полю и старается правильно написать название отдела – "Паблик рилейшенз". Да, кажется, так. И он продолжает: – По-настоящему его работа была развернута в нынешнюю подписную кампанию. Впервые в истории молодежной газеты она велась в таких масштабах. Осенняя рекламная кампания, проведенная для нашего издания, обошлась в десять миллионов рублей".
Он усмехается, вспомнив лозунг той поры: "Мы удивляем каждый день!" И плакат, на котором изображена красавица фотомодель не с длинными "от ушей" ногами, а с куриными лапками вместо них.
А люди как изменились, когда у них появилось дело! Тихие, скромные девчонки из отдела писем, серые мышки преобразились. И явили народу какое-то новое другое лицо. Москву заклеили сотнями тысяч стикеров с этим чудным слоганом.
"Да, разве все опишешь в коротком отчете! Регионалы тоже себя показали. Только что созданные предприятия, как вновь сформированные штурмовые части, сразу бросались в бой. За тираж".
Он снова склоняется за листком бумаги:
"Невозможно рассказать обо всех нюансах рекламной кампании, которая с размахом велась, кроме центра еще в сорока регионах страны. Можно только подвести итог и сказать, что в этот раз нам удалось с помощью чрезвычайных усилий приостановить падение тиража. Но не только это. Там, где работают мощные предприятия, тираж еще и вырос. В Самаре, например, почти удвоился!"
Чего они только не делали для этого. Высвобожденная творческая энергия людей преобразует все!
Сейчас в загашнике у Дубравина новая идея. Организовать ночную доставку газеты из Москвы в ближайшие областные города. Создать свое "золотое кольцо". Уже закуплены три автомобиля. Ему теперь нужен сюда человек с "горящими глазами", готовый взяться за дело.
Ощущение жизни такое, что он находится в каком-то бурлящем потоке. Его несет, как в юности на плоту с друзьями.
И как они теперь? Вспоминает:
"У каждого своя река.
Амантай делает карьеру. Толька все воюет неизвестно с кем. Андрей потерялся. А Вовуля подался еще дальше – в леса…
А я? Я строю новую жизнь! Только непонятно, для кого. Для новых хозяев. Для товарищей. Тех, кто застолбил поляну первыми. Но почему я не могу быть среди них? Чем я хуже?"
На столе звонит телефон.
– Слушай! – раздается хриплый голос Протасова. – Тут такое дело гнусное открылось. Ты зайди ко мне…
Встал. Оправился. Пошел.
В тесном кабинете Протасова, полном всяких кооперативных чудес, уже сидят с постными физиономиями Чулёв и Паратов. Здороваются. И слегка недоумевают. Только встречались утром. Вроде все вопросы порешали. А тут снова собираемся. Зачем?
Заходит дерганной походкой сам. Горбит вислые плечи. Снимает пиджак. Бросает на спинку одноногого кожаного кресла. И наконец, выкладывает по обыкновению резко:
– Обворовывают нас ваши партнеры! Козлы вонючие! Вот письмо нашего человека пришло из города Челябинска. Там Мурдаков украл и продал налево два вагона газетной бумаги. Нашей бумаги!
Немая сцена, как в "Ревизоре".
– Как?
– Почему?
– Кто дал?
Недоумевают все.
– Он же инициатор регионального движения, – удивляется Чулёв.
– Да я с ним недавно разговаривал по телефону, – замечает Дубравин. – Он мне показался вполне лояльным и вменяемым.
– Ребята, дело не в этом! И даже не в нем самом, – возражает Протасов. – Мы берем людей с улицы. И какие это люди – толком понять не можем.
– А откуда их еще брать? – риторически вопрошает Дубравин, чувствуя, что сейчас Протасов начнет искать виноватого. Хотя Мурдакова (чудная фамилия) привечал сам Володька. – Только само дело может показать, кто есть кто. Дело и время!
– Но пока мы так будем сидеть и перебирать людей – останемся без штанов, – злится Протасов.
– При этом они, конечно, еще и будут рассказывать, какую великую пользу они нам принесут. Глумиться будут над нами. Считать дураками. И если мы сейчас, с первого раза не пресечем этот беспредел, то непонятно, как дела могут пойти дальше. Я считаю, что мы должны с ним разобраться по всем параметрам, – произносит длинную тираду Чулёв.
– Что значит – по всем параметрам? – задает вопрос Протасов.
Наступает неловкая тишина. Все четверо понимают скрытый смысл сказанного. Сегодня ситуация сложилась такая: власти в стране нет. Нет действующей милиции, прокуратуры, суда. Дела решаются по понятиям. И самый эффективный способ – нанять бандитов. Те вернут деньги. Кстати говоря, среди них полно бывших ментов, спецназовцев, военных. Служивый народ, который перестало кормить государство, вышел на вольные хлеба. Но тогда – прощай то светлое будущее, о котором они все мечтают. Связь с бандитами просто так не оборвется. Тут начинает действовать принцип "ты мне – я тебе". Услуга за услугу. Завтра они попросят молодежную газету… Да мало ли чего они попросят!
Но и оставлять воровство безнаказанным нельзя.
– Ну, что будем делать? – еще раз повторяет сакраментальный вопрос Протасов.
– У меня есть ребята знакомые. Живут со мной в одном поселке, – продолжает гнуть свою линию Чулёв. – Можно с ними поговорить…
Что-то изнутри толкает Дубравина. И он даже неожиданно для себя твердо заявляет:
– Мы не бандиты!
И, кажется, эта фраза, наконец, ставит точку в их общих сомнениях и размышлениях.
– Ну, давайте тогда так! – решительно и резко подхватывает тему Владимир Протасов. – Создаем собственную службу безопасности из бывших офицеров милиции. Тут ко мне недавно двое приходило молодых ребят. Пусть они едут на место. Разбираются. Снимут с этого козла объяснительную. Кто ему помогал здесь, в Москве? Так же не бывает, чтобы он без сообщников обошелся…
– И то дело! – облегченно вздыхает Андрей Паратов. – Мурдаков все же зачинатель движения. Выжать его, конечно, надо. Подонка такого! Отобрать, отсудить все, что можно. Завести дело. А там – как пойдет. Конечно, придется заплатить нашим бравым правоохранителям. Но "мочить" его не надо. Тогда мы навсегда потеряем регионалов. Не будет уже того доверия и драйва.
На том и порешили.
Стали расходиться.
– Сань, давай поговорим! Зайди ко мне! – Чулёв в коридоре остановил бег Дубравина по ковровой дорожке.
Ну что ж, зайти, так зайти.
Кабинет у Петра Чулёва хороший. Светлый, строгий. Он тяготеет к Европе. Во всем. Поэтому у него секретарша со знанием английского. Да и сам он взялся его осваивать. Машина – подержанный, но "мерседес". И ищет он партнеров за границей. Чтобы помогли инвестициями их издательскому делу.
Виктор – парень дипломатичный. В отличие от Протасова никогда не лезет на рожон, не закипает. Физиономия у него постная. Но внутри… В душе… Не зря говорят: "В тихом омуте черти водятся".
Пригласил секретаршу. Маленькие мужчины обожают больших женщин. Татьяна – роскошная, мощная, видно, что горячая кучерявая брюнетка. Принесла дымящийся кофе, какие-то иноземные крекеры.
– Слушай, Саня! Мы тут с Протасовым подумали и решили сделать тебе предложение. Работаешь ты нормально. Человек вменяемый. Вступай в наш кооператив. Будешь вместе с нами учредителем рекламно-информационного агентства "Завтра", – и хитро щурится, поглядывая на Дубравина: "Что, мол, не ожидал? А мы вот такие. Друзья-товарищи!"
Но Дубравин давно ожидает чего-то подобного. И ему лестно, что его заслуги наконец-то оценили. Собственно, в данный момент никаких материальных благ от участия в этой самой фирме, ясное дело, не получишь. Это скорее моральное поощрение. Но душу греет. Хотя есть у него в ней, в душе то есть, одна закавыка. И он старается донести ее до Чулёва:
– А Андрей Паратов? С ним-то как? Вступит в ваше товарищество? Он ведь тоже пашет. Не жалеет сил. Редакционно-издательский центр строит. Двигает технологии. Как я ему буду смотреть в глаза? Я вроде вхожу в состав совладельцев, а он? Чем он хуже?
– Ну, этот вопрос мы не рассматриваем, – заминается Чулёв.
Помолчав и подумав, Дубравин говорит:
– Без Паратова мне лучше не вступать в учредители…