Матвей хмуро молчал, опущенные руки набухали венами.
- Тебе, что ли, Фролов велел лежневку делать? - допытывался шофер. - Сдурел, ей-богу! Видит - новенький, молодой…
- Сам я, - Матвей бросил топор на землю. - Полкилометра объезда сэкономит.
Шофер прошел до конца визира, посетовал, что крут очень спуск и можно опрокинуться, потом сходил за пилой и вернулся еще с двумя шоферами. Через час лежни были налажены.
Они вместе поужинали в столовой, потом переоделись и отправились в палатку, где был клуб. Матвей сидел рядом с рыжим Иваном и смотрел, как топчутся в тесноте пары. Иван нервно покуривал, поглядывал на вход, поджидая "свою девушку". Рассказывал Матвею о мехколонновцах. Сам он работал в мехколонне четвертый год, тоже после демобилизации.
Парень с аккордеоном и долговязый гитарист играли разные быстрые танцы, отбивая на деке гитары такт. Матвей следил за танцующими. Если кто-нибудь танцует стилем, подходят двое с повязками, "предупреждают". Это Генка, машинист экскаватора, и Василий, помощник.
- Ленинградцы, с нашего завода, - говорит Иван. - Я ведь тоже ленинградец. А вон и жинка Фролова…
Матвей взглянул на вход и увидел молодую женщину с грудным ребенком на руках. Он не обратил внимания, какая она, он никогда не замечал внешности детных женщин. Прошла и села рядом на скамью. Сразу же подошел Генка.
- Мусенька?
- Ваня, подержи минутку… - Фролова передала младенца Ивану, протянула обе руки Генке, они стали танцевать краковяк.
Матвей присвистнул.
- Ничего, - сказал Иван. - Молодая, попрыгать хочется.
Он бросил сигарету и ловко потрясывал ребенка, притиснув его головку к плечу.
- Вон моя… - облегченно вздохнул он вдруг.
К ним пробиралась высокая, очень полная девушка с короткими волосами, лицо пухлое, все в тугих ямочках. Подала руку: "Валентина". Ладонь у нее была сухая и шершавая. Иван сунул маленького Матвею и пошел танцевать.
Матвей машинально приоткрыл угол одеяла, взглянул на сморщенное красное личико. Ребенок был совсем маленький.
Качал его привычно, смутно поднимались освпоминания о двоюродных братьях и сестренках, вынянченных когда-то. Они так и звали его, семилетнего, "Нянькой". Наблюдал, как танцует Иван. Ловко, будто самосвал вел по объездам, вертел он свою Валентину, просовывал в свободные промежутки между парами. Совсем близко мелькнули голые ноги Муси Фроловой в стоптанных босоножках. Посмотрела на Матвея, на младенца и понеслась дальше, положив Генке обе руки на плечи.
Ребенок спал, Матвей сидел, не смея закурить, все танцевали. Наконец объявили, что механик приехал, сейчас будет кино. Начали ставить скамейки, Муся забрала младенца, рассеянно пробормотав спасибо.
Матвей сел рядом с Иваном и Валей. Трещал аппарат. На белой бязи экрана жили, любили, умирали люди. Проехал в смешной коляске, запряженной клячей, толстый чудашный человек, дернул рычаг тормоза, останавливая лошадь. Шоферы засмеялись.
- Четвертую включил!
- Нет, вторую… Третью!
- У него только две скорости: "Тпру" и "Ну"! - сказал рядом Иван, и Матвей увидел, как рука его легла на Валины колени.
Матвей поднялся.
- Пожалуй, домой пойду… - пробормотал он и, не обращая внимания на толчки и ругань, тяжело стал пробираться к выходу.
На завалинке сидела Шурка.
- Ты где был? - спросила она. - Я пришла, а тебя нет…
- В кино. - Матвей опустился рядом.
- Понравилось кино? А у меня уже вырастают зубы, потрогай. - Подойдя ближе, она взяла руку Матвея, и он ощутил пальцем неровные бугорки в мягкой теплоте десен. - Я же говорила, вырастут!
- Куда ж им деваться? Зубы вырастут, ты вырастешь, всегда так…
Неподалеку мужской бас окликнул Шурку, она, помедлив, отозвалась. Подошел Фролов, хмуро поздоровался с Матвеем.
- Домой идем, - он взял Шурку за руку. - Мать горло перервала, кричавши, паршивка такая!..
Он быстро пошел, Шурка, не попадая в шаг, бежала рядом. Потом Фролов отпустил ее руку и сильно ударил по щеке. Шурка приостановилась, после все так же молча побежала дальше.
- Я не слышала, как мама меня звала, - сказала она. - Я все равно тебя люблю…
Матвей вскочил, схватившись за калитку, она хряпнула под пальцами. Повел плечами, будто саднили еще на спине тычки, которые наполучал он мальцом от дядьев.
После вертелся на лежаке, курил сигарету за сигаретой. "Козленок бездомный, ежик… Муся не мать ей, конечно". - Громко вздыхал. Где-то уже перед утром решил, что заберет Шурку. "Попрошу, не отдадут - увезу. Уедем куда-нибудь на Тикси или в Магадан. Ищи-свищи…" Представлял в полудреме, как приоденет, отпустит ей косички, чтобы была девочка как девочка, не поленится каждый день заплетать. Накупит игрушек… "Вот и не один я буду…" От этой мысли очнулся и лежал с открытыми глазами. Потянулся за сигаретами. Покуривал, поглядывал на сочащийся сквозь окошки рассвет, представлял себе свою жизнь с Шуркой, и жаль немного стало былой свободы и в то же время спокойно. Будто мотался-мотался по свету, ища неизвестно чего, а теперь вот все. "Она как радио, - улыбнувшись, подумал Матвей. - Как чижик. Не загрустнешь, не соскучишься…"
Утром, когда получали путевки, Фролов сказал:
- Топь загатили на визире? Пустая работа, оплачивать не будем. Через два дня засосет.
- Поглядим, - буркнул Матвей и подумал, что Фролову будет чем его вспомнить.
Дорогу по визиру обновил Иван, следом пошли другие машины. Ездка и на самом деле стала вполовину короче.
После работы Матвей сходил в баню, переоделся и пошел в вагон, где жили Фроловы. Он знал, что начальник теперь на наряде: дает задания мастерам на завтра. Решил прежде поговорить с молодой.
Чисто обшаркал полуботинки, поднялся в вагон. Муся сидела у стола, спиной к нему, кормила маленького. Было не грязно, хотя пеленки, куклы и кубики валялись где попало, буханка магазинного хлеба лежала на столе, не прикрытая ничем. Муся удивленно и даже испуганно обернулась, потом рассмеялась.
- А… Сватать, что ли, Шурку пришел?.. Это про тебя хвастала она, что замуж возьмешь, как зубы вырастут?
Смеялась негромко, укладывая маленького в качку, поглядывала на Матвея. Матвей шагнул к столу.
- Смеетесь… Разговор серьезный.
Муся выпрямилась, дергая качку, и Матвей вдруг разглядел, что у нее такая же розоватая сухая кожа, как у Шурки, и улыбка тоже как у Шурки.
- Я думал, неродная она вам, - сказал Матвей, тяжело глядя на женщину. - Удочерить хотел… Мать, а хуже мачехи… - Спросил с надеждой: - А может, отдадите, мешает ведь? Или за няньку приспособить рассчитываете?..
Муся молчала, машинально дергая качку, кусала губы. Матвей пошел к выходу, потом, вспомнив, повернулся. Муся плакала, утирая глаза пеленкой.
- Дурак! - крикнула она. - Тоже мне судья! Роди сначала двоих, после разговаривай…
- Скажите мужу, что другой раз я ему тоже по морде двину. Легче всего на маленьком нервы успокаивать.
- Бегемот… - уже тише сказала вслед Муся.
На следующий вечер Матвей вышел на завалинку и тут же увидел Шурку с Лизкой. Девочки играли у соседского двора. Шурка то и дело поглядывала на ворота Касьяновых. Заметив Матвея, сразу подбежала к нему. Было на ней какое-то нарядное платьишко и шерстяная кофта.
- Приодели… - усмехнулся Матвей.
- Мажу я все… - Шурка весело выпятила живот, на платье красовалось рыжее глиняное пятно. - Ничего надеть нельзя… - Она помолчала, внимательно глядя на Матвея. - Ты забирать меня приходил?
- Хотел… - Матвей поднял руку, потрогал тяжелым пальцем закрутившиеся запятой надо лбом Шуркины волосы.
- Не пойду пока к тебе, мне мамку с папкой жалко. Подрасту…
- Не пойдешь? - Матвей огорченно помолчал. - А заболею если я?
- Ты молодой еще, не болей! И Лизка маленькая, куда она без меня… - Шурка вздохнула и вдруг сдавила обеими ладошками Лизкину ручонку, внимательно глядя ей в лицо. Губы у Лизки поехали книзу, она приготовилась разреветься, тогда Шурка быстро сказала:
- Дура, это я люблю тебя так.
Матвей засмеялся.
- Ну, ладно… Если бить будет отец, скажи мне.
- Он и не бьет вовсе… - Шурка задрала голову, разглядывая что-то на небе, и вдруг спросила: - А на Луну в ракете или в спутнике летают?
- В ракете… - помедлив, удивленно ответил Матвей.
- Стоя или сижа? А чего там едят?
- Не знаю. - Он подумал, что, в сущности, немного знает о ракетах и других необычных вещах, о которых может спросить маленький.
Лежни не засосало, сверху положили еще клетку для надежности. Дорогу сгрейдировали, теперь Матвей мог показывать свой высокий класс работы. Через месяц его фотографию уже повесили на Доску почета возле клуба, а ко Дню строителя премировали грамотой и часами.
Во время обеда Матвей пристраивался теперь где-нибудь неподалеку от развальщиц и наблюдал, как они пересмеиваются, возятся, поют песни, дремлют. Среди девчат было много детдомовок, Валентина тоже выросла в детском доме неподалеку от Саратова. Матвею нравилась Валентина.
Она работала, как и все девчата, в майке и шароварах, но загар у ней был не грубый, чуть с красноватинкой, тело мягкое, женственное. Матвей охотно выполнял Валины просьбы: сходить на ручей за водой, развести костер от мошки, очистить лопаты. Девушки теперь прибегали за ним, если надо было починить утюг, вставить стекло, сколотить табуретку. Матвею было приятно это, но, сделав что просили, он уходил молча, жалея, что его не задерживают.
Шурку он не встречал вот уже недели две. Не то она болела, не то увезли ее отсюда, спросить Матвей стеснялся. Как-то девчата уговорили его съездить в Заярск, купить разную мелочь по поручениям. Он отправился в воскресенье, решив, что купит Шурке подарок и сам отнесет.
Купил десять пар босоножек и тапочек, туалетное мыло, духи, потом в дальнем магазине - голубую шерстяную кофту. Это Иван просил для Вали. Здесь же Матвей купил красивую куклу.
Вернувшись в поселок, он отнес Ивану кофту, потом, нагрузившись коробками, пошел в вагон, где жили девчата. Постучался и открыл дверь. Увидел голые плечи, мокрые волосы, парную суету, услышал визг и остановился, сжимая коробки в охапке.
- Да уходи ж ты, елки-палки, дурак большой! - сказала Валя и толкнула его в грудь.
Матвей смотрел на лямочки розовой рубахи, врезавшиеся в ее плечи, и оторопело улыбался. Маленькая Наденька плеснула на него из таза. Матвей шагнул назад через порог, все так же оторопело улыбаясь и сжимая мокрые коробки. Валя захлопнула дверь, больно ударив его по локтю.
Матвей вышел в тамбур и увидел Шурку. Она следила за ним с полотна, толкая босым пальцем облитую креозотом гальку.
- Почему ты мокрый? - спросила она. - А что в коробках?
- Жарко, высохнет… - Матвей сложил коробки в тамбуре.
- Это девки наши тебя облили? - догадалась Шурка, вбежала в вагон, оттуда послышался визг и хохот. Потом Шурка выскочила обратно, мокрая, сияющая, вслед за ней высунулась маленькая Наденька и плеснула из кружки водой.
- На! Последняя. Всю разлила, чертенок щербатый!
- Пойдем, я куклу тебе купил, - сказал Матвей.
Шурка пошла рядом, взяв его за руку.
- А я корью болела, - сообщила она.
Матвей взглянул повнимательней и увидел, что Шурка бледная очень, желтая с метинами сосков кожа совсем обтянула тонкие ребра.
- Не повезло тебе, - вздохнул он. - Окрепнешь, ничего.
- Я сейчас крепкая уже, - Шурка улыбнулась, сверкнув белыми недоростками. - Хочешь, на это дерево заберусь?
- Не надо, я знаю, что ты можешь. - Вспомнив, Матвей сказал: - А я прочел про ракеты, хочешь, расскажу тебе?
- Мне папка уже рассказывал. Он старше тебя, он все знает.
- Ну, небось не все… - Матвей немного обиделся. - Знает, почему вон лилии желтые, а марьин корень - красный? Почему голубки синие, а саранка крапчатая? Земля-то ведь одна, черная?..
Шурка долго шла молча, потом спросила:
- А ты знаешь?
- Нет… - смутился Матвей. - Этого небось никто не знает.
- А я знаю. Их кто-нибудь красит. - Она хитро сощурила глаза, наблюдая сбоку за Матвеем, и, увидев, что он улыбается, тоже рассмеялась.
Матвей отдал ей куклу и смотрел, как Шурка радовалась, разбирая, какое у куклы шелковое платье, да и рубашка тоже шелковая и трусы шелковые… И было совестно, что он постеснялся проведать ее, когда она болела. Он подумал, что, если бы Шурка была большая, он сходил бы в тайгу, набрал цветов и подарил ей. Если бы Шурка была большая, это, наверное, сделало бы ее счастливой.
- Мне папка точно такую купил! - сообщила, излив восторги, Шурка. - Теперь они две сестрички будут. Хочешь, пойдем гулять, мама разрешила.
Матвей погулял с ней, а потом пошел в клуб, и Валя в новых босоножках учила его танцевать. Когда танец кончился, Валя вышла вместе с ним из палатки.
- Съездишь, Матюша, опять в то воскресенье в Заярск? - спросила она. - Водки и вина в магазине у нас нет, потом Фролов обещал написать записку, в лагере огурцов и помидоров возьмешь. Свадьба у меня.
Матвей помолчал.
- Не смогу я. Самосвал еще сегодня надо было на профилактику ставить. То воскресенье - край. Не могу…
Валя удивленно рассмеялась.
- Как хочешь, еще кого попрошу.
- За Ваньку рыжего выходишь? - спросил Матвей.
Дома курил и недоуменно думал, что это он мог бы жениться на Вале. В первый раз он представил себя с женщиной и в первый раз почувствовал тоску по женщине, такую, что хоть накурись до потери сознания, хоть бейся головой о стенку…
Шурка опять каждый день бегала к нему на работу, но он теперь почти не разговаривал с ней, гонял машину как сумасшедший от экскаватора к насыпи, где развальщицы ровняли полотно. Во время перерыва Матвей ложился, глядя сухими хмурыми глазами, как забавляется Валентина с Шуркой, а Шурка кувыркается, взбрыкивая узкопятыми длинными ногами, пляшет вприсядку.
В субботу Валентина опять поинтересовалась, не передумал ли он. Матвей ответил, что нет, не сможет поехать. Однако пошел, сразу как пошабашили, в гараж и дотемна возился с самосвалом. Снял головку мотора и счистил нагар, проверил цилиндры, промыл и подвернул шестерни в коробке скоростей, промыл диски. Но наутро к девчатам не пошел, а поехал с массовкой на Ангару.
Был буфет, играл оркестр, гудел волейбольный мяч, пищали девчата, окунаясь в ледяную ангарскую водичку, гоготали шоферы. Матвей выпил пива, искупался, сплавал на тот берег и обратно, удивился, как сильно сносит Ангара даже такого могучего пловца, как он. Поиграл в волейбол, поглядел на танцующих, потом расстелил пиджак и лег в кустах. Едва задремал, услышал Шуркин смех и бас Фролова. Фролов, схватив Шурку за кисти, вскидывал на стойку, Шурка, продержавшись немного, подламывала локти и, хохоча, падала на отца. Заметив Матвея, Фролов смутился, опустил дочь на землю.
- Сорванец растет, хуже мальчишки… - пробасил он. - Такие пироги…
Муся Фролова играла в волейбол, младенец спал на одеяле, широко расстеленном в тени. Заведующая столовой Галина Моисеевна дремала рядом, кинув распаренную руку на его спеленатые ножки. Мухи обсиживали огромную кастрюлю из-под салата и недоеденные пончики.
Вернувшись домой, Матвей сел у приемника, задумчиво гонял стрелку по шкале. Наткнулся на дальнюю южную волну, послушал и отпустил ее. Долго держал другую, там вкрадчивый мужской баритон грозил кому-то: "Но будет поздно, расцветают лишь раз весенние цветы…" Пришла Валя.
- Чего ж не идешь? Или опять самосвал не велит? - ласково прижалась щекой к его темени. - Хороший ты парень, молодой только, глупый…
- Приду… - Матвей багрово покраснел.
Свадьба была в клубе. Матвея посадили рядом с маленькой Наденькой. Стараясь быть развязным, он накладывал ей винегрету, подливал вина и даже взял за руку, чем очень насмешил Наденьку. Смеясь, она прижалась к нему плечом, Матвей ткнулся носом в ее шею, прихватив зубами розовые бусы.
- Ой! - хохотала, вырываясь, Наденька. - Девки, спасите меня!
Валентина, поглядывая с другого конца стола, улыбалась Матвею. Иван ростом был ниже невесты, и когда они целовались под "горько", Валентина наклонялась к нему.
- Не теряйся, Матюха! - кричал Иван. - Кто-то из девок в тебя влюбился: карточку с Доски почета сперли. Ты, что ли, Надька?
- Я, - хохотала Наденька и тянулась с ним чокнуться. - Я! Ванечка миленький, я!..
Начались танцы. Матвею хотелось пригласить Валентину, но он пригласил Наденьку и, старательно наступая ей на носки босоножек, делал "шаг вперед, шаг в сторону", как учила Валя. Наденька смеялась. Когда кончилась пластинка, Матвей подвел Наденьку к свободной табуретке и стал рассказывать, как они ездили на уборку хлопка в Самарканде. Завели следующую пластинку, Наденьку пригласил Генка. Они танцевали танго, потом фокстрот, потом вальс, потом вышли "подышать", потом опять танцевали. Матвей сидел у стола, ковырял вилкой колбасу.
Подошла Валя.
- Эх, ты! - жалостливо сказала она. - Пойди, дай этому Генке в зубы…
- Не силом он ее увел…
Заснуть не мог, утискивал душно пахнущую пуховую подушку, крутился, шаркая босыми ногами по стене чулана.
- Блохи, что ли, милочка мой? - сонно спросила с печи старуха.
Не ответил. Затих. Вдруг припомнил: Иван сказал, что содрал кто-то его карточку с доски. Значит, кому-то он нужен?..
Тихо лежал, представляя, какая это девушка, как он найдет ее и как все будет у них дальше. Один он уже больше не мог.
Рассвело. Так и не заснув, Матвей поднялся. Утро было холодным. Над травой, жесткой от изморози, клубился парок. Погукивал мотовоз, выезжая на линию, издалека, с пути, слышались голоса, железный лязг: работали на рихтовке путейцы. Матвей пошел к клубу, посмотрел на доску. Фотографии не было. Иван не соврал.
Стал спускаться к реке. Сухой назойливый стук заставил его обернуться. Возле Доски почета на дыбках стояла коза. Она лизала шершавым языком одну из карточек: подцепив губами отставший картон, дернула и пошла прочь, медленно пережевывая сладкую от мучного клея бумагу.
Вернулся в избу, лег и заснул. Разбудили скоро. Тепло одетая Шурка трясла его за плечо. Матвей посмотрел на нее, высвободил плечо и отвернулся к стенке. Он всю ночь не спал, нужно было выспаться.
- Матвей, Лизка помирает, - сказала Шурка взрослым скорбным голосом.
Матвей раскрыл глаза, потом сел.
- Что, он загородит ее, коли помирает? - проворчала с печи старуха.
Матвей потряс головой. Он еще плохо соображал со сна. Старуха слезла с печи, стала натягивать юбку.
- Может, помрет, - рассуждала она, - может, отдохнет, не загородишь. Это, милка моя, не горе, коли ангельску душку безгрешну господь призовет. У меня-то у самой их восемь померло маненькими. Заболет и заболет, помрет. Маненьки-то у меня в саму страшнешну страду нарожались. До них ли? Помрет, вздохнешь-те только, милка моя…
- Идем! - Шурка гневно махнула на старуху рукой. - Молчи, дура старая!.. У нас бабушка померла зимой, потому что папки не было дома. Нынче папка еще ночью за врачом в Заярск уехал, а Лизка совсем помирает, даже дышать не может. Скорей идем!