Стахурский взглянул на хозяина и отвел глаза. Хозяин ему не нравился. Взгляд Стахурского остановился на соседнем доме. Это был большой дом, но запущенный, крыша на нем хоть и была крыта тесом, но только с двух сторон, а с двух других сторон крыши вообще не было. Виднелся чердак - зимой там, вероятно, наметало сугробы. Но вокруг на многих домах были точно такие же крыши.
- Какие странные делают здесь крыши… Для чего это? - спросил Стахурский.
Хозяин снова презрительно пожал плечами.
- Они говорят, для того, чтобы чердак проветривался и не разводилась сырость. Но это брехня. Просто - лодыри…
- Там живут казахи?
- Нет, русские.
- А вы разве не русский?
- Нет. Я переселенец… с Украины.
"Земляк", - хотел было сказать Стахурский, но воздержался. Этот человек ему решительно не нравился, хотя все говорило о том, что он рачительный и умелый хозяин. В небольшом дворике было прибрано, в обрыве второго холма, на котором расположился фруктовый сад, были выкопаны землянки, передние стенки их были выложены из кирпича, и навешены двери. За одной дверью хрюкала свинья, другая была открыта - там ровными поленницами лежали нарубленные дрова. Дальше, под обрывом, был устроен навес, и там, на шесте, сидели куры.
Хозяин проследил за взглядом Стахурского и более приветливо сказал:
- Вы из Киева? Мы с вами, значит, земляки.
Стахурский торопливо спросил:
- Когда вы посоветуете мне зайти, чтобы наверняка застать товарища Шевчук?
Хозяин снова пожал плечами.
- Это ни к чему! - сказал он.
- Как это? - не понял Стахурский.
- Неизвестно, когда она вернется.
- Разве она не ночует дома?
- Ее арестовали.
- Что?
- Она арестована.
Стахурский смотрел на человека, стоявшего перед ним без пиджака, в рубахе с расстегнутым воротом, в чувяках на босу ногу, - видел его, слышал, но не мог понять.
- Простите, - сказал он, - я вас не понимаю. Что вы сказали?
Хозяин повторил с нескрываемой досадой:
- Шевчук Мария Георгиевна, о которой вы спрашиваете, арестована.
Стахурский сделал шаг вперед и снова остановился. Пес около будки зарычал.
- За что?
Хозяин ответил равнодушно:
- Откуда я могу знать?
Они стояли некоторое время друг перед другом. Домик с большими окнами был прямо против Стахурского, сад в пышном цветении позади, цветник раскинулся клумбами ярких красок, куры сидели на насесте, горный ручей бурлил выше головы Стахурского - вокруг был целый мир, но этот мир был точно нарисован или был как-то отдельно, сам по себе, а Стахурский сам по себе, отдельно, стоял тут. В голове у него шумело и стучало в висках. Рана в плече, которую он получил еще при первой встрече с Марией в лесу над Бугом, вдруг заныла, заболела.
- Простите… - сказал Стахурский.
Он хотел еще о чем-то спросить хозяина, но тот принял это за прощанье и ответил:
- Будьте здоровы! - Повернувшись, он крикнул собаке: - Индус, куш!
Стахурский спустился по узкой тропинке на улицу.
Мария арестована!.. Мария - преступница? Нет, этого не может быть! Это чепуха, какое-то недоразумение…
Стахурский медленно двинулся по улице вдоль потока. Поток шумел. Его звали - "Казачка".
Он свернул в проход против зоологического сада и вышел к озеру. Легкий силуэт громадного хребта, как огромное облако, закрывал горизонт слева. Подошву гор уже скрыла ночная тень, но снежный гребень розовел в лучах заката. Справа на темном небосклоне сверкала звезда, ясная и холодная.
- Что же случилось? Что?
Он прошел по дамбе над озером. Мир окружал его - тихий, торжественный, огромный, волнующий. Но он был как бы под стеклянным куполом. Стахурский видел его, но не ощущал, он слышал только тишину, и ему хотелось заткнуть уши, чтобы не слышать ее.
Он шел под цветущими яблонями. Стволы их были не розовыми, а серыми - какими и бывают обычно яблоневые стволы. Солнце зашло, яблони уснули - и молодой, весенний сок, струившийся днем в лучах солнца по древесине, без солнца остановил свой бурный бег.
Стахурский вошел под сень парка, сразу потемневшего, почерневшего. Южная ночь наступала внезапно.
Мария, которую он встретил в прибугских лесах с автоматом на груди, Мария, с которой он ходил в разведку, бежал из гестапо, Мария, которая сожгла базу горючего фашистов, не думая о смертельной опасности, Мария, с которой он прошел весь освободительный поход по Землям Европы, Мария, которая считала высшим счастьем победу над врагом, и Мария, которую он любил, - арестована, как преступник…
Этого быть не могло!
Около голубого киоска на высоком стуле сидел инвалид-казах.
- Земляк! - крикнул он Стахурскому. - Стаканчик!
Стахурский подошел.
Он машинально сел на табурет перед бочкой. Табурет был низкий - инвалид сидел несколько выше, и надо было запрокидывать голову, чтобы глядеть на него. Инвалид наполнил стаканы пенистым розовым вином, один поставил перед Стахурским, другой поднял и торжественно произнес:
- За наши раны! За боевых товарищей!
Они чокнулись и выпили.
- Слушай, - сказал Стахурский глухо, - я приехал из Киева к девушке, с которой прошел всю войну и которую полюбил. Я хотел, чтобы она стала моей женою…
- Изменила? - спросил инвалид.
- Ее арестовали, - тихо сказал Стахурский. - Понимаешь, я пришел к ней, а она арестована.
Он смотрел инвалиду прямо в глаза. Он всматривался в его зрачки пристально - в сумерках, опускавшихся на землю, ему были уже плохо видны глаза человека, наклонившегося над ним со своего высокого сиденья.
Он повторил:
- Арестована…
Это слово звучало фальшиво. Его нельзя было связать с Марией.
Стахурский тяжело вздохнул. Обильный пот оросил его лоб. И снова заныла рана в плече. Смысл сказанного - "Мария арестована" - только сейчас дошел до его сознания. Тоска сжала его сердце.
- Чем я могу тебе помочь? - сказал инвалид.
Ничья земля
Это был самый тяжелый бой: он был после войны.
Германия капитулировала. Войска союзных держав встретились в сердце Европы. На одном берегу альпийской реки остановились наши части, на другом - английские. И только вчера была выпита последняя бутылка из сорока дюжин, присланных в подарок по случаю победы батальону советского майора Стахурского батальоном английского майора Джонсона. Но сегодня батальон Стахурского снова лежал в обороне.
Стахурский снова сидел на КП, а рядом назойливо гудел полевой телефон.
- "Мальва" слушает! - сказал телефонист.
Эти обычные слова телефониста, сегодня - когда уже не было войны - были противоестественны. На правом фланге часто возникала ружейная перестрелка. На левом не умолкали пулеметы. Прямо, по центру вражеского наступления, стояла абсолютная тишина. Первая атака, когда противник намеревался внезапно, с ходу, прорвать нашу оборону, захлебнулась. Теперь враг искал лучшего способа сломить сопротивление нашего батальона.
Для чего ему это понадобилось?
Батальон Стахурского стоял мирной заставой на крайнем рубеже, куда привели его дороги войны, на последнем переднем крае, который столкнулся с последним передним краем союзной армии. И вдруг, через две недели после окончания войны, с тыла, из альпийских лесов, советский батальон был атакован каким-то неведомым противником.
Кто? Зачем? С какой целью?
Вошел начальник штаба батальона капитан Вервейко.
- Рация в полной исправности, - доложил он Стахурскому. - Дивизия ответила, армия - тоже. Ответ из штаба фронта будет через час.
- Прекрасно, - сказал Стахурский.
Вервейко добавил:
- Я думаю, пока придет ответ с фронта, нам нужно загнуть фланги.
Стахурский молчал. Впервые за годы войны слово "фронт" прозвучало для него необычайно странно. Фронта, как линии боевых действий, уже не было. Против батальона майора Стахурского стоял батальон мотопехоты майора Джонсона. Их разделяла ничья земля, вернее - ничья вода: холодная горная река из альпийских вершин, текущая на юг, к Дунаю. Было мирное время, слово "фронт" звучало анахронизмом. Вервейко словом "фронт" сокращенно именовал штаб фронта.
Вервейко добавил:
- По силе огня во время первой атаки можно заключить, что их там не меньше полка.
Они на минуту умолкли, прислушиваясь, что происходит снаружи. На правом фланге ружейный огонь почти прекратился, на левом продолжали строчить пулеметы. Значит, противник нажимал на наш левый фланг, стремясь выйти к берегу - туда вел горный проход, кончавшийся у самой воды. Намерения противника не были известны, но он шел с боем и хотел прорваться, значит надо принять бой и не пропустить врага. Таков закон войны. Впрочем, войны уже не было…
- Как же с флангами? - спросил Вервейко.
- Очевидно, так и сделаем, - сказал Стахурский. - Но прежде всего надо раздобыть "языка". Мы должны знать, кто противник, куда и зачем идет и какова его численность. Все это надо сообщить фронту. - Он закончил коротким приказом: - На левый фланг Иванову-первому дать минометы. Противника к реке ни в коем случае не допускать. На правый фланг Иванову-второму послать автоматчиков. Фланги загнуть и выйти на вторую возвышенность.
Иванов-первый и Иванов-второй были командирами рот, которые держали сейчас фланги. Они были однофамильцами, и для удобства их именовали - "первый" и "второй".
- Есть! - сказал Вервейко.
Сквозь окно хорошо был виден окружающий ландшафт. Горные отроги лесистого хребта полого спускались к самой реке. Лес обрывался почти ровной линией на склоне третьего холма. В лесу и засел невидимый и неведомый враг. На гребне первого взгорья, поросшего сочной весенней травою, находился центр нашей обороны. Второе взгорье, тоже безлесное, лежало выше - через него с третьего лесистого нагорья перебегал противник, когда атаковал батальон.
Несколько темных пятен, словно кучи навоза, виднелись на лугу в траве: то были трупы врагов после первой атаки. Если Иванов-второй зайдет с правого фланга и возьмет под фланговый огонь гребень второго, промежуточного взгорья - каждая атака врага захлебнется на этом взгорье.
Светало, но солнце еще не взошло. Небо на востоке, над цепью лесистых гор, голубело.
Вервейко направился к выходу.
- Главное - "языка"! - крикнул ему вдогонку Стахурский.
Вервейко остановился.
- Трудно! - сказал он. - Уже рассвело.
- Непременно добыть "языка"! Поручи Палийчуку.
- Слушаю.
Вервейко ушел.
Стахурский подошел к окну.
Рассвело недавно, но туман уже сполз клочьями по ущельям к долине реки и лег росой на травы - день обещал быть ясным, погожим, весенним. Флангов из окна не было видно: правый скрывался за холмом, в двухстах шагах, левый - за крутым, обрывистым взгорьем. Если противник прорвется по ущелью и выйдет к реке, батальон Стахурского будет взят в кольцо. Но в кольцо надо взять врага! Если там действительно целый полк, - сделать это силами одного батальона будет не просто. К тому же противник находится на гряде, господствующей над местностью, а батальон Стахурского внизу. Однако, если удастся загнать врага в ущелье, с полком управится и один взвод.
Стахурский высунулся из окна. Ни разу за всю войну у него не было такого комфортабельного КП. Он расположился в живописном и уютном охотничьем домике. Тут, вероятно, не так давно наслаждался жизнью какой-нибудь тирольский помещик. Но, собственно говоря, это не был КП, тут расположился штаб батальона, расквартированного до прихода пограничников, в качестве временной пограничной охраны на границе оккупированной территории. Вокруг домика, вдоль стен, выстроились ряды стройных штамбовых роз, на них уже появились бутоны. За дорожкой, утрамбованной крупной галькой со дна горной роки, раскинулись цветочные клумбы. Вскоре взойдет солнце и клумбы запестреют тысячами цветистых венчиков. Солнце еще не взошло, - и нашей обороне хорошо была видна опушка леса, откуда наступал противник. Взойдет солнце - и ничего нельзя будет разглядеть из-за его ослепляющих лучей.
Стахурский отошел от окна и сказал ординарцу сержанту Тагиеву:
- Не отходите от телефона, я сейчас вернусь.
Он прошел в соседнюю уютную комнату, где отдыхал ночью. На стенах среди охотничьих рогов висели картины на буколические и религиозные сюжеты. Всюду - на подушках, скатертях, полотенцах - виднелись надписи готическим шрифтом: "Немецкий бог всем нам судья", "После обеда - лучший отдых" и другие в том же роде.
Стахурский открыл дверь и вышел на балкон.
До реки отсюда было около двухсот метров - сначала небольшой сад, а дальше, за обрывом, синяя лента воды. На противоположном берегу, сквозь голубоватую дымку предутреннего тумана, смутно маячили готические контуры небольшого немецкого города. Строения тесно скучились вокруг кирхи в узкой котловине между горных отрогов. За три дня до конца войны саперы Стахурского взорвали мост через эту реку, чтобы отрезать врагу отступление. За два дня они опять возвели его - новенький, пахучий буковый мост. Это был подарок местным жителям на память о советских саперах.
Встреча с моторизованной пехотой майора Джонсона состоялась как раз на этом мосту. Солдаты крепко жали друг другу руки, похлопывали по спинам, офицеры обменивались звездочками с погонов, подносили даже цветы, собранные тут же на берегах.
Потом этим же батальонам Стахурского и Джонсона пришлось временно стать пограничными гарнизонами на берегах ничьей реки. Так началась для них мирная жизнь, мирная армейская служба. Ежедневно по утрам мотопехотинцы майора Джонсона, разучившиеся за время войны ходить пешком, - маршировали по набережной под аккомпанемент рожков. Затем солдаты собирались в круг и под губную гармошку пели, то нудные, как месса, то нестройные, как джаз, английские солдатские песни. Солдаты майора Стахурского после утреннего учения тоже пели - русские, украинские, грузинские народные песни, звучные и задушевные. Но особо популярными среди бойцов Стахурского стали сейчас старинные революционные песни. Их отлично запевал начальник штаба капитан Вервейко, славившийся на всю дивизию своим баритоном. Под звуки "Варшавянки" бойцы расходились на отдых после политмассовой работы.
По вечерам советские и английские солдаты играли в футбол. Силы футбольных команд были почти равные, в матчах был переменный успех.
Состоится ли сегодня вечером финальный матч?
Стахурский взглянул на противоположный берег.
Набережная была пустынна. Обычных учений сегодня не происходило. Очевидно, батальон Джонсона тоже на всякий случай приготовился к бою. Около моста стояло несколько легковых автомашин. Должно быть, майор Джонсон подъехал ближе, чтобы узнать, в чем дело, что за инцидент произошел на советской стороне и не попросят ли советские части оказать им помощь. Нет, советские части не просят помощи с английской стороны.
Сержант Тагиев вышел на балкон и доложил:
- Командир второй роты капитан Иванов-первый у провода. Желает говорить с вами лично.
Вторая рота капитана Иванова-первого стояла на левом фланге. Стахурский поспешил к телефону.
Иванов-первый докладывал: противник усилил минометный огонь, установил пулеметы над ущельем, - бойцы прижаты к земле, есть убитые и раненые.
- Они рвутся к реке, - закончил капитан Иванов, - может, отойти, пусть идут в гости к майору Джонсону?
- Нет, - сказал Стахурский, - не пускать их к реке.
- Есть не пускать к реке, - отозвался капитан. - В таком случае прошу подавить огневые точки врага над ущельем. А то он пройдет по нашим трупам, - сказал Иванов-первый и положил трубку.
Для чего немцам нужна река? По всей Германии, от Рейна до Одера, война закончена, пятнадцатого мая завершено разоружение гитлеровской армии. Почему же эта часть до сих пор скрывалась в горах?
А может, это не немцы, а какие-то наемники из стран-сателлитов? Остатки голубой дивизии Франко, хорватские усташи или вояки генерала Андерса? Пробиваются домой, чтобы замести следы преступлений, содеянных в странах Европы?
Нет. Если бы это были бандиты-наемники, они бы нашли способ ускользнуть в первые дни после окончания войны. В те дни на дорогах Европы, на стыках союзных армий происходило вавилонское столпотворение. Десятки тысяч людей двигались во всех направлениях. На запад шли освобожденные советскими войсками из концлагерей и выпущенные из немецких заводов рабочие: французы, голландцы, бельгийцы, итальянцы и пленные англо-американской армии. На восток шли возвращавшиеся из фашистской кабалы советские люди, а также поляки, чехи, венгры. На юг пробирались болгары, греки, румыны, сербы. Иноземные наемники, воевавшие вместе с гитлеровцами, бросали оружие, переодевались в штатское и, прикинувшись освобожденными из плена, тоже брели кто куда.
С какой целью этот отряд хотел оставить оружие у себя?
Еще до рассвета дозор вдруг сообщил, что по горному ущелью, стараясь обойти заставу, движется какая-то воинская часть. Она идет в боевом порядке, с боевым охранением впереди и на флангах. Натолкнувшись на наш дозор, автоматчики из боевого охранения противника обстреляли его. Батальон Стахурского, поднятый по тревоге, едва успел занять оборону, как противник атаковал его с ходу. Лобовая атака врага была отбита. Враг притих. Потом разведка установила, что он загибает фланги, намереваясь окружить батальон Стахурского, и особенно пытается обойти наш левый фланг, чтобы выйти к реке, к переправе.
Для чего ему переправа, ведь на противоположном берегу начинается зона англо-американской оккупации?
Советского офицера Стахурского беспокоило следующее.
Западные дороги из Австрии ведут только в южную Германию. Но политическое положение на территории поверженной гитлеровской Германии командиру советского батальона на альпийской заставе не было известно. Быть может, в южной Германии собираются недобитые фашистские головорезы, чтобы поднять восстание и продолжать войну? Может, Мюнхен в южной Германии собирается вторично стать колыбелью фашистского путча? И может, кто-нибудь с Балкан, из Италии или далекой Испании уже выступил, чтобы поддержать восстание? Разве не возможно, что вдруг именно в этом месте, на заставе майора Стахурского, внезапным, как обычно, актом начинается новая мировая война? А может быть, в эту минуту уже снова начал воевать весь мир? И на чьей стороне будет теперь майор Джонсон со своим батальоном английской мотопехоты?
Отразить неожиданный удар неизвестного врага, окружить его и обезвредить - иного решения для советского командира быть не могло.
Так раздумывал советский майор Стахурский, командир заставы над чужой рекой, среди чужих гор, под чужим небом, в самом сердце Европы - на границе двух миров.
На левом фланге не умолкали пулеметы, на правом стрельбы сейчас не было, но оттуда доносился неясный гул, похожий на раскатистое "ура".
Телефон зазуммерил. Иванов-второй с правого фланга уведомлял, что пришлось принять рукопашный бой, противник отброшен и отступил, но сомнений нет - наступает гитлеровская часть в форме эсэсовцев. Иванов-второй просил прислать подкрепления.