- Ах, не говорите так громко, мессир, общественное мнение настроено весьма неблагосклонно к маршалу.
- Плевать! Я все равно поеду к королю.
- Куда же, мессир?
- Как это куда? В Париж, разумеется!
- Но короля там нет.
- Что за шутки! Неужто короля нет в его Луврском дворце, вход в который охраняет его недремлющая стража? Так где же он?
- На берегах Луары.
- Ну вот, стоило трудиться и освобождать столичный город Париж от годдэмов, чтобы король туда потом ни ногой!
- Мессир, я никогда не позволю себе критиковать нашего короля Карла, седьмого по счету, носящего это имя.
- Ну а я себе позволю! Я ведь герцог и имею полное право быть казненным на виселице о восьми столбах. И я прямой потомок Меровингов, а это значит, что Капеты мне в подметки не годятся. Что он себе воображает, этот Капетишка! - без нас да пастушки Жанны (не будем забывать о пастушке!), без нас, повторяю, здесь до сих пор хозяйничали бы англичане. А посему я лично нахожу весьма предосудительным тот факт, что король не находится в своем столичном городе Париже, когда я пожаловал к нему сюда собственной персоной.
- Мессир, не вы один так думаете.
- Вы меня удивляете. Обычно я один думаю то, что я думаю.
- Да, но в вопросе о короле Франции вы найдете себе единомышленников.
- Надеюсь, что так! Любой высокородный сеньор испытал бы то же самое при подобном нанесенном ему афронте.
- И возжаждал бы мести, не так ли?
- Верно, черт подери, но с местью дело несколько затрудняется. Попробуйте-ка отомстить, когда у короля большая регулярная армия, плюс вольные лучники, плюс целохранители, плюс эта чертова артиллерия братцев Бюро!
- Кстати, о братьях Бюро: не кажется ли вам, что наш король слишком уж приближает к себе всяких худородных людишек вроде таких Бюро, или Жака Кёра, или Этьена Шевалье…
- Ей-богу! - воскликнул герцог д’Ож, - вы говорите как по писаному, словно книг начитались.
- По-моему, я читал это в книгах, - ответил Сидролен. - Бродячие братья-монахи водились еще в средние века.
- А сестры-монахини - те бродят и клянчат на каждом шагу, - сказал прохожий, - уж не знаю, средние ли это века или еще какие.
- Ну, все мы вышли из средних веков, - откликнулся Сидролен. - По крайней мере мне так кажется…
- Этот самый мотосвященник, - сказал прохожий, - по-моему, всего-навсего жулик.
- Меня он ни разу не обжулил, - ответил Сидролен, - потому что я ему ни разу не подал.
- Но вы могли бы подумать о других, - сказал прохожий, - о тех, кого он, вполне вероятно, обжулил.
- Я никому зла не желаю, - сказал Сидролен.
- Это вы так утверждаете.
Сидролен глядит на прохожего, чье лицо ровным счетом ничего не выражает, и в этот момент их окликают.
- Это к вам обращаются, месье, - говорит прохожий Сидролену.
- Здравствуйте, мадемуазель, - говорит Сидролен.
- Это к вам обращаются, месье, - говорит девица прохожему.
- Если я правильно понял, мадемуазель, - говорит прохожий, - вы путешествуете автостопами.
- О да, я есть туристка и канадка, и я…
Прохожий щелкает пальцами, и к тротуару подкатывает огромный шикарный уаттомобиль, - для таких больших уаттомобилей всегда находится место у тротуара; из него выходит шофер в ливрее, он распахивает дверцу, девица садится в машину, а прохожий говорит Сидролену:
- Видали, как эта малышка с ходу учуяла большой уаттомобиль?
Он тоже садится в машину, и все это вмиг исчезает. Сидролен обращается к Сидролену:
- Сколько же здесь прохожих? Факт есть факт: либо их гораздо больше, чем хотелось бы, либо это один и тот же прохожий, который размножается почкованием. Что же до мотосвященника - это уж точно тот же самый… насколько можно судить; но вот канадки… нет, нет, эти, несомненно, разные, ведь среди них встречаются и язычницы, и многоязычницы. А может, нам еще предстоит увидеть и других - лиловых или серо-буро-малиновых и говорящих на черт знает какой тарабарщине. Эта, последняя, была подозрительно черновата, а, впрочем, может, они все и одинаковы. Как прохожие. Вот этот уж точно не настоящий прохожий, на нем форма. Что вам угодно, месье?
- Не могли бы вы мне указать, где тут стоит на якоре мамзель Ламелия Сидролен?
- Да вот здесь прямо и стоит, - отвечает Сидролен.
- А вы имеете какое-нибудь отношение к этой юной особе? - подозрительно спрашивает прохожий.
- Еще бы нет! - отвечает Сидролен. - Я ей отец.
- Вот здорово! - восклицает тот с самой искренней радостью. - А я как раз пришел просить ее руки.
- Ну, вы везучий, как я погляжу: с ходу попали на нужного человека.
- Так да или нет? Я, знаете ли, не очень-то к этому стремлюсь, но подумал-подумал и решил: а почему бы и нет, в конце концов; ну а потом еще она мне намекнула, что у нее уже животик с секретом, как говаривал мой дед, а он был тоже большой ходок по этой части, - судите сами: у меня не менее семидесяти двух побочных кузенов или детей данных кузенов, но поскольку я - человек чести (хотя, заметьте, в нашем деле ничего не стоит наделать детей на каждой остановке по всему маршруту; один мой коллега ухитрился даже обилетить пассажирку младенчиком между улицей Пти-Жан и Оперой), то я хочу сказать, что этот вопрос мне знаком, и не было бы ничего удивительного, если бы я, как говорится, проехал мимо, но я решил иначе и сделал остановку, так что призываю вас воспользоваться случаем. Ну и к тому же я не прочь пожить на барже.
- Вот на это не рассчитывайте, - говорит Сидролен.
- Да у вас на борту вроде бы не тесно.
- Мои дочери, - заявляет Сидролен, - выходя замуж, покидают баржу. Такова наша семейная традиция.
- Неужели вы нас вышвырнете в какую-нибудь паршивую многоэтажку?
- Ну, дорогой мой, это уж ваши проблемы, - отвечает Сидролен. - Замечу вам, что кроме многоэтажек есть еще домики в предместье, комнаты для прислуги (шестой этаж без лифта), автоприцеп на приколе и масса всякого другого жилья.
- А все же у вас на барже места предостаточно.
- Вы на ком собрались жениться? - спрашивает Сидролен, - на Ламелии или на барже?
- Баржу-то я еще не видел.
- Должен вам сказать, - заявляет Сидролен, - что эта баржа - всем баржам баржа, красивей не сыщешь. Желаете взглянуть?
- Боюсь, что расстроюсь: как подумаю, что мне не суждено здесь жить.
- Ну-ну, не горюйте, - утешает его Сидролен, - зато вы всегда сможете зайти сюда опрокинуть стаканчик укропной настойки. Кстати, приглашаю на стаканчик.
Сидролен указывает дорогу, они спускаются по склону, вступают на мостки, и гортранспортист едва не срывается с них в речную тину.
- Сразу видно, что вы никогда не служили на речных трамваях, - любезно говорит ему Сидролен.
Потом он кричит:
- Твой ухажер явился!
Слова эти предназначаются Ламелии; появление следует незамедлительно.
- Кто этот господин? - спрашивает Ламелия у Сидролена.
- Да вроде бы твой суженый.
- Первый раз вижу, - заявляет Ламелия. - Но если он хочет выпить стаканчик укропной настойки, могу ему предложить.
- Уже предложено! Давай неси ее сюда.
Ламелия удаляется, дабы провести в жизнь сей проект.
- Ну, дорогой, - говорит Сидролен гортранспортисту, - как вы находите мою баржу?
- Очень миленькая, - рассеянно отвечает тот. - А что, ее правда зовут Ламелия?
- Нет, ее зовут "Ковчег".
- Вашу дочь зовут "Ковчег"?
- Мою дочь зовут Ламелия.
- Вы уверены?
- Да вы что, не узнаете ее?
Гортранспортист демонстративно громко чешет в затылке.
- Да прямо не знаю… не знаю… ей-богу, не знаю. Нет, скажите, ее и вправду зовут Ламелия?
- Факт!
- Сомневаюсь, чтобы другая Ламелия - моя, то есть - жила на другой барже в этом же месте.
- Почему бы и нет?!
- Хм… но… по теории вероятности…
- Эта ваша теория - только предлог для гаданий и парадоксов. Может, всех девушек на всех баржах у всех причалов зовут только Ламелиями.
Гортранспортист принимает скептический вид.
- Я имею в виду только те баржи, что стоят на приколе, - уточняет Сидролен.
Гортранспортист принимает почти убежденный вид. Но он бы ошибся, поверив в это окончательно, ибо Ламелия, принесшая укропную настойку, обращается к нему так:
- Ну что, лапочка, здорово я тебя напугала?
- Конечно, это она! - ликующе восклицает лапочка.
- Ты уже поговорил с папой?
- Да, - говорит лапочка.
- Он согласен?
- Спроси сама.
- Папа, ты хочешь, чтобы я вышла замуж за гортранспортиста?
- Да, - говорит Сидролен и не без грусти добавляет: - Ну вот, как говорится, и с рук долой.
Они чокаются. Беседуют. Обсуждают проблему будущего жилья, поскольку вопрос о поселении на барже не стои#т; впрочем, гортранспортиста эта перспектива не так уж и манит, - известное дело, на реке сыро, того и гляди, ревматизм подцепишь, а он, гортранспортист, боится ревматизма пуще смерти. А потом, малыш - поскольку вопрос стоит о малыше - рискует свалиться в эту зловонную сточную жижу, окружижающую баржу, так что лучше уж подыскать домик в предместье, но вот только спрашивается, на какие шиши. Сидролен также спрашивает себя, на какие шиши.
Гортранспортист не осмеливается спросить это у Сидролена.
Н-да, с домиком в предместье, как видно, придется обождать.
Но спросить-то все-таки можно.
- Сколько же вы за ней дадите? - спрашивает гортранспортист.
- Сколько - чего? И кому? - интересуется Сидролен. - В денежных вопросах я, знаете ли…
- Ну как же! - говорит гортранспортист, - ну как же, приданое-то, ну, то есть то, что раньше называли приданым, кошелек, так сказать, в корзинку новобрачной.
- Что-то не пойму, о чем вы тут толкуете, - говорит Сидролен.
- Ну как же, разве вы Ламелии к свадьбе ничего не подкинете?
- Ничего, - говорит Сидролен.
- Вообще ничего?
- Вообще ничего.
- Ну как же… у вас ведь небось кой-какие деньжата водятся?
- Конечно, но мне же предстоят расходы.
- Какие еще расходы?
- Расходы по замене. Как вы думаете, могу я жить без хозяйки? Неужели я сам себе буду чистить башмаки, готовить жратву и прочее? Стало быть, мне придется раздобыть себе другую хозяйку. А это станет недешево.
- Позвольте, позвольте, - нервно говорит гортранспортист, - но Ламелия, надеюсь, не ваша хозяйка, она вам дочь или кто?
- Не беспокойтесь, тут все в порядке, - веско заверяет его Сидролен. - Ламелия - последняя из тройни, которую моя покойная супруга произвела на этот свет, перед тем как отправиться на тот.
- Я об этом ничего не знал, - говорит вконец подавленный гортранспортист.
- Да вы не сокрушайтесь так, это ведь даже шикарно - жениться на тройняшке. То-то будете форсить перед приятелями!
- Это-то верно.
- Ну а что касается денег, то на меня не рассчитывайте! - мне ведь нужен кто-нибудь, чтобы драить палубу, поднимать флаг на мачте по большим церковным праздникам и так далее. Не самому же мне этим заниматься, - вот и понадобится монета, чтобы платить какой-нибудь редкой пташке, а вам, следовательно, шиш.
- Ну, в таком случае, - говорит гортранспортист, - я прямо не знаю… прямо и не знаю…
- Вспомни о нашей страстной любви! - говорит Ламелия.
- Ну-ну! - говорит Сидролен. - Не стройте же из себя корыстолюбца.
- Да, конечно… и потом, тройняшка… да, тройняшка - это вещь; может, мне повезет, и мое фото попадет в газеты или даже по телевизору в новостях покажут, как вы считаете?
- Без всякого сомнения! - веско заявляет Сидролен.
- Ну и ладно! - восклицает гортранспортист, - разрази меня гром, я беру за себя Ламелию, с деньгами или без!
- Молодец парень! - говорит Сидролен. - Ну а как вам понравилась моя укропная настойка?
- Первоклассная! - говорит гортранспортист, - первоклассная!
Пауза.
- Ну ладно, - говорит наконец гортранспортист, - значит, по рукам. А теперь, с вашего позволения, я возвращусь домой, чтоб мать оповестить.
- Я вам прямо скажу, - возражает Сидролен, - если вы собираетесь подсунуть мне вашу мать вместо Ламелии, чтобы скрести полы и начищать руль, то она мне и даром не нужна!
- Да я и не собирался ей это предлагать.
- Ну и слава Богу!
Сидролен встает, за ним встает и гортранспортист. Сидролен говорит Ламелии:
- Я его проведу по сходням, а то у него голова слабая.
И он берет гостя за руку, чтобы тот не свалился в тину; потом они взбираются вверх по склону.
- Ну-с, до свиданья, - говорит Сидролен гортранспортисту.
Он смотрит на изгородь и дверцу, сплошь покрытые надписями.
Гортранспортист замечает:
- Не понимаю типов, которых тянет всюду писать. Это что, все про вас?
- До свиданья, - отвечает Сидролен.
Пока гортранспортист медленно удаляется, Сидролен идет за банкой с краской; старательно и любовно водя кистью, он кладет гладкие зеленые мазки на букву "У"; он так усердствует, что названная буква явственно проступает благодаря щедро наложенному слою краски; затем он переходит к букве "Б" и замазывает ее с тем же неубывающим пылом. Он больше не слышит ни шагов прохожего, проходящего мимо, ни гула проходящих по бульвару тысяч и тысяч уаттомобилей. Виконт де Голодрань вполголоса беседует с герцогом д’Ож. Ла-Тремуй, Дюнуа и герцог Алансонский собираются поставить на место этого Капетишку и научить его поучтивее обращаться с высокородными сеньорами. К ним присоединился и кое-кто поважнее. Герцог д’Ож осведомляется, кто бы это мог быть, и добавляет, что понятия ни о чем не имеет. Поломавшись для приличия, юный виконт признается, что этот "кое-кто" не кто иной, как сам дофин.
- Как! - восклицает герцог д’Ож. - Тот самый знаменитый Людовик Одиннадцатый?
- Он самый, - отвечает виконт де Голодрань, - но, заметьте, он пока еще никакой не одиннадцатый.
- И он замышляет заговор против родного папы?
- Это не заговор, мы просто защищаем свои законные права.
- С этим я согласен, ну а что же в результате будет с моим добрым другом Жилем де Рецем?
- Мы освободим его из тюрьмы.
- Если это случится, я подарю вам целую сотню гвоздичных палочек. А пока давайте тяпнем!
И они тяпнули.
VII
Караульный заприметил двух неизвестных верхом на мулах, которые направлялись к замку с д’ожноном. Герцог д’Ож был тотчас оповещен. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что это аббат Биротон и сопровождавший его дьякон Рифент.
- Сейчас сыграем с ними отличную шутку! - сказал герцог д’Ож. - Сперва пальнём по ним из бомбарды, а следом вдарим пару раз из кулеврины. Не забудьте потом сходить собрать ядра.
Новоиспеченные артиллеристы были не слишком уверены в успехе, ибо им предстояло впервые опробовать эти недавние приобретения герцога. Бомбарда сработала вполне удовлетворительно: ядро врылось в землю меньше чем в трехстах метрах от Онезифора, который, так же как и дьякон Рифент, даже не понял, что произошло.
Но когда ядра помельче, выпущенные из кулеврины, упали в непосредственной близости от аббата, тот соскочил с мула и бросился ничком на землю, воззвав к Господу о защите; дьякон Рифент последовал его примеру. Ствол кулеврины треснул, и герцог велел прекратить стрельбу, не желая из-за простой шутки рисковать орудием, которое обошлось ему довольно дорого.
Пока оставшиеся в живых артиллеристы собирали ядра, аббат Биротон и сопровождавший его дьякон Рифент предстали перед герцогом.
- Ничего себе встреча, мессир! - сказал аббат Биротон. - Я знаю, что вы не питали дурных намерений, но мы едва избежали гибели.
- Да, результат оказался лучше, чем я думал.
- Так, стало быть, вы, мессир, также обзавелись этой дьявольской бомбой?
- Что делать, приходится защищаться, мой дорогой. Я со дня на день поджидаю королевских ОМОНОвцев и, поскольку вовсе не собираюсь дать себя растоптать, принял все необходимые предосторожности и запасся самыми современными новоизобретенными новинками.
- У вас опять разногласия с королем?
- А они и не прекращались. На сей раз это из-за моего доброго друга Жиля де Реца.
- Ох, гнусный злодей!
- Молчи, долгополый! Где же твое христианское милосердие? Мой добрый друг Жиль де Рец был бесславно казнен, точно простой виллан, - это он-то, высокородный сеньор и бесстрашный воин, а ведь Столетняя война еще даже не кончилась. И поскольку мне это не понравилось, я присоединился к другим высокородным сеньорам и бесстрашным воинам, дабы достойно проучить короля; знаешь ли ты, кто с нами заодно?
- Да где уж мне угадать!
- Дофин!
- Как! Знаменитый Людовик Одиннадцатый?
- Ну, пока он еще не одиннадцатый. Не стану вдаваться в подробности; дело кончилось тем, что высокородные сеньоры повели себя, как трусливые бабы, а дофин предал нас, и вот в результате я остался один против короля Франции и числюсь в открытых мятежниках. К счастью, теперь у меня есть мои миленькие пушечки. Кстати, раз уж ты здесь, давай-ка не ленись и окрести мне их.
Аббат Биротон, не переча герцогу, исполнил его приказание. Когда он кончил, герцог сердечно хлопнул его по спине, осведомился о здоровье и наконец спросил:
- Ну как там прошел церковный собор?
- Он низложил Эугена IV и заменил его Амедеем, и теперь король Франции собирается опубликовать Прагматическую Санкцию, защищающую независимость галликанской церкви.
- Если я правильно понял, ты принял сторону короля.
- Не сердитесь, мессир, я был там в качестве простого наблюдателя.
- Ха! А мне сдается, что ты простой изменник и предатель!
- Мессир! Ну какой же я предатель - я, обычный наблюдатель!
- Можешь болтать все, что угодно, а я взял тебя на заметку; наверное, это мой ангел-хранитель подсказал мне приветствовать твое возвращение несколькими пушечными залпами. Я-то сам гвельф и феодал. И если мой капеллан начнет увлекаться современными идеями, то мне ничего иного не останется, как привязать его к жерлу бомбарды и послать по частям в небеса.
Аббат Биротон остерегся развивать эту тему, и в тишине, последовавшей за речью герцога, ясно послышались голоса Пигранеллы и Белюзины, распевавших рондо, которое предстояло написать Карлу Орлеанскому: "Зима, старуха злая…" В конюшне Сфен и Стеф аккомпанировали им, насвистывая тот же мотивчик.
- Ваши дочери, кажется мне, нынче в веселом расположении духа, - заметил аббат Биротон, пытаясь таким образом отвлечь внимание герцога от своей персоны.
- Да, - ответил герцог, - я их выдаю замуж.
- Всех трех?
- Всех трех.
- И даже Фелицу?