– Касательно того, как ведется торговля за прилавками, у меня жалоб нет, мистер щен-щен-щен. Вполне естественно, что на базаре в помощь достойному делу цены на различные продающиеся предметы выше тех, которые за них запрашивают в обычных торговых заведениях. Но злонамеренное и обдуманное вымогательство – другое дело.
– Вымогательство?
– В саду некая молодая особа вымогает деньги у посетителей под предлогом, что сегодня День Лютика. Вот в чем соль, мистер Укридж. День Лютика – это день благотворительной продажи флажков Национального ортопедического института и наступит только через несколько недель. Эта молодая особа сознательно обманывает посетителей базара.
Укридж затравленно облизнул губы.
– Вероятно, местное учреждение с таким же названием, – предположил я.
– Вот-вот, – благодарно сказал Укридж. – Я как раз собирался сказать именно это. Вероятно, местное учреждение. Фонд свежего воздуха для бедняков здешних мест, если не ошибаюсь. По-моему, я слышал, как они обсуждали это. Только сейчас вспомнил.
Но младший священник отказался взвесить эту теорию.
– Нет, – сказал он. – Будь так, молодая особа осведомила бы меня об этом. На мои вопросы она отвечала уклончиво, и ничего убедительного я не услышал. Она только улыбалась и повторяла слова "День Лютика". Мне кажется, необходимо пригласить полицию.
– Полицию! – пробулькал Укридж, зеленея.
– Это наш щен-щен-щен долг, – сказал наш гость с видом человека, который пишет письма в газеты, подписываясь "Pro Bono Publico" [11] .
Укридж взвился из своего кресла, судорожно схватил меня за локоть и потащил к двери.
– Извините! – сказал он и зашептал, утаскивая меня в коридор: – Беги, скажи ей, чтобы она смывалась – и быстро!
– Ладно, – сказал я.
– Без сомнения, ты найдешь полицейского дальше по улице, – загремел Укридж.
– Будь уверен, – ответил я звонким, далеко разносящимся голосом.
– Мы не можем допустить тут ничего подобного, – взревел Укридж.
– Само собой, – с энтузиазмом проорал я.
Он вернулся в кабинет, а я отправился выполнять мою миссию милосердия. Я как раз достиг парадной двери и хотел было открыть ее, как вдруг она распахнулась сама, и в следующий миг я уже смотрел в ясные голубые глаза укриджевской тети Джулии.
– О… а… э… – сказал я.
В нашем мире существуют определенного рода люди, в чьем присутствии другие определенного рода люди не способны чувствовать себя непринужденно. Среди людей, под чьим взглядом я испытываю ощущение чрезвычайного дискомфорта и вины, заметное место принадлежит мисс Джулии Укридж, авторше стольких широко читаемых книг и популярной послеобеденной ораторше на литературных собраниях высокого ранга. Это была наша четвертая встреча, и на каждой из трех предыдущих у меня возникала странная галлюцинация, что я минуту назад совершил особенно гнусное преступление, и – более того – совершил его, щеголяя распухшими руками, огромными ножищами, в пузырящихся на коленях брюках, да еще в то утро, когда забыл побриться.
Я стоял, выпучив глаза. Хотя вошла она, без сомнения, при помощи ключа, вставленного в скважину и повернутого там, внезапность ее появления произвела на меня впечатление чуда.
– Мистер Коркоран! – сказала она без всякого удовольствия.
– Э…
– Что вы тут делаете?
Негостеприимные слова, но, пожалуй, оправданные обстоятельствами наших предыдущих встреч, которые никак нельзя было назвать приятными.
– Я пришел повидать… э… Стэнли.
– О?
– Он хотел, чтобы я провел этот день с ним.
– Неужели? – сказала она, и в ее тоне прозвучало удивление тем, что она явно сочла странным и даже извращенным вкусом своего племянника.
– Мы думали… мы думали… мы оба думали, что вы читаете лекцию на севере.
– Когда я заехала в клуб позавтракать, то нашла там телеграмму, что мой визит откладывается, – снизошла она до объяснения. – Где Стэнли?
– В вашем кабинете.
– Я иду туда. Мне надо его увидеть.
Я почувствовал себя чем-то вроде Горация на мосту, грудью преградившего неприятелю путь в Рим. Хотя Укридж во многих отношениях и был врагом рода человеческого, но мне казалось, что мой долг – долг друга с юных лет – обязывает меня помешать этой бабе пробиться к нему, пока младший священник не удалится. Я глубоко верю в женскую интуицию и не сомневался, что стоит мисс Джулии Укридж услышать про девушку, которая у нее в саду продает бумажные лютики во имя несуществующей благотворительности, ее острый ум без малейшей запинки распознает участие племянника в этом постыдном деле. Финансовые методы Укриджа она знала по опыту.
В эту критическую минуту моя мысль заработала лихорадочно.
– Да, кстати, – сказал я. – Чуть было не забыл. Человек… э… ну, тот, который дирижирует этой катавасией, сказал мне, что ему совершенно необходимо поговорить с вами, как только вы вернетесь.
– О ком вы говорите? Кто и чем дирижирует?
– Ну, о том, кто организовал базар, вы же понимаете.
– Вы имеете в виду мистера Симса, президента Лиги Трезвости?
– Вот-вот. Он сказал мне, что ему нужно поговорить с вами.
– Но как он мог знать, что я вернусь?
– То есть в случае, если вы вернетесь, хотел я сказать. – На меня низошло то, что Укридж называет озарением свыше. – По-моему, он хотел бы, чтобы вы сказали пару слов.
Не думаю, что ее могло бы остановить что-нибудь другое. На мгновение стальной блеск в ее глазах сменился тем особым светом, который можно наблюдать исключительно в глазах заядлых ораторов и лекторов, когда их просят сказать пару слов собравшимся.
– Ну хорошо, я пойду поговорю с ним.
Она повернулась, чтобы уйти, а я одним прыжком взлетел по лестнице. Появление хозяйки дома внесло значительные изменения в мои планы на этот день. Теперь я намеревался осведомить Укриджа о ее прибытии, посоветовать ему избавиться от младшего священника со всей возможной быстротой, благословить его, а затем предполагал скромно и без шума дать деру, обойдясь без прощальной церемонии, предписанной этикетом. Я не слишком чуток, но в тоне мисс Укридж во время нашего недавнего разговора было что-то наводившее на мысль, что она не числит меня среди своих желанных гостей.
Я вошел в кабинет. Младшего священника там не было, а Укридж, тяжело дыша, спал в кресле.
Исчезновение младшего священника на момент меня озадачило. Вообще-то он был неприметным человечком, но не настолько уж неприметным, чтобы я не увидел его, если бы он прошел мимо меня, когда я стоял у входной двери. И тут я обнаружил, что стеклянная дверь открыта.
Я решил, что меня более ничто тут не удерживает. Глубокое отвращение к этому дому, которое укоренилось во мне после того, как я впервые переступил его порог, еще более усугубилось, и теперь вольные просторы призывали меня властным голосом. Я тихонько повернулся и увидел в дверях хозяйку дома.
– О… э… – сказал я, и вновь меня охватило странное ощущение, что мои кисти и ступни омерзительно распухли. На протяжении моей жизни я время от времени смотрел на свои руки, но не замечал в них ничего особенно безобразного, однако стоило мне оказаться в присутствии мисс Джулии Укридж, как они неизменно обретали сходство с сырыми окороками.
– Вы ведь сказали мне, мистер Коркоран, – начала эта баба тем негромким мурлыкающим голосом, из-за которого наверняка лишилась многих друзей не только в Уимблдоне, но и в широком мире за его пределами, – что вы видели мистера Симса и он сообщил вам, что хотел бы поговорить со мной?
– Совершенно верно.
– Странно, – сказала мисс Укридж. – Как я узнала, мистер Симс слег с простудой и остался сегодня в постели.
Я посочувствовал простуде мистера Симса – меня самого начало знобить. Я, возможно, что-то ответил бы, но в это время из кресла позади меня грянул оглушительный храп, и я дошел уже до такого состояния, что подпрыгнул, как резвящийся барашек.
– Стэнли! – вскричала мисс Укридж, обернувшись к креслу.
Еще один всхрап раскатился по воздуху, соперничая с музыкой карусели. Мисс Укридж прошла через комнату и потрясла своего племянника за плечо.
– Мне кажется, – сказал я, впав в состояние, когда людей тянет говорить глупости такого рода, – мне кажется, он спит.
– Спит! – лаконично повторила мисс Укридж. Ее взгляд упал на полупустой стакан на столе, и она сурово содрогнулась.
Истолкование ситуации, которое она как будто нашла, мне показалось неприемлемым. На сцене и на экране можно часто наблюдать, как жертвы алкоголя хлопаются на пол в состоянии полного беспамятства после одной стопки, но Укридж, несомненно, был скроен из более стойкого материала.
– Не понимаю, – сказал я.
– Неужели! – сказала мисс Укридж.
– Но я же вышел отсюда всего на полминуты, а он тогда беседовал с младшим священником.
– Младшим священником?
– Абсолютно младшим. И трудно поверить, что, разговаривая с младшим священником, он…
Мою защитную речь прервал внезапный резкий звук, который, раздавшись непосредственно за моей спиной, заставил меня еще раз судорожно содрогнуться.
– Да, сэр? – сказала мисс Укридж.
Она смотрела мимо меня, и, обернувшись, я обнаружил, что к нам присоединился какой-то незнакомец. Он стоял на пороге стеклянной двери, и звук, напугавший меня, возник от удара набалдашником трости по стеклу.
– Мисс Укридж? – сказал незнакомец.
Один из тех субъектов с суровыми лицами и пронизывающим взглядом. Когда он вступил в комнату, возникло ощущение властной уверенности. То, что он был человеком железной воли и неколебимой твердости, стало очевидным, когда он не дрогнул под взглядом мисс Укридж.
– Я мисс Укридж. Могу ли я…
Незнакомец стал еще более суроволицым с вдвойне пронизывающим взглядом.
– Моя фамилия Доусон. Ярд.
– Доусон-Ярд? – переспросила хозяйка дома, которая, видимо, детективным жанром не интересовалась.
– Скотленд-Ярд!
– А!
– Я приехал предостеречь вас, мисс Укридж, – сказал Доусон, разглядывая меня, словно я был кровавым пятном. – В окрестностях вашего дома был замечен один из величайших артистов-преступников.
– Так почему вы его не арестуете? – грозно осведомилась мисс Укридж.
Сыщик слабо улыбнулся:
– Потому что я хочу взять его вместе с добром.
– Добром? Вы намерены направить его на путь исправления?
– Я не намерен направлять его на путь исправления, – мрачно сказал мистер Доусон. – Я намерен поймать его с поличным, да таким, чтобы его можно было засадить. Забирать таких, как Заика Сэм, просто по подозрению смысла не имеет.
– Заика Сэм! – вскричал я, и мистер Доусон вновь проницательно посмотрел на меня, на этот раз словно я был тупым орудием убийства.
– Э? – сказал он.
– Да ничего. Только странно…
– Что странно?
– Да нет, этого же не может быть. Типус ведь младший священник. Сама респектабельность.
– Вы видели младшего священника, который заикался? – вскричал мистер Доусон.
– Ну да. Он…
– Э-эй! – сказал мистер Доусон. – А это кто?
– Это, – сказала мисс Укридж, глядя на кресло с омерзением, – мой племянник Стэнли.
– Любитель поспать.
– Я предпочла бы не говорить о нем.
– Так расскажите мне про этого младшего священника, – требовательно сказал мистер Доусон.
– Ну, он вошел…
– Вошел? Сюда?
– Да.
– Зачем?
– Ну-у…
– Он должен был сочинить какой-то повод. Так какой?
В интересах моего спящего друга я счел разумным несколько уклониться от истины.
– Он… э… по-моему, он сказал, что его… э… интересует коллекция табакерок мисс Укридж.
– У вас есть коллекция табакерок, мисс Укридж?
– Да.
– Где вы их храните?
– В гостиной.
– Проводите меня туда, будьте так добры.
– Но я не понимаю…
Мистер Доусон прищелкнул языком с некоторой досадой. Он как будто был очень раздражительной ищейкой.
– Мне казалось, что теперь все уже должно быть ясным. Этот субъект пробирается в ваш дом под благовидным предлогом, избавляется от этого джентльмена… А как он от вас избавился?
– Ну-у, я просто ушел. Решил прогуляться по саду.
– Э? Ну, сумев остаться наедине с вашим племянником, мисс Укридж, он подливает ему в стакан кайфа…
– Подливает кайфа?
– Тот или иной наркотик, – пояснил мистер Доусон, изнемогая из-за ее невежества.
– Но он же младший священник!
Доусон коротко хохотнул:
– Представляться младшим священником – любимый приемчик Заики Сэма. В этом обличье он работает на скачках. Это гостиная?
Да, это была гостиная, и даже без пронзительного вопля, который вырвался из уст хозяйки, мы мгновенно поняли, что худшее произошло. Пол был усеян щепками и битым стеклом.
– Их нет! – горестно вскричала мисс Укридж.
Любопытно, как по-разному одно и то же воздействует на разных людей. Мисс Укридж превратилась в ледяную статую горя. Мистер Доусон, с другой стороны, казалось, обрадовался. Он поглаживал коротко подстриженные усы с видом благодушной снисходительности и говорил что-то о красиво обтяпанном дельце. Он называл Заику Сэма крепким орешком и поделился своим мнением, что отсутствующий Заика вполне может считаться одним из ребят, причем не из худших.
– Что мне делать? – стонала мисс Укридж. Я испытывал к ней жалость. Мне она не нравилась, но ведь она страдала.
– В первую очередь, – энергично сказал мистер Доусон, – надо узнать, сколько чего забрал этот субчик. Что-нибудь еще ценное в доме есть?
– Мои драгоценности у меня в спальне.
– Где?
– Я храню их в коробке в комоде.
– Ну, вряд ли он их там отыскал, однако лучше мне пойти и проверить. А вы пока осмотритесь тут и составьте полный список украденного.
– Все мои табакерки.
– Так посмотрите, не пропало ли еще что-нибудь. Где ваша спальня?
– На втором этаже. Окнами к фасаду.
– Отлично.
Мистер Доусон, сама энергичность и компетентность, покинул нас. Я сожалел о его уходе. Меня мучило предчувствие, что остаться наедине с этой обездоленной женщиной окажется не так уж приятно. И оказалось.
– Почему, во имя всего святого, – сказала мисс Укридж, набрасываясь на меня, будто на родственника, – вы сразу не заподозрили этого самозванца, едва он вошел?
– Ну-ну, я… он…
– Даже младенец сразу бы заметил, что это не настоящий младший священник.
– Он казался…
– Казался! – Она беспокойно бродила по комнате, и внезапно у нее вырвался визгливый вопль: – Мой нефритовый Будда!
– Прошу прощения?
– Негодяй украл моего нефритового Будду. Идите и предупредите сыщика.
– Всенепременно.
– Да идите же! Чего вы ждете?
Я тщетно вертел и дергал ручку.
– Мне не удается открыть дверь, – кротко сообщил я.
– Ха! – сказала мисс Укридж, коршуном вцепляясь в ручку. В каждом отдельном представителе рода людского живет неколебимое убеждение, что он или она с легкостью откроет дверь, которая не поддалась усилиям их сородичей. Она ухватила ручку и энергично ее дернула. Дверь скрипнула, но не поддалась. – Да что с ней такое? – гневно воскликнула мисс Укридж.
– Ее заклинило.
– Я знаю, что ее заклинило. Пожалуйста, сделайте что-нибудь, и немедленно. Боже великий, неужели, мистер Коркоран, вы не способны хотя бы открыть дверь гостиной!
Поданный в таком ракурсе и таким тоном, этот подвиг, бесспорно, выглядел более чем по силам мужчине, физически хорошо развитому и получившему прекрасное образование. Но я с большой неохотой после еще нескольких экспериментов должен был признать, что требуемое выше моих возможностей. Это как будто укрепило мою гостеприимную хозяйку в ее давнем мнении, что я, пожалуй, самый жалкий червяк, которому провидение в своей неисповедимости почему-то позволило появиться на свет.
Она так прямо этого не сказала, а только презрительно фыркнула, но я совершенно точно понял ее мысли.
– Позвоните дворецкому.
Я позвонил дворецкому.
– Позвоните еще раз.
Я позвонил еще раз.
– Кричите!
Я закричал.
– Продолжайте кричать!
Я продолжал кричать. В тот день я был в голосе. Я кричал "эй!", я кричал "ау!", я кричал "на помощь!", и еще я кричал в широком общем смысле. Это было исполнение, которое заслуживало чего-нибудь побольше простого слова благодарности. Но когда я сделал паузу, чтобы перевести дух, мисс Укридж обронила только:
– Да не шепчите так!
Я нянчил мои перенапрягшиеся голосовые связки в оскорбленном молчании.
– На помощь! – закричала мисс Укридж.
Как вопль, этот крик не шел ни в какое сравнение с моими. Ему не хватало звучности, задора и даже тембра. Но кап ризный случай, который управляет людскими судьбами, повелел, чтобы именно на него последовал отклик. За дверью хриплый голос произнес:
– Что там еще?
– Откройте дверь.
Ручка затряслась.
– Ее заклинило, – произнес голос, в котором я узнал таковой моего старинного друга Стэнли Фиверстоунхо Укриджа.
– Я знаю, что ее заклинило! Это ты, Стэнли? Погляди, почему ее заклинило.
Последовали секунды тишины. Видимо, снаружи проводились изыскания.
– Под нее загнан клин.
– Так извлеки его немедленно.
– Тут нужен нож или еще что-нибудь.
Последовала новая пауза для отдыха и медитаций. Мисс Укридж, сдвинув брови, мерила шагами комнату. А я бочком забрался в угол и стоял там, в какой-то мере ощущая себя молодым неопытным укротителем диких зверей, который ненароком запер себя в клетке со львами и пытается вспомнить, какие рекомендации на такой случай содержатся в "Уроке третьем" дрессировочного курса по переписке.
Снаружи послышались шаги, затем скрип и скрежет. Дверь отворилась, и мы узрели на коврике Укриджа с большим кухонным ножом в руке, взлохмаченного и, видимо, с разламывающимися висками. А также дворецкого, чья профессиональная осанка претерпела заметный ущерб, а лицо припудривала угольная пыль.
Характерно для мисс Укридж, что она повернулась к провинившемуся служителю, а не к племяннику-спасителю.
– Бартер, – прошипела она, насколько в возможностях женщины, даже с ее интеллектуальными дарованиями, прошипеть слово "Бартер", – почему вы не пришли, когда я звонила?
– Я не слышал звонка, сударыня. Я находился…
– Вы должны были услышать звонок.
– Нет, сударыня.
– Почему нет?
– Потому что я находился в угольном подвале, сударыня.
– Что, во имя всего святого, вы делали в угольном подвале?
– Меня понудил спуститься туда, сударыня, некий человек. Он запугал меня пистолетом. А потом запер там.
– Что! Что еще за человек?
– Личность с коротко подстриженными усами и сверлящими глазами. Он…
Рассказчик столь интересной истории, как эта, имел полное право ожидать, что ее дослушают до конца, но на этом месте дворецкий Бартер лишился своих слушателей. С прерывистым стоном его хозяйка промчалась мимо него, и мы услышали, как она взбежала по лестнице.
Укридж обратил на меня жалобный взгляд:
– Что, собственно, происходит, малышок? Черт, у меня голова раскалывается. Что случилось?
– Младший священник подмешал тебе кайфа в стакан, и тогда…