Грета обиделась, потому что молодой офицер, отвечая, даже глаза на нее не поднял, чтобы разглядеть, какая она сегодня красивая в своей первой боязливой попытке стать привлекательной. В своем лучшем платье, в сапожках на каблуках, которые ей ужасно давили, но делали ноги стройнее. Кожа благоухала свежим гелем для душа, ресницы тронуты тушью, чтобы сделать глаза ярче и выразительнее - девушка будто хотела подвергнуть молодого человека обстрелу из всего арсенала своей юной красоты. Будто внутри Греты неожиданно проснулась маленькая женщина. Она продолжала с интересом и украдкой наблюдать за его реакцией, но никаких откликов на свои усердия не находила. Ей было невдомек, что Мартин прекрасно разглядел ее, еще когда она только вошла в кабинет, и оценил все старания и перемены.
- Хотите, я заварю кофе? - Грета снова подала голос из своего угла. Она всегда обращалась к Мартину на "Вы".
Мартин заерзал на стуле.
- Было бы неплохо. Спасибо.
Она взяла его чашку и, ненавязчиво цокая каблучками, направилась к кофеварке в соседнем кабинете. Уже дойдя дотуда она вспомнила, что не спросила, какой кофе он пьет: со сливками или без, и с сахаром ли? Но возвращаться ей стало неудобно, будто тогда выставит себя глупой. Она решила сделать ему кофе, как отцу. Вымыла чашку, налила ароматный напиток, насколько могла быть ароматной та жидкость, которую в участке называли кофе, и положила на блюдце три кусочка сахара. На всякий случай.
Когда она вернулась, Мартин, удрученно облокотившись локтями на стол, говорил по сотовому.
- Нет, Стина, перестань, - тихо говорил он в трубку. - Нет, сегодня я вернусь раньше. Перестань, - пытался он вразумить верещавший на высоких тонах голос из динамика телефона, - Я знаю, что обещал… Прошу, тише, - он увидел Грету. - Я не могу больше говорить. Я перезвоню.
Голос на другом конце провода продолжал возмущаться.
- Все. Люблю тебя.
У него есть девушка.
Мартин повесил трубку.
Грета поставила перед ним чашку с кофе.
- Ваша подруга?
- Да, - Мартин отбросил телефон в сторону.
В груди Греты кольнуло больно-больно, но это чувство она обернула шуткой.
- Такая крикливая.
На лице Мартина не мелькнуло и тени улыбки, Грета пристыжено покраснела.
- Я пью кофе без сахара, - сказал Мартин, глядя на рафинад.
- Сахар помогает, когда голова от работы устает. Я проверяла.
Даже после этих слов Мартин к сахару не притронулся.
В кабинет вошел отец.
- А, ты уже пришла? - он клюнул дочку в щеку и посмотрел на часы. - Рано. Какая ты сегодня красивая.
Грета улыбнулась отцу.
- Нашу развеску приняли первой, - пояснила она. - Если бы они начали с третьего кабинета, я бы до сих пор там сидела.
- Развеску? - отец обошел свой стол и сел в кресло.
- Это когда мы вешаем свои картины на стену от потолка до пола.
- Это то, что ты дома рисовала?
- Да. Мои работы забрали в фонд. Кроме двух. Вот.
Она порылась в сумке и достала оттуда фотоаппарат. Грета сделала несколько снимков своей развески на тот случай, если ее работы заберут в фонд, и она уже никогда не покажет их отцу.
- Забрали все, кроме этой и этой, - она увеличила снимок на экране фотоаппарата, показывая свои работы ближе. Глаз отца не видел особой разницы между хорошо и плохо написанной работой дочери-художницы. Для нее же самой разница была очевидной. Все недоработки бросались в глаза.
Когда отец оценил ее работу, Грета пошла в соседний кабинет к Лоте и Курту, показать снимки. Ее не было несколько минут, а когда она вернулась, со странным удовольствием заметила, что кусочки сахара с блюдца Мартина исчезли.
Она не знала, насколько тихо и скромно Мартин вел себя в начале работы с отцом, но сейчас, когда они проработали бок-о-бок почти год, он спокойно позволял себе спорить с комиссаром и огрызаться. Сейчас Мартин настаивал на том, что нужно ехать в пригород, где жил один из свидетелей, у которого Лота и Курт уже брали показания, но какая-то чуйка подсказывала Мартину, что парня нужно опросить снова. Отец же не видел в этом нужды и собирался к судмедэксперту за заключением по анализам капель крови. Мартин от злости даже бросил на стол истертый карандаш. Карандаш Греты, как она заметила, который она когда-то забыла в кабинете отца. Грета беспокойно притихла в ожидании, что сейчас отец отменит их поход в кино и соберется ехать с Мартином, и, по-видимому, настолько красноречиво глядела на Маркуса из угла, что мужчины сошлись на том, что Мартин поедет к свидетелю сам. Грета облегченно выдохнула.
На следующий день она узнала, что Мартин оказался в госпитале с огнестрелом. Его свидетель открыл огонь, как только увидел детектива на пороге. Уже будучи раненым, Мартин успел достать свой Glock и выстрелить в ответ, ранив нападавшего серьезнее, чем тот ранил его. На звуки выстрелов сбежались соседи и вызвали полицию и скорую помощь. Стрелявший оказался тем самым убийцей, которого отдел комиссара Эггера так долго искал. Маркус и Грета тогда ужасно переволновались, каждый по-своему. Грета - тихо, внутри себя. Комиссар Эггер - громко, эмоционально. Он злился, что подставил Мартина под пули. Грета не хотела чувствовать свою вину, но чувствовала. Не пойди отец с ней, а выполни свою работу, как требовал устав, Мартин бы не схватил свою первую пулю. На память о ней ему достался круглый шрам под левой ключицей. Уже много позже, глядя на него, ощупывая пальцами, нежно, чтобы не разбудить Мартина, Грета испытывала настоящий ужас, представляя, что было бы, если бы пуля прошла на несколько сантиметров ниже и правее.
Шеф полиции лично поблагодарил Мартина за устранение человека, на счету которого было три жизни, пусть даже тот не дожил до суда, и вручил ему грамоту с золотым оттиском герба города. Грета присутствовала на этой скромной церемонии и отметила про себя, что Мартину шла темно-синяя форма офицера полиции. Оказалось, что у него широкие плечи и прямая спина, которых раньше под мешковатой джинсовой курткой было не разглядеть. Специально для церемонии он даже укротил свои непослушные кудри, зачесав их назад.
Там же на церемонии Грета увидела и его девушку, Стину, некогда так громко кричавшую в трубку, и моментально отыскала в ее внешности все признаки стервозности и низкого интеллекта. Позже, будучи более объективной, Грета нашла эту девушку обычной - не лучше и не хуже, чем она.
А поначалу Грета сильно ревновала, представляя их вместе. Глупо было предполагать, что Мартин одинок. Особенно худо она почувствовала себя в Рождество, когда представила их вместе в его доме, в его спальне. Влюбленные пары никогда не ограничивают себя просмотром новогодних передач. Резвящимся с подругой в снегу она Мартина представляла с трудом, но то, что они отметят Рождество в постели, было очевидно. Саму же Грету еще ни один мужчина никогда не целовал. "Может быть, они поссорятся?" - надеялась она. Это же возможно. Они, наверняка, часто ссорятся, если вспомнить, как Стина кричала на Мартина по телефону. Грета искренне полагала, что Мартин со своей девушкой несчастлив, потому что он не производил впечатление счастливого человека. Никогда, сколько она его знала.
В январе Грета снова приехала в участок к отцу Шла вторая неделя зимних каникул, которые с трудом можно было назвать отдыхом, потому что сразу после них следовал экзамен по искусствоведению, и Грета все дни напролет штудировала учебники до рези в глазах. После триумфа на вступительных экзаменах ей никак не хотелось ударить в грязь лицом и получить на первой же сессии тройку в аттестат. Несмотря на усталость и головную боль, она нашла в себе силы прийти на каблуках, рискуя поскользнуться и подвернуть себе ногу, и надела платье, в котором ей было холодно даже в шубе.
На этот раз Мартин разговаривал по телефону с кем-то из лаборатории. Он заметил ее и будто улыбнулся, что уже послужило наградой разодетой и замерзшей девочке. Грета не стала ему мешать, побросала вещи на свой диван и пошла наливать кофе. За кофемашиной и буфетом, за стенкой из толстого ДСП, отделявшей предбанник от самого кабинета, сидели девушки - специалисты по отпечаткам, и пока компьютер обрабатывал данные, делились друг с другом последними новостями. Когда Грета вошла, одна из них заглянула за перегородку и вернулась к разговору.
- Да бросила она его, тебе говорю, - утверждал один голос. - После Рождества. Я слышала, как он по телефону с ней говорил.
- Бросать парня по телефону?
- А как еще, если видеть его не хочешь?
- Интересно, что он натворил?
- А почему нужно обязательно что-то натворить?
- Не знаю. Может быть это из-за ранения? Многие из-за этого меняются.
- А разве он изменился? Как был угрюмый, так и остался.
- А мне кажется, он изменился. Слышала, после госпиталя комиссар настоял, чтобы он посещал нашего психолога.
Мартин? Они говорили о Мартине? Грета вся превратилась в слух.
- Бедняга. Ранение, а тут еще и девушка бросила.
Так значит, Стина с ним порвала…
Грету наполнили смешанные чувства. Она мысленно прокрутила услышанный разговор назад в попытке вспомнить детали, и чуть было не перелила кофе через край чашки.
- Нужна помощь?
Голос за спиной застал Грету врасплох. Это был Мартин. Сплетницы за перегородкой сразу замолкли. По его лицу было трудно догадаться, слышал ли он что-то или нет.
- Нет, я уже закончила.
Грета покраснела, как карминовая краска.
- Хорошо выглядишь сегодня, - сказал Мартин.
Грете показалось, что она ослышалась, и уставилась на него, как на чужого. Она так отчаянно напрашивалась на его комплимент, но когда получила его, оказалась совершенно к нему не готова.
- Спасибо, - ответила она и, не ощущая себя от неловкости, поспешила уйти.
После этого случая по большому счету они толком ни разу не общались - Мартин всегда был слишком занят, а когда они пересекались в участке, чаще обменивались молчаливым кивком в знак приветствия или прощания, чем говорили. Однажды Грета застала Мартина на лестничной площадке - он курил. Раньше она за ним такого не замечала. Ей нравилось наблюдать за ним, но после того, как он отметил ее привлекательность, заговорить с ним она большее не решалась. Однако, все еще пребывала в блаженной уверенности в том, что нравится ему, потому что он внял ее совету с сахаром, а его комплимент только закрепил эту веру.
Со временем же, пока комплимент у кофемашины так и оставался единственным, а Мартина, казалось, больше интересовала ослабевшая под повязкой рука, чем хорошеющая день ото дня Грета, в девичью голову начали закрадываться подозрения, что сахар он бросил не в кофе, но в мусорку под столом, а его комплимент был продиктован лишь желанием заполнить повисшую между ними неловкую паузу, чем отметить девичью красоту. И в этом открытии было мало приятного.
Когда наступил апрель, свой семнадцатый день рождения Грета отметила трижды. Первый раз, когда мама и Свен с утра вручили ей золотую цепочку с подвеской в виде ключа, а потом съели по куску праздничного торта. Во второй, когда она пришла в академию, и Суннива торжественно вручила ей ореховую скорлупу, перевязанную золотистой ленточкой.
- Ох, это самый красивый орех во всем мире! И он мне? - совсем не зло пошутила Грета.
- Развяжи, - потеребила ленту Суннива.
Когда Грета потянула за конец ленты, узелок развязался, и половинки скорлупки грецкого ореха распались у нее в руке. Оказалось, Сонни выскребла оттуда все содержимое, внутренние стенки обмазала золотыми акрилом, и спрятала внутри серьги: месяц и солнце со стразами. Ее подруга никогда не дарила подарки, как все. Сами серьги неожиданно не остались без внимания Теодора Адлера, который назвал их "милыми штучками", когда Грета в качестве дежурной по аудитории помогала ему поправлять парты после лекции. А узнав повод, по которому она их получила, присоединился к поздравлениям.
- А они вам идут, - добавил он и отпустил Грету домой.
Когда Грета пришла к отцу, в доме уже собралась вся его команда. Грета удивилась - она меньше всего ожидала увидеть их на своем Дне рождения. Правда, уже через несколько минут, все встало на свои места - они скинулись на особенный подарок для дочери комиссара. И их подарок можно было по праву считать королевским. Когда Грета развернула подарочную упаковку, сперва глазам своим не поверила. Это был бокс из орехового дерева с вырезанной на крышке курсивной надписью "Durer".
- Ого…
Это был профессиональный набор масляных красок.
- Ну же, открывай, - лица окружающих словно источали нетерпение.
Грета потянула за ручку, крышка открылась и отодвинулась назад. Два нижних ящика вылезли наружу.
Грета не знала, куда деться от радости - не могла наглядеться на эту красоту: 44 тюбика со светостойкими пигментами, 2 тубы с цинком и титаном, льняное масло, лак, эссенция терпентина, разбавитель, коробочка с тремя палочками угля, масленка, мастихин, под крышкой палитра из того же дерева, что и короб, ткань для протирки, - это же стоило целое состояние!
- Я даже не знаю, что сказать, - сказала Грета, а сама едва не разревелась от счастья, - Это так здорово! Спасибо!
В этот момент ей уже было все равно, что через несколько минут ее день рождения плавно перетечет в пламенное обсуждение характера ножевых ранений очередного трупа, найденного под мостом, - сейчас девушка чувствовала себя счастливой, и простила бы им что угодно. Мартин тоже присутствовал на празднике, но держался в стороне и наблюдал за процессом дарения из своего угла. Поначалу Грета даже не поняла, что он тут, а когда увидела, растерялась.
Курт разлил купленное комиссаром шампанское, которого Грете, конечно же, не досталось, потому что пить алкоголь ей будет можно только через год. Вместо этого ей налили ее любимого вишневого сока. Отец знал, что такой дочка предпочтет любому другому.
Однако ей не терпелось поскорее сбежать со своим сокровищем, чтобы рассмотреть его со всех сторон. Именинница быстренько заглотила кусочек торта и, уличив момент, когда взрослые вернулись к делам их насущным, свернула новоприобретенное богатство и улизнула в свою мансарду Она разгребла обрезки паспарту и рулоны акварельной бумаги на кровати и устроилась на ней поудобнее.
- Боже, какая красота, - Грета не уставала любоваться блестящими полными тюбиками и чистенькими металлическими масленками. Необязательно было быть художником, чтобы оценить этот прекрасный набор по достоинству Когда-то, когда Грета еще только поступала в художественную школу и практиковалась в умении накладывать краски, расписывая стены мансарды незатейливыми узорами, набор красок "Durer" являлся для нее пределом мечтаний, но цена на него всегда невозможно кусалась, а потому отец на зарплату полицейского едва ли мог позволить себе купить такую роскошь, тем более что мама ни дня в своей жизни не работала. Поэтому деревянный коробок из орехового дерева долго оставался для Греты лишь мечтой. И теперь ее мечта сбылась. Руки у нее так и чесались кинуться к этюднику и приступить к какой-нибудь картине.
Из форточки подул свежий ветер, и в комнату ворвался теплый запах дождя.
В дверь тихо постучали. Грета отвлеклась и положила тюбик с берлинской лазурью обратно в короб.
- Да?
Она открыла дверь. На пороге стоял Мартин и переминался с ноги на ногу Грету вдруг наполнило странное волнение.
- Меня кто-то зовет? - спросила она, давая ему войти.
- Нет.
Он протянул ей небольшой сверток, размером с книгу, обернутый алой подарочной бумагой.
- Это тебе.
- Еще подарок? - она взяла сверток. Он оказался тяжелым, - Зачем? Вы и так здорово потратились…
Она не знала, куда деть глаза.
- Это от меня.
И Грета задохнулась от волнения, будто ее стена дала трещину. Она сорвала ленту, развернула бумагу и обнаружила под этой мишурой то, что меньше всего ожидала увидеть: книгу о монументальной живописи. На плотной мелованной бумаге, с цветными иллюстрациями в подарочном футляре. Книга была невероятно красивой. Грета потеряла дар речи, настолько она не ждала такого подарка. И откуда Мартину знать, где она учится? Она лишь однажды упомянула при нем, что поступила на кафедру монументальной живописи. Ее щеки запылали пунцом.
Порыв ветра с силой распахнул окно в комнату. Удар рамы о стену выдернул Грету из какого-то вакуума.
- Я сейчас, - Грета пальчиком показала Мартину подождать, а сама, отчаянно краснея, поспешила закрыть окно. Она зашла за занавеску и высунулась наружу, подставив руку и лицо приятному прохладному дождю. Закрывая щеколды, она молилась всем богам, сама не зная о чем, а когда обернулась, Мартин стоял совсем рядом, по ту сторону прозрачного тюля. В его глазах читалось что-то, от чего Грету накрыло такой теплой волной, что она, казалось, утонет. Она поднялась на цыпочки, и ее рука сама подалась вперед. Мартин аккуратно взял ее, через занавеску, и провел большим пальцем по ее пальцам. Грету как будто током ударило. Он притянул Грету к себе и поцеловал, в щеку, также через тонкую, как паутина, ткань. Грета от волнения задохнулась. Она не заметила, как невесомый тюль вдруг исчез между ними, и как губы молодого мужчины прильнули к ее губам в теплом, нежном, пахнущем мятой и кофе, поцелуе. Всего несколько мгновений и мир вокруг Греты затрещал. Мартин осторожно отстранился, и они уставились друг на друга так, будто увиделись впервые. Он тоже не понял, как это получилось. Они стояли и молчали. Мартин поспешил убрать руки, и для Греты волшебство закончилось. Он схватился за голову, обычный жест Мартина, когда дело двигалось к катастрофе, попятился назад, быстрее, быстрее и пулей вылетел из внезапно ставшей душной комнаты, а Грета так и осталась стоять, сминая дрожащими пальцами занавеску, пылая румянцем от негодования и желания броситься вслед за ним и вернуть. Растерянная, она простояла так еще несколько минут, прежде чем прийти в себя от перевозбуждения, и спустилась вниз. Мартина в доме уже не было.
- Ему понадобилась в участок, - пояснил отец. - Будешь еще торт?
Какой, к черту, торт?
- Нет, спасибо. Я лучше в комнату вернусь.
Весь вечер и ночь неожиданный поцелуй не выходил у нее из головы. Грета поймала себя на мысли о том, что только он и был необходим ей, как воздух, все это время. И именно он был лучшим подарком на семнадцатый день рождения, и пусть все произошло совсем не так, как она рисовала в мечтах, она всей душой желала ощутить его снова. Ей будто приоткрылась дверь во что-то новое. Она боялась представить, что будет, когда они снова увидятся с Мартином. Убежит ли он снова? Или сделает вид, что ничего не произошло? Интуитивно чувствуя, что ничем хорошим это не кончится, она заделывала трещины в своей стене, но никак не хотела отпускать Мартина, и едва сдерживалась, чтобы не предаться более смелым фантазиям о том, какие сильные у него руки, и как должно быть приятно, когда они смыкаются на талии. Она больше не могла спокойно смотреть на колыхающиеся на ветру занавески.
- Чтоб тебя, Грета! - выругалась она сама на себя и накрыла лицо подушкой.
До конца выходных Мартина она больше не видела, только слышала, как отец разговаривал с ним по телефону, и жаждала поговорить с ним сама. Но как бы она объяснила это отцу? Она сразу решила, что благоразумнее с ее стороны будет умолчать о случившемся. И судя по тому, что отец вел себя, как обычно, Мартин тоже молчал.