Месье Мартен-Мартен вздохнул. Он поправил бумаги, слегка прибрался вокруг, а затем, надев котелок, вышел. В это время он привык встречаться в каком-нибудь кафе Латинского квартала с двумя своими новыми друзьями: преподавателем истории на пенсии, звавшимся Толю, и его свояком, издателем книг по искусству Бреннюиром. Но в тот день он направился туда не сразу, а взял такси и велел отвезти себя на улицу Пти-Шам к дому 80-бис. Он вскарабкался аж на шестой этаж и встал, тяжело дыша, перед дверью, медная табличка которой указывала на принадлежность этой квартиры некой мадам Дютийель. Он позвонил и вошел.
- Как вас представить? - спросила горничная.
- Хм, и давно вы здесь работаете? - спросил месье Мартен-Мартен, смерив ее взглядом от ягодиц до бюста.
- Нет, месье, всего месяц. Как вас представить?
- Скажите: месье Дютийель.
Она вышла и тотчас вернулась.
- Мадам вас ждет.
Посетитель прошел в небольшую гостиную, напичканную мебелью и безделушками, коврами и подушками. В кресле, обитом тканью цвета перванш, сидела старая сводница. Она приветливо ему улыбнулась, сверкнув вставной челюстью и перстнями на пальцах.
- Луи, старина, - сказала она ласково. - Давненько ты не приходил меня навестить.
Он чмокнул ее в лоб и уселся в почтительной позе на вычурном стуле.
- Всю зиму было много дел. А теперь наконец настало время развлечений.
- Они у тебя все те же?
- Что можно изменить в моем возрасте?
Мадам Дютийель задумалась.
- Я вспоминала тебя в последнее время. Подумала: ах, прекрасные дни, скоро Луи придет меня навестить. Я попробовала для тебя кое-что поискать.
- Очень любезно.
- И нашла.
- И что же это?
- Пятнадцать лет. Работает в белошвейной мастерской.
- А, белошвейка… Белошвейка - это хорошо… Белошвейки мне еще не попадались…
- Тебе понравится, вот увидишь.
- Где она?
- Надо назначить время. Когда ты хочешь?
- Чем скорее, тем лучше.
- Постараюсь устроить на завтра.
- Хорошо, завтра… белошвейка…
Он поднялся и снова поцеловал мадам Дютийель в лоб.
- Тогда до завтра, милый Луи, - с нежностью выдохнула она.
Но он не стал задерживаться ради этих бесплодных проявлений скрытой сентиментальности и удалился. Когда он появился в "Суффле", господа Бреннюир и Толю допивали перно.
- Опаздываете, старина, - сказал Бреннюир. - Что это с вами стряслось? Ходили к своим дамочкам, хе-хе?
- Альфред, перно! Надеюсь, вы не бросите меня одного? Альфред, три перно!
- Я ждал вас в "Людо", чтобы поиграть в бильярд, - сказал Толю. - Поскольку вы все не появлялись, я сыграл с молоденьким студентом.
- Побили его?
- Он плохо играл, все время промахивался. Впрочем, я и сам был не в форме.
- Прошу меня извинить, - сказал Браббан. - Мне пришлось сопровождать родственника из провинции, он проездом в Париже.
- Держу пари, что вы водили его в особый дом дурного толка, - сказал Бреннюир. - Особый дом с недурными особами, - добавил он, оживившись и по очереди глядя на присутствующих.
- Вас туда явно тянет, - раздраженно отозвался Бреннюир.
- Дорогой друг, я не хотел вас обидеть.
Браббан глотнул своей отравы.
- Бр-р-р! - буркнул он. - А какой был абсент до войны! Как вспоминаю, грустно делается. Теперь от абсента отказались, и думаете, стало меньше алкоголиков?
- Нет, - бодро подхватил Бреннюир, - конечно же нет.
- Кстати, последний раз я пил абсент в девятнадцатом, в Константинополе. Два года тому назад, так вы не поверите - до сих пор чувствую вкус во рту.
- Вы не говорили, что были в Константинополе, - заметил Толю.
- Я вам еще о многом не говорил, - ответил Браббан, подмигивая.
Два его приятеля рассмеялись с таким азартом, какой бывает от двойной порции перно.
- Ха-ха-ха, - веселился Толю.
- Ха-ха-ха, - веселился Бреннюир.
- Ха-ха-ха, - веселились оба, ничего не понимая.
- Ха-ха-ха, - не веселился Браббан. - А как дети?
- Скоро экзамены, трудятся.
- Я точно помню, что ваша дочь готовится к экзамену на бакалавра, к "баку", как теперь говорят, но вот не могу сообразить, как называется экзамен, который будет сдавать ваш сын. Удивительно.
- У него будут экзамены по психологии и морали-и-социологии, он получает диплом по философии.
- Черт побери! Это должно быть ужасно интересно - философия, психология и все прочее. Но и сложно.
Он опустошил стакан, по стенкам которого стекало несколько капель мутной жидкости; маленький кусочек льда, блеском напоминавший тусклый изумруд, лежал на дне, превращаясь в жижу. Браббан стал рассматривать все вместе: капли, стакан, стенки, лед, и сказал:
- Странно, что философии учат детей. Философом становишься с годами. Насмотришься, как я, войн, катастроф, страданий, тогда и начинаешь философствовать. Но на чем может основываться философия восемнадцатилетнего юноши, хотел бы я знать?
- Вы путаете, Друг мой, - вмешался Толю, - путаете.
- Что я путаю?
- Это заблуждение часто бывает у тех, кто далек от университетских занятий. Слово "философия" не всегда означает одно и то же. В Сорбонне под философией понимают определенный набор дисциплин, таких, как психология, социология, история философии, логика, которые не имеют ничего общего с тем, что в обиходе называют философией.
- Что поразительно, - пробормотал Браббан.
- Вот дьявол, уже полвосьмого, - протявкал себе под нос Бреннюир, глядя на карманные часы с секундной стрелкой.
- А психология? - спросил Браббан. - Разве психологу не нужен определенный опыт наблюдения за людьми?
- Все то же заблуждение! Научная психология и психология, как ее понимает обыватель, - это абсолютно разные вещи. И только первая существенна на экзаменах.
- Нам пора идти, - сказал Бреннюир, доставая из кармана жилета мелочь.
- За один круг плачу я, - сказал Браббан.
Толю и его свояк ушли. Философ-обыватель остался один. Подошел Альфред.
- Хорошая сегодня была погода, - сказал он.
- Даже очень хорошая.
- О да. Можно сказать, что даже очень хорошая.
- Послушайте, Альфред. Что вы называете философией?
- Представьте себе, месье, что как-то раз один из молодых посетителей забыл на скамье философский трактат, пособие для экзамена на бакалавра. То есть, сами понимаете, солидный труд. Так вот, месье, оказалось, что это какая-то белиберда. Не говоря уж о том, что там было не все. Например, ни слова ни о магнетизме, ни о планетах, ни о статистике. Удивительно, правда? Кстати, месье, нескромный вопрос: то дело, о котором вы упоминали зимой?..
- Продвигается, спасибо. Надеюсь, что вы не ошиблись.
- Слишком мала была вероятность ошибиться, месье.
- Альфред, у меня новый проект. Проект - громко сказано, но, в общем, скажите, это осуществится?
- Это началось сегодня?
- Да.
- Это тайна?
- Да.
- Деньги?
- Нет.
- Понимаю, понимаю. В каком месяце вы родились?
- В мае.
- Так у вас скоро день рождения?
- Не напоминайте.
Альфред заглянул в свой блокнотик.
- Девять шансов из десяти. Вы получите желаемое.
Месье Браббан улыбнулся.
- Я бы предложил вам выпить со мной.
- Здесь это не принято, месье.
- Знаю, знаю.
- Месье может оставить чаевые.
Месье Браббан улыбнулся.
- Значит, все удастся?
И подумал: белошвейка, белошвейка, белошвейка, белошвейка.
- Знаете, что называют философией в Сорбонне? - продолжил Браббан. - Социологию, логику и прочее в этом роде, но о том, как надо жить - "уот"? Ни слова.
- Как раз об этом я и говорил, месье.
- Ну вот, видите.
Он протянул Альфреду две бумажки по пять франков.
- Благодарю вас, месье. Планеты никогда не ошибаются.
- Хочется верить, хочется верить.
И он бодро вышел, неся котелок на голове.
IX
Его имени нигде не было; значит, он провалился. Это его особо не удивило; он безучастно смотрел на список, словно искал имя какого-нибудь друга. Удовольствие или досада окружающих внушали ему лишь презрение. С безразличным видом он отправился прочь. Чуть поодаль ему встретился субъект, в котором, как ему показалось, он узнал Роэля. Он сомневался из-за своей близорукости; но субъект подошел к нему.
- Тюкден, надо же. Как поживаете?
- Ничего, благодарю. Вы сдали?
- Сейчас выясню.
- А я провалился, - сказал Тюкден.
- Что сдавали?
- Общ(ую) фило(софию) и логику.
- А я записался на психо(логию) и социо(логию).
Тюкден повернул обратно вслед за Роэлем. Тот просмотрел списки допущенных к устному туру.
- Так и есть. Провал, - сказал он.
- Оба экзамена?
- Оба. Бреннюир допущен к психо(логии).
- Не удивительно, - с презрением сказал Тюкден.
- А Ублен? Я не обратил внимания.
- Его тоже засыпали, вот гадство.
- В этом году засыпали уйму народу.
- Хотят поднять уровень образования. Насмешили.
- Что вы сейчас собирались делать? - спросил Роэль.
- Ничего определенного.
- Можно пойти в Люксембургский сад.
Роэль слышал от Бреннюира, будто Тюкден интересуется современной поэзией, а поскольку они оба только что провалились, он готов был испытывать к нему симпатию. Они прошли мимо шляпного магазина, где был выставлен портрет с автографом боксера Жоржа Карпентьера.
- С этим деятелем всем уже плешь проели, - сказал Роэль.
- Полная кретинизация, - согласился Тюкден. - Как и любой спорт.
- Спорт разный бывает, - возразил Роэль. - Идиотство - чемпионаты и истерики вокруг них.
- И правда, - вспомнил Тюкден. - Вы же занимаетесь спортом.
В детстве Тюкден от силы раз семь ударил ногой по футбольному мячу; родители запретили ему даже садиться на велосипед, сочтя этот вид транспорта слишком опасным. Зато Роэль умел ездить на мотоцикле, а прежде слыл будущей надеждой "гака" (Гаврского атлетического клуба). После приезда в Париж он забросил спортивные занятия, но вовсе не презирал их.
Они пересекли площадь Медичи и вошли в Люксембургский сад.
- Где вы живете? - спросил Роэль.
- На улице Конвента. Вы ведь знаете, что теперь мои родители в Париже.
- В Гавр летом не поедете?
- Нет. Думаю, останусь в городе.
- А я поеду в Гавр, - сказал Роэль.
- Теперь он уже не тот, - произнес Тюкден. - А во время войны шикарный был город: с англичанами, китайцами, индусами, кабилами.
- И бельгийцами. Противными бельгийцами.
- Они погоды не делали. А помните, как рабочие расправились с кабилами в районе Рон-Пуан? А китайский новый год на площади Тьер?
- И перемирие. Помните перемирие?
Им навстречу попалась женщина. Роэль заглянул ей прямо в глаза. Она выдержала его взгляд и прошла мимо. Они находились у ворот, ведущих на улицу Ассас.
- Что ж, я вас покину, - сказал Роэль.
- Надеюсь, увидимся в первый день учебного года, - сказал Тюкден.
- Я тоже надеюсь. Брошу эту мерзкую работу воспитателя. Стану свободнее, и можно будет чаще видеться. Прощайте.
Они сердечно пожали друг другу руки. Роэль повернул назад. Тюкден замедлил шаг, затем обернулся: да, Роэль шел за той женщиной. Тюкден шпионил за ними издалека, ему было любопытно, и это любопытство его смущало. Роэль догнал женщину и несколько минут не отставал от нее. Тюкден понял, что он ей что-то говорит. Но не мог разглядеть, отвечает ли она. Роэль продолжал идти рядом с женщиной. Они миновали фонтан, затем поднялись по лестнице. Тут Тюкден заметил, что женщина улыбается. Он остановился и стал рассеянно разглядывать кораблики, которые пускали дети. Солнце начинало садиться. Часы на здании Сената пробили пять. Один корабль перевернулся, и послышалось жалобное мяуканье судовладельца. Тюкден повернул на улицу Ассас. В мозгу у него был туман, плотный туман. Мысль работала вяло. Голова была как ватная.
Справа от себя он заметил темную группу, образованную игроками в крикет. Он подошел к ним, шаркая ногами. Пожилые господа с рвением предавались этой своеобразной игре, бурно обменивались репликами, яростно спорили, воздевали руки к небу, изображая отчаяние или триумф. Зрители переговаривались, оценивая удары. Тюкден постоял с ними несколько минут, по самую диафрагму наполняясь презрением к проявлению примитивных чувств. После очередного ловкого выпада, вызвавшего возгласы восхищения, он удалился с ощущением пепла во рту. Ему встретились несколько женщин, которые на него не взглянули. Нескольких женщин он обогнал, но мысль о том, что их взгляд упирается ему в спину, оказалась нестерпимой. Ведь они наверняка исподтишка смеялись над его неуклюжестью.
На улице Ассас он дождался автобуса и сел напротив довольно симпатичной девушки. Он бы на это не осмелился, если бы оставались другие свободные места. Естественно, девушка нисколько его не интересовала. Он смотрел в окно; ему казалось, что другие пассажиры говорят про себя: этот длинноволосый положил глаз на девушку, сидящую напротив; но все было не так, вовсе он не положил на нее глаз. Тюкден взглянул на девушку. Она выдержала его взгляд. Он весь побагровел. Это было невыносимо. Да еще пассажиры пялились. Она вышла на остановке Монпарнас; на ее месте возникло какое-то человеческое существо. Тюкден почувствовал облегчение. Если бы ему не надо было возвращаться к родителям, он вполне мог бы выйти, догнать ее, заговорить с ней. Пожалуй, он ей все-таки понравился. Может, он встретит ее в другой раз в этом же автобусе примерно в этот же час. Ну что он за идиот.
Тюкден вышел на улице Алезиа, поднялся по улице Вуйе и вернулся домой. Консьержка вручила ему книжный каталог - такая теперь приходила к нему почта. Родители ждали его в столовой.
- Ну? - спросил отец.
И правда. Винсен совсем забыл. Он же провалился.
X
АЛЬФРЕД
Я прекрасно видел по расположению планет, что он не победит. Поскольку тема была на устах у многих, я тоже ею заинтересовался. По моим подсчетам выходило четко: его должны были побить. Но говорить об этом не стоило, слишком все были возбуждены. Утверждали, что он вздует американца и Францию ждет славная победа. Это говорили все - старые и молодые, толстые и тощие, гражданские и военные. Даже такие серьезные господа, как месье Бреннюир и его друзья, взахлеб обсуждали этот вопрос, пребывая в абсолютной уверенности, что Карпентьер задаст Демпси жару благодаря своему хуку левой и работе ног. Я не мешал их разговорам, но прекрасно видел, что его ждет поражение, причем поражение от кено-каута. Они бы никогда в это не поверили, поскольку Карпентьер был французом. Так что я предпочитал молчать, потому что иначе выглядел бы пораженцем. И это еще что: Эрнест чуть не заехал Жюлю по физиономии, когда тот пошутил над убойным ударом Карпентьера. В общем, все верили в победу. В небе болтался воздушный шар, событие готовились освещать по T.S.F. Предстоял в некотором смысле триумф современных изобретений. Не забудем также о бенгальских огнях, которые предполагалось зажечь и которые не являются современным изобретением, о чем просветил нас на днях месье Толю.