– Да-а-а-а! Смотри! Действительно что-то переливается.
– Может, это настоящая тарелка на нас садится? – шепотом сказала Алла.
– Да нет. Это прямо, как какой-то экран у телевизора!
– Точно! Там что-то происходит! Видишь? Экран уплотняется!
– Как будто кино! Ты что-то видишь, или мне кажется, что на этом экране что-то происходит?
– Происходит! Я вижу мальчика маленького с большим букетом цветов. Как будто в школу идет. С мамой.
– А я вижу маленькую девочку, только что родившуюся!
– Да ты что? Мы с тобой разное видим?
– Получается, что так!
– Молчи! Вдруг оно испугается и пропадет!
– Ага. – Слава тоже перешел на шепот. – Давай посмотрим, а потом друг другу расскажем.
Алла лежала на песке, смотрела в черное и звездное небо, на фоне которого четко нарисовался прозрачный экран, через который звезды пробивались, как через туман. Она боялась дышать, до такой степени неожиданным и удивительным казался ей этот экран, нависавший прямо над ней на звездном небе. Она никогда не слышала, чтобы кто-то когда-то видел такое. Навязчивое ощущение, внутренняя интуиция, улавливающая пробивавшиеся ростки все того же дежавю внутри нее, ощущение, что так уже было когда-то и где-то, как горький запах загубленных надежд или взлет желаний, в какой-то ее или не ее жизни, или не жизни даже, застряло в груди, томно вздыхало там и заставляло смотреть на экран затаив дыхание. Это дежавю не хотело выползать из ее груди и толкалось там на ограниченном пространстве…
Алла боялась, что экран может растаять от малейшего колебания воздуха, исходившего от нее, любого вздоха, который она сдерживала внутри себя, что она может спугнуть тайну даже своей неутолимой жаждой зрения. Ей казалось, что это космическое величие, тонкое, как паутина и мощное, как сам Космос, истончится от ее восхищения тайной и она не увидит продолжения удивительного кино, которое показывало небо! На странном и удивительном экране она рассматривала удивительную жизнь мальчика, черты которого показались ей чуть заметно знакомыми. Она видела, как этот мальчик дрался у какого-то забора; как его выставляли на всеобщее обозрение на школьной линейке; как он вел молоденькую девушку в школьной форме с белым передником и букетом за руку на выпускном вечере. Потом появилась сцена и кучи зрителей, лезущих друг через друга за автографом; шумное застолье; машины, едущие вереницей с букетом цветов на передней машине; красивую девушку в подвенечном бледно-сиреневом платье. За этим весельем мелькнула чья-то кухня и утренний завтрак; потом трава, наезжающая прямо на лицо очень быстро, даже молниеносно. Затем выплыло чье-то тусклое лицо через пелену тумана в белой шапочке; лампы над лицом, сильно бьющие светом в глаза, как в операционной и черный, черный крутящийся тоннель, наезжающий с экрана прямо на нее…
Алла испугалась этого черного тоннеля и зажмурилась от нехорошего предчувствия. Когда она открыла глаза через минуту, на небе остались только звезды и больше ничего…
– Слава-а-а! – тихо позвала Алла шепотом. – Ты еще что-то види-и-и-ишь?
– Нет. Уже ничего.
– А что ты видел?
– А я видел чью-то жизнь, как бы со стороны. Жизнь какой-то женщины.
– А кто это был?
– Не знаю. Я лица не видел, но когда оно мелькало в зеркале, что-то знакомое.
– И у меня что-то знакомое. Только мужчина. Точнее артист, потому что и зрители мелькали тоже. Интересно, что это было? Я никогда такого не видела. – Алла села на песке и ошарашенно, молча задумалась.
– А я даже и не слышал, что такое возможно. Ты представляешь, мы с тобой видели только что что-то потустороннее, какую-то завораживающую магию тайны. Прав был Володя. На этом острове случается что-то удивительное и запредельное. Непонятное моим мозгам. Расскажи мне, что ты видела. – Слава тоже сел на песке и стал смотреть на Аллу вопросительно.
И вдруг Аллу прожгло изнутри! Она поняла, что это его неуловимые черты видела она только что на странном, небесном экране. Это его жизнь делала там удивительные повороты и заканчивалась так неожиданно, во цвете лет… Ей стало нехорошо от знания чужой тайны, но тут же закралась в голову удивительная догадка, что Слава точно так же мог видеть на экране ее жизнь. Он должен был видеть ее жизнь, если она видела его! Он должен был видеть именно ее жизнь!
– А что видел ты?
– Нет! Я первый спросил. Давай, рассказывай!
– А почему ты на меня наезжаешь? Ты знаешь, что я видела?
– Нет. Я не знаю, что ты видела, но я догадываюсь про кого, потому что только что понял, кого видел я!
– И кого?
– Тебя!
– Меня?
Алла ждала такого ответа, но оттого, что услыхала именно его, внутри все похолодело и растрепалось чувствами по всему этому внутреннему пространству, как волосы на голове в процессе начеса. Оттого, что с ними только что произошло, оттого, что она видела чужую жизнь наверняка тютелька в тютельку такой, какой она и была на самом деле, оттого, что сейчас могла наступить минута, когда она услышит свое будущее, внутри вдруг все подобралось, скрутилось, сжалось и приготовилось к чему-то страшному, как будто начесанные только что волосы скрутили в локоны. К своему непонятному будущему. Какое оно у нее? Такое же, как у Славки? А ведь ей придется рассказать ему о его будущем. Нет! Она не скажет ему ни про траву, ни про операцию, ни про тоннель в никуда… Она промолчит или обманет. Лучше обмануть. Так будет лучше. Обман во благо. А что расскажет ей Слава? Тоже обманет или скажет правду? – мысли бегали в голове быстрее тараканов.
– Ну что ты молчишь? Рассказывай с самого начала…
И Алла рассказала ему все что видела, а закончила выдуманной историей про двух внуков на скамейке в скверике, одинокой, долгой старостью с хорошей смертью на одном вздохе. Оказалось все, что касалось прошлого, совпало один в один. И забор с дракой, и школьная линейка, и первая свадьба в бледно-сиреневом платье с машинами и букетом, и поклонники, и даже кухня… Алла так поражалась совпадениям, что когда Слава стал рассказывать ей ее прошлое, уже не удивлялась до состояния ступора. Ее прошлое совпало точно так же. И поля, по которым носило их еще детство, и кусты за забором дома, и лесопилка, в которой прошло ее отрочество, и первый муж, и второй, который пропал в Америке… А дальше она слушала с замиранием и страхом…
– Слушай! Я видел такое! А-бал-деть! Ты что, в монашки пойдешь?
– Я? Какая из меня монашка? Тоже придумал!
– Но я же видел тебя в каком-то черном одеянии, как у монашки или у сектантки, только с большими разрезами по бокам.
– Да ты что?
– Вот тебе и что! А дальше вообще пипец! Какая-то перестрелка, а может, и не перестрелка, но много народу бегает туда-сюда с автоматами и пистолетами!
– Какие еще автоматы с пистолетами?
– А я почем знаю. Я не понял! С тобой рядом все время был какой-то молодой парень, вроде как ты за него замуж выйдешь. В розовом платье и с фатой! А потом какие-то монахи и монахини, или еще какая-то удивительная секта. Круги, звезды, свечи… Ничего не понятно… А что самое непонятное, так это голые люди и ты тоже голая и в крови!.. Ужас какой-то! А потом эта перестрелка, тебя голую на пол кладут и в черный шелковый плащ заворачивают… а потом очень много народу, какая-то разборка, типа суд.
– Какой еще суд?
– А я почем знаю? Я тебе пересказал только то, что видел.
– А потом что?
– А потом точно, какие-то монашки. Какие-то узкие комнаты, типа кельи. А еще потом ты уже седая старушка, много народу ходит молча в черных платьях, а ты жаришь что-то на сковородке, на какой-то общественной кухне… Удивительно!
– Ты хочешь сказать, что я выйду замуж, а потом доживу до глубокой старости в одиночестве? А может, в каком приюте? И ты видел моего будущего мужа?
– Ну да.
– И какой он?
– Молодой, красивый парень. Моложе тебя. Знаешь на кого похож? На того парня, который ремонтировал нам аппаратуру в Нижнем. Как его звали? Саша, кажется. Вот на него очень похож. Прямо настоящая копия! Может, это он? Ты с ним случаем не закрутила? Может, и правда, выйдешь замуж? Но он же тебя моложе и намного…
– А тебе какая разница? Или вы все, мужики, сильно ревнивые, если по отдельности, или глупые? Как сказала Фаина Георгиевна своим хриплым и прокуренным голосом: слепых мужчин совсем мало, а глупых пруд пруди! Поэтому я буду надеяться, что он глупый, и поэтому за всеобщими разговорами о Мире во всем Мире не увидит моих тщательно скрываемых достоинств… Но, давай уговор. Никому ничего этого не рассказывать, если только в общих словах…
– Точно. В общих. Я не смогу удержать внутри. Расскажу…
Севастополь
Ревизия жизни вещь очень полезная. Особенно в самолете. Алла сидела в самом конце салона и усиленно думала. А думать было о чем. Отношения в коллективе никак не складывались. Особенно старался Петруччио, барабанщик Петя. Он был молдаванином, из Кишинева, а по характеру вредным, взрывоопасным и склочным. Все сплетни начинались в его номере и тихо расползались по коллективу. Конечно же, все таскали в номера девиц, конечно же, отбивали их друг у друга, конечно же, ненавидели Славку за его хождения по номерам после концерта, но никогда еще она сама не попадала на язычок к Петьке, в таких извращенных и сочиненных им самим словах. Ах! Как он смаковал их ночную поездку на остров! Можно было подумать, что сам он ездил туда специально для того, чтобы сидеть именно под тем кустом, где Алла издавала те самые сладостные охи и вздохи! И ведь его не заинтересовал сбивчивый рассказ о паранормальных событиях, произошедших в ту ночь, в отличие от остальных ребят, слушавших их, раскрыв рот от удивления и неожиданности! Ему были по барабану всякие там экраны и чужие жизни! Он пересказывал только свои собственные догадки о Славке и о ней. Только догадки. Правда, какие! Но даже если бы он сидел под соседним кустом, какое ему было дело до того, что происходило рядом? Она ему не жена и его другу тоже. Она уже такой взрослый человек, что даже переросток! И какое его поганое дело лезть в чужую жизнь, а тем более в чужие интимные отношения? Нужно было поставить вопрос ребром, потому что Петечка "достал" весь коллектив. Она должна стать в позу "ах так"! и заставить Славку сказать его главное слово. Она должна убрать Петю из коллектива. Должна…
Крутой разговор со Славкой имел положительные последствия. Славка обещал уволить Петруччио сразу же после Севастополя, но тут на коллектив свалилась неожиданная радость. Вечером в номер к Славке постучали, и в двери показалась знакомая рожа известного барабанщика, осветив номер своей лучезарной улыбкой прямо от двери. Оказалось, что Славка работал с ним раньше. Он был с тортом и шампанским…
Вот так неожиданно в коллективе оказался новый барабанщик Володя, названный еще в молодости Воцей, да так им и оставшийся. Воца был большой и улыбающийся парень неопределенно-усредненного возраста. То ли большой мальчик, то ли маленький медведь. Он был с косичкой, а спереди лысоват "от чужой подушки", то есть с залысинами. Он был до красноты рыжий и конопатый, но такой весь мяконький и добрый, что хотелось к нему прижаться немедленно и уснуть в обнимку. С самого первого взгляда он производил крепкое положительное впечатление, и в чем Алла была уверена совершенно, так это в том, что его больше будут интересовать собственные бабы, чем ее шашни со Славкой, к которым она шла целых много месяцев, точнее почти семь…
Севастополь встретил хорошей погодой. Как-никак было начало лета, июнь. Он обещал порадовать настоящей летней жарой для нормального загорания. У нее в запасе была целая неделя, в которой концертами были заняты только вечера. Просто нужно было вставать не в час дня, а хотя бы в десять и не лениться таскать свои телеса на городской пляж. Она уже бывала в Севастополе раньше и знала, что такое местный городской пляж. Он ей не нравился. Ни тебе грибков для тени, ни всех прочих пляжных атрибутов. Голые камни с лежаками на высокой набережной с лесенкой. Но море есть море! Оно мокрое и соленое, оно будет ласкать ее тело целую неделю! Это было класс!
Утром в филармонии выяснилось, что почти параллельно будут проходить гастроли другого коллектива во главе со знаменитой звездой, от которого у Сашкиной жены был сынок, судя по его рассказам!
Вот это везуха так везуха, – радовалась потихоньку Алла. – Уж я-то что-нибудь выясню и про бывшую жену и про ее младенца, нужно только подобраться поближе. Познакомиться.
Звезду с коллективом заселяли в их гостиницу времен Сталина с большими номерами, где до потолка было никак не достать. Гостиница стояла на самом краю бухты и совсем недалеко от городского пляжа. Звезда прибывала за два дня до их отъезда. Время было и на знакомство, и на расспросы.
Они отработали уже пять концертов, когда "его величество" заселился-таки в номер "люкс" на втором этаже. Теперь нужно было каким-то образом попасть в этот "люкс", но как?
"А может, просто пойти да познакомиться? Нахальной мордой вперед? – размышляла Алла после концерта. – Взять и постучаться в номер".
И пошла. Встала и пошла своими собственными ногами прямо в номер. На ее стук в дверь высунулась женская голова, внимательно осмотрела Аллу с головы до пят, кивнула подбородком вперед, а потом спросила низким, прокуренным голосом:
– Вам кого?
– Да вот, пришла познакомиться. Я администратор конкурирующего коллектива. Мы здесь на гастролях. Еще два концерта и уезжаем.
– Ну ладно, заходи, – ответила голова и исчезла в двери.
Алла постояла минуту для приличия и отправилась следом за говорящей головой. В большой комнате номера "люкс" за столом лениво сидело некоторое количество народу. Сидело, видно, давно, поэтому даже не разговаривало. Все молча уставились на вновь пришедшую с большим интересом.
Ну вот, подруга, поле для деятельности тебе подготовили заранее. Надоели друг другу до противности разговаривать. Давай! Приступай! Где твои знаменитые шуточки-прибауточки? Доставай из закромов твоих запыленных чердаков, да не забудь приправить клоунской мимикой и прочими примочками. Только когда начинать? Вроде бы они все, как сонные мухи, даже шевелиться не хотят. Ну ничего! Я их должна расшевелить! – сама себе дала установку Алла, открыла рот и приступила к "охмурению" незнакомых ей людей в своих корыстных целях.
– Здравствуйте! Меня зовут Алла Ивановна, – сказала она радостным голосом Деда Мороза в детском саду. – Я администратор. Работаю на эстраде с пеленок. Вот! Решила познакомиться со знаменитым коллективом. Если вы, конечно, не против.
– Нам бы главное, чтобы было что наливать, поэтому мы будем не против… этого, – лениво выдал толстенький мужичок со щеками хомяка, даже не сдвинувшись и не пошевелившись в кресле.
– Это не проблема. Это мы сейчас организуем. Можно пройти к телефону?
– Пожалуйста, – сказал худенький парень, сидящий на диване, и отодвинул свой росинантовский задок в сторону, освобождая место у аппарата.
Алла быстренько отзвонилась в администраторскую, потом по полученному номеру на кухню ресторана. Уже через десять-пятнадцать минут стол в номере был накрыт по всем правилам ресторанной сервировки. С ассорти рыбным, мясным, салатом "Оливье" из картошки, и даже горячими шашлыками, которые занесли в номер дополнительно минут через двадцать.
За столом началось знакомство. Говорящая голова оказалась музыкальным руководителем с очень смешной кличкой Изя. Хомяк был директором и звался Колей. Еще в номере было две удивительно похожие друг на друга девицы отбеленно-крашеной наружности, и обе Лены, двое симпатичных парней-музыкантов и один немолодой мужик непонятного назначения, сильно молчаливый.
Алла так и осталась сидеть на диване у стола, затолкав ноги под диван. В какой-то момент она переменила расположение ног и вдруг кто-то цапнул ее прямо за пятку, торчащую из тапочка, как будто очень больно иголками ткнул.
– Ма-а-а-мма-а-а-а! О-о-о-ой! Меня кто-то укуси-и-ил! – от неожиданности закричала Алла диким голосом и заскочила на диван вместе с тапочками.
– Ну наконец-то! – выдал звезда громко и расхохотался! Остальные тоже покатились со смеху. Обстановка за столом сразу же разрядилась. Все, как будто именно этого и ждали, проснулись и зашевелились. Потянулись за бутылками, стали наливать и подклыдывать друг другу закуски.
– А вы что, ждали, когда меня кто-то укусит?
– Конечно! Это у нас, как входной билет, – сказала Изя и вытащила из-под дивана упирающееся лохматое чудо. – Знакомьтесь! Главный пугало нашего коллектива! Яцик. Очень не любит горничных и незнакомых. Сразу же пробует на зуб. Гастрольная привычка.
Чудо виляло хвостом, крутило гордо глазами навыкате и вывесило язык от удовольствия на целую ладонь. Это был японский хин с сопливой пастью и противным, приплюснутым носом пипочкой.
– И давно он у вас?
– Да уже лет девять.
– И все время с вами по гастролям?
– Ну да.
– А как же в гостиницах?
– Он уже приспособился. У него есть любимая сумка, в которой его носят. Яцик кочует вместе со всеми по гостиницам, очень "любит" дежурных, и при их появлении в номере, сразу же, или залезает в свою сумку, или под кресло, или под кровать. Его сумка – это его будка, его купе, его способ передвижения на полянку или под кустик. Когда ему это дело очень хочется, он сразу же демонстративно залезает в свою сумку и там поскуливает. Дело в том, что в советских гостиницах категорически запрещается держать в номерах собак, вы сами знаете. Поэтому Яцика перемещают мимо дежурных в личном купе.
– Но "любит" он не только дежурных, – добавила одна из крашеных Лен. – По-моему, он "любит" всех входящих в номер. У нас у всех выработалась привычка, когда входишь в номер и, ничего не подозревая, садишься в кресло, нужно с минуты на минуту ждать, что Яцик тебя из-под кресла за пятку цапнет обязательно! Вот такой наш Яцик! Так, скажу я вам, приятно, аж дух захватывает от неожиданности. Особенно, если кто не знает…
– Поэтому, входя к Изе в номер, все, вместо здрасьте, спрашивают: где Яцик? И если слышат: под креслом, в кресло не садятся, лучше постоять, – добавила вторая Лена.
– Да ладно врать-то! Он своих уже давно не кусает! Он только дежурных и новеньких. Можно слезать с дивана. Он уже познакомился, – подытожила Изя.