Тот, другой, засмеялся и перевел вопрос. Солдаты удивленно замолчали и вдруг покатились со смеху. Один из офицеров с удивлением глянул на нее в упор. Но никто ей не ответил.
Эллен начала плакать. Земля опять слегка содрогнулась от взрыва.
- Вы видели мир? - крикнула она.
- Предполагалось, что мир - это мы и есть, каждый из нас! Погоди же, вот я умою лицо в пруду! - Мрачно и тревожно билась в берег вода.
- Хочу к бабушке, - сказала Эллен, - моя бабушка лежит на дальнем кладбище. Пожалуйста, пусть кто-нибудь из вас меня туда проводит. - Она заплакала еще громче. Тучи порохового дыма наползли с севера и заволокли луну.
Со стороны реки нарастали орудийные раскаты.
- Может, вы хотя бы видели Георга, - безнадежно прошептала она, - Герберта, Ханну и Рут?
Тот, другой, больше не переводил.
- Успокойся! - сказал он.
- Она ломает комедию! - Солдаты угрожающе приподнялись. - Кто ее знает, зачем она здесь оказалась?
Один из офицеров вскочил на ноги и обошел костер.
- Они говорят, ты ломаешь комедию, понимаешь? Говорят, что тебя надо задержать! - Он говорил на ломаном языке, твердо выговаривая все звуки.
Над садом низко пролетели тяжелые штурмовики.
- Хочу к мостам! - сказала Эллен.
- Ты же сейчас говорила, что хочешь на кладбище?
- Домой, - сказала Эллен, - а это все по дороге.
- Где твой дом?
- На острове.
- А на острове идет бой. Понимаешь ты это?
- Да, - сказала Эллен, - это я понимаю.
Она опасливо наблюдала за солдатами. Как вздох, возносился ствол пушки в холодное небо.
- Этот город осажден, - сказал офицер, сам хорошенько не понимая, зачем он так долго препирается и объясняет то, чего не следует объяснять. Сквозь костер доносились сердитые возгласы. - Этот город осажден, - повторил он, - сейчас ночь. Кто не должен участвовать в сражении, остается в подвале… Разве ты не знаешь, как здесь опасно?
Эллен встряхнула головой.
Он бросил остальным несколько слов, это прозвучало умиротворяюще.
- Что вы сказали?
Но он не ответил. Третий разрыв оказался мощнее всех предыдущих. Должно быть, рвануло где-то совсем близко, на одной из примыкающих улиц, которые вели к мостам. Равнодушный костер грозил потухнуть, над прудом рассыпались искры. На этот раз солдаты не стали больше набирать воду в котелок, они лишь коротко посовещались. Офицер опять обратился к Эллен.
- Мне нужно к мостам, ты покажешь мне дорогу. Может, я смогу отвести тебя домой. Пошли, - сказал он нетерпеливо, - пошли сейчас же. Мы и так с тобой потеряли достаточно времени.
Он шел большими шагами. Эллен молча бежала рядом. Пруд остался позади. Далекие и высокомерные, залитые лунным светом, высились башни в центре города. Недалеко от могил он остановился и вроде бы задумался. Потом побежал вперед, ни о чем больше ее не спрашивая. Когда она стала отставать, он крикнул что-то на своем языке и взял ее за руку.
- Теперь нам обоим надо к мостам! - засмеялась Эллен. Он не ответил. Обоим надо к мостам! Эхо отразилось от стен. Через две горы развалин была перекинута доска, она шаталась.
- Держись, - сказал офицер. Эллен вцепилась в его широкий ремень.
Бой, который гремел за несколько улиц от них, казалось, шел на убыль.
- Идет на убыль! - засмеялся он. - Идет на убыль!
Ночь была очень светлая.
Руины торчали ввысь, как вырезанные из бумаги. Острее и сосредоточеннее, чем днем, населенные бесплотными жильцами. Теми, кто смирился с непостижимым, освободился от обывательского вопроса: "Ну почему именно я?" И чернота, зиявшая из обгорелых дыр, была не черней, чем в комнате, где спят люди. На уцелевших домах виднелись маленькие круглые следы от пуль. В лунном свете это напоминало новый орнамент, словно таков был архитектурный стиль наступавших.
Он достал из кармана пригоршню конфет и протянул ей.
- Спасибо, - сказала Эллен, но брать не стала.
- Наелась?
- Не наелась. Меня тошнит.
- Правда? - снисходительно усмехнулся он. - А так бывает?
- Значит, бывает, - возразила Эллен, - когда никак не можешь наесться. Всегда только дурнота начинается. Поэтому я и пошла искать!
- Кто тебе поверит?
Они бежали, прижимаясь к домам, словно прятались от несуществующего дождя.
- Всегда что-нибудь да остается на потом, - старательно объяснила Эллен.
- Если неправильно поделить.
- Я имею в виду другое, - сказала Эллен, - не то, что можно поделить.
- Ишь какая ненасытная! - недоверчиво усмехнулся он.
Красная и темная, растеклась по мостовой загустевшая кровь.
Они перепрыгнули. Эллен поскользнулась и упала навзничь. Он поднял ее. Стал звать, тормошить.
- Нам надо дальше, слышишь? К мостам!
Его дыхание веяло ей в лицо, тревожно блестели ордена. Эллен потянулась к нему.
Тремя метрами дальше выскочила пробка из бутылки шампанского и прожужжала прямо у них над головами. В полутемных воротах какой-то солдат уперся ружьем в каменный пол и засмеялся. Офицер его вроде бы знал. Он коротко переговорил с ним и опять обернулся к Эллен.
- Он одолжит нам машину.
Они выкатили машину из ворот. Она с трудом завелась и лукаво замигала одной фарой. Эллен вскарабкалась на сиденье. Передние брызговики и часть дверцы были вырваны с мясом. Задубевший от грязи обрывок брезентовой крыши ударил им в лицо.
На перекрестке светил черными огнями разбитый светофор. Больше никаких сигналов не поступало, каждому следовало самому позаботиться о безопасности. Они оставили позади два танка, миновали нагромождение баррикад и приближались к мостам. Теперь офицер гнал машину быстрее. Машина плясала и швыряла их друг на друга. Когда до цели оставалось уже немного, оказалось, что дальше мостовая взорвана, и они повернули назад. Похоже было, что звезда их покинула. Еще через несколько секунд левое переднее колесо машины угодило в воронку.
- Помоги мне, - сказал он, - нам надо дальше!
Машина поскрипывала, и казалось, что сдвинуть ее с места невозможно. Наконец она сдвинулась и увязла еще глубже. Офицер сорвал с головы фуражку, светлые влажные волосы упали ему на лоб. Эллен прыгнула в воронку, они молча напряглись. Машина упрямо сопротивлялась, но вдруг приподнялась, словно вырвалась на волю, и до того неожиданно уступила их усилиям, что они испугались. Снова вышла луна, перескочила через зарево пожара и запуталась в колесах. Далеко позади взлетел на воздух какой-то дом.
Где мы едем? Едем вдоль Золотого Берега, а вот куда едем? К мысу Доброй Надежды. Эллен закрыла глаза. Можно было в это верить. Но она не отваживалась сказать об этом вслух, а только все крепче вцеплялась в металл.
Мимо проходили солдаты, слышны были их шаги. Звенели стекла, весело сверкали осколки. Бесстрашно, без малейших церемоний, демонстрируя свои зазубрины во всем их блеске.
Когда она опять открыла глаза, улица была освещена пожарами, словно аллея, по которой тянется праздничная процессия. Там, где кончалась улица, огни сливались в одно большое пламя. Человек рядом с Эллен на секунду задумался. Ногами он нажимал на педали, руки так вцепились в руль, словно руль был наделен властью управлять человеком. Он посмотрел вперед и прибавил скорости. Багровая пелена наползла ему на лоб, растеклась по лицу и как будто прилипла к коже. Он скривил рот, усмехнулся, и ему еще хватило сил остановить машину в одной из боковых улочек. Кровь сочилась сквозь его шинель. Снисходительно скользили вниз крутые крыши над старинной улочкой. Казалось, что это последняя такая улочка, незаметная и почти пощаженная, сосредоточенная в своем молчании, превозмогавшая весь окружающий шум. Она хранила это молчание, как последнюю бочку топлива.
- К мостам, - заикаясь, пробормотала Эллен. Она выскочила из машины.
- Помоги мне! - сказал он. - Нет, не помогай. Ты пойдешь к мостам одна, ты просто передашь сообщение…
Эллен расстегнула ему мундир, оторвала лоскут от его рубахи, но ничего не разглядела. - Я позову на помощь, - сказала она. Но она боялась чужих солдат, говоривших на непонятном языке.
- Не уходи! - чуть слышно пробормотал он. - Как тебя зовут?
- Эллен. А тебя?
- Ян, - сказал он и улыбнулся в темноту, словно там таилась разгадка тайны мира.
- Подожди, - крикнула Эллен, - подожди!
Она соскочила на мостовую и протиснулась в разбитую дверь. В парадной было темно. Пахло запустением, гнилью, близостью распада. Эллен на ощупь пробралась вдоль стен и наткнулась на дверь. Она ринулась в эту дверь и очутилась по ту сторону - дверь была не заперта. Это придало ей храбрости, и она решилась зажечь спичку. Огонек взметнулся, вступив в союз с тишиной и с распахнутой дверью, и восстановил всю картину. Светлые стены и темный пол, блеск дверей и треснувшее зеркало, вобравшее в себя темноту парадной.
Эта квартира была оставлена обитателями. Они ее покинули, как душа покидает тело. Покинули, как незваные гости. Когда искры полетели над крышей, жильцы поняли, что они уже опоздали. Это их так потрясло, что они вызвали машину и уехали не попрощавшись. О хозяине они так и не спросили. Квартиру бросили в спешке.
Ян привстал и попытался выбраться из машины. Он хотел позвать на помощь, но его голос звучал тише обычного. Вот, значит, как оно бывает, когда в тебя попали, подумал он. Уперся в сиденье, вытянул ноги из машины, постоял секунду посреди улицы и упал спиной на радиатор. Улица закружилась, как волчок под кнутиком. Ян, сжав зубы, ступил три шага по мостовой. Эллен подхватила его.
- Идем, - сказала она, - идем, Ян!
У него были с собой свечи, и их свет рассеялся по чужой, заброшенной квартире. Ящики и столы, одеяла и кровати, и повсюду дремала тишина, эта истерзанная, эта самая израненная изо всех израненных. Ты, что меня сотворил, зачем ты это допускаешь? Зачем ты создал этих людей, которые должны меня растерзать, чтобы потом понять? Зачем сотворяешь их снова и снова?
Сапоги Яна оставляли на полу черные пятна. Он ударился головой о темную люстру, зазвенело стекло. Обессиленный, он рухнул в кресло. Его рубашка промокла от пота, сквозь нее беззвучно сочилась кровь. В сумерках он чувствовал, как его перебинтовывают, как на раны ложатся белые повязки, прохладные и по-матерински заботливые, готовые остановить неостановимое.
Свет окружен зеленым сиянием, зеленым, как трава на солнце. Это хорошо для глаз, это хорошо, Ян! Но от этого света его лицо стало еще бледнее.
- Ян, - сказала Эллен, - сейчас станет лучше, все будет хорошо! - Лучше или хорошо? Внезапно ей показалось, что важно отличать одно от другого.
Он просил пить, его знобило. Эллен нашла дрова за кухонной лавкой. После долгих поисков обнаружила медный чайник, открыла кран, но из крана давно уже ничего не текло. В углу стоял прикрытый чан с питьевой водой. Эллен набрала полный чайник. Недовольно задымила плита, но постепенно успокоилась, как лошадь под чужим седоком.
Ян лежал тихо. Кресло было мягкое и глубокое. Сквозь стены он слышал ее шаги, слышал, как она раскалывает дрова и звенит посудой. Можно было вообразить, что так было всегда и будет всегда. Если бы тем, что были до них, удалось в это поверить, то и они бы тоже могли себе это вообразить. Эллен молча держала руки над плитой. Можно было вообразить, что все происходит в первый и в последний раз. Если бы тем, что были до них, не удалось в это поверить, то им бы все равно удалось это вообразить. Она налила чай и поставила чашки на поднос. Услышала, как он ее зовет,
- Сейчас, - сказала она.
Он оторвался от спинки кресла. Рана перестала кровоточить. Фуражка соскользнула у него с головы, теперь его волосы казались еще светлей, чем раньше, в лунном свете. Она дала ему попить и взглянула на него.
Все, что было разорвано, вдруг соединилось. Красные цветы, пригоршня конфет и открытая рана. Все слилось воедино. Огромный мир внезапно обрел лицо молодого чужого офицера, светлое треугольное лицо, и щеки его круто сходились к острию подбородка двумя линиями, которые мягко отклонялись от прямой, как штрихи детского рисунка. Все боли мира слились вместе в одном скрытном взгляде. Невидимое заглянуло Эллен в лицо. Она взяла его за руку.
- Скажи, что это ты!
- Я? Кто - я?
- Тот, про кого я думала, когда говорила, что хочу домой!
Он лежал в кресле и смотрел на нее. Она крепче сжала его руку.
- Когда я раньше смеялась, то всегда потому, что смеялся ты, а когда я играла в мяч - я уже тогда играла с тобой. А выросла я для того, чтобы моя голова доросла до твоих плеч. Я ради тебя всему научилась, стоять, и бегать, и говорить!
Она одним прыжком очутилась у его ног и заглянула ему в лицо.
- Это ты. Скажи, что это ты!
Она хлопнула в ладоши.
- Мир… - крикнула она, - теперь и персиковое мороженое, и воздушное покрывало, и ты, - все у меня есть!
- Воздушное покрывало и я, - удивленно повторил он.
Он встал и обнял ее. Он немного пошатывался, но мог стоять. Он взял свою фуражку и надел ей на темные прямые волосы. Попытался засмеяться, но его смех выглядел беспомощно, будто смеялась только половина лица. Развеянное по ветру пение вторило этой коронации.
Эллен хранила серьезность. Трещина в зеркале делила ее лицо надвое, как удар мечом. Под куцым пальто светились белизной ее колени. Ветер дул в свою волынку. Над стенами плясало колыхание пламени и бросало на их щеки поспешные отблески.
- Ты давно здесь, Ян?
- Со вчерашнего дня.
- А долго пробудешь?
- Вероятно, до завтра.
- Со вчера до завтра, Ян, - это время, которое отпущено здесь всем нам!
Эллен мерзла, от печали у нее перехватило дыхание. Она сбросила фуражку. Озноб, как прохладная похвала, коснулся ее волос.
- Что с тобой? - в отчаянии крикнул он. Он схватил ее за руку и с силой притянул к себе. - Чего ты хочешь?
- Домой! - сказала Эллен.
Он вцепился ногтями ей в руки. Она не шевельнулась. Он был в нерешительности. Измученный, он прижался лицом к ее лицу.
- Ян! - сказала она. Ее доверчивость обезоружила его, он оттолкнул Эллен от себя. В ее глазах стояли слезы.
Внезапно на него напала слабость. Раненое плечо болело и снова начало кровоточить. Эллен испугалась. Она хотела сменить бинты, но он не позволил.
- Я схожу за помощью! - сказала она.
Он не хотел никакой помощи, он хотел есть. Она принесла ему то, что нашла. Расстелила на столе белую скатерть, нарезала ему хлеб и налила свежего чаю. Он задумчиво наблюдал за ней. Она двигалась быстро и все-таки отрешенно, серьезно и как будто играя. Они оба очень проголодались. И пока они пили чай, он поверх чашки тихо на нее поглядывал. Она пила молча и смотрела на свои колени. Он предложил ей сигарету. Она старательно попыталась с ней справиться.
Он приподнялся в кресле и тут же снова упал назад. - Со стороны можно подумать, - сердито усмехнулся он, - можно подумать, будто мы собираемся здесь остаться!
- Иногда можно подумать и так, - сказала Эллен. - Тебе нужно окрепнуть, Ян!
- Мне нужно к мостам! - крикнул он.
- Домой, - сказала Эллен.
Домой? Мысли у него смешались. - Ты имеешь в виду, туда, где равнина плачет во сне и дети, как дикие птицы, слева и справа кричат в полях? Туда, где на невидимых границах лежат маленькие городки, а покосившиеся вокзалы мудро остаются позади, когда мимо проносятся скорые поезда? Туда, где круглятся зеленые башни и заостряются лишь тогда, когда этого уже никто не ждет? - Его руки лепили улицы и железнодорожные насыпи, туннели и мосты. Он клялся ей в любви к молодым воронам над сжатыми нивами, к дыму костров, к волкам и ягнятам, и вдруг осекся.
- Что я тебе здесь рассказываю? - Он протянул руки и хотел привлечь ее к себе. - Иди сюда, - сказал он.
Она не шевельнулась.
- Ты это мне, Ян?
- Да, тебе!
- Ты ошибаешься, скажи, что ты ошибаешься!
Он встал и оперся рукой о стол.
- Не забывай мостов! - сказала Эллен.
- Не бойся, - сказал он. Он стоял вплотную к ней и глядел ей в лицо. - Ты, - сказал он, и его разобрал смех. Он так смеялся, что она испугалась, как бы у него опять не началось кровотечение.
- Успокойся, - с отчаянием сказала она, - успокойся, Ян!
Он попросил свою шинель и порылся в карманах.
- Зачем тебе надо к мостам? - недоверчиво спросил он еще раз.
- Домой, - уверенно объяснила Эллен. Она могла бы повторять это снова и снова. Теперь это было куда яснее, чем прежде.
- Это важно, - сказал он ей.
- Я знаю, - отозвалась она.
- Что знаешь?
- Знаю, что это важно!
- Что важно?
Он достал из кармана измятый конверт, написал на нем несколько слов и перекинул его Эллен. Конверт лежал на столе. Лежал тихо, словно всегда был тут. Так и лежал всегда - только что обнаруженный, в ожидании, когда его передадут дальше. Убежище от тоски, весть для мостов. Она знала это и без его объяснений. Но теперь он проникся к ней некоторым доверием.
- Нам надо дальше, - спокойно сказал он, - пока не рассвело. А если я совсем не смогу идти, ты передашь вот это вместо меня.
Эллен кивнула.
- Я покажу тебе дорогу! - Он отнял руку от стола и осторожно пошел к двери.
- Ты куда?
- Просто поднимусь немного по лестнице!
- Ты слишком ослабел, - сказала она. Он покачал головой.
На лестнице была непроглядная тьма. Эллен побежала назад - за свечкой. Остальные свечи продолжали гореть в чужой квартире, и дверь за собой они оставили распахнутой настежь. Так им было хоть немного светлей. Весенний ветер дул сквозь разбитые окна. Кабина лифта застряла посреди шахты. Несколько квартир стояли нараспашку.
Ян хотел взбежать по лестнице, но ничего не вышло. Через два этажа им пришлось сделать передышку. Они сели на темной лестнице, словно дети, вернувшиеся домой с прогулки. Но когда придут отец с матерью? Ян тяжело дышал, оба молчали. Когда они одолели последние ступени, ему снова пришлось опереться на Эллен. Ветром задуло свечу. Дальше наверху окна были заколочены досками. Темнота навалилась на них и не давала понять, как высоко они уже забрались. Они полезли вверх по железной лесенке.
Вот и крыша. Она услужливо простиралась на границе их нетерпения, на краю изнеможения, плоская, тихая, беспечная, а вокруг резвились ночь и огонь. Над крышей рассыпались искры, как стайка вспугнутых светляков. Огонь, как нетерпеливый жених, увивался вокруг тихой крыши: Соглашайся! Соглашайся! Я наряжу тебя в золотое платье! Хватит с тебя щебенки, хватит досок, хватит цемента - только свет, побольше света! Соглашайся!
Забыв о боли, Ян приподнял Эллен. Обнял ее здоровой рукой, засмеялся. Но из-за раны лицо его оставалось сосредоточенным, а движения скованными.
Дымовая труба застыла, как надгробие. На этой крыше больше никто не дежурил. В углу перила таинственно загибались, в зареве пожара вероломно помахивал забытый передник. Они обошли трубу кругом и склонились над перилами. Отсюда, сверху, все было дальше и гораздо тише, чем на самом деле. Отсюда, сверху, все выглядело так, будто большой камень упал в воду. Отсюда, сверху, все сливалось.