Кейт думала: как восхитительно холодит лодыжки водичка - дивное ощущение прохлады, ласкающей горячее, напоминает знаменитый десерт, когда под горкой мороженого подают горячее пирожное. И море - такой насыщенной голубизны, совсем не синее, а как бы чаша, полная света. Что за бесподобный цвет - погрузиться бы в цвет этого моря и снижаться, кружа, по столбу голубизны к водовороту чистого света, где уже и цвета-то больше нет, а есть сплошное блаженство! Как великолепно все складывается - Октавиан ничуть не расстроился из-за Джона, ни капельки, я знаю, его это абсолютно не волнует. Октавин счастлив, и Джон у меня тоже будет счастлив. Его пока смущает мысль об Октавиане, но скоро он убедится, что все в порядке, все хорошо, и для него тоже настанет счастливая пора. Какое чудо любовь, нет ничего чудесней на свете! И какая удача, когда можно любить без уверток, без опасений, не ведая препон и преград! Конечно, Октавиан - потрясающий человек. Надо же иметь такой изумительный характер! И у меня, если на то пошло, - не хуже. Мы с ним оба вскормлены материнским молоком, у обоих было счастливое детство. А это много значит. По-моему, добродетель в человеке обусловлена, в конечном счете, складом характера. Да, нас всех ждет счастье, способное уживаться с добром. Ах, повезло мне все-таки родиться такой, как я!
Глава пятнадцатая
- А, это вы! - сказал Вилли Кост. - Сколько лет, сколько зим…
Тео, не торопясь и не глядя на хозяина, вошел в коттедж, прикрыл плечом за собой дверь. Прошелся по комнате, поставив на подоконник бутылку виски. Заглянул на кухоньку и принес два стакана и кувшин с водой. Плеснул в стаканы виски, долил воды и поставил один стакан перед Вилли, сидящим за столом.
- Что это играют? - спросил Тео.
- Медленную часть двенадцатого квартета, опус 127.
- Невыносимо слушать.
Вилли выключил патефон.
- Муки сознания, представленные в замедленном темпе.
- Верно, - сказал Вилли.
Тео, прислонясь к длинному окну, выглянул наружу.
- Отличный бинокль. Это Барбара подарила?
- Да.
- Вижу, как у моря прогуливаются наши Три Грации. Одна краше другой.
- Вот как.
- Знаете, почему я так долго не приходил?
- Почему?
- Я считаю, на вас вредно действует мое присутствие.
Вилли отпил глоток виски.
- Вы знаете, что это неправда, Тео.
- Нет, правда. Вам нужны обычные активные люди. Мы с вами постоянно толкуем о метафизике, а метафизика - бесовское наваждение, вся насквозь от лукавого.
- Что же, доброкачественной метафизики не бывает?
- Нет. Такая не подлежит обсуждению.
- Прискорбно для человечества, учитывая, какие мы прирожденные болтуны.
- Правильно. Прирожденные болтуны. Что только усугубляет, углубляет, продлевает и приумножает нашу скверну.
- Оставьте, - сказал Вилли. - Очень немногим известны эти бесовские теории, о которых вы ведете речь.
- И тем не менее они оказывают влияние. Расползаются, просачиваются. Создают видимость знания. Даже то, в чем мы незыблемо уверены, известно нам лишь в иллюзорной форме.
- Как что, например?
- Как то, что все - суета. Решительно все суета, Вилли, и человек бредет в тумане пустой тщеты. Мы с вами здесь единственные, кто это знает, и потому дурно действуем друг на друга. Нам нужно болтать на эту тему. Мы с вами здесь единственные, кому дано знать, но дано знать и другое - что мы ничего не знаем. Мы слишком испорчены в душе, чтобы познать такую штуку, как истина, - мы знаем ее лишь умозрительно.
- И выхода нет?
- Выходов - хоть пруд пруди, на этой стороне, среди плодов воображения обычной жизни. Булочки к чаю - вот вам выход. Или Проперций - тоже выход. Но это так, подмена за неимением лучшего. Нужно суметь пробиться на другую сторону.
- Насчет Проперция вы, может, и правы, - сказал Вилли, - но что касается булочек к чаю, позвольте за них вступиться.
- Мэри, иначе говоря.
- Нет-нет, не Мэри. Мэри - это другое. Просто булочки к чаю.
- Булка булочке рознь, допускаю, - уступил Тео. - Но давайте возьмем Проперция. В чем суть всей этой вашей деятельности, если честно, какую вы преследуете цель? Бессмысленная возня, и только, стремление заполнить вакуум, который вам, ради спасения души, куда бы лучше было оставить незаполненным. Или ваше издание Проперция обещает стать крупным научным достижением?
- Да нет.
- Может быть, оно необходимо человечеству?
- Тоже нет.
- И не великое достижение, и даже не вызвано необходимостью. Рядовая заурядная работа, способ убить время. Зачем вы ею занимаетесь?
Вилли на секунду задумался:
- Она выражает мою любовь к Проперцию, любовь к латыни. Любовь стремится выразить себя, стремится проявить себя в работе. Это, быть может, не сформулируешь без искажений на языке вашей бесовской метафизики, но это несомненное благо. А если у тебя под рукой бесспорное благо, ты протягиваешь к нему руку.
- Разрешите внести поправочку, милый Вилли. Объект любви в данном случае - вы сами. Это и есть та ценность, которую вы пытаетесь превозносить и защищать с помощью латыни и Проперция.
- Возможно, - сказал Вилли. - Только не вижу надобности непременно это знать. Вы - большой дока по части неведения. Давайте же будем и тут пребывать в неведении.
Тео отошел уже от окна и стоял у стола, опираясь на костяшки пальцев и вглядываясь в лицо хозяина дома. Полы его пиджака разошлись, обнажив под собой мятую рубашку, коричневые засаленные подтяжки и грязный вязаный жилет. Из этого сокровенного нутра, поверх наваленных грудой книжек и словарей, несло потом вперемешку с запахом псины. Вилли переменил положение, растирая изящной маленькой рукой тонкую лодыжку.
- А разделаетесь с Проперцием, что тогда?
- Вероятно, еще какой-нибудь способ убивать время.
- Вам не рассказывали про этого типа, который покончил с собой?
- Нет, - удивленно сказал Вилли. - А кто это?
- Так, не из наших, как выразилась бы Кейт. Мелкая сошка из ведомства моего любезного братца. Переполох учинил неописуемый. Такого радостного оживления не наблюдалось со времени, когда Октавиан получил орден Британской империи. От вас это скрывают - сами знаете почему! Вас там у нас почитают за некий священный объект.
- Зря они беспокоятся обо мне, - проворчал Вилли. - Я отбуду свой срок.
- Да, я тоже так полагаю, - сказал Тео, - хоть и не знаю почему. А вот зачем я тяну - неизвестно. Чувствую себя все время отвратительно. И обстановку тамошнюю терпеть нет сил, поэтому тащусь сюда изводить вас. Там уж совсем плохо дело. Все за всеми следят, делая милое лицо. Homo homini lupus, Вилли, homo homini lupus. Все до единого - сексуальные маньяки, о чем даже не подозревают. Чего стоит один мой братец, это круглое О, получающий эротическое удовлетворение от созерцания того, как его женушка флиртует с другим мужчиной…
- Ну зачем судить так строго, - сказал Вилли. - Особого зла от них нет. Да, не святые, - так что же, за это нападать на всех нас?
- Да, да, да! И когда я перестану нападать, то умру. Это единственное, что я умею, и я буду изрыгать поношения вновь и вновь, как надоедливая пичуга, которая тянет всегда одну и ту же песню.
- Если вы знаете столько, то должны знать и больше. Тогда вы судите, рассматривая нас в определенном свете.
- Да, - сказал Тео. - И этот свет выявляет мою порочную сущность, но не дает мне никакой надежды на лучшее, ни капли, ни крупицы надежды.
- Не может быть, - сказал Вилли. - Такого быть не может.
- Что есть выражение религиозной веры, в трогательной и вполне фундаментальной форме. Тем не менее существуют те, кто обречен.
- Тео, - сказал Вилли, - расскажите когда-нибудь - или, хотите, сейчас, - что все-таки произошло с вами в Индии, что случилось?
Тео, нависая над столом и выставив вперед свое заостренное, обуженное лицо, покачал головой:
- Нет-нет, сердце мое, нет. - Он сделал паузу. - Это вы, Вилли, когда-нибудь - или, хотите, сейчас - расскажите мне, каково вам было в этом… там, одним словом.
Вилли помолчал, разглядывая свою руку и словно бы пересчитывая на ней пальцы большим пальцем другой руки.
- Не исключено, - сказал он медленно, - что когда-нибудь и смогу…
- Вздор! - сказал Тео. - Не смейте мне рассказывать, ни под каким видом, - о таком нельзя говорить, я и слушать не стану!
Он оттолкнулся от стола и, обойдя его, стал за спиной у Вилли. Положил ему на плечи свои мясистые широкие руки, ощущая под ладонями по-кошачьи тонкие косточки, разминая пальцами мышцы.
- Я очень глупый человек, Вилли, - проговорил он.
- Я знаю. Некий kouros…
- Ну их к лешему, этих kouroi! Вы должны простить меня, отпустить мне грехи!
- Всегда вам хочется, чтобы вас прощали! За что вы алчете прощения? Предположу, что не за грубость и неопрятность, не за вероломство и эгоизм…
- Еще чего!
Оба рассмеялись.
- Простить вас, Тео, я могу. Отпустить вам грехи - не в моей власти. Это должны вы сами. Простите прошлое и проститесь с ним - полностью и навеки.
Тео нагнулся ниже, покуда не коснулся лбом шелковистых седых волос. Закрыв глаза, соскользнул руками с плеч Вилли, устремляясь вперед, навстречу утешению, за которым пришел, - туда, где на них крепко и ласково лягут ладони Вилли.
Глава шестнадцатая
- Октавиан, я обнаружил нечто любопытное.
- Садитесь, Джон. Уже то радует, что вы хоть что-то обнаружили, тем более, если любопытное.
- Слушайте, - сказал Дьюкейн. - Я вчера вечером ходил к Макрейту домой…
- Так что, Макрейт действительно шантажировал Радичи?
- Да, только это не важно. Макрейт упомянул Биранна. Сказал, что Биранн часто бывал у Радичи.
- Биранн? Я думал, он был вообще незнаком с Радичи.
- Он позаботился создать такое впечатление. Да, так я ничем не выдал своего удивления, просто дал Макрейту выговориться, но незаметно вернул его к тому, что - в подробностях - происходило, когда он, услышав звук выстрела, прибежал к кабинету Радичи, - и тут выяснилось еще кое-что. Биранн, оказывается, запер дверь!
- Дверь в кабинете Радичи? Изнутри?
- Вот именно! Повторю слова Макрейта: "И тогда мистер Биранн впустил меня".
- А он правду говорил, Макрейт?
- Я склонен верить, что да.
- Положим, это можно сделать, поддавшись безотчетному порыву.
- Странный порыв! Разумеется, дверь, возможно, была заперта лишь какое-то мгновение. Макрейт, по его подсчетам, был у двери, когда минуты не прошло после выстрела. Но почему она вообще была заперта? Впрочем, постойте, это еще не все. Я тогда стал размышлять об этой ситуации - что могло произойти за эти несколько мгновений - и обратил внимание на то, что обязан был заметить сразу, как только увидел снимки, сделанные полицейскими.
- На что?
- Радичи был левша.
- Х-мм, мне это как-то ни разу не бросилось в глаза. И что же?
- Да, вам могло и не броситься. А вот левша непременно обратит внимание на эту же особенность у другого. Был как-то редкий случай, когда у нас с Радичи состоялся серьезный разговор, и речь зашла как раз о причинах такого явления, как леворукость. Он говорил, что правой рукой абсолютно ничего не может.
- И?..
- Револьвер лежал на столе возле правой руки Радичи.
- О боги! - вырвалось у Октавиана. - А не мог бы он как-нибудь изловчиться правой?..
- Нет. Попробуйте-ка представьте, как вы стреляетесь левой рукой.
- Или револьвер - сам лечь туда, выпав из другой руки?
- Невозможно, по-моему. Я очень скрупулезно рассмотрел фотографии.
- Так что из этого следует?
- Сейчас, минутку. Биранн ведь говорил, что передвигал оружие…
- Да, но он сказал, что отодвинул его всего лишь на какой-то дюйм, чтобы разглядеть лицо Радичи, а затем подвинул назад, на прежнее место.
- Совершенно верно.
- Силы небесные! - сказал Октавиан. - Вы же не думаете, что Биранн убил его?
- Нет, не думаю…
- У Биранна не тот темперамент, и потом, с какой стати…
- Насчет темперамента - не уверен. Да и вообще, нашелся бы мотив, а темперамент уж как-нибудь найдется.
- С другой стороны, казалось бы, чем не идеальное преступление? Войти к человеку, застрелить его и затем "обнаружить" тело.
- Может быть. Хотя учтите и трудности в данном случае. Стреляли с очень близкого расстояния и прямо в рот… Но позвольте, я доскажу то, что начал. Я побывал в Скотленд-Ярде. Помните, я вас просил, чтобы Премьер предупредил там об этом ребят? Он, по всей видимости, так и сделал, поскольку они раз в кои-то веки из кожи лезли вон, стараясь оказать мне содействие. Я хотел проверить отпечатки пальцев на револьвере - от левой ли они руки и в нужном ли месте.
- Ну и?..
- Да, от левой и, сколько я мог судить, в соответствующем месте. Что, впрочем, еще окончательно ничего не доказывает. Но во всяком случае, он держал оружие в руке и притом таким образом, что мог сам из него выстрелить. А Биранн, стало быть, говорил, что трогал револьвер. Как он это сказал? Необычно нервничал, волновался?
- Это да! - сказал Октавиан. - Но и все мы тоже нервничали и порядком волновались! Не каждый день после ланча кто-то рядом с тобой стреляется!
- Естественно. Так или иначе, отпечатки пальцев Биранна действительно имелись, и только на стволе револьвера. Помните, он еще вызвался предоставить полицейским свои отпечатки?
- Помню. Довольно подчеркнуто, как я тогда отметил. Только все это не доказывает, что он не мог застрелить Радичи, тщательно вытереть револьвер и вложить его в руку Радичи. Отсюда, пожалуй, и запертая дверь.
- Хорошо. Но если у него хватило ума вложить револьвер в левую руку Радичи, то должно было хватить и на то, чтобы оставить его на левой стороне стола.
- Это правда. Биранн, таким образом, по-видимому, отпадает. Если только все это не дьявольски хитрый умысел…
- Нет, не думаю. Итак, продолжу. После этого я вернулся к мысли, которая возникала у меня еще раньше. Радичи, если помните, любил носить старомодные, туго накрахмаленные воротнички?
- Правильно.
- Так вот, на воротничке у Радичи тоже остались отпечатки пальцев Биранна.
- На воротничке? То есть между ними произошла драка, потасовка?
- Сомневаюсь. Никаких других свидетельств драки не было. Я склонен думать, что Биранн перемещал тело Радичи.
- Удивительно! Тем более, что он не упоминал об этом. С чего бы ему вздумалось?..
- А помните, вы были озадачены тем, что Радичи не оставил записки? - сказал Дьюкейн. - Очень уж это не вязалось с его образом?
- Вы полагаете… Вы можете допустить, что Биранн обыскал покойного и забрал записку?
- Во всяком случае, не исключаю. Если Биранн и Радичи были оба замешаны в чем-то, Биранн мог опасаться, что у Радичи в карманах обнаружится нечто нежелательное. Да, я уверен, что он обыскал покойного, чтобы забрать либо записку, либо что-то еще. Оплошность с револьвером наводит также на мысль, что Биранн был захвачен врасплох. В смятении, зная, что у него на поиски лишь считанные мгновения, он запер дверь - достаточно рискованный поступок, - затем, как я себе мысленно рисую, отодвинул револьвер и откинул тело Радичи назад, на спинку стула, получив таким образом доступ ко всем его карманам. А когда позволил Радичи привалиться обратно к столу, то машинально придвинул револьвер к его правой руке.
- Очень может быть, - сказал Октавиан. - Я еще подумал тогда - не в буквальном смысле подумал, а так, промелькнуло в сознании, - как удобно лежит револьвер возле правой руки! Ведь мог бы упасть куда угодно!
- Да, - покаянно сказал Дьюкейн. - Я до этого додумался только после. Боюсь, я на сей раз не блеснул особой догадливостью, Октавиан. Кроме того, я должен был сразу заметить, что оружие лежит не на той стороне - да и заметил бы, наверное, будь я тогда на месте, по фотографиям это труднее разобрать.
- А вам не кажется подозрительным то совпадение, что, когда это случилось, Биранн оказался рядом, ближе всех? Можем мы быть уверены, что Биранн не убивал его - страшное предположение, я его не приемлю, однако во всем этом столько странного?..
- Уверены быть не можем, но я не думаю, что Биранн его убил. Будь это так, он либо вложил бы Радичи револьвер в правую руку, либо оставил бы его на левой стороне стола. Не сделал бы одно из двух правильно, а второе - нет. Во всяком случае - не думаю. А совпадение - что ж, отчего бы и нет… Или - разве не мог Радичи это сделать внезапно, под влиянием чего-то, что сказал ему Биранн? Как знать, возможно, Биранн еще до выстрела находился в кабинете. А может быть, Радичи вызвал его туда, чтобы застрелиться у него на глазах?
- Непонятная история, - сказал Октавиан. - Причем одно не вяжется с другим. Радичи не обладал никакой секретной информацией, меж тем как Биранну практически известен весь джентльменский набор. Что они могли замышлять вдвоем?
- В этом направлении, убежден, ничего, - сказал Дьюкейн. - Нет, это, по-моему, нечто куда более экзотическое - нечто, связанное с занятиями магией, которые практиковал Радичи.
- Макрейт не говорил, что делал у Радичи Биранн?
- Нет. Он только видел, как Биранн приезжал туда. И полагаю, он говорил мне правду. Я припугнул его слегка.
- Мы его, кстати, уже уволили, прохвоста.
- Это не беда. Боюсь, все, что можно, я из него уже вытянул.
- А как отнеслись к этой истории в Скотленд-Ярде? Не захотят ребята сами взяться за это дело?
- Они ничего не знают! Отпечатки пальцев я снимал сам. Наплел им что-то о том, для чего это нужно.
- М-м. Не заработать бы впоследствии из-за этого неприятностей.
- Это вы предоставьте решать мне, Октавиан. Полиции, конечно, придется сказать правду. Только я раньше времени не хочу спугнуть Биранна.
- Вы не намерены попросить у него объяснения?
- Пока нет. Я хочу действовать по порядку. Мне требуется еще одна ниточка. Мне нужна Елена Прекрасная. В данный момент она - недостающее звено.