Однажды утром, на заре, в тюрьме поднялась необычайная суета. Срочно бросились убирать камеры, стирать наше тряпье, а нас обрызгивать водой. На столах появилась хорошая еда. Дубинки и кнуты были спрятаны подальше, в надежные места.
В полдень какой-то француз, важное должностное лицо, прибыл осматривать тюрьму.
Чиновник, ясное дело, был удивлен и восхищен обилием вкусной пищи и мягкостью надзирателей. Потом он, сияя доброй улыбкой, принялся осматривать каждого из нас. Когда он подошел ко мне, важный араб, сопровождавший его, выказал немалое удивление. В арабе я тотчас узнал Максуда Абд ар-Рахмана, богатого, влиятельного и злющего старика с изрытым оспой лицом, который был другом его высочества мандуба. Я вспомнил, как отказался спеть для него на празднестве, устраиваемом беднягой Абд аль-Меджидом Шакрафом, в ту пору моим господином, и как неучтив был с этим всесильным человеком. И я понял, что пропал окончательно.
Действительно, после отъезда чиновника-француза меня отвели к тюремному начальству. Там был Максуд Абд ар-Рахман. Он пожелал забрать меня из тюрьмы.
Неописуемый страх овладел мной, силы меня покинули, я уже ничего не соображал, а только твердил беспрестанно: "Несчастный Башир!"
В этом месте рассказа самые чувствительные из женщин и в особенности те, что имели малолетних детей, хором простонали:
- Несчастный! Несчастный Башир!
И тот заговорил вновь:
- Машина Максуда Абд ар-Рахмана привезла нас в его роскошный дворец, утопающий в садах, с множеством террас и видами на море. Среди такой роскоши и блеска я почувствовал себя еще более жалким существом. Здесь жестокий богач, которого я когда-то задел, властвовал безраздельно. Он мог заточить меня в какой-нибудь подвал и там уморить голодом, приказать, чтобы меня насмерть забили палкой или содрали с меня кожу живьем. И кто бы об этом узнал, о друзья мои? И даже если б узнал, кто что сделал бы против такого могущественного человека?
"Я велел разыскивать тебя повсюду, окаянный горбун, на всех улицах и пляжах. И вот ты у меня в руках", - сказал Максуд Абд ар-Рахман.
И я ощутил себя словно на краю могилы.
Максуд Абд ар-Рахман ненадолго задумался, перебирая толстыми пальцами бусины янтарных четок, а потом добавил: "Поистине неисповедимы пути Аллаха и его пророка Мухаммеда".
При упоминании священных имен благодатное тепло стало понемногу разливаться по моему оцепеневшему телу.
Максуд, однако, не замедлил продолжить:
"Твой дерзкий язык заслуживает того, чтоб вырвать его из глотки".
И я почувствовал, друзья мои, что силы вот-вот покинут меня окончательно.
Тогда он сказал:
"Но мне нужен твой язык. Я беру себе новую жену и хочу, чтобы ты пел на моей свадьбе. Судьба твоя будет зависеть от твоего искусства".
О друзья мои, я прекрасно помнил, что поклялся никогда не петь для этого спесивого человека. Тем не менее я кинулся ему в ноги и поцеловал подол его бурнуса.
Да и кто из вас, скажите на милость, на моем месте поступил бы иначе?
Ответа не последовало, но все головы смиренно склонились в знак согласия.
И Башир продолжил свой рассказ:
- Не сомневаюсь, друзья мои, что вам приходилось бывать на пышных свадьбах и вам даже кое-что там перепадало. Богатеи любят выказывать доброту по отношению к беднякам, чтобы те с большим усердием чествовали их. Однако вам счастье улыбалось лишь на седьмой день торжеств, да и то дальше кухни вас не пускали, и доставались вам самые что ни на есть объедки. Судите сами: первыми блюда пробуют хозяева и их именитые гости, потом, что остается, едят те из слуг, которые ближе всего к хозяевам, затем по хорошему куску выбирают слуги, не столь приближенные к господам, а после очередь доходит до низших слуг. И уж потом только до вас. И за это еще, о друзья мои, бедняку следует возблагодарить всемогущего Аллаха, потому что жалкие остатки для бедняги - дивный праздник и, может, доставляют его голодному брюху гораздо больше удовольствия, нежели изысканные яства - утомленному желудку богачей. Да я первый, стоя на пороге роскошных господских кухонь, часто воздавал хвалу всевышнему и его пророку.
Однако на сей раз, друзья мои, я оказался в самой гуще праздника.
Дворец Максуда весь был украшен бархатными и шелковыми тканями самых чарующих расцветок. Всюду распрыскивали духи и курили благовония. Пели фонтаны. Вечерний ветерок колыхал ветки кедров и смоковниц. Вдоль садовых аллей, в прихожих дворца, - везде стояли наготове слуги, и у каждого из них джеллаба и головной убор по цвету и форме соответствовали его рангу. Желая оказать честь своему другу Максуду, его высочество мандуб направил для участия в свадебных торжествах часть своей личной гвардии. И солдаты с воинственными лицами в великолепной униформе синего, рыжеватого и красного цветов выстроились вдоль стен. В руках они держали ружья, а на груди у них красовались блестящие патронташи.
В залах на всех этажах было полным-полно избранных гостей - людей богатых, знатных, чиновных. Они восседали на роскошных кушетках, откинувшись на шитые золотом подушки. Им подавали изысканнейшие кушанья на серебряных блюдах. Среди приглашенных были именитые арабы, французские и испанские офицеры, все консулы и богатейшие банкиры. Там я увидел и знакомые мне лица: старую страшную леди Синтию и ее мужа сэра Персивала, господина Буллерса и красивого офицера, начальника полиции, моего друга Флаэрти, он то и дело подмигивал мне своим веселым глазом в рыжих ресницах, и Хусейна Менашиби, ученого, у которого я украл книгу короля мавров, испанского морского офицера, что арестовал Франсиско, и, наконец, Моше Фильзенберга, его сына с длинными пейсами и ласковыми глазами, взявшего в жены Лею, и ее саму.
Лея была в гладком черном парике. Лицо этой молодой женщины, оказавшейся во власти грубияна свекра, единственного хозяина в семье, и тщедушного мужа, выражало безмерное страдание. Когда я спросил, не находит ли она, что праздник удался на славу, она, казалось, впала в еще большую печаль. Мысли ее были о счастливой новобрачной.
Через некоторое время дворецкий пригласил некоторых дам, в число которых попала и Лея, нанести визит новобрачной. Мужчинам глядеть на нее запрещалось. Я последовал за Леей, поскольку я всего лишь ребенок, уличный певец и горбун.
И вот в зале, отведенном специально для женщин, мы увидели новобрачную. Она была едва ли не старше Айши и почти такая же хорошенькая. Одежда и украшения на ней были прямо как у королевы, а белое ее личико застыло в страхе. Она не плакала, но в глазах у нее стояли слезы, и казалось, что она смотрит сквозь стекла, не пропускающие света. Рядом с ней Максуд Абд ар-Рахман, толстый, рябой, грозного нрава старик, весь преисполнился гордостью.
Тут Зельма, дерзкая бедуинка, испустила душераздирающий крик, похожий на крик ночной птицы, выражая тем самым свои проклятья и одновременно жалобы. И все женщины, красивые и дурнушки, старые и молодые, горожанки в покрывалах и жительницы деревень, прикрывавшие голову лишь грубой плетеной соломой, - все до одной присоединились к Зельме, чтобы, оплакав судьбу молоденькой новобрачной, оплакать и свою собственную долю. Однако мужчины насмешками, оскорблениями и угрозами быстро заставили их замолчать.
И Башир продолжил:
- Посмотрев на новобрачную, Лея взяла своей дрожащей рукой мою, и мы тихонько вышли из зала. Взгляд ее был полон изумления. Казалось, она и предположить не могла, что на свете есть женщины, такие же, а может, даже еще более несчастные, чем она. Лея подошла к мужу, тот поднял на нее робкий взгляд, полный любви. Мягкая улыбка коснулась ее губ, и она промолвила: "Знаешь, Башир, скоро у нас будет ребенок".
Я в ответ сказал, что хотел бы иметь такую мать, как она. Больше я Лею не видел.
Отзвучала музыка, которую исполняли гвардейцы мандуба, выступили танцовщицы-мавританки и танцовщицы-шлёхи, и настал мой черед петь.
- Ну и как же ты поступил? - разом спросили слушатели.
И Башир вскричал:
- Ну что мне вам на это ответить, друзья мои? Скажу лишь, что воздух в залах дворца был напоен благовониями, праздник являл собой зрелище восхитительное, музыканты были несравненными, виновником знаменательного события как-никак был богатый знатный араб, и, наконец, пел я не для того, чтобы усладить слух людей, а для того, чтобы вернуть себе свободу.
В это слово маленький нищий с двумя горбами вложил столько чувства, что никаких больше объяснений не потребовалось. Слушатели поняли, что хорошо знакомый им голос Башира никогда не был столь красивым, чистым и вдохновенным, как на тех свадебных торжествах.
И слепой рыбак Абдалла вскричал:
- Жить мне осталось недолго, сын мой, но я с радостью пожертвовал бы половиной тех дней, что мне еще отпущены, чтобы только услышать, как ты тогда пел.
- Ты прославил этого Максуда в глазах его гостей, - заявил бездельник Абд ар-Рахман.
- И тем самым, конечно, заслужил, чтобы тебе простили все твои прегрешения, - заключил Мухаммед, уличный писец.
- Да, это так, - согласился Башир.
Тогда Хусейн, кроткий и благочестивый продавец сурьмы, прошептал в седую бороду:
- Поистине удивительны и неисповедимы пути Аллаха!
- Ты прав, отец мой! - воскликнул Башир. - И о самом удивительном вам еще предстоит услышать.
И он продолжил свой рассказ:
- Когда миновали семь дней, заполненные всевозможными увеселениями, и бедняки полакомились остатками с господского стола, а гвардейцы, перетянутые красными поясами и патронташными ремнями, вернулись в свои казармы, когда слуги прибрали во дворце и юная новобрачная была упрятана в гарем, - тогда Максуд Абд ар-Рахман даровал мне свободу, сказав при этом:
"Да будет день и ночь благословен пророк, который наделил тебя, о недостойный горбун, столь дивным голосом. Те знаки уважения, которые, благодаря его красоте, были мне оказаны, превзошли все мои ожидания. И потому награда тебе за него будет больше той, на какую ты смел надеяться".
Тут Наххас, старый ростовщик, глаза которого при этих словах налились завистью и злобой, не преминул спросить:
- И сколько же ты получил песет? Бумажками или золотом?
- Максуд Абд ар-Рахман - хвала и честь его имени - заплатил мне не деньгами! - ответил Башир и продолжил свой рассказ:
- Итак, посулив мне вознаграждение, Максуд Абд ар-Рахман направился в сторону дворцовых конюшен. Там он сделал знак подбежавшему конюху, и тот куда-то исчез. Спустя минуту он вернулся, держа за повод ослика в великолепной сбруе. О друзья мои, на этот раз мне не понадобилось смотреть у него за ушами, поскольку ни у какого другого ослика в мире не могло быть такой белой, мягкой, блестящей шерстки, такой легкой и гордой поступи, такого умного взгляда. И никакой другой не вырвал бы повод из рук того, кто его держал, чтобы броситься ко мне и положить свою мордочку мне на передний горб. Да, друзья мои, хотите верьте, хотите нет, но это был мой чудесный белый ослик.
И в ту же минуту толпу охватило такое радостное возбуждение, сильней которого Баширу, пожалуй, еще не удавалось вызывать своими рассказами.
Слушатели в изумлении кричали:
- Что, что?! Тот самый ослик?!
- Тот, которого ты впервые увидел у старой грозной дамы на Горе?
- Которого ты выхаживал в лечебнице для больных животных?
- Которого потом отдал Сауду Рифу?
Одни спрашивали:
- Но как это случилось?
- Каким образом ослик оказался у Максуда?
И другие им отвечали:
- Вспомните слова даркавы…
- Друзья Рифа, которые спасли его, взяв с собой, где-то бросили ослика.
- Это, без сомнения, произошло на землях, принадлежащих знатному Максуду.
- Или же ослика подобрал крестьянин, который потом продал его…
- Так он переходил из рук в руки, пока снова не оказался у Башира.
Тут Зельма-бедуинка издала победный крик и заявила:
- Я счастлива, что для ослика все так хорошо обернулось.
И Абдалла, слепой рыбак, сказал своим певучим голосом:
- Я же говорил тебе, сын мой, что так оно и будет.
Разговоры на этом не прекратились, было еще бесчисленное множество всевозможных высказываний. И, против обыкновения, Башир терпеливо всех слушал: он знал, что очень долго не увидится с этими людьми. А когда тишина понемногу восстановилась, он вскричал:
- А теперь, о друзья мои, о мои братья, я хочу с вами проститься. Но не на один день, и не на месяц, и даже не на год. Я уезжаю, чтобы посмотреть мир, ведь он такой огромный, постранствовать по раскаленным от солнца дорогам, что ведут в города, где на каждом шагу тайны. И вернусь я, о друзья мои, о мои братья, не раньше, чем когда стану мужчиной. И тогда, может быть, я расскажу вам новые удивительные и правдивые истории.
Известие было встречено глубоким молчанием. Улучив момент, Айша, одна, собрала подаяние. И все слушатели, даже ростовщик Наххас и уличный чтец Сейид, проявили щедрость: они размечтались, услыхав о столь длительном и полном опасностей путешествии.
Вдруг Башир прокричал:
- Смотрите, смотрите, кто идет к нам с постоялого двора, что на улице Статута!
Показался Омар в своей большой красной феске. Он вел белого ослика в роскошной сбруе.
И все пришли в восторг, увидев красивого, крепкого, хорошо воспитанного ослика, который не походил ни на какого другого и на долю которого выпало столько разных испытаний.
Башир сел в седло, Омар взобрался на круп. Айша, как полагается, последовала за ними пешком. Они пересекли город и направили свой путь на Юг.
Примечания
1
Дуар - мусульманское селение, табор бедуинов в Северной Африке. (Здесь и далее примеч. переводчика.)
2
Шлёхи, рифы - народы в Северной Африке из числа берберов - коренных жителей; даркава - члены мусульманской религиозной секты.
3
Джеллаба - национальная марокканская одежда: длинный балахон с капюшоном и широкими рукавами.
4
Касба - цитадель (араб.); в Танжере - часть города, возвышающаяся над мединой - старинными мусульманскими кварталами - и являющаяся ее продолжением.
5
Мандуб - наместник султана.
6
Харун ар-Рашид - арабский халиф, правил в 786–809 гг.; его образ идеализирован в сказках "Тысяча и одна ночь".
7
Сиди - господин (араб.).
8
Статут - документ, согласно которому в 1923–1956 гг. за Танжером с прилегающей территорией был закреплен статус международной зоны.
9
"Если будет на то воля Аллаха!" (араб.)
10
Речь идет о туарегах - воинственном кочевом народе.
11
Гандура - длинная рубаха без рукавов из легкой ткани, иногда надеваемая под бурнус.
12
В августе - октябре 1936 г. Франко осуществлял переброску своих войск из Марокко в Испанию.