- Так вот, Гарольд. Это наше приключение, если его можно так назвать, подходит к весьма успешному завершению, и это дает мне возможность понять, что именно ощущает художник, завершая композицию или картину или любое другое произведение искусства. Он ощущает, что обессмертил себя. Надеюсь, я не очень преувеличиваю, и вас это не очень смущает.
- Нет-нет, я отлично вас понимаю, - отвечал Гарольд, обдумывая при этом совсем другие проблемы.
Вернувшись в отель, Гарольд поздоровался с членами труппы, собравшимися у него в номере. Он был бледен и напуган. Усадив всех троих, он сказал:
- Надо отсюда сматываться.
- С тобой все в порядке? Ты такой бледный… - заметила Конуэй.
- Собирайте вещи. Есть поезд в пять часов. В нашем распоряжении полтора часа. У меня внезапно заболела мать, она в Париже.
Брови полезли вверх у Бенни Уорта.
- Твоя мать в Париже?
Но тут он перехватил предостерегающий взгляд Гарольда, и все трое встали и без слов поспешили в свои номера - собираться.
Как Гарольд и предполагал, Фуглер так просто сдаваться не собирался. "Его, видимо, предупредил дежурный портье, - рассказывал Гарольд, - потому что едва мы успели сдать ключи от номеров, он уже был тут как тут - вбежал, озираясь, увидел наш собранный багаж и чуть не упал в обморок от ужаса".
- Что вы делаете? Вы не можете так просто уехать! - кричал Фуглер. - Что случилось? Мне сказали, фюрер намерен пригласить вас на ужин! От такого приглашения нельзя отказываться!
Конуэй, оказавшаяся в тот момент ближе всех к Фуглеру, шагнула к нему. От страха голос ее звучал на октаву выше.
- Да вы что, не видите? Он в тревоге, его мать при смерти. Она не старая еще женщина, значит, там случилось нечто ужасное!
- Я могу позвонить в наше посольство в Париже. И они пошлют к ней кого-нибудь. Вы должны оставаться здесь! Нет, это совершенно невозможно! Какой у нее адрес? Пожалуйста, дайте мне ее адрес, и я устрою, чтобы к ней немедленно прислали врача. Мистер Мэй! Герр Гитлер никогда еще не выражал столь бурного восторга…
- Я еврей, - произнес Гарольд.
- Как вы сказали? - спросил я, совершенно пораженный.
Гарольд поднял взгляд и заметил мое удивление. А я подумал, что это, видимо, самый острый момент во всей этой истории - описание бегства не только из Германии, но и от всякой связи с Гитлером, - такое выражение удовольствия вдруг расплылось по всему его улыбающемуся мальчишескому лицу, до самого пробора.
- Как поживаете? - вдруг спросил Фуглер.
- А вы как поживаете?! - почти заорал я, совершенно обескураженный.
Да-да, именно это он и спросил, "как поживаете?". Отступил на полшага назад, словно ему в грудь ударил поток сжатого воздуха, и сказал: "Как поживаете?" И протянул мне руку. Мне показалось, сейчас он упадет в обморок. Или напустит в штаны. Мне его даже жалко стало… и я пожал ему руку. Я видел, он в смертельном испуге, словно столкнулся с призраком.
- А что он хотел сказать этим своим "как поживаете"?
- Да я так и не понял, - ответил Гарольд, внезапно став серьезным. - Я много об этом раздумывал… Выражение его лица было такое, словно я упал перед ним с потолка. И он явно был очень испуган. Явно, то есть перепуган до смерти. Ну, это можно было понять - притащить еврея к самому Гитлеру! А евреи для них были чем-то вроде заразной болезни, чего я вообще-то очень долго не мог понять, да и сейчас совершенно не понимаю. Но мне кажется, там было что-то еще, чего он страшно боялся.
Он с минуту молчал, уставившись на пустой стакан. В окно я видел толпы офисных работников, которые начали заполнять тротуары; рабочий день заканчивался.
- Вспоминая тот день, когда мы впервые встретились в Будапеште, и все последующее, я думаю, что он, понимаете, почему-то решил, что мы с ним можем стать очень близки. Я, конечно, не имею в виду секс. Мне кажется, он решил, что я могу стать для него пропуском в верхний эшелон, поближе к Гитлеру, пропуском, которым могли обладать только самые важные лица в государстве, а в довершение всего перед ним уже светилась перспектива занять высокий пост в этой новой школе. По его убеждению, я уже обладал некими властными полномочиями - я убедился в этом, когда он привез меня на медосмотр к профессору, и потом, в машине, когда он вдруг начал обращаться ко мне так, словно я уже стал его начальством. И когда профессор объявил, что я "кошерный", он уже был совсем другим человеком, словно бы моим подчиненным. Таким, знаете, жалким, даже трогательным.
- При этом, прошу заметить, - продолжал Гарольд, - это было еще до того, как мы узнали хотя бы часть правды про лагеря смерти и прочее. - Он замолчал.
- Что вы имеете в виду? - спросил я.
- Ничего особенного. Просто я… - Он опять замолк. А еще через минуту поднял на меня глаза: - Сказать по правде, он был совсем не такой уж скверный парень. Просто безумец. Совершенно сумасшедший. Да они все были такие. Вся их страна. Может, даже все тогдашние страны, если сказать откровенно. Когда я сегодня смотрю на Берлин, который превратили бомбежками в полное дерьмо, сровняли с землей, и вспоминаю, каким он был до того, когда на тротуарах невозможно было увидеть даже брошенную обертку от конфеты, то невольно спрашиваю себя: да как такое стало возможно?! Как такое могло с ними случиться?! И что это вообще было такое?!
Он опять помолчал.
- Я вовсе не ищу им оправданий, никоим образом, но когда он спросил: "Как поживаете?", как будто мы никогда раньше с ним не встречались, я подумал: эти люди живут словно во сне. И вдруг появляется этот еврей, которого он считал достойной личностью. Мне кажется, именно этот сон и погубил сорок миллионов человек, но все равно это сон. Если начистоту, мне кажется, мы все пребываем во сне. Я начал так думать с момента, когда покинул Германию. Прошло уже десять лет, как я вернулся домой, но я по-прежнему думаю об этом. Я вот как считаю: ни одна нация в мире так не любит возиться с болтами и гайками, как немцы. Они практичны до идиотизма. Но этот их сон довел их до полной катастрофы и превратил в руины.
Он посмотрел на улицу.
- Вот ходишь по городу и размышляешь… Мы-то от них чем отличаемся? Может, мы тоже живем во сне? - И, махнув рукой в сторону толпы, движущейся по тротуару, добавил: - Все дело в том, что у них в головах, во что они верят.
Кто может сказать, насколько это соответствует реальности? По мне, так мы сейчас похожи на ходячие сюжеты, ходячие персонажи романов, и только тогда, когда кто-то кого-то убивает, только тогда это вроде как становится похожим на реальность.
Мы помолчали. Потом я спросил:
- Так вам удалось без проблем оттуда уехать?
- Ох, да никаких проблем не возникло. Они, вероятно, были только рады, что мы убрались оттуда без скандала в прессе. Мы поехали обратно в Будапешт и вернулись к своим гастрольным турне и гастролировали там, пока немцы не вошли в Прагу, а потом мы уехали домой. - Он откинулся на спинку стула, уже готовый встать.
Меня поразило осознание того, каким обманчиво юным и не тертым жизнью он казался мне всего полчаса назад, словно парнишка, только что приехавший из глухой провинции, откуда-нибудь со Среднего Запада, хотя на самом деле жизненные неудачи уже отложились на его лице морщинками вокруг глаз. Он протянул мне руку, и я пожал ее.
- Вы можете использовать эту историю, если хотите, - сказал он. - Хочу, чтобы люди знали. Возможно, вам удастся сделать из этого что-то стоящее. Можете делать с ней, что хотите.
Больше мы с ним никогда не встречались, но эта его история все прошедшие после этого пятьдесят лет продолжала и продолжала меня преследовать, хотя я по какой-то причине старался засунуть ее куда-нибудь поглубже в анналы памяти. Может быть, потому, что старался более думать о вещах положительных, внушающих надежду. Что, конечно же, также может оказаться одним из видов жизни во сне. И тем не менее мне нравится считать, что из снов и сновидений произошло немало хорошего.
Бобры
С озера, обычно тихого и спокойного, как вода в стакане, при приближении к нему человека вдруг донесся какой-то громкий звук. Всплеск. Сильный всплеск, не такой, какой бывает, когда в воду прыгает лягушка или бьет хвостом рыба. После чего поверхность сразу успокоилась и вновь стала как зеркало. Мужчина остановился и подождал, но вокруг стояла тишина. Он прошел дальше по берегу, высматривая признаки чьего-нибудь присутствия; потом снова остановился и прислушался. Потом его взгляд наткнулся на три пенька на дальней стороне озера. Подойдя поближе, он увидел поваленный тополь и его обгрызенные ветви, а потом и такой же обглоданный конец ствола. Ага, это бобры сюда заявились! Пришельцы, чужаки, нарушившие его одиночество. Внимательно обозрев берег, он насчитал целых шесть деревьев, сваленных за одну ночь. Еще через двадцать четыре часа склон над озером скорее всего будет выглядеть как вырубка. А еще через пару дней так, словно здесь прошел бульдозер, срезая и размалывая все, что раньше было прелестной рощей, которая в течение многих лет пестовала и охраняла это озеро. Много лет назад он с удивлением и жалостью разглядывал жалкие остатки леса в соседнем поместье Уитлеси, где по меньшей мере десять акров выглядели как Аргоннский лес после Первой мировой войны.
Значит, теперь ему нужно будет защищать зеленый лесной массив, что у него за спиной.
Он повернулся обратно к воде, и вовремя: плоская голова одного из этих грызунов стремительно двигалась через водное пространство. Он стоял совершенно неподвижно и наблюдал, как зверек добрался до узкого залива в другом конце озера и звучно шлепнул своим плоским голым хвостом по воде, выходя на сушу, а затем мелькнул на фоне неба, скользнул куда-то вниз и исчез.
Подойдя вплотную к воде, мужчина разглядел - сразу под поверхностью, хорошо видимую в прозрачной, отражающей небо воде, - бобровую хатку.
Невероятно. Они, видимо, за одну ночь ее построили, потому что он купался здесь всего лишь день назад, и ничего подобного тут не было. По спине пробежал холодок, так он изумился этому наглому захвату чужой территории. Он читал где-то, давным-давно, что дерьмо бобров токсично. Значит, им с Луизой больше здесь не купаться, к чему они привыкли за тридцать лет, и не наслаждаться чистотой здешней воды, которая раньше была вполне пригодной для питья, совершенно чистой после того, как просочилась вверх сквозь слои песка и глины. Он поспешил в дом, нашел ружье и коробку патронов, потом быстро спустился обратно с холма к озеру и обошел вокруг него к тому месту, где находилась хатка. Солнце уже стояло низко, так что он мог разглядеть это сооружение, сложенное из тонких веток, которые бобер срезал с поваленных им деревьев, а потом обмазал илом и глиной со дна озера. Скорее всего зверек сейчас отдыхает, лежа на выступе, который возвел внутри хатки. Мужчина поднял ружье, целясь немного в сторону от хатки, и выстрелил в воду, и она ответила резонирующим эхом и расходящимися кругами. Мужчина ждал. Через несколько минут над водой появилась голова бобра. В ожидании его следующих действий человек перезарядил ружье и замер. Он не хотел убивать зверька, он стремился лишь напугать его, вселить в него достаточно неуверенности в себе, чтобы заставить убраться отсюда. Он снова выстрелил. Плоский хвост взметнулся и звучно шлепнул о воду. Мужчина снова стал ждать. Через несколько минут голова снова появилась над поверхностью, и бобер поплыл по прямой по направлению к четырнадцатидюймовой трубе водослива, установленной в пяти-шести футах от противоположного берега, вероятно, напуганный, но по-прежнему полностью уверенный в себе. Вылез там на берег и вызывающе - или это он так выражал какие-то еще свои эмоции? - выдернул из земли куст орешника, росший у самой воды, и поплыл, зажав его в пасти, и, подняв голову над водой, затолкал куст целиком в трубу. Потом нырнул и снова вынырнул - с комом спутанной травы и глины и запихал все это в трубу вслед за кустом орешника. Он явно намеревался перекрыть водосток. Он хотел поднять уровень воды в озере.
Пораженный, мужчина присел на корточки и задумался над разворачивающейся перед ним странной картиной. Согласно общим представлениям, строительство бобрами плотин имеет целью перекрыть этой плотиной водный поток, чтобы образовался водоем, в котором бобер сможет построить хатку и растить потомство, не опасаясь хищников. Такое предприятие обычно приводит к обезлесению значительной территории, а зверьку дает тонкие ветки для строительства жилища и целлюлозу от стволов сваленных им деревьев, которой он питается. Но у этого малого уже есть глубокое озеро, где можно строить хатку! И он уже ее построил. И зачем ему теперь понадобилось забивать трубу, перекрывать водосток и еще больше поднимать уровень воды? Его усилиями можно было восхищаться за их инженерное мастерство, но в данном случае в них отсутствовал всякий смысл. Последив несколько минут за работой зверька, человек вдруг почувствовал грусть и неудовольствие - эти эмоции вызвало в нем наблюдаемое, и ему пришло в голову, что он по какой-то причине слишком привык полагаться на природу как на истинный источник железной логики и порядка, которые нарушают только безмозглые человеческие существа, снедаемые жадностью, легкомыслием и глупостью. Этот бобер тоже вел себя как последний идиот, воображая, что устраивает себе водоем, когда здесь и без того прекрасное озеро. Мужчина снова прицелился, на этот раз поближе к зверьку, чтобы снова напомнить тому, что его присутствие здесь нежелательно, выстрелил, заметил, как хвост опять взметнулся и шлепнул по воде, и этот идиот исчез. Но через несколько минут появился опять и продолжил забивать трубу. Человек почувствовал себя слабым перед такой настойчивостью, перед этой абсолютной преданностью делу. Сам он был сильно другим - нестойким в своих убеждениях, склонным к вечным сомнениям. Ему нужен совет специалиста; так или иначе, от этого зверя надо избавиться.
Карл Мелленкэмп, сын аптекаря, вот кто был ему нужен. Карла он знал с младенчества, наблюдал, как тот рос, пока не вырос до немыслимых размеров - а ему теперь было под тридцать, - ростом выше шести футов, вес его, наверное, перевалит за цифру двести, с этой его походкой враскачку, с мощными кулаками профессионального лучника, с прямым и неподвижным взглядом каменщика, в этой его вечной соломенной шляпе с загнутыми вверх полями, которую он носил, чуть сбив на левый бок, и в жару, и в холод все последние десять лет, а может, и больше. Карл жил тем, что клал кирпичные стены, пристраивал к домам веранды, мостил садовые дорожки и охотился с ружьем и луком. Когда во второй половине дня он приехал в своем белом грузовичке-"додже", мужчина почувствовал: тяжкий груз ответственности сваливается с его плеч и взгромождается на плечи Карла.
Прежде всего они отправились осмотреть трубу. Карл захватил винтовку. Сквозь прозрачную воду они с некоторым удивлением разглядели, что зверек натаскал целую гору глины и ила и уложил все вокруг трубы высоким конусом, достающим до самого ее отверстия.
- Он намерен законопатить трубу как следует и навсегда.
- Зачем он это делает? У него же и так есть озеро, - спросил мужчина.
- Вот и поинтересуйся у него, когда он в следующий раз появится. Придется нам его убить. И его жену тоже.
Мужчина влез на самый гребень дамбы и встал там, качая головой.
- Может, сумеем его как-нибудь отвадить?.. И я не видел никакой его жены.
- Да она тут где-то, - сказал Карл. - Это молодняк, их, видать, изгнали из того семейства, что живет в озере возле Уитлеси. Им, наверное, года два-три. Они решили создать новую семью. И намерены здесь поселиться. - И, махнув рукой в сторону ряда сосен у дальнего конца озера, которые мужчина четыре десятка лет назад высадил сюда саженцами, добавил: - А с этими уже можешь распрощаться.
- Мне бы не хотелось их убивать.
- Мне тоже. - Карл прищурился, высматривая что-то вводе. Потом выпрямился: - Давай-ка я попробую туда помочиться.
Солнце уже почти зашло, и в сторону озера протянулись длинные тени. Синева неба темнела. Карл прошел до конца плотины, туда, где была бобровая хатка, и помочился на землю рядом с тем местом. Потом вернулся к мужчине и встал рядом, снова качая головой.
- Сомневаюсь, что это сработает. Они уже слишком много труда вложили в свою постройку.
Потом они услыхали всплеск и увидели, как зверек - или один из зверьков - появился в дальнем конце озера и теперь выбирается из воды и, не боясь запаха человека, идет дальше, проходя в нескольких футах оттого места, где Карл мочился.
- Ну, вот тебе и пожалуйста, - прошептал Карл. - Я сейчас его сниму, пока он на суше, хорошо?
Мужчина кивнул. В груди поднялась ненавистная, бьющая как ножом радость убийства.
- Кстати, - спросил он с иронической улыбкой, - это законно?
- В нынешнем году - да, - ответил Карл. - Мы в конце концов пришли к заключению, что они вредители.
- А как насчет установки ловушек?
- У меня нету ловушек. Да и что с ними потом делать? Они ж никому не нужны. Я, правда, знаю одного парня, который купит шкурки, они ведь теперь уже не под охраной.
- Ну ладно, - согласно кивнул мужчина.
- Не двигайся, - прошептал Карл и опустился на одно колено, поднимая винтовку к плечу и сбрасывая предохранитель, навел оружие на зверька, который карабкался к вершине дамбы. Но тот внезапно развернулся и стремительно бросился вниз по склону, по которому только что взбирался, и скользнул в воду. Карл поднялся с колена.
- Как он узнал?.. - спросил мужчина.
- Ох, они прекрасно в этом разбираются, - ответил Карл с некоторой даже гордостью старого и опытного охотника, способного оценить ум бобров. - Стой здесь и постарайся не шевелиться. - Он говорил очень тихо, заговорщическим тоном. - Я не хочу стрелять в него в воде, тогда он потонет, и мы его не отыщем, - добавил он. После чего прошел до конца плотины, в самый дальний ее конец, где находилась хатка, осторожно ступая по земле, чтобы не столкнуть какой-нибудь камешек и не вспугнуть зверьков, и балансируя на ходу винтовкой.
Напротив хатки росли густые камыши, вдоль самого уреза воды, некоторые торчали прямо в воде. Карл осторожно пробрался в середину их зарослей и присел на корточки, уперев приклад винтовки в бедро. Мужчина стоял на месте, в центре плотины, в пятидесяти ярдах от него, и наблюдал, поражаясь, откуда Карлу известно, где вынырнет бобер. А Карлу, как он с радостью успел убедиться, вовсе не хотелось убивать это животное.
Минуты текли одна за другой. Мужчина стоял и смотрел. И заметил в просветы между камышами, как Карл начал медленно и осторожно поднимать винтовку. Эхо от выстрела громко раскатилось над водой. Карл быстро вышел на мелководье и поднял зверька, вытащив его за хвост из камышей. Мужчина поспешил к нему, чтобы посмотреть поближе. Карл, держа винтовку в правой руке, поднял мертвого бобра левой и показал ему и тут же, внезапно, уронил тушку в траву, развернулся обратно в сторону озера, вскинул винтовку и выстрелил, целясь во что-то на противоположном берегу.