Лубенцов пел про кочегара, который никогда не вернется домой, а Костя вспоминал госпиталь, обваренного паром молодого кочегара и думал, где он теперь? Выздоровел и уехал домой или все еще мается по госпиталям? Может, лицо его стало нормальным? Вспомнил свой последний приход в госпиталь к Сычугину, когда ему сказали, что сапера отправили в другое место, держать его среди раненых больше нельзя. Он стал опасен для окружающих, и припадки безумия его участились. А Лукич прислал письмо в госпиталь: жив-здоров, работает бригадиром в колхозе, место свое в мирной жизни нашел.
Косте нестерпимо хотелось домой, где не был уже четыре года. Как там, в родной деревне? Кто вернулся с войны, кто нет? Не шибко грамотная мать пишет редко и то все про хозяйство да про родню.
...И опять пришла весна. Опять обтаяли головы сопок, заголубели дали, с юга наносило теплым ветром, и вновь поманило куда-то. Матросы повеселели, стали дольше задерживаться на палубе, поглядывая на чистое небо и спокойные воды, вели мирные беседы под солнышком, ждали каких-то перемен.
Однажды вечером в кубрик вломился радостный усатый матрос, один из старослужащих, и гаркнул:
- Пляши, кореша! Демобилизация!
- Врешь, - тихо сказал Лубенцов, еще не веря, но уже понимая, что это правда.
- Не вру! Нет! - смеялся усатый матрос. - Все! Отслужили! По домам!
Лубенцов рванул струны гитары, но тут же прихлопнул звук ладонью и устало повторил:
- Все.
И не было радости в его голосе. Слишком долго ждал он этого. У Кости дрогнуло сердце, захотелось сказать что-то хорошее и доброе товарищу по службе, но старшина уже справился с минутной слабостью и опять стал насмешливо-ироничен.
- И какая сорока на хвосте принесла эту весть?
Усатый матрос хохотнул и сообщил, что у него в штабе земляк-корешок служит, вот он под великим секретом и сказал, что уже документы заготавливают. Два призывных года сразу уходят в запас. Со "Святогора" уйдут шестеро матросов.
В тот вечер долго не спали. Уже и "отбой" объявили, уже и дневальный заходил и просил: "Братцы, тише! Дежурный офицер придет", а матросы все не могли угомониться. Тот, кто уходил в запас, вслух мечтали о том, что они будут делать дома, а те, кто еще оставался, с завистью слушали и прикидывали - сколько им еще "трубить". Прикидывал и Костя, выходило - много...
Молча лежал в своей подвесной парусиновой койке Лубенцов. Заложив руки за голову, вперив бессонные глаза в железный подволок, думу думал, дом вспоминал, листал страницы своей жизни.
Смолоду ухватист и неробок был он. Мальчишкой еще подался в сплавщики, бросил школу, гонял плоты по быстрой и холодной Чусовой. Плясун был и весельчак, легкой поступью шагал по жизни, шел себе, посвистывал. Озорно кричал девкам на берегу, что белье полоскали, звал с собою, ослеплял белозубой улыбкой, обещал показать дальние края, что были где-то там, по течению реки.
Жили плотогоны артелью, весело - каждый день новые места, одно другого краше да интересней. По душе Вадиму была такая жизнь, и не думал он ее менять, да приспело время на службу идти. Но и тут подфартило - во флот попал: и форма красивая и опять же разные места посмотрит. Пошел с охотой. Приказали на водолаза выучиться, опять обрадовался - новое интересное дело, что там на дне морском? На теплом Черном море службу начал и после водолазной школы, что была под Севастополем, попал на Балтику. Корабли поднимал. Там и война застала. Воевал не хуже других. Один раз только оплошка произошла, за свой строптивый характер в штрафную роту попал. Сюда вот, на Север, угодил. Кровью смыл с себя вину, полежал в госпитале и потом воевал в морском батальоне, не раз в десантах участвовал, в переплетах побывал, когда казалось - все, не выбраться живым. Но ему везло, видать, крепко мать за него молилась, живым из могилы выходил. Правда, весь в рубцах - как кобеля в драке перепятнали. За полгода до победы отозвали с фронта и приказали опять быть водолазом. За девять лет службы пообломали рога, другим стал. Как говорится: "Наплясался, напелся и страху понатерпелся". И соловьем залетным юность пролетела, вот уж на висках и сединой припорошило, будто первым снежком. Кончилась какая-то полоса жизни, теперь новую начинать надо. Новую, незнакомую. Специальности гражданской никакой. Опять плоты гонять? Не манит что-то. Да и насмотрелся он новых мест, хочется и у пристани пожить, тишины хочется, семьи.
И мысли все бежали и бежали в Ваенгу, к Любе. Вот кто сердце присушил...
Ночью их подняли по тревоге.
Только в открытом море объявили: идут на спасение подводной лодки - подорвалась на мине. Водолазам предстояло спасти экипаж. К утру они были на месте катастрофы. В серой рассветной дымке "Святогор" лег в дрейф. Там, внизу, под черными тяжелыми водами, лежала беспомощная подводная лодка, и неизвестно было - остался ли кто жив на ней? И насколько им хватит воздуха?
К месту катастрофы спешили и другие спасательные суда, "Святогор" пришел первым.
Младший лейтенант Пинчук, накинув на голову капюшон канадки, защищал лицо от тяжелых хлопьев мокрого снега, который, несмотря на апрель, валил, как в январе. Над местом катастрофы в разрывах тумана был виден беспокойно мотающийся на мелких волнах облепленный пластами снега красный аварийный буй, выброшенный с подводной лодки.
Великая холодная тишина была здесь, и от этой тишины сжималось сердце.
- Вы готовы? - спросил Пинчук,
- Готов, - ответил Костя.
Он был уже в скафандре, только без шлема. Осталось ступить на трап, и на него наденут шлем, закрутят гайки, и он первым пойдет в эту черную дымящуюся воду, навстречу неизвестному.
Еще на подходе сюда, к этому месту, младший лейтенант Пинчук появился в водолазном посту и спросил: "Чья очередь идти в воду?" "Моя", - ответил Костя. "Одевайтесь, чтобы когда придем на место, не терять ни минуты". Лубенцов метнул прищуренный взгляд на Пинчука и сказал: "Я думал, сначала пойдет водолазный специалист". Красные пяти покрыли лицо Пинчука, но он овладел собою: "Вы полняйте приказ!" "Ему нельзя", - предупредил Лубенцов, и все в водолазном посту насторожились "Что значит - нельзя?" - Пинчук недовольно сдвинул брови. "Ему можно ходить только на малые глу бины, а на какой глубине лежит лодка - мы не знаем", - пояснил Лубенцов.
На обследование лодки должен был идти опытный водолаз. Таких на "Святогоре" было трое: Пинчук, Лубенцов и Костя. Остальные не в счет - молоды, зелены, неопытны.
Но Лубенцов грипповал, с температурой и насморком в воду идти нельзя. У Пинчука нарывал палец, рука была перевязана, а главное - он давно не ходил в воду, потерял навык. Внешне здоровым был только Костя. Да и очередь идти в воду была именно его.
И все же Лубенцов настаивал на своем, не спуская понимающего взгляда с Пинчука. А Костя подумал, что зря задирается Вадим, ничего с ним, с Костей, не случится. Уже год как он из госпиталя и все с ним в порядке. Да и не должна быть большой глубина, на которой подорвалась лодка, - произошло это уже неподалеку от берега.
И теперь, когда они пришли на место, Пинчук еще раз спросил:
- Вы можете идти?
- Могу, - ответил Костя,
- И все же я прошу послать меня, - резко произнес Лубенцов.
- Они там ждут! - Пинчук кивнул на воду. - Что за торговля! Что вам здесь - базар!
- Не базар! - с вызовом ответил Лубенцов и побледнел.
Они встретились глазами, и Пинчук медленно произнес:
- Хорошо.
И это "хорошо" прозвучало угрозой. Все поняли - нашла коса на камень.
Сузив глаза, Пинчук отчеканил:
- Товарищ старшина первой статьи, я отстраняю вас от работы и приказываю покинуть палубу!
Побледневший Лубенцов долго смотрел на Пинчука и медленно сквозь зубы процедил:
- Ты ответишь за это, младший лейтенант.
- Приказываю покинуть палубу! - взорвался Пинчук.
Лубенцов круто повернулся и пошел прочь.
Младший лейтенант Пинчук был возмущен. Эти "старики" совсем распоясались. Узнав о демобилизации, перестали подчиняться, вступают в пререкания, ведут себя, как будто они уже не на службе. И хотя Пинчук, конечно, уже ничего не мог сделать Лубенцову в дисциплинарном порядке - кто будет наказывать человека, на которого уже заготовлены демобилизационные документы! - но он все же указал ему его место.
Сейчас был самый удобный момент заявить о себе как о расторопном и знающем свое дело офицере. Пинчук первым прибыл на место катастрофы, и, пока другие топают сюда, лодка будет обследована. А о том, кто первым сделал это, будет знать самое высокое начальство на флоте, а может, и в Москве. Дело нешуточное - спасение подводной лодки. Нельзя упустить такой случай показать себя. Нельзя не ответить на неожиданную улыбку фортуны.
Пинчук давал последние наставления Косте: с чего начинать осмотр, на что обратить внимание в первую очередь, а главное - опредлить, живы ли люди. Костя слушал Пинчука вполуха - не впервой шел он на обследование и без указаний младшего лейтенанта знал, что в первую очередь осматривать и о чем докладывать. Пока он будет обследовать, подойдут другие спасательные суда, подойдет и "Нептун". И если люди на подводной лодке живы, то с "Нептуна" спустят водолазный колокол, при помощи которого будут спасать экипаж...
Костя привычно падал вниз, и воздух едва успевал догонять его. И снова перед иллюминаторами мелькали отметки глубин на спусковом канате, опять вода становилась все темнее и темнее и все сильнее и сильнее заковывала в латы, обжимая тело со всех сторон. Знакомо покалывало барабанные перепонки, пока еще легонько, вроде бы даже нежно, но вот-вот уже вонзятся огненные иглы, и тогда хоть криком кричи. Пора "продуваться"!
У отметки "Тридцать" Костя задержался. Надо было- подождать, пока догонит его воздух, надо насытить организм кислородом, чтобы не наступило кислородное голодание. Костя ухватился за пеньковый спусковой конец и, наклонив шлем, всмотрелся в темную глубину под ногами. Видимость была все же хорошей, вода - чистой, но в расплывчатой мгле он ничего не обнаружил. Не видно было и грунта.
После госпиталя прошел год, и Костя чувствовал себя нормально. Так что если он обернется быстро - осмотрит лодку и выйдет, - то ничего с ним не случится. Зря Лубенцов задрался с Пинчуком, нажил только неприятности. А главное - на "Святогоре" есть рекомпрессионная камера. Если что: сунут туда - и порядок!
Отдышавшись и провентилировав себе легкие, Костя стравил лишний воздух из скафандра и снова полетел вниз. Сколько раз вот так вот подал он вниз, в глубинный мрак, и всегда его там что-то ждало: торпеда, мина, погибший корабль... Теперь вот подводная лодка, и в ней задыхаются парни.
Скорей! Скорей!
Лодка появилась внезапно. Вдруг надвинулась на него снизу черная скала, и не успел Костя сообразить, что это такое, как стукнулся галошами о что-то неподвижное и металлически-твердое, и падение его прекратилось. Он не сразу понял, что скала, рядом с которой он падал последние секунды, вовсе не скала, а ходовая рубка подводной лодки. Он угодил прямо туда, куда и надо было.
- Есть. Стою на лодке.
- Стучите! - приказал Пинчук.
Костя опустился на колени и ударил по корпусу лодки гаечным ключом, который был предварительно привязан шкертиком к его руке. Ударил три раза через равные промежутки времени, потом еще два раза подряд, чтобы там, в лодке, поняли, что стук этот не случаен, что им подают сигнал.
Ответа не было.
Костя снова ударил три раза, потом еще два. Прислушался. Тишина.
Ему стало не по себе. Неужели задохнулись в этой металлической большой сигаре? На сколько им там хватает воздуха? Говорят, возвращались с задания, значит, всякие ресурсы уже выработаны. И вот он стоит на подводной лодке и у него под ногами задохнувшиеся люди.
- Молчат, - доложил он наконец.
Пинчук не сразу подал голос:
- Как чувствуете себя?
- Нормально.
- Тогда осмотрите лодку и наверх!
Костя решил начать осмотр лодки с носа, раз говорят, что подорвалась она на мине - значит, скорее всего, напоролась на нее носом.
- Потравите шланг-сигнал! - приказал он и пошел в мутно-коричневую зыбь.
Свинцовые подошвы стучали по металлу, он ногами чувствовал эти глухие удары, и звук казался мертвым.
Много раз приходилось Косте обследовать погибшие корабли, случалось - находил в них утопленников. Но на этот раз под ним, под холодным металлом, лежал мертвым весь экипаж, все до единого! И от этой мысли Косте было не по себе, будто шел он прямо по трупам.
Он подошел к носовой пушке. "Сорокапятимиллиметровка", - подумал Костя, увидев сбитый взрывом короткий тонкий ствол. Ствол ткнулся дульным срезом в тело лодки, будто склонила пушка голову перед теми, кто был под ней.
Металлические леера-ограждения по бокам палубы тоже были сорваны. Железные, витые, оборванные прутья торчали в разные стороны, как руки с тонкими длинными скрюченными пальцами, призывающие на помощь. Костя прошел мимо брашпиля, мимо кнехт и увидел, что носовой броневой лист круто загнут вверх - носом напоролась.
- Взрыв в носовой части! - доложил он наверх. - Потравите шланг-сигнал, пойду вниз, определю пробоину!
- Идите! - разрешил Пинчук.
Стравливая воздух из скафандра, Костя стал спускаться с лодки на, грунт. Рваная огромная пробоина зияла в первом отсеке, искореженное железо нависало острыми краями. Видать, на крупную мину наскочили.
Спускаясь вдоль этой рваной черной дыры в носу подводной лодки, Костя мысленно определял ее размеры. Он знал, что подводные лодки разделены на отсеки водонепроницаемыми переборками, и если первый отсек взорван и затоплен, может остаться целым второй, третий...
На грунте было темно, но Костя все же различил и примерно определил размеры пробоины. Определил также, что водонепроницаемая переборка во второй отсек цела. Лодка лежала, накренившись на правый борт, на твердом каменистом грунте, и Костя подумал, что поднимать её будет трудно, под нее не подкопаешься, чтобы пропустить стропы понтонов. Левый борт лодки был цел: и носовой, и кормовой вертикальные рули, и оба винта, и горизонтальный руль. Правый же борт, на который лодка накренилась, Костя не мог осмотреть тщательно, но никаких повреждений не было видно.
Обо всем этом Костя доложил наверх.
- Выходите! - приказал Пинчук, и Костя, окидывая последним взглядом лодку, почувствовал, как защемило сердце.
Он уходил, а они оставались.
Костя подвсплыл и снова оказался на палубе подводной лодки. Подошел к рубке, зачем-то потрогал задрайку двери, ведущей внутрь рубки.
И уже ни на что не надеясь, на всякий случай, он еще раз постучал по ней гаечным ключом и вдруг услышал слабый ответный стук. Костя не поверил своим ушам и торопливо, с бьющимся сердцем, застучал изо всех сил ключом по металлу. Он приложил руки к железу, перестал травить воздух, и в наступившей тишине руками услышал ответный стук. Но стук был настолько неясен, что Костя засомневался - может, слуховая галлюцинация.
- Кажется, есть! - крикнул он. - Вроде отвечают!
- Кажется или есть? - торопливо переспросил взволнованный Пинчук.
- Не пойму.
- Стучите! - приказал младший лейтенант. Костя стучал, прислушивался, иногда ему казалось, что отвечают, иногда - нет. Он уже не мог понять.
- Стучите в районе боевой рубки! - приказал Пинчук. - Где вы сейчас находитесь?
- Не знаю, - ответил Костя, хотя стоял именно возле рубки.
Он уже плохо ориентировался, сообразительность понизилась - у него началось глубинное опьянение. Он давно уже заметил, что ему как-то нехорошо: то закружится голова, то покажется, что его окликнули, и он переспрашивал, что именно ему сказали, то вдруг подкатит к горлу тошнота.
- Реутов, вы поняли, что я сказал? - тревожно спросил Пинчук.
- Понял, - ответил Костя и пошел прочь от рубки, цепляясь за гнутые поручни.
Он на миг даже забыл, где он и что надо делать. Азотный наркоз отравлял его. Костя пьянел, будто пил рюмку за рюмкой.
Пинчук заподозрил неладное:
- Реутов, провентилируйте скафандр! Даем напор. Ухватитесь за что-нибудь! Держитесь крепче!
У Кости плыло все перед глазами, он плохо соображал. Он еще понимал, что ему надо приподняться на несколько метров и глубинное опьянение азотом пройдет, и тогда он может вернуться к лодке и продолжить ее обследование. Все это, как опытный водолаз, он знал и даже хотел предупредить Пинчука: "Я пьянею!", но им уже овладело хмельное безразличие к себе и ко всему вокруг, ничего не хотелось делать, и не было никакого страха.
А потом ему стало нестерпимо смешно. Смешно оттого, что подводная лодка лежит боком, что боевая рубка ее наклонилась, что пушка уткнулась стволом вниз и что он, Костя, как мокрая вошь, лазает по холодному металлическому телу.
- Реутов, немедленно наверх! - кричал Пинчук.
Костя засмеялся в ответ. Чего они там паникуют? С ним все в порядке. Он почувствовал, как его потянули за шланг-сигнал. Не-ет, у них ничего не выйдет! Костя ухватился за изогнутый леер, захихикал - пусть попробуют теперь отодрать его!
- Реутов, выходите!
- Да не пьяный я, нет! - уверял он младшего лейтенанта и смеялся писклявым смехом. (Голос на глубине меняется, становится тонким.)
И хотя у Кости сохранился в сознании проблеск трезвой мысли, что он опасно опьянел от глубины и что его может выбросить наверх и тогда обрушится на него кессонка, но он уже не мог сдержать веселья. Ему стало еще смешнее от мысли, как он вылетит наверх "сушить лапти", как будет бултыхаться на поверхности в раздутом скафандре, будто поплавок, и как будут его буксировать за шланг-сигнал к трапу. Он хохотал и пытался что-то петь разудалое.
- Реутов, я приказываю - немедленно наверх!
"Подь ты в пим дырявый! - весело подумал Костя и еще крепче ухватился за леер. - Черта с два! Фиг вам, фиг!"
И вдруг услышал голос старшины:
- Костя, говорит Лубенцов. Слушай меня внимально. Надо, понимаешь, осмотреть люк боевой рубки. Он на самом верху рубки. Мы немного подбираем шланг-сигнал, а ты поднимись и посмотри.
- Ладно, - с пьяной легкостью согласился Костя.
Когда он приподнялся на несколько метров, он пришел в себя, отрезвел и увидел, что держится за спусковой канат гораздо выше рубки и лодка где-то под ним. Огромной длинной сигарой темнела она у него под ногами.
- Я опьянел? - догадался он, вспоминая какие-то голоса и приказания.
- Нет, - спокойно ответил Лубенцов, и Костя удивился, что на телефоне не младший лейтенант, а старшина. - Но время твое истекло, и тебе пора подниматься наверх.
- Я трезвый, - сказал Костя, приходя окончательно в сознание. - Я могу продолжить обследование.
- Не надо, - все так же спокойно и непривычно мягко говорил Лубенцов. - С "Нептуна" спускают водолазов. Выходи, Костя.
- Я, кажется, слышал ответные стуки. - Костя припоминал что-то, как после сильного похмелья.
- Хорошо, хорошо, Костя.. Мы все поняли, - благодарил Лубенцов. - А теперь следи за воздухом, мы выбираем шланг-сигнал.
Его потянули наверх. Когда Костя вышел из воды и поднялся по трапу, он увидел на палубе инженер-капитана второго ранга Ващенко истоящего перед ним бледного Пинчука. Разъяренный командир что-то выговаривал младшему лейтенанту.
Возле "Святогора" болтался водолазный бот. Из тумана неясно проступал "Нептун". Костя узнал его по силуэту.