* * *
Его машина остановилась у моего подъезда. Он выключил двигатель, и мы какое-то время посидели в тишине, разглядывая сонный двор. В отличие от Глеба мне нравилось то, что мы видели.
– Когда ты, наконец, выберешься из этой дыры? – ворчливо спросил он.
Ну, что на это ответить? У меня было лишь два аргумента.
Во-первых, больше площади – больше уборки, а я терпеть не могу убирать. А во-вторых, мне нравился этот район – тихий, спокойный, совсем не престижный, зато очень зеленый. Да и парк был совсем рядом.
А близость парка с некоторых пор стала играть для меня чуть ли не главную роль.
Глава 4
– Ну уж нет! Это мой банан! Ты и так четыре штуки слопал.
Я разорвала желтую шкурку и демонстративно откусила большой кусок. Бруно переступил с лапы на лапу и шумно вздохнул.
"Жадина", – было написано на его морде.
– Вовсе я не жадина. Это ты обжора, – возразила я. – И не надо так на меня смотреть.
Эта собака ела все подряд: огурцы, капусту (в основном свежую, но годилась и квашенная, если не очень кислая), яблоки, арбузы.
Арбузы мой пес ел, как человек: аккуратно выкусывал сочную мякоть, оставляя после себя ровные полумесяцы зеленых корок.
Но больше всего (кроме мяса, конечно) Бруно любил бананы. Он виртуозно очищал их от кожуры и заглатывал целиком.
Я неоднократно объясняла ему, что в слаборазвитых африканских странах на бананах вскармливают грудничков, и что не к лицу (или не к морде?) саксонскому аристократу уподобляться безголовым мартышкам из киплинговских джунглей. Но все было напрасно, так что солидная часть моего дохода уходила на бананы.
– Ну, хорошо. Так и быть. После парка заглянем в магазин. Напомни взять с собой кошелек.
* * *
К сегодняшней прогулке я готовилась очень тщательно. Обычно я никогда не крашусь перед утренним променадом, но сегодня был особый случай.
Я подвела глаза: неярко, но выразительно – чтобы собеседник не смог отвести от них взгляд. Накрасила губы розовым блеском с нежным клубничным ароматом. И не стала стягивать волосы в унылый хвост. Вместо этого я подкрутила их плойкой и оставила распущенными по плечам. Подумывала еще и надушиться, но потом все же решила, что это будет уже слишком.
На голубых штанах после стирки не осталось никаких следов от зубов противного Фикса. Пока я завязывала шнурки на кроссовках, раздумывая, стоит или нет надеть куртку от спортивного костюма, Бруно просунул голову в ошейник и с кошельком в зубах встал у двери.
На лавочке у подъезда уже собрались сплетницы со всего дома. Верховодила, как обычно, баба Таня. Мы с Бруно поздоровались персонально с каждой старушкой и уже нацелились было в сторону парка, когда баба Таня принялась во всех подробностях рассказывать нам о компании перевозбужденной молодежи, которая, то ли опившись, то ли обкурившись, уже вторую ночь не давала ей спать, распевая под окном непристойные песни и аккомпанируя себе на гитаре.
Пришлось признаться, что ничего такого мы не слышали, поскольку наши окна выходят на другую сторону дома. Тем не менее пообещали разобраться в ситуации, и нас наконец-то отпустили.
* * *
Я почти бежала к тому месту, где мы с ним встретились. Нет, я была абсолютно уверена, что он туда придет, но все же боялась, что мы можем разминуться.
Мы не разминулись – он был там. Сидел, развалившись на той самой скамейке, и беззаботно курил.
Фикс, учуяв добычу, тотчас ринулся ко мне. Но на это раз я была готова к нападению и, подпустив поближе, с грозным криком топнула ногой. Он взвизгнул и отскочил в сторону. Трус!
Бруно вопросительно посмотрел на меня, испрашивая разрешения приступить к ликвидации.
– Не хочешь вони – не трогай клопа, – посоветовала я и направилась к скамейке.
Он не встал при моем приближении, не бросился ко мне. Он даже не переменил позы! Так и сидел, откинувшись назад, курил и наблюдал за тем, как я подхожу.
– Привет! – сказала я и грациозно опустилась на скамейку рядом с ним.
– Привет! – отозвался он.
Мы помолчали.
– Как нога? – вежливо осведомился он.
Я закатала отстиранную штанину и продемонстрировала ему свою идеальную ногу – идеальную не в смысле красоты (хотя у меня и с этим все в порядке), а в смысле здоровья.
– Зажила, – доложила я.
– Поздравляю, – сказал он, не выказывая ни малейшего волнения.
Мы посозерцали мою лодыжку примерно с полминуты, и я вернула штанину на место.
Снова воцарилось молчание. Он как ни в чем не бывало закурил новую сигарету.
Мы сидели на скамейке, глядя прямо перед собой: он, абсолютно расслабленный, и я, натянутая как струна. Я все ждала, когда же он заговорит со мной, спросит о чем-нибудь. Но он, похоже, не собирался делать ничего подобного.
Я ни черта не понимала. Все шло не так! Похоже, я его совсем не интересовала!
"Пришел, увидел, победил", – это не только про Цезаря. Это еще и про меня. Так всегда было.
Я встречала мужчину, решала, что он будет моим, и он становился моим. Причем, без особых усилий с моей стороны. Просто я принимала решение, глядела в глаза своей жертве (или не глядела – смотря по обстоятельствам), и все – готово!
Где, когда, при каких условиях и как надолго – меня сроду не интересовало, что на этот счет думал тот, кого я выбирала. Решала я. Всегда.
По вчерашний день включительно.
Однако сегодня, чудесным майским утром, я, практически самая красивая женщина на планете, сидела на скамейке рядом с мужчиной своей мечты и с ужасом понимала, что совершенно ему не нужна. Он не обращал на меня ни малейшего внимания!
А я-то как идиотка красилась, кудри крутила! Обхохочешься! Антонине точно плохо станет от смеха, если я ей об этом расскажу.
Я прекрасно знала, как держать мужчину в постоянном напряжении, но понятия не имела, как это самое напряжение вызывать – в моем присутствии оно всегда появлялось само собой. Всегда, но сегодня!
Я никогда не заигрывала с мужчинами, не строила глазки, не принимала эффектные позы и не складывала губки бантиком. Эти уловки из арсенала глупых кукол в моем случае были лишними. К тому же, меня не интересовали мужчины, на которых могли произвести впечатление подобные приёмчики.
Но сейчас я была готова на все – даже строить глазки. И оттого, что я абсолютно не представляла, как это делается, я чувствовала себя беспомощной дурой.
Полное фиаско! Сейчас он докурит свою сигарету, встанет, безразличным тоном бросит: "Пока!" и исчезнет навсегда, оставив мои красивые безжизненные останки на скамейке в дальнем углу заброшенного парка.
Ну уж нет! Меня еще никогда не оставляли. Всегда оставляла я. И, похоже, это единственное, что я еще могу сделать, чтобы окончательно не потерять лицо.
Так что я с хрустом потянулась, словно после хорошего отдыха, и встала, улыбаясь как ни в чем не бывало.
– Ну, ладно. Мне пора. Чао!
И пошла прочь, не оглядываясь, гордо подняв голову.
* * *
То, что мы с Бруно остались без бананов, выяснилось лишь на выходе из парка – будучи в растрепанных чувствах я забыла на скамейке кошелек.
Первым порывом было вернуться.
"Ни за что, – тут же отозвался внутренний голос. – И без бананов обойдетесь. Не хватало еще позориться".
И я смирилась.
Ближе к вечеру я вспомнила, что в кошельке, кроме пары тысяч, была и моя визитка, и решила, что еще не все потеряно. Если, конечно, этот тип не окажется мелким жуликом и не прикарманит мои деньги.
* * *
Вечером он не позвонил. И в воскресенье тоже. Значит, жулик.
Глава 5
– Ну что? Покорила? – поинтересовалась в понедельник утром Антонина.
– Без комментариев, – сухо ответила я.
– Не хочешь – не надо, – поджала губы подруга.
Ну вот, она обиделась. Я вздохнула. Придется объяснить.
– Не обижайся… Не то чтобы я не хотела рассказывать… Просто мне… даже не знаю, как сказать… стыдно, что ли.
– Стыдно? – изумилась Антонина. – Я и не знала, что тебе может быть стыдно.
Теперь настал мой черед оскорбиться:
– Я что, по-твоему, – совсем бесстыжая?
– Ну… Нет, конечно, – смутилась она. – Просто ты так редко задумываешься над тем, что вытворяешь. И я уж точно не помню, чтобы ты когда-нибудь чего-нибудь стыдилась. Что произошло?
– Да в том-то и дело, что ничего не произошло! – чуть не завопила я.
Что-то в последнее время у меня нервы стали совсем ни к черту…
– Но ведь что-то же случилось? – не сдавалась подруга.
Я вздохнула.
– Случилось то, что я ему не понравилась.
Ох, как, оказывается, непросто в таком признаваться!
– О… – сделала круглые глаза Антонина. – Неужели такое возможно?
И мне захотелось стукнуть ее по лбу большой круглой печатью.
– Ну и… что? – она сгорала от нетерпения.
– И все.
Я уже жалела, что призналась.
– Как это – все? И больше совсем-совсем ничегошеньки?
– Совсем. Я просто встала и ушла. А он даже не окликнул.
Мы помолчали.
Подруга покусывала губы, явно подбирая слова.
"Сейчас начнется", – поняла я.
– Слушай, – осторожно приступила к делу Антонина. – А тебе никогда не приходило в голову, что женатый мужчина может и не хотеть заводить шашни на стороне? А? Даже с такой красоткой, как ты. А? Может, уже пора переключиться на холостых? Или хотя бы разведенных?
– Тонечка, – ласково промурлыкала я. – Уж чья бы корова мычала…
И моя подруга завелась с пол-оборота, как настоящий "Мерседес".
Во-первых, она терпеть не может, когда ее называют Тоней. А уж за Тосю и вовсе убить может.
А во-вторых, это был наш с ней давний и принципиальный спор.
– Как ты можешь меня упрекать? – ее голос зазвенел близко к сверхзвуковому диапазону. – Ты же знаешь, у меня особый случай.
Да, конечно. В отличие от меня у нее был особый случай. Как всегда.
С год назад Глеб позвал меня на какую-то тусовку, а я прихватила с собой Антонину. Она в то время находилась в глубокой депрессии по причине отсутствия спутника жизни и отчаянно желала влюбиться. Хоть в кого: в красивого, страшненького, богатого, бедного – все равно. Единственным условием было неженатое положение кандидата.
Так что энергичному, напористому и чертовски уверенному в себе Борису ничего не стоило покорить мою расклеившуюся подругу. А то, что он все-таки был женат, выяснилось слишком поздно.
У него была большая семья (кажется, не то трое, не то четверо детей), и он вовсе не собирался оставлять жену. Однако и расставаться с Антониной не входило в его планы.
Она неоднократно пыталась с ним порвать, захлопывала дверь перед его носом, но этот упертый мужик обладал уникальной способностью проходить сквозь стены. Причем каждый раз не с пустыми руками. Поэтому его неизменно впускали, прощали, а потом снова пытались выпроводить.
За последний год моя упитанная подруга похудела на восемь килограммов, трижды сменила цвет волос и из жизнерадостной болонки превратилась в желчного фокстерьера.
Я знала все подробности ее "Великой Несчастной Любви" и много раз уговаривала Антонину бросить этого проходимца. Она соглашалась, пыталась и…
– Тебе легко говорить! У тебя же нет сердца, которое может болеть! – пожаловалась она надрывно. – А я люблю его!
Все как обычно. Я слышала это тысячу раз.
– Ты любишь не его, а то, что он может тебе дать, – принялась терпеливо объяснять я, тоже как обычно. – Однако заметь: он может, но не дает. А почему? Потому что ему это не нужно. У него и так все есть – и семья, и жена, и дети.
Антонина поджала губы. А я продолжила:
– Напомни, пожалуйста, сколько раз ты грозилась ему покончить с собой, если он не разведется?
– Четыре, – нехотя ответила подруга.
Все правильно. Мы собирались утопиться, отравиться, повеситься и под занавес выброситься из окна второго этажа аккурат в клумбу с настурциями.
– А сколько раз он обещал тебе подать на развод?
– Тоже четыре, – процедила сквозь зубы Антонина.
– Ну и где этот развод?
Молчание.
– И потом, ты же в курсе, что счастья на чужом несчастье не построить. Ну, разведешь ты его, в конце концов. И что? Неужели ты сможешь спокойно жить с ним, зная, что где-то на другом конце города есть безутешная женщина, по ночам рыдающая в подушку, и ее несчастные дети, которые никак не могут уразуметь, куда делся их дорогой папочка?
– Когда ты так говоришь, я прямо-таки нимб вижу вокруг твоей головы, – огрызнулась Антонина. – Отчего же тогда ты, такая правильная, живешь исключительно с женатыми мужиками?
Ну, сколько раз можно объяснять!
– Во-первых, Тонечка, – начала я очень ласково, – я не живу с женатыми мужиками. Я вообще ни с кем не живу, как ты знаешь. Потому что мой дом – это исключительно мой дом. А во-вторых, и это ты тоже прекрасно знаешь, я ни разу в жизни не пыталась разрушить чью-либо семью. Я встречаюсь – заметь, встречаюсь, а не живу! – лишь с теми, кому нужно всего лишь то же, что и мне: дружеское общение. И никаких обязательств.
Насмешливое фырканье в ответ.
– Да-да, именно общение. И не надо фыркать. Да, признаюсь, я сплю с ними. Иногда. Но по большому счету мне всего лишь нужен интересный собеседник и спутник для культурных мероприятий. Потому что в отличие от тебя, моя дорогая подруга, я живу насыщенной культурной жизнью.
И это была чистая правда. Я люблю искусство глубокой преданной любовью и ни за что не пропущу ни одну мало-мальски значащую премьеру или выставку.
– А как же несчастные женщины, рыдающие в подушку? – ехидно поинтересовалась Антонина.
– В моем случае нет и не может быть никаких несчастных рыдающих женщин, – отрезала я с уверенностью, которой на самом деле вовсе не ощущала.
Если честно, я старалась об этом не думать, искренне надеясь, что жены моих мужчин ни о чем таком не догадывались.
С другой стороны, если эти глупые курицы были настолько бестолковы, что позволяли своим мужьям заводить шуры-муры на стороне, то это уже были не мои проблемы.
Антонина помолчала, задумчиво покусывая мою любимую шариковую ручку.
Она всегда грызла шариковые ручки, когда размышляла, а размышляла Антонина много. А если она их не съедала, то теряла. Так что у нас был постоянный перерасход по статье "Канцтовары".
– Знаешь, – заявила подруга после паузы, – ты все-таки нечто. Не могу сказать, что ты абсолютно беспринципна, потому что кое-какие понятия у тебя все же имеются. Да и не мне, если честно, тебя судить. Но ты определенно странная… А кроме того, ты возвела такую высокую стену вокруг своего хрустального замка, что ни один нормальный принц на нее просто не вскарабкается.
– Мне не нужны нормальные принцы. Мне вообще никто не нужен, – ответила я.
– А как же он? – спросила Антонина.
Он… Я помрачнела. А был ли мальчик?
– А что он? Он, похоже, спер мой кошелек.
Вот тебе и принц.