– Ты дебил или имбецил? Что ты записываешь, список на столе! Что ты тут выслуживаешься, как вшивая собачонка? – перешел на фальцет Черт.
Голова у Черткова болела невыносимо, и этой болью он хотел поделиться со своим помощником.
– Простите.
– Бог простит, это не ко мне, – злился Черт.
Секретарша, пышногрудая Глафира, принесла Черткову завтрак – кофе, теплые рогалики, йогурт, фрукты. Греческое имя Глафира означает "стройная, утонченная". К секретарше Черткова, чья фигура напоминала загорелую гитару, это имя явно не клеилось. Секретарша регулярно сидела на диетах, чтобы гитара не разрослась до размеров контрабаса. Глаша, деловито двигая бедрами, покидала с пустым подносом кабинет шефа, на секунду она остановилась, задумалась и рискнула спросить.
– Простите, Александр Евгеньевич, снова звонила Елена, говорит вопрос жизни и смерти, она хочет встретиться с вами.
– Я занят, – отрезал Черт.
– Может, завтра?
– И завтра я не свободен.
– Поняла, Александр Евгеньевич.
Елена Дашкова – школьная пассия Черткова, его первая любовь. Он любил ее в школе, добивался взаимности в институте, но Лена, в постоянном окружении толпы поклонников, к Черткову проявляла равнодушие, как друга она его воспринимала, как сексуального партнера – нет.
Как это ни странно звучит, но своим богатством и высоким социальным статусом Чертков обязан Елене Дашковой, ради нее он работал как проклятый, по четырнадцать часов в сутки. Ради Лены он брал кредиты, строил завод, воевал с конкурентами. Он хотел быть большим, значимым, успешным, чтобы женщина, которую он любил, его заметила и полюбила. К тридцати шести годам Александр Чертков стал олигархом, депутатом, светским львом, за которым бегают незамужние девушки в надежде заполучить сердце неприступного холостяка.
У Лены все наоборот, она дважды неудачно побывала замужем, одноклассники утверждают, что Дашкова родила ребенка, располнела, сидит дома и теперь никому не нужна. Этой информации Чертков несказанно рад, так ей и надо, сколько лет она мучила меня, злорадствовал олигарх. Заработал закон "обратки", который гласит: "хорошее, равно как и плохое, возвращается адресату". Этот закон Александр Евгеньевич придумал сам, он любит повторять его сотрудникам, при каждом уместном случае.
В жизни Черткова окружали одни враги, он так искренне считал. Им, врагам и недругам, все возвращалось сполна. Ленка его не любила, вот и получила по заслугам. Пусть завидует, у него теперь семнадцатилетние девчонки в почете. Ленка – пройденный этап. Пройденный!
Три года назад они встретились в ресторане, Дашкова праздновала свой день рождения. Они случайно столкнулись, много выпили за ее здоровье и провели три прекрасных месяца вдвоем. Черт никогда и не с кем так долго не просыпался в одной постели. Потом они поссорились, Лена ушла. Ушла, громко хлопнув дверью, Чертков не мальчик, он не простил, назад не позвал. Через месяц она настойчиво искала встречи, но он сменил номер телефона. И перестал посещать злачные места в городе, где Дашкова могла появиться. Умерла, так умерла. И вот опять звонит. Три года спустя! Что ей надо? Вспомнила. Да пошла она…
– Александр Евгеньевич, я вот тут список посмотрел, который вы мне дали. Может, всех собрать в ресторане, например, на обед. Мужики, когда хорошо поедят и выпьют, быстро принимают решения, позитивные решения, – прервал грустные воспоминания Черта его помощник.
– Мужики… Откуда ты знаешь, как ведут себя настоящие мужики?
Черт злобно посмотрел на помощника испепеляющим взглядом, у Вени Зюскинда задрожали руки, заморгали глаза, как будто его только что задержали на таможне, а у него в сумке находится контрабанда. Пронесет, не пронесет… Пауза томительная, длинная.
– Ладно, уговорил. Назначай встречу через час в "Филине". Шарапова предупреди, чтобы хорошую закуску поставил и "Родненькой" пару бутылок, обязательно холодной.
– Хорошо, – ответил помощник. Он не стал объяснять шефу, что будущие учредители фонда – бизнесмены, у них такой же дефицит времени, как и у него самого.
Собрать через час всех участников грандиозного благотворительного заговора в "Филине" это из серии "Фантастические приключения Веника в Задорожье". Помощник бессовестно врал потенциальным кандидатам на роль учредителей благотворительного фонда, уговаривал, грозился покончить жизнь самоубийством в рассвете лет, если те отказывались от важной встречи, обещал манну небесную, но таки добился своего.
Через час в "Филине" за большим стеклянным столом на открытой площадке сидели: сам хозяин ночного клуба Борис Шарапов, собственник завода драгоценных металлов "Блеск" Роман Александрович Громыко, владелец швейной фабрики "Портняжка" Владимир Петрович Сушко, собственник сети автосалонов "Дрынь-Брынь" Олег Валерьевич Томилов, владелец сети городских аптек Геннадий Петрович Сивка.
Александр Евгеньевич Чертков пришел на встречу последним, когда задорожские бизнесмены громко обсуждали главное событие текущего дня, зачем их так срочно собрал вместе Черт. Александр Евгеньевич окинул взором стол. Как заказывали – первоклассная закуска, в центре стояла она, любимая, родная, единственная и неповторимая "Родненькая", несколько литровых бутылок, покрытых изморозью в жаркий летний полдень. Красиво! Шарапов приказал официантам убрать посторонних с площадки, ими оказались случайные посетители клуба, им предложили перейти в зал, где работает кондиционер. Посетители не сопротивлялись, хотя на площадке веяло естественной прохладой от Днепра, а в помещении царил искусственный, бездушный холод. Затем Борис Борисович попросил покинуть летнюю площадку и своих официантов. Полная, безоговорочная конспирация.
– Господа, товарищи, пацаны… – у собравшихся перехватило дыхание. – Я собрал вас всех с одной благой целью. Пора брать город. Наши предприятия ключевые в регионе, мы пашем на бюджет, нас обдирает налоговая, а индусы жиреют. Они не дают развиваться нашему бизнесу, новому, прогрессивному. Хочешь открыть кафе, необходимо идти к индусам на поклон, построить завод – приползи на коленях, провести мероприятие – согласуй с ними. У них все схвачено, за все уплачено. Индусы, одним словом, не хохлы.
– Александр, слезай с трибуны! Ты хочешь передела, войны в городе? – занервничал Олег Тамилов, у которого индусы раз в год меняли машины на более дорогие. Ссориться с ними он не хотел.
– Олег, ты собирался построить сеть автомобильных моек на территории Задорожья, тебе дали осуществить этот проект? – поинтересовался Черт.
– Нет.
– А кто украл у тебя этот проект и сам воплотил его в жизнь? Граф. А ты, Олег Валерьевич, даже не пикнул. Если бы я у тебя этот классный проект украл, ты бы мне в морду дал, застрелил на хрен.
– Да, Саша, ты прав. Как вспомню, так вздрогну, у меня еще пять проектов лежат, на которых большие бабки отбить можно. Увы! Жду.
– Чего, следующей пятилетки? А ты, Володя, хотел "Дом моделей" открыть, открыл?
– Дело ясное, что дело темное, – уклончиво ответил Владимир Петрович Сушко и посмотрел на часы, через полчаса у него назначена важная встреча. Черт почувствовал, клиент уходит и добил портняжку.
– Володя, вспомни о жене, о том, сколько ты настрадался. Даже собственную жену поставить на место не можешь. Что головы опустили? – обратился Черт к собравшимся бизнесменам. – Не надо делать вид, что мы здесь все не в курсе.
Владимир Сушко налил стакан холодной водки и залпом выпил. "Родненькая" пошла плохо, он начал неприлично икать. Схватил дольку лимона, запихнул себе в рот, болезненно скривился. У Сушко заболело сердце, которое аритмично стучит последние три года искусственным клапаном в груди. Его жена год назад загуляла со Зверем, с Родионом Павловичем Хомяком, чьи погоны и статус позволяли безнаказанно таскать чужих жен по баням. Сушко терпел и молчал, на него у Зверя имелся серьезный компромат, участие в одной криминальной разборке. Сейчас, в минуты тягостного общественного позора, за одним столом с уважаемыми людьми, ему вдруг захотелось убить Зверя. По-настоящему, из охотничьего ружья, которое весело дома на видном месте, и в этом году еще ни разу не стреляло. Одно дело, когда ты знаешь, что жена тебе неверна, другое дело, когда тебе открыто сочувствуют коллеги по бизнесу.
Черт почувствовал, сработало, Сушко войдет в "Родню Задорожья". Он предложил выпить, бизнесмены согласились.
– Гена, твои аптеки убрали из больниц и поликлиник, хотя у тебя цены нормальные, а твое место заняли аптеки Птахи.
– Птаха, это человек, который везде летает и много гадит. Он главным врачам хорошо отстегивает. Сволочь и убийца, он говорят, своего конкурента отравил, любил с ним париться по пятницам, и потихоньку в пиво порошок подсыпал, тот за полгодика и богу душу отдал. И вскрытие ничего не показало. Мастер, я с ним за один стол не сяду.
– Кто-то здесь сказал, что я воевать предлагаю. Я предлагаю вам, пацаны, мирную революцию в отдельно взятом городе. Мирную! Предлагаю объединиться, стать единой родней. Сделать это красиво, тонко. Мы являемся учредителями благотворительного фонда "Родня Задорожья", делаем масштабные региональные проекты, наращиваем социальный капитал, вокруг нас объединяется громада. А дальше – общественная организация, своя партия, свой мэр. Нас большинство в городском совете, есть свои представители в Верховной Раде. Индусы в жопе, мы в шоколаде.
– Про шоколад, конечно, хорошо. Но я не хочу на благотворительности делать политический проект. Благотворительность это миссия помогать людям, – возмутился Сивка, правдолюб от рождения. Для него не существовало тридцати трех оттенков серого цвета, которые от природы видят кошки, для него существовал один серый цвет, который в реальности видел он.
– Гена, а разве Граф, Фотограф и Зверь бедные люди? Индусы деньги лопатой гребут, грузовиками, вагонами из городской казны вывозят. И ни копейки людям! А мы будем реально помогать горожанам: строить детские площадки, ремонтировать ветеранам квартиры, помогать детским домам. Я бы сразу предложил вам зарегистрировать партию, но индусы тут же поймут, где собака зарыта. В Киеве новым лидерам и новым партиям крайне не рады, я не хочу стать сбитым летчиком на аэродроме и вам не предлагаю.
– А если они догадаются?
– Кто им скажет? Ты, Роман, а может ты, Володя? Я вам доверяю, я открыт. У нас только два пути. Мы сейчас расходимся по норкам, ждем, пока в регионе вымрут индусы, а за ними и их индусята? Или делаем собственный проект, захватываем Задорожье?! И становимся новой силой, которая себя в бизнес-среде продвигает, и о простых людях не забывает.
– Ты, Роман?
– Я за второй вариант.
– Владимир?
– Я согласен, вступаю в фонд.
– Ты, Олег?
– Я, как все.
– Сивка?
– Черт с вами! Согласен, только одно условие. Бизнес-конкурентов в фонд не пускать.
– Само собой, я слово даю, – ответил Черт.
Гениальный план Черта сработал. Он, озвучил учредителям сумму взноса, те недовольно побурчали, но потом согласились. Бизнесмены договорились ежемесячно делать взносы в благотворительный фонд в размере двадцати тысяч гривен, они ударили по рукам и разошлись.
Билет в один конец
Жанна Громовик сидела в офисе фонда и внимательно просматривала прессу, она справилась с поставленной задачей. Однозначно! Сюжеты в новостях, рекламная информация в интернет-изданиях, лица учредителей фонда на первых полосах газет. Пиар – страшная сила, способная из неудачной благотворительной акции вылепить светское мероприятие года. На балу присутствовало человек четыреста, триста из которых удалось напоить "Райским" шампанским. Вот и получается, с то недовольных горожан – информационная капля для миллионного города. И эта капля не сможет испортить впечатления от грандиозного благотворительного мероприятия. Жанна искренне радовалась проделанной работе и ожидала от шефа услышать слова благодарности. Анонимный телефонный звонок на время приостановил вереницу мыслей доморощеной пиарщицы.
– Да, – сказала она в телефонную трубку, улыбаясь.
– Я, по-твоему, урод?
– Кто это? Не мешало бы представиться! – вошла в телефонный конфликт Жанна.
– Чертков, мать твою!!!
– Почему вы разговариваете со мной в таком тоне?
– А почему в муниципальной газете опубликовали мою фотографию с рюмкой водки и перекошенным лицом?
Жанна просила, умоляла главного редактора муниципальной газеты заменить фотографию. Она действительно крайне неудачная, на ней Чертков выглядит выпившим, хотя на балу он был еще трезв, это потом Александр Евгеньевич позволил себе расслабиться в ночном клубе. Жанна настойчиво просила главного, затем выпускающего редактора прислать ей макет статьи, но его по электронной почте так и не прислали. Газета вышла в большой тираж и только потом пиарщица узнала, что новым хозяином муниципальной газеты неделю назад стал Олег Качалов, он же Фотограф, компаньон Графа. О том, что Черт и Граф друг друга на дух не переносят, Жанна знала. А то, что люди Качалова ее подставят, не ожидала. Газета сменила форму собственности, ее сотрудники утратили совесть и вот результат.
– Я сделала все, что могла, Александр Евгеньевич, моя ошибка лишь в том, что я поздно узнала, кто является новым хозяином газеты. Я думала, газета принадлежит городскому совету, а оказалось, ее новый собственник – Фотограф, простите, Олег Качалов. Мы готовились к проведению благотворительного бала, я просто не знала, так вышло, – оправдывалась Жанна.
– Та срать я на тебя хотел! Она думала, она не знала. Ты пиарщица или порченая курица из супермаркета, которую никто не покупает? Я взял тебя на работу, чтобы ты пиарила фонд и меня, а не сказки мне сейчас рассказывала. Это серьезный прокол, получается, я деньги тебе плачу, чтобы ты из меня алкоголика делала. Срочно скупай газеты по всему городу! – кричал обиженный Чертков.
– А деньги?
– Деньги! За свои бабки газеты покупай. Нагадила, теперь вытирай.
Жанна решила поставить взорвавшегося олигарха на место, но Чертков резко прервал разговор. У Громовик тряслись руки, словно ее молнией ударило. Она убежала в туалет, открыла кран с холодной водой, подставила ладони, затем стала умывать лицо, черная тушь капала с лица, губная помада размазалась по щекам. Жанна посмотрела на себя в зеркало. Ужас! Она понимала, что виновата, но так грубо с ней еще никто не разговаривал, даже бывший муж, с которым они скандально расстались. Женский туалет не то место, где можно спрятаться от мира и суеты надолго.
– Жанна, выходи, я писать хочу, сейчас умру, – стучала в дверь санузла Таня Большая и пританцовывала, как на раскаленных углях.
Ничего не поделаешь, Громовик открыла дверь и вышла из укрытия.
– Ого! Кто-то умер? – поинтересовалась Таня.
– Да, умерла пиарщица, работающая в фонде "Родня Задорожья", я возвращаюсь на телевидение, хорошо, что не успела уволиться.
– Черт материл?
– Я с чертями не работаю, – Жанна уступила территорию санузла Тане Большой и пошла собирать вещи.
С рабочего стола Жанна забрала любимую подставку для ручек, две кассеты, принадлежащие ей, блокнот, керамическую чашку с цветочками, вот собственно и все имущество простой задорожской пиарщицы, поместившееся в сумке. Дамская сумка, в которой кроме кошелька и ключей от квартиры больше ничего никогда не лежало, раздулась, как лягушка, надутая соломинкой через задний проход. Символично, подумала Жанна и решила сделать звонок человеку, который втянул ее в это неблагородное дело – благотворительностью заниматься. На удивление, изворотливый абонент ответил быстро.
– Жанна, как я рад тебя слышать!!!– расшаркивался Зюскинд.
– Значит так, друг мой, Веня! Я ухожу из фонда. Решение принято. Я с Чертковым работать не могу.
– Что случилось?
– Он обозвал меня порченой курицей из супермаркета! Ему не понравилась фотография в бывшей муниципальной газете. Я пыталась убрать фото, но не смогла.
– Боже, какая ерунда! Меня Чертков на штуку оштрафовал. И я не плачу. Жанна, не дури. Ты прекрасно отработала, я промониторил сюжеты на местных телевизионных каналах – супер. С одной газетой осечка вышла. Ерунда!
– Послушай, Веник, я не привыкла, чтобы со мной в таком тоне разговаривали, как будто я действительно просроченный товар в супермаркете. Я себя уважаю…
Разговор длился долго, Зюскинд уговаривал, аргументировал, но Жанна стояла на своем. Помощник Черткова в первый раз почувствовал, что Жанна не командный человек. Она имеет собственное мнение, болезненно реагирует на критику шефа. У них, в корпорации "Родненькая" принято, что шеф всегда прав, а если не прав – подчиненный утерся и пошел дальше эффективно работать. "Человек – это функция, а не эмоции и мысли", – любит вслух повторять босс. Зюскинд резко поставил точку в разговоре с Жанной Громовик и безотлагательно позвонил Черткову.
– Александр Евгеньевич, Жанна уходит, она заявила мне, что не работает больше в фонде.
– И ты мне звонишь по таким пустякам?
– Я понял, отпускаем, – расслабился преждевременно Зюскинд.
– Я ее не отпускал, у нас корпорация, а не богадельня. Делай что хочешь, но чтобы Громовик работала на меня. Она многое знает, точнее догадывается. Если мы ее отпустим, эта сука будет работать на наших врагов. Делай что хочешь. Точка! – связь прервалась. В трубке послышались ноющие, словно при зубной боли, телефонные гудки.
Слово "точка" означало для помощника, что приказ озвучен и обжалованию не подлежит. Зюскинд занервничал. Жанну он знал со студенческой скамьи, характер у Громовик под стать фамилии, если ее вывести из равновесия, она начинает метать молнии. А Чертков своими мудрыми наставлениями из нее удачно молнии высекал. Шеф привык к безоговорочному подчинению, но только не с Жанной. "Тяжелый случай", – подумал Зюскинд.
Вениамин заварил себе крепкий кофе, настолько крепкий, что после первого глотка встрепенулся, как петух на жердочке. Он открыл окно в своем рабочем кабинете, отвратительный воздух Задорожья повеял продуктами промышленной жизнедеятельности крупных заводов. "Фу, дышать нечем!"…
Окно Зюскинд закрыл, но от закрытого пространства ему стало только хуже. В курятнике непорядок, одной курице предстоит поставить мозги на место, чтобы яйца золотые несла, а не акции протеста устраивала хозяину. Веник наматывал круги в кабинете. Какое у Жанны слабое место? Он скрупулезно перебирал в голове всю информацию, которой обладал о пиарщице и пришел к неутешительному выводу: ребенок – единственное и надежное средство для шантажа.
Зюскинд позвонил Марго, кратко изложил, в чем суть проблемы, сослался на Александра Евгеньевича. Марго в Приморске скучала, ее отстранили от крупных дел корпорации, за глаза "родненькие" называли ее старушкой, и наконец-то вспомнили. Спасибо! Несомненно, она справится с поставленной задачей, получит премию и полетит в Париж, в город молодости и любви. Как давно она не гуляла узкими улицами Парижа. А какие там пекут круассаны, из слоеного теста! Ух, пальчики оближешь.
– Маргарита Григорьевна, вы меня слышите? – в третий раз вопрошал Зюскинд, понимая, что старушка думает о своем, стародевичьем.
– Да не надо так кричать, я не глухая, – ответила Марго, возвращаясь в реальность.
Она посмотрела на Машку, копошившуюся в грязном песке на берегу Азовского моря, и не сдержалась, мастерски исполнив свою роль заботливой Фрекен Бок: