И, может быть, есть еще нечто, за что президент отметил и приблизил его к себе. За веру, которая еще не угасла. Амантай, несмотря ни на что, верит в свою страну. В то, что казахский народ способен создать государство. Понимает, что впервые, может быть, за тысячу лет у людей есть такая перспектива, такой шанс – жить самим по себе. И этот шанс они должны использовать по полной, только он дает им возможность стать субъектом мировой истории.
От такой перспективы захватывает дух. Они, можно сказать, не только присутствуют, но и сами участвуют в творческом акте. Создании нового государства.
А пока Амантай собирает, пакует вещи перед отлетом у себя в скромном номере. И грезит наяву великими делами, охватывая, словно орлиным взором, просторы страны.
Однако в этот утренний час, в момент его творческого взлета и таких вдохновляющих размышлений он вдруг слышит слабый, но требовательный звонок телефона. Как молния, бросается помощник к аппарату. А из трубки уже доносится раздраженный голос самого:
– Зайди ко мне!
Он спешит по зеленым ковровым дорожкам бесконечных коридоров отеля. Мягко щелкнув, бесшумный лифт с зеркалами внутри доставляет его на нужный этаж. К дверям президентского люкса.
Амантай выдыхает воздух и проскальзывает внутрь мимо стоящих рядом "бодигардов" в черных костюмах.
Пересекает прихожую. И попадает в роскошно отделанную синим бархатом, с вычурной, эксклюзивной белой мебелью гостиную. Посередине стоит полностью одетый в прекрасно сшитый синий костюм, в белой рубашке, при галстуке сам. Всё в порядке. Кроме одного. Президент стоит на ковре… босой.
– Где носки? – спрашивает он помощника.
В груди у Амантая вспыхивает раздражение: "Я, что ли, отвечаю за ваши носки?" Но он гасит его, понимая, что дела плохи. Носки, видимо, вместе с остальным багажом уже уехали на борт самолета. И кто в этом виноват, президент разбираться не будет.
Как стая ворон, поднимаются черные мысли: "Конец всему! Конец карьере!"
Но через секунду спасительное решение приходит откуда-то сверху: "У меня же есть свои носки!"
– Нурсултан Абишевич! По-моему, они у меня в номере!
Словно молодой джейран или олимпийский спринтер несется он к себе. Лихорадочно перерывает вещи в чемодане. Наконец находит то, что нужно для спасения. Пару совершенно новых, черных, хлопчатобумажных с примесью синтетики. И несется обратно, сжимая находку в кулаке.
По мере приближения к президентскому номеру Амантай чувствует, как носки, только что вынутые им из собственного чемодана, вдруг начинают наполняться какой-то значимостью. То были носки, как носки. Черные, гладкие, с полиэфирной нитью. А теперь это "президентские носки".
Он заходит в люкс, где Назарбаев нетерпеливо, как "барс в клетке", расхаживает по ковру, и в полупоклоне, на вытянутых руках подает ему кусочки ткани, окончательно приобретшие сакральный статус. И особую президентскую значительность…
* * *
"Вот так вот! – думает Амантай, сидя в салоне автомобиля, несущегося навстречу церемонии торжественных проводов, в аэропорт. – Казалось бы, какой пустяк! Всего-то навсего носки президента. Но вот от такого пустяка может зависеть судьба. И не только моя судьба. А может, и вся история республики пойдет другим путем. С другими людьми…
Да, в политике пустяков не бывает…"
IX
Служебный роман. Какая банальность!
Бытовали они и в советское время. Но настоящий расцвет, можно сказать, возрождение, ренессанс этого вида любовных отношений, конечно, пришелся на девяностые. Когда все смешалось, страсти кипели. И молодежь, живая, творческая часть ее, пошла в предприниматели.
Тогда еще не было понятия "офисный планктон". Еще не сформировались классы хозяев и наемных работников. И офисы представляли собой сообщество живых, творческих людей, готовое генерировать и воплощать в жизнь самые разнообразные, самые безумные и красивые идеи.
Они были молоды. Жизнь – яркой и насыщенной. Страсти кипели. Офисные романы проходили яростно и красиво. Семинары и совещания превращались в праздники. Душа горела и летела.
"Вот это жизнь! Вот это песня!" – часто восклицал Дубравин, наблюдая очередной всплеск или "фейерверк", выданный влюбленной парочкой.
Сам же он как-то сторонился этих отношений. Может быть, потому, что побаивался сам себя. Боялся растаять, так как мужское его естество, ненасытное и страстное, беспощадно требовало своего. Дубравин с юмором формулировал для себя сложившуюся ситуацию: "У каждого из нас есть слабое место. У кого-то Ахиллесова пята, а у кого-то Ахиллесов…"
А соблазнить его пытались дважды. Особенно запомнилась одна история.
Как-то на вечеринке ему приглянулась совсем молоденькая семнадцатилетняя девчонка. Поговорил он с ней. Такой московский ангелочек. Светленькая, беленькая блондинка с голубыми глазами. Тоненькая, с прозрачной кожей. Оказалось, что живет она с бабушкой. А родители умерли. Может быть, в разговоре в этом проявил он излишнее участие. Так что эта овечка-сиротка привязалась к нему. И началось! Узнала, что Дубравин приходит на работу рано. И явилась еще раньше. Более того, взяла ключ на вахте. Зашла в кабинет к нему. Расположилась на диванчике. Он заходит. И она, как любимая кошка, бросается ему на шею, целуя шефа прямо в губы.
К счастью, за дверями загремела ведрами и шваброй уборщица. И ему кое-как удалось отлепиться от этого нежного создания.
Но теперь у Дубравина другой случай. Некоторое время он мотается в командировку в Тулу. А потом соображает, что им гораздо проще было бы встречаться в Москве. И вот через пару дней он идет из дирекции по длинному коридору и говорит идущему следом исполнительному увальню Синдюкову:
– Синдюков! Хочешь получать на всех советах директоров поддержку своих инициатив и финансирование новых проектов?
Синдюков, конечно, хочет.
– Тогда, Синдюков, тебе задание от меня. Пригласи к себе на работу в службу Галину Шушункину из Тулы. Для начала заведующей отделом по сбору региональной рекламы. Девушка она исполнительная, ответственная.
Проходит месяц. И Шушункина перебирается в столицу. Вместе с мужем.
* * *
Собственное рекламное агентство – голубая мечта Саши Козявкина.
Что в таком случае делают нормальные люди? Собирают коллектив единомышленников. Снимают офис. И начинают работать. Но так как Козявкин из области, жителей которой до революции называли "живоглотами", а после нее "жлобами", то он решает рекламное агентство не создавать, а украсть, увести, "кинув", соответственно, молодежную газету, группу "Завтра" и ее руководство.
За последний год он немало сделал для этого. Выучился бизнесу за счет "Завтра" в ведущих рекламных школах. Прошел стажировку в известном во всем мире рекламном агентстве "Карат". Договорился с ведущими менеджерами по сбору рекламы, что они уйдут из агентства группы "Завтра" вместе с ним и уведут клиентуру. Украл базу данных.
Кажется, все предусмотрел. Не учел только одного. Того, что его непосредственный начальник, которого он считает простаком и растяпой, давным-давно просчитал планы Козявкина. И подготовил сильный ход.
В один прекрасный день Дубравин запрещает всем отделам агентства размещать рекламу и самостоятельно выходить на сторонние газеты, журналы, радио, телевидение. А сам создает по образцу, привезенному из славного города Лондона, единый отдел по размещению и закупкам газетных площадей и эфирного времени. Таким образом, он окончательно организационно оформляет структуру и тем самым не дает Козявкину возможности вывести своих людей из "Завтра" на вольные хлеба.
И афера Козявкина не удается. Но на то он и жлоб, чтобы не успокаиваться. И Козявкин начинает интригу против самого и Галины Шушункиной. Потому что это ее Дубравин поставил на новый отдел, который как кость в горле не дал ему развернуться.
Интрига начинается с попытки столкнуть лбами бывшего и нынешнего генеральных директоров.
Саша нашептывает Чулёву о том, что Дубравин дает некоторым крупным рекламодателям необоснованные скидки. И намекает, что делает он это "не за так". Петя засылает к Дубравину "казачка" под видом важного клиента. Но Дубравин не клюет.
Тогда Саша Козявкин решает зайти с другой стороны.
Весь офис, конечно, знает, что Шушункина попала на "рыбное место" с подачи шефа. Поэтому удар решено нанести по ней.
В один прекрасный день из отделов Козявкина, а затем и от него самого начинают поступать служебные записки о том, что служба размещения работает плохо.
Дубравин вызывает Шушункину к себе. И смотрит на нее другими глазами. Глазами начальника. Что же он видит? На службе девочка-одуванчик превратилась в строгую, деловую офисную даму. Особенно разительно меняющуюся в те дни, когда она одета в брючный костюм. Ее тонкая, девичья фигурка обрела определенные жесткие контуры. Она сильно изменилась и внутренне. Из плавной, неспешной провинциальной девушки стала этакой московской "щучкой". Торопливой, быстрой и, можно даже сказать, несколько суетливой. Видимо, состояние постоянного стресса, страх не успеть что-то сделать или сделать не так выработали в ней эту особенную нервность, которой страдают все, впервые попавшие в беличье колесо деловой жизни.
Сейчас Дубравин внимательно разглядывает дело рук своих. И даже слегка сожалеет о том, что перетащил ее сюда. На эту несахарную должность.
– Ну что, Галь, как у тебя дела в отделе?
Она отвечает оправдывающимся и одновременно возмущенным тоном:
– Да тот макет они сами сняли! Переделывали его целую неделю. А теперь пишут на моих девчонок докладную. Что мы его не там и не так разместили!
Дубравин прекрасно знает, что в ее отделе подобрались самые толковые, самые ответственные сотрудники. И стараются они на совесть. Но, как начальнику, ему надо реагировать на пачку докладных. Иначе Чулёв с подачи Козявкина уцепится за возможность насолить ему. Он и так постоянно бегает к Протасову, утверждает, что Дубравин управляет группой "Завтра" по-варварски.
Александр вздыхает. Берет со стола пачку докладных. Отдает:
– Галь! Держи их. Придется нам с тобою разобраться в каждом конкретном случае. И дать людям Козявкина отлуп. Иначе он не успокоится… Делай объяснительную.
Через пару дней она, как водится, положила ему на стол ответ с подробным перечнем – кто, что, когда.
Дубравин внимательно посмотрел на эти исписанные нервным, быстрым, "медицинским" слогом листы. Прочитал их. И решил позвать Козявкина, чтобы, как говорится, обозначить разбор полетов.
Через час "живоглот" является. Это небольшой юркий человек, очень смуглый, с живыми черными глазами и подвижным лицом, на котором давно застыло выражение непризнанного гения и недооцененного начальством крупного специалиста. Дубравин знает, что Саша Козявкин считает себя выдающимся знатоком рекламного дела. И старательно поддерживает у руководства свое реноме незаменимого. Для этого он постоянно оперирует разными красивыми терминами, как то: медиапланирование, риски, охват аудитории, ребрендинг. На Чулёва, который страстно жаждет "европейства", они производят неизгладимое впечатление.
Дубравин же, погруженный в этот мир, прекрасно знает, что на данном этапе развития рекламного рынка, а также в том состоянии, в котором находится вся медиаотрасль, никакие специалисты и умники не требуются. И в принципе ничего неспособны сделать. Рынок просто растет бешеными темпами сам по себе. И задача каждого рекламщика на данном этапе проста. Сесть возле этого бурлящего потока и успевать вырывать из него объемы и куски. И инструмент для этого есть только один. Не маниловские планы, графики и всякого рода высосанные из пальца рекламные кампании, а тираж, гигантская аудитория и авторитет газет. Такие же, как Козявкин, просто паразитируют на этом, присваивая себе заслуги тех, кто создал и поднял эти газеты.
И еще Дубравин понимает, что в душе Козявкина воплотились и укоренились самые худшие представления о рыночной экономике. Сам Саша, да и его подчиненные каждый чих оценивают в денежном эквиваленте. Жадный и упертый, как все недалекие люди, Козявкин верит только в силу "зеленых", "бабла" и "капусты". Поэтому мысли его вечно заняты расчетами и подсчетами на тему, сколько он заработал и сколько упустил выгоды.
Оттого диалог с Козявкиным у них достаточно своеобразный. Дубравин показывает ему объяснительные Галины Шушункиной, а тот, даже не читая их, принимается, повизгивая от нетерпения, рассказывать Дубравину, что якобы из-за нерасторопности отдела закупок они потеряли громадные деньги:
– Вот на этом региональном заказе, Александр Алексеевич, отдел потерял две тысячи долларов. А если посчитать мои личные потери, то, получается, по процентам я потерял в зарплате семьдесят пять долларов! – и Козявкин торжествующе тычет пальцем в докладную, сфабрикованную им самим.
Дубравин смотрит на Козявкина и думу думает: "Вот так служебные романы сплетаются в тугой узел с офисными интригами. И с этим ничего не поделаешь. Но как же быстро меняются сами люди! Вчера еще этот Саша робко, по-заячьи – лапки кверху, стоял перед начальником цеха у себя на заводе, вымаливая лишнюю тысчонку на зарплату. А сегодня, почувствовав вкус денег, уже готов схватить за глотку каждого, кто не дает ему вырвать свой кусок. Видно, заканчиваются времена, когда все жили некоей иллюзией, романтическими, а может быть, даже утопическими представлениями о рынке, который все сгладит, всех устроит. Ну что ж "жизнь – борьба", как писал наш бородатый пророк. И если уж с волками жить, то будем и мы по-волчьи выть".
Дубравин понимает, что его позиция сейчас очень уязвима. В агентстве ни для кого не секрет их отношения с Галиной. И поэтому, будь он хоть сто раз прав, у Чулёва и Козявкина всегда наготове оговорка в дискуссии: "Это он свою бабу защищает. И поставил он ее на самое денежное и ответственное место вовсе не за деловые качества, а… понятное дело за что". И ты хоть лоб расшиби – обратного не докажешь. Но и он, честно говоря, сам себе признался в этом же: "Здесь не только интересы дела важны. Какой же я мужик, если ее не поддержу!"
Смуглый, вертлявый, пришибленный рынком, начальник службы ушел, так и не убедив Дубравина в своих чистых помыслах. А Дубравин срочно позвал к себе Фаиля Насреддинова – заместителя начальника отдела из службы безопасности.
Разговор у них получился простой и короткий. Бывший опер, такой зажатый, законченный сыщик, бросивший безнадежную и безденежную службу развалившемуся государству, понял задачу сразу. И немедленно "взял след". Тем более что по старой привычке он давно собирал информацию на всех, с кем общался. Дубравин, кстати говоря, не исключает и того, что у Фаиля лежит заветная папочка и на него самого. Но, видно, "черного кобеля не отмоешь добела". И из мента уже не сделаешь офисного шаркуна. Профессия въелась в душу.
* * *
Проходит неделя-другая. И торжествующий Фаиль приносит докладную, из неё открываются интересные подробности интриги, которая уже зашла достаточно далеко.
Во-первых, выяснились тонкости кадровой работы в службе господина К. "Живоглот" так отстроил систему, что работающая у него в отделах действительно грамотная, амбициозная, талантливая молодежь пашет на него не за страх, а за зависть.
Во-вторых, он в открытую претендует на высокие должности. Критикуя начальство.
"Экий Наполеончик у нас завелся! – думает Александр, читая дальше докладную службы безопасности. – Да. Наш пострел и здесь поспел".
Оказывается, Козявкин охмурил Катю, старую деву, секретаря совета директоров группы "Завтра". И через эту мымру вынюхивает все, что касается повестки дня совета, мнений, настроений его членов. Она даже копирует для него некоторые документы, выносимые на высокое собрание, и сообщает о решениях, принятых по ним.
Так что непрост брат Козявкин. Ох, непрост! Получить должность генерального, а потом вывести, можно сказать украсть, часть бизнеса у группы "Завтра" – такой вполне способен.
Но кто предупрежден, тот вооружен.
– Вы продолжайте собирать информацию! А я пока подумаю, что с ними делать! – предложил Дубравин службисту.
Но думать было особенно некогда. Потому что Козявкин форсирует события. И в открытую провоцирует конфликт с отделом Галины.
"Добрые люди" уже на следующий день рассказывают Дубравину, как Козявкин вчера хвастался, напыщенно рассказывая "соратникам" о своих провокациях.
– Я уже чувствовал, что ситуация назрела. Революция назрела, – витийствовал он за обедом в соседнем кафе, потягивая горький кофе, дирижируя при этом сам себе чашкою. – И можно начинать настоящие боевые действия. Надо сделать так, чтобы она сама попала на крючок, выступила в роли зачинщика, разжигателя войны. А я, Александр Козявкин, казался бы всем потерпевшей стороной. И весь гнев начальства обрушился бы на нее. Но Шушункина по-прежнему избегала прямых конфликтов со мной. Что ж, я начал мелко провоцировать, полагая, что рано или поздно эмоции возобладают над разумом. Капля мысли камень сердца точит. И вот в присутствии подчиненных Шушункиной я ей говорю: "Галина, опять твоя служба не то объявление разместила в газете. Мой клиент в ярости". Или: "Галина, посмотри – вот мои подчиненные записку служебную написали. Из-за твоих горе-работников мы прибыль не смогли собрать до конца… Галина, твои люди перепутали дату размещения заказа… Я начальству сообщу…" Я доставал ее каждый день. И она не выдержала. Написала служебную записку на имя Дубравина. О незначительном промахе одного из вас. Дубравин вчера вызывал меня. Отдал эту записку и предложил разобраться с тем, что у нас творится. И теперь я вам говорю: она попалась. Можно теперь ее не бояться. Она беззащитна. Плохой мир лучше хорошей войны. Но уж если война, то война по-настоящему. Сегодня вопрос стоит так. Либо мы, либо Шушункина!
И, приняв гордую наполеоновскую позу, Козявкин добавил:
– Начинаем операцию "Цунами". Мы должны слить бюрократическим потоком цепляющуюся за Дубравина Шушункину. Смыть ее одну. Или обоих. Фиксируйте каждую задержку, неточность, ошибку в действиях отдела закупок и размещения…
Уже через пару дней работа забурлила. Записки полились рекой: Козявкину от Юрченко: "Прошу обратить внимание…", Козявкину от Мальцева: "Прошу воздействовать…", Козявкину от Турновой: "По вине отдела исполнения заказов…"
Козявкин, не зевая, отправлял эти записки Чулёву, сопровождая их соответствующими приписками: "Прошу обратить внимание… Прошу разобраться…"
Капля точно точит. Чулёв, конечно, образованно ухватился за возможность насолить Дубравину. И принялся таскать эти "письма счастья" Протасову.
А Козявкин не унимается. Распускает слухи. Подсаживается за обедом к Галине и с невинным видом спрашивает:
– А что, правда вашу службу ликвидируют?
– С чего ты взял? – возмущается она.
– Говорят! – жмет он плечами, глядя в тарелку с супом.
– Ерунда! – вспыхивает Шушункина.
Примерно такие же разговоры ведут Кудрявцев, Андрюшин, Зайновский с другими сотрудниками отдела исполнения заказов. Задача – создать такой миф, такой фон, такие трудности, чтобы отдел сам разбежался в разные стороны.