– Перельман все же отказался от миллиона за теорему Пуанкаре. Знаешь, что он им сказал? "Зачем мне миллион долларов, если я знаю, как управлять Вселенной?"
– Ты не Перельман. Можешь не кокетничать.
– Евро упадет. Доллар упадет. Йена упадет. Все обрушится. Так написано в Библии. Сон Навуходоносора про колосса на глиняных ногах. Ты читал?
Матвей, скривившись, подавил отрыжку.
– Великие темные отцы говорят, чтобы ты насчет колосса не волновался. Не твоего ума дело, без тебя разберутся. Так что бери, пока предлагают.
– Не могу. В Европе за свои симфонии таких денег не получает даже Булез, – сказал Яков.
– Кто такой Булез?
– Булез – это бог. А я нет, – сказал Яков.
Именно тогда на лице Майи, которую Яков поставил себе на заставку мобильного, появился незнакомый номер.
Палец Якова рефлекторно потянулся к кнопке и принял вызов.
– Слушаю вас, – сказал Яков, глядя на Матвея.
11
– Папа умер, – сказал Яков Матвею после одноминутного разговора. – Час назад. Сердечный приступ.
– Как это – умер? Что значит – умер?
– Значит, забрали ямадуты. Тетя Галина только что сказала.
– Что ты мне втираешь, я с ним утром говорил. Не может такого быть.
– Матвей… Ты меня слышишь?
– Ну почему именно сейчас? – Матвей заслонил лицо руками и застонал. – Папа, ну какого хрена ты так?.. Не мог подождать?
Яков сидел молча. Руки сложил на коленях.
Брат открыл лицо и посмотрел на Якова.
– Ну вот.
Яков кивнул в немом согласии. Больше в ту минуту было нечего добавить.
– Младший знает?
Младший – Иван – был их третьим братом.
Яков кивнул.
Официантка с любезностью, свойственной этому заведению, спросила:
– Будете заказывать еще?
– Счет, пожалуйста, – сказал Яков.
Матвей принялся нажимать кнопки на своем органайзере.
– Два билета во Львов на сегодня, – при казал Матвей в органайзер.
Официантка уже отошла на шаг от стола, когда брат схватил ее за руку.
"О Боже, только не это". Снова у брата заскоки. Сейчас он скажет, чтобы официантка позвала администратора. Потом он выльет ведро говна на голову администратора. Потом он скажет, что официантка М. хамит клиентам, и прикажет, чтобы ее уволили. Через несколько дней он проверит, действительно ли официантку Машу уволили.
Разговор в приказном тоне с диспетчером авиакасс перерос в крик:
– Нет, ты скажи, как тебя зовут? Я узнаю, кто у вас там сидел на приеме. Ах ты ж, хамка! Я тебя найду и выгоню пинком под зад с этой работы! Сама закрой рот! – С этими словами брат отрубил связь.
– Девушку отпусти, – сказал брату Яков.
Матвей заметил, что сжимает руку официантки, и отпустил ее.
– В вы что-то х-хотели?.. – спросила испуганная официантка.
Теперь уже Яков закрыл лицо руками. "Начинается".
– Хотел вам дать чаевые. – Матвей полез в портмоне, вытащил оттуда пачку купюр. Взял из пучка банкнот купюру в сто долларов, передумал и вытащил двадцатку. Вложил официантке в ладошку и стиснул ладошку в кулачок.
– У меня отец умер, – сказал Матвей, заглядывая девушке в глаза. Ее ручка снова была в лапах брата. – Маша. Машенька. Скажи мне что-то утешительное. У меня только что отец умер. Машенька…
– Можно я пойду? – прошептала девушка.
Брат, гипнотизируя ее взглядом, ослабил хватку. Официантка выдернула руку и побежала за портьеру.
– Машенька, – прошептал он, глядя туда, где растаял ее эфирный силуэт.
– Ты псих.
Брат развернулся к Якову и сказал тихо:
– Я варяг, брат. Я ориентируюсь на север.
12
Тибетцы считают: ты не рождаешься и не умираешь. В момент смерти ты, бессмертный, открываешь себя для Предвечного Света, с которого все началось. Про это неминуемое событие тибетцы пишут так: "Скоро испустишь ты последний выдох, и дыхание твое остановится. Тут увидишь ты Ясный Свет. Немыслимый простор предстанет пред тобой, безграничный, подобный океану без волн под чистым небом".
Не будучи подготовленным должным образом, ты не можешь узнать в Ясном Свете себя. Через некоторое время после неудачных попыток соединиться с ним (тибетцы называют этот этап "Состоянием Смертного Часа") ты переживаешь радостные и страшные видения, после которых чрево матери втягивает тебя, и так зачинается ребенок.
Их отец был известной персоной во Львове – диссидентом, который прославился в начале девяностых одиозными речами на митингах. Как и большинство его друзей, Горах отсидел свое – семь лет тюрьмы и пять лет лагерей по пятьдесят восьмой статье УК УССР – "Антисоветская пропаганда и агитация".
Их мама, известная на весь Львов красавица, решила уйти от отца, дождавшись рождения третьего сына, собственного дома под Львовом и времени, когда все должно было заиграть цветами золотой осени.
14
Карма отреагировала молниеносно: буквально через месяц мама открылась Предвечному Ясному Свету.
Отец умер со среднестатистической точностью: в шестьдесят пять, как положено украинцу согласно данным Госкомстата.
15
Их третьему брату было всего четырнадцать. Матвею, старшему, тридцать восемь. Мама поймала Матвея в свое чрево, когда ей едва исполнилось семнадцать. Это было еще в те времена, когда Плутон считали девятой планетой Солнечной системы.
За три года до того, как произошли события в кафе, Яков узнал новость: ученые решили считать Плутон планетоидом, а не планетой, как это было в то время, когда материнское чрево всосало Матвея, Якова и Ивана.
16
Пока Матвей заказывал билеты на самолет, Яков думал не об отце, а о пустом доме.
А что об отце думать? Согласно тибетской Книге мертвых, первое посмертное состояние длится около трех дней. Теперь отец был где-то там – между Ясным Светом и его первыми затмениями. Ом и хум.
17
Майя вела свое дело третий год. Спектр услуг ее "PSY-СТУДИИ" касался красоты во всех возможных проявлениях со ставкой на эксцентричность.
Большинство креативных услуг студии начинались с приставки "ПСИХО-". Например – ПСИХОDESIGN. Интерьеры "PSY-СТУДИИ" сулили наведение желаемого состояния души: умиротворение, сосредоточенность, креативность. В столичных кругах ходила мода наводить состояния на душу, и Майины услуги были на удивление востребованы.
Во время личных встреч и для отдельных клиентов студия предлагала психодизайн, который вызывал не только умиротворение или сосредоточенность, но и панику, беспричинный ужас и отчаяние. На это тоже был спрос.
Среди прочих услуг с приставкой "психо" студия делала психомакияж, психодекор, психопрически.
Кроме VIP-занятий psy-фитнес-йогой наиболее востребованными были психопрически. Матвей последний год стригся только у ее девушек и не обращал внимания на сумму, которую отваливал за такое удовольствие. Его оттопыренная психошевелюра наводила беспричинный ужас и отчаяние на клиентов и служила подтверждением великих свершений психодизайна.
Время от времени психомакияж и психоманикюр заказывали светские львицы – папессы гламурного ордена целлюлиток, названных так по имени демона, с которым жрицы вели жестокую войну.
Последний заказ на психодизайн пришел от небольшой, но богатой студии звукозаписи. По слухам, ее открыл один респектабельный бизнесмен для любовницы, из которой хотел сделать певицу.
Заказ этот дал Майке не только щедрый гонорар, но и знакомство с неким Яковом Горахом-Евлампией, композитором, который работал там звукорежиссером.
18
Их первая близость состоялась поздно вечером на студии звукозаписи. В комнате стоял запах свежей краски, гремели удары кулаков и пяток по роялю. Яркий, похожий на вагину диван лежал перевернутым.
Потом они делали это каждый вечер, как кошки. Соседи стучали среди ночи по трубам и вставали с кровати на второй перекур. Все время, пока длилось их общение, чрево-двери Майи оставались плотно закрытыми.
Яков записался к Майе на фитнес-йогу. После работы он приходил в йога-студию, напускал на себя серьезный вид, притворялся, что они не знакомы, и во всем ее слушался. Наблюдая за тем, как Майка ставит в "упор лежа" счастливых хозяек тойтерьеров, он любовался ее выходами из упора лежа в позу собаки мордой кверху, а еще больше – переходами бедер в талию и думал, как приятно вгрызаться в ее упругое тело ночью, на свежих простынях.
19
Ирене, которая пыталась прорваться сквозь блокаду на его телефоне, Яков о смерти отца не сообщил. Не писал ей ничего вот уже восемь месяцев.
Когда Яков приезжал во Львов, он проходил незамеченным мимо дома Ирены, но зайти не решался. Там все было раскалено от кусков сердца, которое разорвалось у кого-то в груди тут, в подъезде. Он знал, что это сердце Иры, и знал, что взрывчатку он заложил ей в грудь собственными руками.
20
Яков игнорировал ее звонки, сообщения, мейлы. Это был единственный способ прекратить эти бессмысленные страдания, которые иначе, чем public drama, не назовешь.
21
Скниловский аэропорт во Львове встретил голыми полями и грязью. Зимы становились все более теплыми.
Под крышей аэропорта, прячась от дождя, стояли двое мужчин. Один высокий и широкий, похожий на прямоугольник. Напоминал прямоугольник и второй, – но более низкий и узкий. Мужчины ловили такси.
На скниловские поля наползала тьма.
– В морг, – сказал Матвей водителю, устроившись спереди.
22
– Мышами воняет, – извинился водитель, как только они сели в машину.
Яков принюхался. Пахло прокуренным салоном и машинным маслом.
– У меня в гараже мыши завелись, – снова заговорил водитель, замирая на перекрестке. – Тут какая-то мышь в салоне, наверное, сдохла.
Теперь принюхался брат. Сказал, что ничего не чувствует.
– У вас катар. У всех сейчас катар, – ответил на это водитель. – А мне что, мне это только на руку. Раз пассажирам не мешает, я уж как-то выдержу.
Он сам принюхался, скривился и покрутил ручкой на дверце, опуская стекло. Яков зябко втянул шею в шарф.
– Холодно. Закройте, – сказал брат и ото двинулся от водителя подальше.
Водитель вернул стекло на место. Больше он не произнес ни слова. Молчали и братья.
Молчаливая езда под зимним дождем действовала как гипноз.
Черные прямоугольники выбрались из такси. На улице было тихо, только время от времени мимо морга шелестела шинами иномарка. Иногда Яков видел свет таким, как теперь: когда сквозь вещи проступала ясность.
Из дверей морга выпорхнули несколько щебечущих студенток. Из-под их дубленок выглядывали белые халаты.
23
Возле ординаторского стола сидели двое: молодая крашеная брюнетка и старшая медсестра. На столе горела настольная лампа.
Женщина в пуховом платке провела их в подвал, где лежало тело.
– Будете забирать? – спросила она.
– Завтра заберем, – сказал Матвей.
– Такой молодой, ладный… Боже, Боже…
Медсестра сложила руки и стала молиться вместе с ними.
24
Яков в коридоре изучал взглядом трубы, чтобы не смотреть на практикантку за столом.
– Это ваш отец? – произнесла девушка.
Яков кивнул.
Девушка тоже кивнула.
– Понятно, – сказала она. Подумав еще, добавила: – А у меня тут практика.
– Тут?
– Ага.
Яков подошел к ней.
– Здесь курить можно?
Девушка открыла окно.
– В окно. Мне тоже.
Они закурили.
– Что это? – спросила девушка после за тяжки.
– Это травяные.
Замолчали.
– Наркоманов всяких… бомжей… кого только не присылают, – заговорила она. – Иногда забавные наколки попадаются. Я их фоткаю на телефон, потом "Вконтакте" вешаю. Ты есть "Вконтакте"?
– Нет.
– Вот сегодня ногу прислали. А на ноге, с внутренней стороны, наколка: "Умру смешно".
– Что?
– Наколка такая: "Умру смешно".
Яков хмыкнул.
25
На выходе из морга их ждала разогретая "девятка".
Проехав деревню, такси нырнуло в последний поворот. Фары осветили поле, а потом забор перед домом.
Дом стоял холодный и пустой, точно как небо над ним.
II.Семейные контексты глазами археоптерикса Allegretto moderata (умеренно живо)
1
Чудо бывает двух видов.
Первое чудо – это когда удается сбросить занавеси мира и за ними увидеть Господа. Это чудо называют мокша – свобода, или же освобождение.
Второе чудо – это когда следующая секунда не наступает. Это чудо называют смертью.
Оба чуда могут произойти в любое мгновение – ведь милосердие ставится выше суда, а чудо случается по милости.
Свидетели первого чуда выходят через парадные двери. Свидетелей второго чуда выносят с черного хода ногами вперед.
2
Открыв глаза снова у себя в кровати, он застонал. Три с половиной палы семени, двадцать пал крови, двенадцать пал жира, десять пал костного мозга, сто пал плоти, десять пал желчи, двадцать пал слизи и столько же ветра, тридцать шесть пал костей и столько же сухожилий. Тридцать с половиной миллионов волос. Это твое тело. И оно до сих пор дышит. Ну же, вставай. Еще один шанс на чудо.
Он поднялся и принялся напевать арию.
В доме было тихо.
Было слышно, как внизу брат готовит себе кофе.
Дом зиял жизненным пространством, в котором не хватало отца. На опустевших местах воображение создавало фантомы. Природа не терпит пустоты, потому что узнает в ней саму себя.
3
Базель научил его алхимической науке, которую Юнг привез из Китая. В Венеции он плавал на Золотой Гондоле. В Кракове в голове у него завелись вороны. В консерватории он обнаружил, что под ногами у него змеи.
4
Якова такие расклады обломали, он ушел в схизму и ересь. Священными печатями и пентаграммами запечатал все думы про музыку, умер и стал ходить мертвым, с пентаграммой на голове.
5
Он перестал писать. Он начал искать.
Он стал уязвимым, как никогда.
Свои исследования он называл, вслед за Бэконом, на латыни: "Experimenta Lucifera" – "Опыты Светоносные".
Завернувшись в плащ, он пересек границу и выдохнул в своей каморке, в отцовском доме, в саду подо Львовом.
6
Итак, ты – Ирена.
Ежедневные experimenta давали ощущение защищенности. Он одиноко трудился в келье, тщательно разлагал на элементы историю человеческой музыки. Его классификация была не менее детальной, чем средневековые трактаты по ангелологии; не менее подтвержденной, чем данные об элементарных частицах в современной физике. Он понимал, что хотя Грааль уже утрачен, его можно отыскать, потому что на самом деле он везде и во всем.
Приняв то, что музыкой является все, что делается на выдохе и на вдохе, он разложил свой дух на роды и колена, проследил оком разума генеалогию звука вплоть до праотца Адама и записал его повороты как чередование нот особенным любовным письмом, ведь музыка продолжала оставаться его мистической супругой. Записывал генеалогии ладов и мелодий, а за ветвями связей пытался разглядеть Древо Познания. Пытался – и не видел. Одни ветви, и ни начала им не видно, ни конца.
С наступлением вечера Яков упырем выползал на улицы Львова глотнуть свежей крови. "Мертвецъ быхъ, аще человеколюбiя не имамъ". Эту татуху на плече, еще тогда, когда не затянулись раны под лопатками, ему набивали Кирилл и Мефодий.
7
"Умру смешно". Вспомнилась девушка из морга.
Вспомнились похороны.
Вспомнилась симфония. Вспомнилась Ирена. Ох уж ты, Ирена!
Вспомнился брат с его опасными идеями, вспомнились крест, и круг, и свастика. Вспомнился самолет и тело в морге.
Теперь он знал имя владельца ноги, на которой была та смешная наколка. Его звали Сунь-Цзы, он был мастером стратегии.
Яков вспомнил, зачем он пришел в ванную, и почистил зубы. Бодрись, Евлампия, сегодня снова день для чуда.
8
Ритуал – мой способ поддерживать непрерывность. Поддерживая непрерывность, я осуществляю благо. Я ритуально сбриваю щетину, чтобы поддержать символический чистый вид, важный для социального благополучия.
Помнишь белый тюльпан напротив окна во флигеле, где ты оставался на ночь? Утро и занавески. Кружево прикрывает голое тело девушки. Голый по пояс, ты высовываешься из окна и выкрикиваешь имена архангелов. Тебе радостно.
Нет, не то чтобы радостно… Ты выше!
Точно. Ты выше! Ты победил! Ты сбежал из ловушки рода человеческого. Ты больше не принадлежишь истории, не принадлежишь анатомии и физиологии. Ты вне этого. Ты живешь в то время, когда можно иметь две головы на плечах, и никто тебе слова не скажет. Ты всегда можешь объяснить: одна голова у меня – эмпирическая, объективная, но внутри объективной головы у меня складываются впечатления, что есть голова субъективная, которая субъективно достоверно содержит эмпирическую голову внутри себя, как картину, как представление.
Ты живешь в то время, когда никому не интересно, что в твоей голове. Главное – аккуратная одежда, по которой тебя признают нормальным.
Все очень просто, и это очень хорошо.
Там, наверху, тебе завидуют сонмы шестикрылых.
Ты живой, и ты можешь наслаждаться тварным. Ты НЕ ОНИ. Ты НЕ БЕСТЕЛЕСНЫЙ. У тебя есть имя, но ты выскочил из списков ямадутов. За тобой не придут. Ты стал Sol Ipse, одиноко существующим.
Ты обвел их всех вокруг пальца.
Ощущение власти. Крик свободы над старым городом.
Над крышами за окном, над голубями, над девочкой из крем-брюле, которая моет чашки после утреннего кофе. Хотелось стиснуть ее в кулаке и ощутить, как полезет сквозь пальцы ее крем.
9
Поддерживая непрерывность, я осуществляю благо. Я завариваю кофе, и я спокоен. Я не думаю о красных розах крови на белой рубашке, не думаю о детоубийствах и заброшенности бессмертной души, я знаю, что, поддерживая непрерывность, я осуществляю благо.
– Ты в порядке? – спросил в кухне брат. – Бледный, как гриб.
– Плохо спал, – откликнулся Яков, не отрывая взгляда от турки. Кофе вот-вот должен был сбежать.
Яков пьет кофе и грезит о фламандском Возрождении. За окном сереет утро. Слышно, как в полях кричит дикий гусь.
10
С Иреной они сразу же начали играть в игру, будто ничего не происходит и они просто друзья. Она была из Осло, изучала в Париже архитектуру и собирала во Львове материалы для кандидатской работы по системе моды. Носила короткие прически, красила губы темно-бордовым; у нее были зеленые глаза, небольшие, усеянные веснушками груди.
Она жила на Высоком Замке. Они играли, как будто она принцесса, а он нордический асур, который приходит среди ночи и убивает дракона своим теплым пистолетом счастья.
11
Итак, ты – Ирена.