Мамаша с дочкой краснеют. А паренек танцует вокруг меня с ножом в руке, воображая себя мастером капоэйры, у которого вместо руки выросла умелая нога. В коридоре – я вижу приоткрытую дверь, – толпятся его ровесники. Отбросы сраные, второсортный материал, который из себя нынче представляют 75 процентов населения города. В Совке бы их устроили в армию и на завод, а сейчас никому до них дела нет, вот они и рыгают на День Вина на площади Кишинева, тщательно маскируя этим свой майн кампф за национальное самосознание.
По крайней мере, именно так я писал в колонках в газете, которую обокрал перед увольнением…
И все они шумят и поддерживают Пацана Пришедшего Сразиться За Свою Любовь. Гопота без маек, в шортах и резиновых тапочках. Гребанный Кишинев, хочу сказать я. Пока мои коллеги-начальники смеются, я, осторожно уклонившись от ножа, хорошенько и коротко размахиваюсь, чтобы вырубить урода и чтобы они никого с испугу не зарезал. Ловлю на противоходе. Бью малолетнему засранцу в висок. Он падает.
Насмерть.
* * *
…Судья, конечно, очень расстроился.
Но за 10 тысяч и фразу на румынском "я искренне раскаиваюсь в том, что не сумел поймать ребенка упавшего в обморок на моих глазах" – я учил ее все две недели подготовки к процессу, – меня оправдали. Лучше бы, закрыли хоть на месяц, думал я позже. Но в жизни всегда так. Знал бы прикуп, жил бы в Сочи, как говаривал моя дядя-бандит, который, представьте себе, живет в Сочи. А я, увы, в Кишиневе. Так что, когда я вышел из зала суда, на меня набросилась эта самая Стелуца-Изабелла-Аделаида. Которая, в полном соответствии с дворовым кодексом, покаялась в том, что не любила Пацана…
Она бросается ко мне, взмахивает рукой – и тут я, как со сбитой старушкой, словно цепенею, и, вместо того, чтобы отскочить, все гляжу гляжу да гляжу, как медленно колышутся ее большущие, не по возрасту, сиськи, – и бьет меня по лицу.
И я перестаю видеть, как следует. Думал, сучка разбила очки. А оказалось все хуже.
Она воткнула мне "финку" в глаз.
* * *
Новые очки я справил за полцены.
Правда, это совершенно ничего не решало. И дело вовсе не в том, что меня не устраивало быть с одним глазом. Вся фишка в Роке. Если бы я посещал лекции по литературоведению, – вместо которых мы пили по-черному в общежитии, – объяснил мне позже один сокурсник, я бы знал кое-что.
– А именно, предопределение, – сказал он.
– Эта фигня, как в театре, – сказал он.
– Когда судьба дает первый звонок, – сказал он.
– То она даст и второй и третий, – сказал он.
– Так что если ты слышишь первый, то все, – сказал он.
– Пипец котенку, – сказал он.
– Ты имеешь в виду, мопсу, – сказал я, вспомнив своей первый звонок.
– Да по фигу, – сказал он.
– Если ты попал, то ты попал, – сказал он.
А я уже ничего не сказал, а просто молча доделал ему массаж. Потому что, знаете ли, потеряв второй глаз, я устроился, как мне окулист и советовала, на курсы массажа и завел себе собаку-поводыря.
Ах, да, совсем забыл.
Ну, после того, как я выписал себе новые очки и вставил искусственный глаз и продолжил разглядывать девок в агентстве оставшимся – чудо-очки сохраняли такую возможность, – у меня стали пошаливать нервы. Мне везде стали мерещиться придурки с ножами, которые придут спасти своих хорошеньких возлюбленных из рук таких ублюдков, как мы. Ребята надо мной смеялись, но я с первых же процентов купил металлоискатель.
Потом – рентген.
Определитель ядовитых веществ в воде и еде.
Датчик определения радиации в воздухе.
Ведь все эти приборы, знаете, это источник радиации похлеще Фукиямы, или где там японцы не справились. Ну, а под конец, я уставил весь офис кактусами, потому что они абсорбируют радиацию.
Ребята – прикола ради, накалывали на них листочки с напоминаниями. Маленькие такие желтые листочки.
Ну, знаете, как в офисах:
"… встреча в 19.00… ланч с утра… канцелярские товары с полдень… перетереть с Ивановым насчет поставок… вдуть секретарш…"
К сожалению, это очень маленькие листочки, а зрение у вас, если вы теряете один глаз – пусть даже и умеете видеть оставшимся женщину под одеждой, – становится одномерным.
И вы не всегда правильно оцениваете расстояние между объектами.
Мой, правда, инструктор вождения всегда говорил что я И АК не умею правильно оценивать расстояние между объектами.
Полагаю, с учетом пережитых нами неприятностей на дорогах, у него были некоторые основания так считать. А уж после потери правого глаза моя ошибочная оценка расстояний между предметами, – как объяснила мне окулист, – ЕЩЕ БОЛЬШЕ стала ошибочной. Так что я, – пытаясь рассмотреть, что написано на одной из таких бумажечек, – неудачно наклонился.
И выколол себе второй глаз иглой кактуса.
Вот и вся история. Все получилось, знаете, как в американских комедиях. Ну, когда старик поскальзывается на кожуре банана, падает в коляску с младенцем, та несется по дороге, шофер на встречной выворачивает руль и въезжает в статую Свободы… Примерно так все и было, за исключением статуи Свободы. Чего-чего, а этого не было.
…ну и, говоря языком моего приятеля, – который посещал лекции, а не пил в общежитии, как я, – после третьего звонка судьбы я перестал выпендриваться, а просто пошел и занял свое место в зрительном зале. По горькой иронии судьбы, оттуда ничего не было видно. Я закончил курсы массажа, и впервые в жизни стал зарабатывать больше, чем тратил. Не то, чтобы я зарабатывал очень много. Просто тратить перестал.
Без глаз ведь особо не разгуляешься.
А в один прекрасный день на мой стол легла Изабелла-Аделаида-Стелуца.
Узнав ее по изгибам тела, я некоторое время размышлял, не удавить ли мне причину всех моих бед. Но мысль о том, что мне придется раскошеливаться еще раз – тысяч на 30, не меньше, – и учить на румынском что-то вроде "с радостью говоря на языке приютившей меня страны, языке Эминеску и Григорие Виеру… я бы хотел заявить, граждане судьи, что безо всякого злого умысла…" остановила меня. Так что я простил ее, тем более, что и она не держала на меня зла за своего безвременно ушедшего жениха. Мы стали жить вместе, а иногда я потрахиваю и ее мамочку. В протяжных криках, которые она издает, мне чудится завывание античных парк, а в стуке софы, которую я все никак не починю – пощелкивание их спиц. Но я стараюсь думать об этом пореже и верить в свою счастливую судьбу, и что злоключения мои кончились. Ведь в театре четвертого звонка не бывает. Да и глаз у меня больше нет.
Верните сахар режиму
– Берёте тротил, – сказал товарищ генерал.
– Везете к дому Ха, – сказал он.
– Ну, в смысле, к Икс, – сказал он.
– Заходите в подвал, – сказал он.
– Кладете мешки с тротилом в подвал дома, – сказал он.
– Дома Ха, – сказал товарищ лейтенант.
– Нет, кретин, – сказал товарищ генерал.
– Дома Икс, – сказал он.
– Так точно, – сказал товарищ лейтенант.
Покраснел. Опустил очи долу. Дол подмигнул, держись, мол, лейтеха. Товарищу лейтенанту сразу стало легче. Это фамилия такая была у товарища капитана, Дол. И был он очень невысокого роста. Настолько, что каждый раз надо было очи Долу опускать. А все негодяи, подумал товарищ лейтенант. Именно они, – во время проведения одной из Операций, – умудрились заминировать пути отхода, и товарищ капитан Дол, возглавляя группу преследования, наступил на противопехотную мину.
– Которая, между прочим, лейтехи, – сказал товарищ полковник на курсах лейтех.
– Запрещена международной конвенцией по запрету употребления, – сказал он.
– Противопехотных мин на пути следования групп преследования, – сказал он.
– Особенно, возглавляемых товарищами старшими капитанами, – сказал он.
Грустно вздохнул, и продолжил разбирать схему противопехотной мины.
…Давно это было, подумал товарищ лейтенант, еще в учебке. Там, где он, и еще сотня молодых лейтенантов постигала азы разведки, шпионажа, писала очерки на сайт "Арт оф вор", про то, как они воевали в Афгане, – чаще всего под заголовками "Путь моей роты" – пила спирт, переписывалась с телками с сайтов знакомств… На одной из таких лейтенант после выпуска и женился. Им вообще всем рекомендовали жениться сразу после получения погонов, потому что, как сказал товарищ инструктор, "когда есть семья, можно крепче держать за яйца". Это точно, ухмыльнувшись и вспомнив Нинку свою, подумал лейтенант, – про яйца и захват очень верно… А еще они устраивали в учебке "велосипеды" новеньким. Суешь между пальцев вату, пропитанную спиртом и поджигаешь… Товарищу капитану Долу, даже если очень захотеть, "велосипеда" не сделать, подумал товарищ лейтенант. Глянул на подшипники под доской, на которой возвышалось – ненамного, на корпус, – мужественное тело капитана. Товарищ Дол подмигнул. Лейтенант подмигнул в ответ…
– Отставить мужеложеское перемигивание, – сказал товарищ генерал.
– Так точно, товарищ генерал, – сказал капитан Дол.
Мужественно брякнул медалями, стиснул в руках краповый, в синюю полоску, берет.
– На тебя, капитан, надежда, – сказал товарищ генерал, потеплев в голосе, как бывает, когда в теплую ванную ссышь.
– Лейтеха молодой, обкатать надо, – сказал он.
– Чтобы все у вас чики пуки было, – сказал он.
– Дом не перепутали чтоб, адрес, – сказал он.
– Количество вещества, – сказал он.
– Чтоб не все как обычно было, – сказал он.
– А чтоб комар носу блядь не подточил, – сказал он.
– Все ясно, – сказал он.
– Так точно, товарищ генерал, – сказали капитан и лейтенант хором.
– Вопросы есть? – сказал товарищ генерал.
– Так точно, товарищ генерал, – сказал лейтеха.
– Это правда тротил в мешках? – спросил он.
Капитан Дол вздохнул, и едва не упал со своей досочки.
–… лейтенант, – сказал товарищ генерал.
– Мы со своим народом не воюем, – сказал он.
– Цель – повысить уровень бдительности граждан, – сказал он.
– А не посеять панику и смерть, – сказал он.
– Хотя в каком-то смысле… – сказал он.
– В мешках ведь сахар, – сказал он.
– А он в каком-то смысле, – сказал он.
– Тоже белая смерть, – сказал он.
Задумался, закурил…
– Можно идти, товарищ генерал? – сказал капитан Дол.
– Так точ.. – сказал товарищ генерал.
– Тьфу бля в смысле уматывайте, придурки, – сказал он.
– Одна нога там, другая здесь, – сказал он.
– Катись колбаской по Малой Спасской, – сказал он.
– Ковыляй потихонечку, – сказал он.
– А, ха-ха, ха-ха, – сказал он.
– И еще, пацаны, – сказал он.
– Да, товарищ генерал, – сказали пацаны хором.
– Сахар-то потом верните, – сказал товарищ генерал.
– В бухгалтерии, сукины дети, сто шкур с меня снимут, – сказал он.
– Сахар это для училища ФСБ, – сказал он.
– Сто порций компота для будущих лейтенантов, – сказал он.
Прищурившись, проводил взглядом капитана с лейтенантом. Закурил. Глянул на карту мира.
Тревожно пестрела она синими и красными флажками.
Вынув из карты синий, генерал поменял его на красный. Снова тревожно закурил, тряхнув непокорной челкой.
Застыл с двумя папиросами в пальцах.
* * *
Первым делом товарищ капитан Дол намочил сахар.
Ну, так как это делали недобросовестные сотрудники советской торговли с целью извлечения дополнительной прибыли из продуктов питания, находившихся в обороте советской торговли. Чего товарищ лейтенант, конечно же, не помнил. Поэтому глаза его – чистые, наивные, синие, как небо над березовой рощей в к/ф "Пушкин" с актером Безруковым в главной роли, – были круглыми и удивленными.
– А чего тут удивляться, – сказал товарищ капитан.
– Берешь, лейтеха, мешок сахара, – сказал он, взяв мешок сахара.
– Отсыпаешь из него ведро сахара, – сказал он, отсыпав ведро сахара.
– Выливаешь на мешок ведро воды, – сказал он, вылив на него ведро воды.
– И получаешь все тот же по весу мешок сахара, – сказал он.
– А ведро сахара берешь себе, на личные нужды, – сказал он.
– Служи, салага, как дед служил, – сказал он.
– А дед служил и не тужил, – сказал он.
– Да, но сахар же, – сказал товарищ лейтенант.
– Да, – сказал товарищ капитан, отсыпая ведро сахара из мешка.
– Он же того… – сказал лейтенант.
– Будет мокрый, – сказал он.
Тупой лейтенант мне попался, подумал товарищ капитан. Вздохнул. Глянул укоризненно. Поймал взгляд Нинки, на кухне сидевшей за мужчинами, да следившей, чтобы огурчики не заканчивались. Сказал:
– А батарея на что, лейтеха? – сказал он.
– Зенитная? – сказал лейтеха.
–… – сказал товарищ капитан.
– И где вас таких делают? – сказал он.
– На кузне, – сказал лейтенант.
– Гвозди бы делать из этих людей, – сказал он.
Говорил медленно – читал фразу на вымпеле, полученном за отличную подготовку к Олимпиаде училища. Которая была прям как Олимпиада 80-го года, потому что там тоже никаких американцев не было, а были только чекисты да черные. Что, впрочем, одно и то же, вспомнив национальный состав училища, подумал лейтенант.
– Батарея, да не та, – сказал капитан.
– Отопления, – сказал он.
– А не стыдно ли? – сказал лейтенант.
– В смысле? – сказал капитан.
– Ну, там, краст… ну бра… – забормотал лейтенант.
– Ты по описи сахара сколько взял? – сказал капитан.
– Сто кило, – сказал лейтенант.
– А вернешь сколько? – сказал капитан.
– Сто кило, – сказал лейтенант.
– ак чего ты целку из себя строишь, лейтенант, – сказал товарищ капитан.
– Нинка детишкам варенья сварит, – сказал он.
– А если… – сказал товарищ лейтенант.
– Думаешь, товарищ генерал не в курсе? – сказал капитан.
– Он, небось, туда уже три ведра воды вылил, – сказал он.
– Контора у нас демократичная, – сказал он.
– И потом, – сказал он.
– Зарплаты у нас скромные, – сказал он.
– Не за деньги работаем, – сказал он.
Дренькнула дверь, задрожало стекло. Заполнилась кухня звонкими голосами. Ванька, Васька да Машка вбежали комом сцепившимся. Залипли ручонки детские на шее лейтехи. Эх, хорошо как, подумал лейтенант. Да заради деток чего бы и не сцедить сахарку-то. Сказал:
– Наливай!
* * *
…сахар на батарее белел, словно героин в фильмах про наркобаронов.
– "Человек со шрамом", – сказал товарищ капитан, собираясь.
– Какой он все-таки… тонко чувствующий, – подумала Нина.
– Неужто он ее чпокнул, пока я в ванной блевал, – подумал товарищ лейтенант.
– Папка пошел долг свой выполнять, – подумали Машка Ванька да Васька.
– Хорошо я ее чпокнул, пока он в ванной блевал, – подумал товарищ капитан.
Накинул на себя плащ кожаный – урезанный наполовину, чтобы, значит, по полу не тащился, – дождался, пока лейтеха оденется, выкатился в подъезд. Подтянулся на руках, уселся лихо на перила, и как Кит Ветрогон в мультфильме про медведя Балу и других голливудских затейных животных, покатился вниз. Только глаза в темноте подъезда сверкнули! Лейтенант, даром, что здоровый, за капитаном еле поспел. С трудом поместился в машину-инвалидку. Сказал, глядя в зеркало заднего вида:
– Чисто, слежки нет.
Тронулись, встроились в бурное движение московское. Подрезали тачку крутую с мигалками, и едва водила пистолет было достал, сверкнули из-за лобовухи удостоверениями. Дождались, пока терпила сам у себя отсосет – капитан снимал на мобилу, – простили лоха, и помчались дальше.
– Товарищ капитан, – сказал лейтеха, волнуясь.
– Да, лейтеха, – сказал товарищ капитан, лихо нажимая на педали скорости палкой специальной.
– Расскажите… – сказал лейтенант.
– Про самое-самое свое задание… – сказал лейтеха.
Капитан задумчиво хмыкнул. Морщинами прорезалось мужественное, словно у актера в фильме про разведчиков, лицо.
– Значит, так, лейтеха, – сказал он.
– Шли мы караваном из Пянджского ущелья, – сказал он.
– А тут нам навстречу вылетает колонна вертолетов, – сказал он.
– И все "черные ястребы" – сказал он.
– ЦРУ и МИ-6, – сказал он.
–… в рот, – сказал лейтенант ошеломленно.
–… – недовольно покосился на него товарищ капитан.
– Виноват, товарищ капитан, – сказал лейтенант.
– В общем, беру я в правую руку свой "Калаш", – сказал товарищ капитан.
– А в левую миномет… – сказал он.
Закапал на лобовое стекло дожь. Ну, в смысле дождь, но любимый певец лейтехи, Юрий Юлианович Батька Шевчук, он же всегда говорит только "дожь".
– Грянул летний гром, – мысленно напел про себя лейтенант.
– И дожжем замыло, задолбало все вокруг, – пропел он.
Капитан рассказывал, и суровая правда войны его – немногословная, как все мужчины, – резала слух лейтенанта обнаженным и неприкрытым смыслом их трудной и такой нужной всем работы.
–… ой обнаженный и неприкрытый смысл, – сказал товарищ капитан.
–… нашей трудной и такой нужной всем работы, – сказал он.
–… надцать мошонок срезал и засушил, – сказал он.
Тронул мешочек, висящий на зеркале заднего вида.
Рассмеялся.
* * *
В подвале дома по указанному адресу Икс было сухо и тепло.
Вышел лейтеха из подвала, вынул из багажника мешок с мокрым сахаром, и потащил вниз. Затем и второй принес…
* * *
…когда дом с сахаром в подвале взорвался, старший лейтенант был в командировке.
Вернувшись, – загорелый, щетинистый, мужественный, – он долго стоял в кабинете товарища генерала, не слыша слов ободрения и утешения, не чувствуя похлопываний по плечу… Стоял и молча смотрел в карту с синими и красными флажками. Один из которых был воткнут в тот самый дом… Что взорвался, унеся жизни 156 жильцов. Среди которых были Нинок, Васек, Ванька, да Машка… Гулко и пусто, пусто и гулко будет отныне в моем сердце, думал лейтенант. Совсем как в доме, который у меня будет, если, конечно, дадут комнату в общаге по распределению. Ведь квартиры, как и дома, больше нет. Как и семьи… Так думал лейтенант и слезы катились по его мужественному лицу на бронежилет, а потом и на берцы, которые, он, конечно же, не успел снять после своей опасной командировки.
И которыми он в командировке бУхал.…
Раздавались гулким эхом вдалеке слова утешения товарища генерала.
–.. ваш рот, – говорил товарищ генерал.
– Кто же знал, что вы, притырки, – говорил товарищ генерал.
– Намочите тротил, – говорил он.
– И сопрете себе целое ведро, – говорил он.
– Вот он возьми, и не взорвись там где надо, – сказал он.
– И там, где не надо, взорвись, – говорил он.
– Вы же сказали, саха… – сказал лейтенант.
– Ты в разведке дебил или где? – сказал генерал.
– А маскировка? – сказал он.