– Молодец, рада за тебя. Так и надо жить. Как в песне поется: "Брать свое и не украдкой". А результат налицо. Ты сейчас смотришься лет на десять моложе своего возраста. Полтора месяца назад ты была похожа на Гундареву в последние годы жизни, а сейчас даже не времен "Труфальдино" и "Двух стрел", а как в твоей любимой "Сладкой женщине". А вообще как самочувствие?
– Ну, вы уж скажите, – с улыбкой махнула рукой еще более польщенная Клавдия. – А самочувствие… Так-то вроде все отлично, только вот полнеть стала, чувствую одежда мала становится, как бы это потом боком не вышло.
– Да все нормально, от этого бабы обычно в груди и бедрах наливаются, как раз там, где нужно. И ты тоже… можно сказать баба в самом соку, хоть замуж выдавай, – рассмеялась Анна Николаевна.
– Ох, не знаю, зачем мне сейчас замуж, – вновь отмахнулась Клавдия, не решившись произнести того, что и так было яснее ясного – меня вполне устраивает то, что есть, живу как в сказке и ничего менять не хочу. Тем не менее, не удержалась и не смогла не признаться. – В прошлом году я дни считала до конца этого строительного сезона, скорее бы кончился, а сейчас не хочу, чтобы кончался. Но уже совсем скоро конец, закрываем склад до весны.
– А на будущий год планы есть? – поинтересовалась Анна Николаевна.
– Хочу Рахима уговорить, чтобы опять приехал, да и чтобы рабочие все те же были. А вы верно говорили про них. Они и в самом деле, будто ничего и не видят. Спасибо вам. Поверите, я за всю свою жизнь, кажется, так счастлива не была. Все так хорошо, разве что бюстгальтер на размер больше покупать придется, да юбки расшивать, – теперь уже рассмеялась Клавдия.
Последний день они провели вместе, когда по крыше подсобки стучал холодный ноябрьский дождь. Склад уже не работал. Весь материал был продан, даже не кондиция пошла по дешевке. Янгиюльцы получили расчет и уехали днем ранее, а Рахим задержался. Потрескивали дрова в раскаленной до красна буржуйке, на улице было сыро, промозгло и холодно, здесь же тепло и сухо. Сейчас им совсем никто не мешал. Разговаривали лежа в постели, совершенно без одежды – это стало их любимой привычкой:
– Ты должен приехать не позднее середины апреля, – она лежала на боку, слегка навалившись на него, он на спине, ее округлый молочный живот терся о его смуглый плоский в "квадратиках" мышц брюшного пресса. – Если даже денег на дорогу не будет, дай телеграмму, я вышлю.
– Не знаю… как там будет. Жена уже родит тогда, – хоть и не сильно но "придавленный" Рахим не мог себя ощущать также естественно и свободно, его мысли путались.
– Тем более, вам же деньги в будущем году очень нужны будут. Я бы могла тебя бригадиром сделать… Нет, лучше не надо, тогда ведь ты все время с рабочими будешь. Лучше пусть будет так, как было. Я ведь тебе все равно платить буду больше чем даже бригадиру, помимо ведомости. Обещай, что приедешь! – она еще более повернулась и навалилась на него всей своей пышностью, словно пытаясь силой вырвать согласие.
– Не знаю я, как там всё будет, – Рахим снизу гладил живот Клавдии, время от времени запуская в него пальцы, словно пытаясь измерить его глубину. Осторожным движением он привел ее в прежнее "полубоковое" положение, ибо при всей мягкости и желанности ее тела говорить, испытывая его полновесное давление, было не легко. – Тут еще надо чтобы дядя не поехал. Если он поедет у нас может ничего не получится… Тогда он узнает и там все про меня расскажет. Если дядя не поедет, тогда я наверный точно приеду.
Клавдия вновь наваливается сверху:
– Хоть так, хоть так приезжай, даже с дядей. Чего-нибудь придумаем, я его на лесопилку на больший заработок устрою, и здесь его не будет…
Рахим на этот раз не выдержал, снизу "вошел" в Клавдию и она тоже больше не могла говорить, ибо мерно, то приподнималась, то вновь опускалась на него. Не могли они говорить и несколько минут спустя, когда временно обессиленные лежали рядом, пышнотелая белотелая женщина и смуглый мускулисто-худощавый парень, как бы являя собой наглядное доказательство закона бытия – притягиваются противоположности.
Деверь вместе с Клавдией обходили опустевший склад.
– Ну, что вроде все опечатали, кроме вагончика, где сторож сидеть будет? – говорил деверь, не могущий скрыть довольной торжествующей улыбки.
Его хорошее настроение было обусловлено тем, что прошедший сезон получился очень удачным. На своей лесопилке он впервые выручил более трех миллионов рублей чистой прибыли. Клавдии тоже перепало немало, более восьмисот тысяч. То есть, если даже делить на весь год она имела около семидесяти тысяч рублей в месяц. Во всем поселке кроме деверя, никто не имел такого ежемесячного дохода. Но она не радовалась. Когда опечатывали ее контору с подсобкой, у нее едва не выступили слезы. И когда деверь, в очередной раз потирая руки, проговорил:
– Удачный, очень удачный год!
Клавдия тяжело вздохнув, подтвердила:
– Да… очень, – и чуть помедлив, уже про себя добавила, – и счастливый…