"Объект двенадцать" располагался в зеленом парке, среди свежих подстриженных газонов, лужаек, округлых древесных куп, от которых веяло сладостными ароматами цветения. Маленький ампирный особняк, оставшийся от старинной усадьбы, был бережно сохранен и ухожен, нежно-желтый, с белоснежными, вокруг ротонды, колоннами. Подле него, соединенный стеклянной галереей, находился деревянный, добротный дом, какие встречаются в респектабельных дачных поселках, созданных в довоенное время для высшей советской элиты. Чуть поодаль, не разрушая ансамбль, сопрягаясь с дачным коттеджем застекленным, напоминавшим оранжерею переходом, стоял простой, отделанный туфом павильон, современный, с антеннами и тарелками на крыше, говорившими, что здесь находятся действующие рабочие помещения. Именно к этому корпусу подкатила машина, которую встретил строгий немногословный охранник.
― Вас просили подождать, - обратился охранник к Белосельцеву, вводя его в холл. - Председатель закончит совещание и примет вас.
Белосельцев утонул в мягком диване, готовясь к докладу, перебирая самые существенные детали добытых сведений, собирая в лаконичный набросок признаки, описывающие возможное местонахождение Демиурга.
В глубине холла послышался шум. Двери одного из кабинетов растворились, и оттуда стали выходить люди, по виду которых Белосельцев угадал, что это секретные агенты, работающие за границей. Видимо, с ними проводил оперативное совещание Чекист.
Все они шли по коридору не разговаривая, соблюдая правила конспирации. Белосельцев знал, что это майоры и подполковники, цвет советской разведки, на краткий миг получившие возможность вдохнуть воздух Родины. Прямо отсюда, не повидав любимых и близких, не поклонившись святыням на Красной площади, они уедут в аэропорт, разлетятся во все концы света, выполняя ответственные разведзадания. Это обрадовало Белосельцева - пусть страна переживает смуту и растерянность, но "контора" продолжает действовать, верна государству, способна выполнять самые рискованные задания.
Мимо проходил голубоглазый блондин в форме шведского таможенника, контролирующий поставки акустических средств для борьбы с советскими подводными лодками. Седой, благородного вида, профессор Оксфорда, чьи выпускники работали в английской "Интеллидженс сервис". Толстый добродушный мулат из Рио-де-Жанейро, голый по пояс, натертый пахучим кремом, - барабанщик в школе танцев, которому удалась вербовка американского миллиардера, приехавшего на карнавал. Веснушчатый рыжий бармен в ирландском аэропорту "Шенон", связник на перекрестке важнейших трансатлантических маршрутов. Худенький лейтенант в форме танкиста Бундесвера, доставивший бесценные сведения о новом танковом двигателе. Шествие замыкала косматая конголезская горилла с угрюмым выражением аскетического лица, на котором исподлобья глядели неутоленные глаза мыслителя и поэта. Это была гордость советской разведки, глубоко законспирированный агент, наблюдавший в джунглях Заира за французским полигоном, где шли пуски межконтинентальных ракет. Горилла процокала по паркету хорошо подстриженными ногтями, иногда опираясь о пол мускулистой волосатой рукой.
- Простите, Виктор Андреевич, что заставил вас ждать, - Чекист стоял перед ним, маленький, хрупкий, как изделие китайского мастера, с фарфорово-розовым, круглым лицом, на котором доверчиво и наивно синели детские чистые глаза. - Два крупных провала в Юго-Восточной Азии, что не может быть простым совпадением. Но и крупный успех в Хьюстоне, откуда пришли чертежи системы управления "Дискавери", - он протягивал Белосельцеву маленькую, тщательно промытую руку, и, пожимая прохладные, с мягкими утолщениями пальчики, Белосельцев отметил сходство руки с лапкой лягушонка. - Еще несколько минут, прежде чем начнем разговор, - промолвил Чекист, приглашая Белосельцева к дверям, ведущим в один из кабинетов.
Кабинет был уставлен стеллажами с электронными приборами, некоторые из них плескали импульсами, раскачивали хрупкие, как волоски, стрелки. Несколько специалистов в белых комбинезонах и шапочках окружили просторный стол. Под светом ламп лежал "летающий глаз", потерявший свою линзообразную форму, расплывшийся под собственной тяжестью, как целлофановый, наполненный темным соком пакет. Оболочка глаза была прорвана, и из нее сочилась голубовато-черная влага, мгновенно высыхала, оставляя на столе бронзовый осадок.
- Мы сбили его сегодня ночью как раз против вашего дома, - сказал Чекист. - К вам питают повышенный интерес, и это, само по себе, добрый знак. Но они не должны уверовать в свою безнаказанность... Что дала экспертиза? - обратился он к специалистам.
- Аппарат изготовлен по чертежам Ливерморской лаборатории, на базе научно-производственного объединения "Аметист". Аэродинамика обеспечивается слабой турбулентностью электромагнитных полей. Оптические свойства воспроизводят зрительную функцию осьминога. Передача информации проходит в режиме реального времени, с сохранением в базе данных десяти последних кадров.
- Посмотрите, что у него в памяти, - приказал Чекист.
Специалист засучил белый рукав. Пошевелил пальцами в резиновой перчатке. Жестом гинеколога, с мягким поворотом, внедрил руку вглубь глаза, отчего из оболочки брызнула пахучая жидкость, запахло аммиаком и водорослями. Поискав в глубине глаза и что-то нащупав, специалист вытащил руку, держа в испачканных черных пальцах крохотную пластинку.
- Зарядите в проектор, - приказал Чекист.
Специалист пинцетом погрузил пластинку в прибор с экраном. Щелкнул тумблером. На экране возникло изображение стола с хрустальной вазой и букетом пионов. Малиново-зеленое покрывало тахты, на которой лежала Маша, прикрывая ладонями обнаженную грудь, чуть приподняв колени, нежно-розовая, дышащая, с темной ласточкой лобка. Белосельцев склонился над ней, целуя грудь и живот.
- Мы терпели до некоторых пор их бесцеремонные действия. Но я разговаривал вчера с начальником Генерального штаба, и теперь мы их будем сбивать. Этот был сбит из переносного зенитно-ракетного комплекса "Стрела", и, падая, застрял в деревьях Тверского бульвара.
Белосельцев был благодарен Чекисту за этот экскурс. Тот ненавязчиво дал понять, что Белосельцев находится под незримой защитой. Его и Машу не оставили наедине с коварным противником. В случае опасности придут на помощь. Родная контора функционировала в нормальном режиме.
Они вышли из павильона на яркий солнечный свет. Шли по дорожке. Белосельцев решил, что теперь, когда нет подслушивающих и подглядывающих стен, настало время приступить к докладу. Однако Чекист угадал его мысли:
- Мне все известно, Виктор Андреевич. Вы прекрасно поработали. Признаюсь, иногда мне было за вас страшно. Каково оказаться наедине с Магистром или наблюдать, как Шашлычник совокупляется с электрической мясорубкой. Но вы достигли главного, - вам поверили, вас завербовали. Внедрение в среду противника состоялось, - они удалялись от павильона по розовой тропинке вглубь чудесного парка. - На втором этапе задания вы должны поближе сойтись с государственниками. С участниками второго заговора, "второго подкопа", как вы говорите. Мне нужно, чтобы они вам тоже поверили. А вы понаблюдайте за ними. Каково их моральное состояние. Готовы ли они действовать в экстремальных условиях. Под силу ли им та задача, которую на них возложили. С одними из них вы знакомы, другим я вас представлю, попрошу оказывать всяческое содействие. Теперь же вы увидите то, что видят лишь единицы...
Они оказались среди прекрасных деревьев разнообразных пород, многие из которых цвели, источая сладостные тропические ароматы. Деревья росли отдельно либо создавали живописные группы. Под ними стелился ухоженный зеленый газон. Под купами работали тихие, почти незаметные садовники. Срезали засохшие ветки. Сметали в совки жухлую опавшую листву. Бережно покрывали места порезов целебной смолой. Обрабатывали каждую трещинку каждое наметившееся дупло. Поливали корни блестевшей на солнце водой. Вносили удобрения, приоткрывая зеленый травяной войлок и тут же укладывая его обратно.
- То, что вы видите, - пояснял Чекист, бесшумно ступая по изумрудному ковру, - когда-то называлось Ботаническим садом ЧК, затем Дендрарием НКВД. Сейчас он зовется Парком КГБ или, в служебных донесениях, - "Объект двенадцать". Начало ему положил Дзержинский, каждую успешную операцию органов отмечая посаженным деревом. Ом же и выбрал это место, узнав у какого-то, позже расстрелянного профессора ботаники об этом уникальном подмосковном участке. Здесь существует свой субтропический микроклимат, проходит изотерма Сочи. Позднее сюда приезжали Тимирязев и Мичурин, подтвердив уникальность этой небольшой территории, где возможно произрастание практически всех видов земной растительности...
Белосельцев слушал как зачарованный, вдыхая сладостные благоухания, созерцая великолепные кроны, говорившие о таинственном, нерасторжимом единстве человеческого и растительного, революции и зеленого леса, политических сражений и парковой культуры, в которой проигравший и расстрелянный враг превращался в красивое дерево, а жестокий, непреклонный страж революции - в рачительного садовника.
- Эти синие ели знаменуют операцию, связанную с расстрелом царской семьи. Их сажал сам Феликс Эдмундович...
Пять дымчато-голубых деревьев росли, касаясь друг друга ветвями. Самое высокое - последний император. Пониже, приникая к нему вершиной - его августейшая супруга. Две стройных ели - дочери, великие княгини. И самая молодая, крепкая, свежая, наполненная волнующей синевой - наследник, цесаревич. Белосельцев созерцал эту семью, чей прах догнивал в безвестном болоте под Свердловском, а души волшебно переселились в смолистые ели. По-прежнему были вместе, любили друг друга, и садовник в звании старшего лейтенанта госбезопасности ухаживал за ними, в тени их ветвей поливал золотисто-зеленый газон.
- А вот это. обратите внимание, операция по захвату и ликвидации Колчака...
Одинокий кипарис убегал в небо, утончаясь, слабо покачивая в синеве заостренной вершиной. От ветра по нему, как по заснеженной бурке, пробегали серебряные сыпучие искры. Белосельцев представил, как ночью в кипарисе душа печально-влюбленного адмирала поет любимый романс, воспевая голубую звезду, лучисто сияющую над вершиной.
- А этот дуб посажен после Ярославского мятежа, когда был расстрелян Николай Гумилев. "Я закрыл "Илиаду" и сел у окна, на губах трепетало последнее слово..."
Дуб был необъятно широк и просторен, с тяжелой, волнистой, сочно шевелящейся листвой. И не было в смуглой коре и в твердой древесине смертоносной пули, а только непрерывно гудели соки земли, слагаясь в чудесные, написанные после расстрела стихи, которые иногда мог подслушать мечтательный капитан КГБ, если прижимал к стволу свое молодое розовое ухо.
Они гуляли с Чекистом среди деревьев, посаженных длинными аллеями. Здесь были напоминания об операции "Трест" и плененном Савинкове. О захвате барона Унгерна и белого генерала Кутепова. О подавлении тамбовского мятежника Антонова и расстреле эссеровской террористки Каплан. Липовые аллеи цвели и гудели пчелами. Березовые рощи размахивали зелеными полотенцами и пахли свежими банными вениками. Над поляной, борясь с ветром, пролетела нежная, трепетная бабочка-белянка. Белосельцев подумал, что это душа Дзержинского, не желающая покидать райские кущи, счастливо живущая среди былых врагов, которые теперь, не помня зла, дали ему приют в своих ветвях.
- А это, - Чекист показал на великолепную магнолию, чьи лепестки были цвета сливочного масла, и благоухание от которой распространялось теплой сладостью. - Это память об устранении Троцкого...
Белосельцев любовался великолепным цветком, в котором душа пролетарского вождя, освободившись от черепа, где уродливо торчал ледоруб, больше не помышляла о красной мировой революции, а только о революции зеленой, когда кроткие и жизнелюбивые растения укутают землю своими изумрудным покровом, и все они соединятся в шуме лесов и тихом шелесте трав. И он, неукротимый мятежник, и убивший его Меркадер, и покушавшийся на него художник Сикейрос, и расстрелянные им донские станичники.
- А вот, обратите внимание, напоминание о троцкистско-бухаринских процессах. Как разрослись эти деревья!..
Несколько араукарий тянули вверх косматые смоляные руки, братски пожимали друг другу ладони. Здесь был и Зиновьев, и Бухарин, и Рыков, и товарищ Бубнов, и товарищ Радек, который за эти десятилетия так и не вырос и остался пахучим можжевеловым кустом. Чекист тронул растущие на кусте смолистые ягоды, но не сорвал, а только потер. Поднес пальцы к ноздрям, вдыхая терпкий запах.
Они миновали поляну с рощей разросшихся банановых деревьев, в каждом из которых пребывала душа расстрелянных Сталиным военачальников. На Тухачевском созревали плоды, висели тяжелыми золотистыми гроздьями. У Якира среди широких глянцевитых листьев появились ярко-зеленые молодые побеги. Касиор цвел, окутанный сладкой пыльцой. И все они вспоминали красоту голубых холмов в предместьях Варшавы, куда несла их конница, и чуть слышно, чтобы не помешать остальным деревьям, пели хором: "Мы - красные кавалеристы, и про нас былинники речистые ведут рассказ..."
Белосельцев испытывал нежность и тихую печаль, какая возникала в нем при мысли о переселении душ. Проходя по аллее платанов, посаженных в ознаменование процесса "Промпартии", он увидел голубую сойку, которая, как показалось ему, была перевоплотившимся Ягодой. Тут же, у корней, пробежал смешной торопливый ежик с черными бусинами глаз, который несомненно был наркомом Ежовым. Оба наркома питались орехами и грибами, жили в тени ветвистых, зеленокудрых инженеров, профессоров, "красных директоров", которые давно не помышляли о вредительстве, а жили в симбиозе с ежом и сойкой.
― Деревья хранят не только энергию солнца, - задумчиво заметил Чекист, - но и человеческую историю, включая и историю КПСС. Кидая поленья в камин, мы освобождаем энергию солнечных лучей, согреваемся ими. Не исключено, что в эзотерических лабораториях будущего из этих деревьев мы вернем в историю наших безвременно ушедших товарищей, которые смогут заново прожить свои жизни, но уже без досадных ошибок.
Теперь они шли мимо олеандров, секвой, тонколистых, распахнувшихся в небеса эвкалиптов.
То были разведоперации времен Великой Отечественной, связанные с именем Зорге, героической красной капеллой, со шведским шпионом Валленбергом, который, делая вид, что спасает евреев, старался добыть чертежи ракетной программы фон Брауна, утаивая секреты от советской разведки.
Насаждения, по которым они шли, казались необъятными. То почти превращались в лес, без тропинок и просек. То становились милым подобием среднерусских дворянских усадеб. То разворачивались геометрической роскошью французских парков. То напоминали английский садовый ландшафт. Чувствовались пристрастия садоводов, сменявших друг друга, пекущихся о разрастании ботанического "Объекта двенадцать".
Они ненадолго остановились у двух баобабов, посаженных в память о супругах Розенберг, казненных на электрическом стуле за разглашение секрета атомной бомбы. Акация, цветущая ослепительным фиолетовым цветом, напоминала о ядерном проекте, осуществленном под кураторством Берии. Тут же краснели заросли низкорослого декоративного кустарника, в ознаменование переселения народов - чеченцев, крымских татар, ингушей. Сам же Берия, полосатый бурундучок, стоя на задних лапках, аппетитно грыз корешок, ничуть не боясь посетителей, навестивших его угодья.
Они постояли под финиковой пальмой, качавшей своим роскошным плюмажем. "Карибский кризис, убийство Кеннеди", - лаконично пояснил Чекист. Приблизились к ребристому стволу кокосовой пальмы, простершей в синеве свои крупные, с растопыренными пальцами, листья. "Дворец Амина, Кабул", - заметил Чекист. Обошли кругом высоченный, похожий на колючую гусеницу кактус цереус. "А это высылка Солженицына".
Особый интерес Белосельцева вызвали те части парка, где были отмечены малоизвестные ему операции. Лучистая, похожая на огромную морскую звезду агава повествовала о спецоперации по обвалу латиноамериканской валюты, что вынудило Штаты бросить средства на погашение кризиса, снизило их бюджетные ассигнования на производство "Першингов". Опунция, состоявшая из множества игольчатых, прилепившихся друг к другу лепешек, была посажена после того, как геофизики Камчатки детонировали торнадо - гигантская волна обрушилась на верфи западного побережья и повредила на стапелях лодку класса "Лос-Анджелес". Куст чайной розы, над которым бережно склонился Чекист и замер, словно впал в сладкий обморок, - расцвел здесь после того, как завербованный советской разведкой дизайнер придумал я Диснейленде аттракцион со скелетами, после чего боеспособность "морских котиков" из Сан-Диего снизилась на четыре целых и восемь десятых процента.
Так шли они среди мира великолепных деревьев, пока не остановились на зеленой поляне. Трава на ней была аккуратно подстрижена. Садовник окроплял ее серебристой струей воды. Она была пуста, кругла, ухожена, ожидала посадки неизвестного дерева.
- Это место я называю поляной Андропова, - сказал Чекист, наклоняясь и гладя траву, как гладят шерсть любимого домашнего кота. - Юрий Владимирович сам выбрал ее в парке, но, увы, не успел посадить на ней дерево. Этим деревом будет ливанский кедр. Мы посадим его вместе с вами, когда завершится великая операция, задуманная Юрием Владимировичем, которая так и именуется - "Ливанский кедр".
- В чем смысл операции? - Белосельцев, в предощущении сокровенного знания, которым с ним был готов поделиться Чекист, смотрел на рыжую, с пепельным хвостом белку, перебежавшую поляну и вставшую перед ними на траве. Ее умная, сосредоточенная мордочка, чуткие ушки, тонкие цепкие лапки, в которых та держала еловую шишку, не оставляли сомнения - это и был сам Юрий Владимирович Андропов, у которого враги отключили искусственную почку, но который успел передать свой план в руки верных преемников. В обличии лесного зверька продолжал курировать осуществление замысла. - В чем план Андропова? - повторил Белосельцев.