Пират первый окликнул Павку:
- А, портовик! А ну-ка, иди сюда.
- А чего тебе надо? - осторожно спросил Павка.
- Да ты не бойся, городовики тебя бить не будут.
Павка вскипел, но он надеялся продать Исайке выпуски и поесть. Поэтому он промолчал и пошел к городовику.
- Пойдем в кино, - сказал Исайка. - Картиночка сегодня идет - Гарри Пиль.
- Не пойду. У меня на кино денег нет, - ответил Павка.
- Может, ты голодный? - спросил Исайка. - Похудел ты, портовик. Несладко, поди, живется?
- А тебе какое дело? - ответил Павка. - Ну, несладко живется.
Он хотел было сказать про выпуски, но Исайка продолжал:
- Дурак ты. Я тебя на работу устрою. Вот и сыт будешь. Ты поди сюда, не бойся. Вот это видал? - Исайка рукой с обкусанными ногтями побренчал богатыми брелоками. - И тут у меня хватает, - похлопал он себя по карману. - Сам зарабатываю. Будешь мне помогать. Идет?
- А какая работа? - спросил Павка.
- Газетами торговать.
- А где торговать?
- Везде: на улицах и в кофейнях. У тебя деньги есть?
- Нету, - вздохнул Павка.
- А я залог беру. Значит, ничего не выйдет.
Все рушилось. Без залога Исайка не возьмет Павку торговать газетами. Значит, придется голодать?
- Купи у меня выпуски, - сказал Павка, вынимая двенадцать выпусков "Сюркуфа".
- На что они мне? У меня своих много, - поломался пират.
"Все пропало! - подумал Павка. - Не купит выпуски".
- Вот, вместо залога, я, пожалуй, и выпуски возьму, - сказал Исайка. - Завтра придешь на пристань. Понял?
- Понял! - обрадовался Павка. И он отдал Исайке в залог шесть выпусков "Сюркуфа" - половину своего состояния.
На следующий день Исайка принес целый ворох свежих газет и роздал их мальчикам, своим подручным. Павка вместе с другими бегал по улице, толкая прохожих. От газет пахло свежей краской. Павка кричал что было силы:
- Последние новости! Победы доблестных войск! Красный бандитский отряд окружен и начисто уничтожен. Последние новости! Победы доблестных войск!
Прохожие неохотно покупали газеты.
Павка попробовал забежать в кафе, где офицеры ели пирожное и пили кофе, но здоровенный усатый официант схватил его за ухо и выволок на улицу. Он снова побежал по панели и, стараясь перекричать других мальчишек, вопил:
- Победы доблестных войск! Самые свежие новости! Подробности уничтожения красного отряда!
Под вечер подручные Исайки, торговавшие газетами, собрались в заброшенном рыбном складе. В черной бутылке, стоявшей на полу, коптел огарок свечи. Стены склада поблескивали словно серебряные: это блестела рыбья чешуя. Исайка стоял возле опрокинутой бочки, надутый и важный. Он отбирал у газетчиков деньги, тщательно пересчитывал их и прятал в карман.
- Ну, поужинаете и по домам, - сказал он мальчикам. - Завтра пораньше приходите, чуть свет, - я завтра больше газет возьму.
Павка вынул из карманов и отдал Исайке всю выручку.
Исайка разложил деньги на бочке, послюнил палец, пересчитал бумажки и спрятал их в карман. Потом сказал Павке:
- Завтра пораньше приходи, не опаздывай, работы много. Ну, чего стоишь?
- А деньги? - спросил Павка.
- Какие тебе деньги?
- Как какие? - возмущенно спросил Павка. - Разве я не заработал?
- А ты на чьи деньги торговал? - спросил Исайка, и веснушки его налились кровью. - На свои, что ли, торговал? Кто тебе газеты достал? Вот тебе колбаса, вот тебе амурская ветчина, - показал он на соленую кету, - вот тебе хлеб, ешь, закусывай.
В углу мальчики делили перочинным ножом буханку черного хлеба, половину соленой кеты и круг сизой колбасы.
Павка продал сегодня столько газет, что на заработок мог один купить себе всю эту рыбу, всю колбасу и весь хлеб! Он сжал кулаки. Но Исайка дунул на огарок и, позвав кого-то из мальчиков, вышел из склада.
- Эй, портовик! - крикнул кто-то из темноты. - Подходи, жуй.
Павка ощупью нашел мальчиков. Кто-то сунул ему в руку кусок скользкой кеты и ломоть хлеба. Все молча жевали.
- Исайка-то, небось, в кино пошел, - сказал кто-то в темноте.
- Ну да, в кино, - протянул другой, прожевывая хлеб. - В кино он после пойдет, сначала в кафе - пирожные с кремом жрать.
- Купец! - простуженным, хриплым басом добавил третий. - Капиталист! Хозяин!
Рыба была до того соленая, что соль, казалось, хрустит на зубах. Но Павка был голоден, и съел все без остатка.
* * *
Каждый день Павка приходил утром на пристань и получал от Исайки газеты. Он старался распродать их до полудня. Один раз покупатель дал бойкому газетчику больше, чем полагается, и не потребовал сдачи. Тогда Павка зашел в чайную на базаре и заказал себе сборную селянку. Селянка стоила довольно дорого, у Павки еле хватило денег. Но зато что это была за селянка! Павка съел ее с ломтем хлеба - и был сыт на весь день! После селянки Павка заказал себе порцию чаю. Половой принес большой чайник с кипятком, маленький - с крепким чаем, и Павка напился чаю до изнеможения. Кругом шумели и разговаривали люди. Павка прислушивался к разговорам. Рассказывали о том, что на железнодорожных путях за вокзалом стоит "вагон смерти". Ни один человек, попавший туда, живым не выходит. По ночам за вокзалом, слышатся выстрелы и крики. Это расстреливают пленников "вагона смерти".
Рассказывали, что калмыковцы однажды по ошибке приняли за большевика крупного амурского рыбопромышленника. Они отвели его в "вагон смерти" и ночью расстреляли из пулемета. После спохватились, да было поздно.
Пожилой мужчина с острой бородкой и повязанной зеленым шерстяным шарфом шеей тихим голосом рассказывал соседу:
- А в тайге, говорят, объявился отряд какого-то Косорота. Храбрости, говорят, человек необычайной. Пустил под откос японский бронепоезд. Да какой бронепоезд - первейший! "Славу императорской армии".
Рассказчик подозрительно и испуганно оглянулся вокруг - не подслушивает ли его какой-нибудь калмыковский солдат. Ведь за такие рассказы недолго и самому попасть в "вагон смерти".
А Павка не понимал, как Косорот мог очутиться в тайге. Ведь он вместе с Петром" ушел на "Грозе" по Амуру, и с тех пор о нем ничего не было слышно.
"Может, высадились, - подумал Павка, - а "Гроза" на реке стоит, ждет. Сюркуф ведь тоже так воевал: на море и на суше. Корабль его в море ждал.
* * *
Так Павка прожил несколько дней. Глашу он не видел.
"Пойти, навестить, что ли? Пожалуй, опять дразниться будет, - не пойду, - раздумывал Павка. - Пойду, пусть дразнится", решил он и однажды пошел в Рыбий переулок. Он поеживался от холода и пронизывающего насквозь ветра. Ветер стучал в ставни домов, завывал дико в трубах и начисто подметал улицы. Павка дошел до реки. Широкий Амур потемнел и стал свинцового цвета. По реке ходили горбатые зловещие волны.
Дом, где теперь жила Глаша, шумел и жужжал, словно потревоженный улей. Павка вошел в черный, похожий на дыру вонючий коридор. Обитатели дома раскрыли настежь двери своих похожих на берлоги комнат. Повсюду пищали ребята, сушились пеленки, чадили керосинки. Пахло пригорелым молоком, вареной соленой рыбой, человеческим потом. Из-под ног у Павки выскочил большой черный кот и, отчаянно замяукав, метнулся в сторону. В другой комнате несколько мужчин пили водку и на табурете играли в карты. В раскрытую дверь Павка услышал, что игроки переговаривались какими-то странными, похожими на условный язык словами:
- Ваш туз не пляшет! Двадцать одно!
В другой комнате пьяный бородач орал:
- Расшибу! Изувечу!
В конце темного коридора жила хозяйка Глаши, Матрена Филатьевна. Павка осторожно стукнул в дверь. Что-то зашуршало за дверью, и знакомый голос - тоненький Глашин голосок - спросил:
- Кто там?
- Это я, Глашка, - ответил Павка.
- Заходи, Павка, никого нет.
Павка вошел в комнату. На высокой постели с горой подушек в розовых наволочках сидело двое ребят. Им было года по три, по четыре. Они перестали играть и вытаращили глаза на Павку. На столе стоял огромный медный самовар. В углу с полу и до потолка было развешано столько икон, сколько Павка не видел за всю свою жизнь. Под потолком болтался на шнуре розовый бумажный абажур. На стене висела картинка: франт курит длинную папиросу, под франтом огромными золотыми буквами написано:
Лучше ничего не надо,
Кроме папиросы "Ада".
- Хозяйка торговать ушла, а хозяин в пивной, - сказала за спиной у Павки Глаша. - А пока я за молоком бегала, мальцы коробку спичек достали да чуть друг друга не пожгли.
Павка обернулся и поглядел на Глашу. Она была еще бледнее, чем раньше. Глаза у нее больше не блестели. Под правым глазом был большой фиолетовый синяк.
"Ну и ну, - подумал Павка. - Видно, несладко тебе живется".
В первый раз в жизни он видел задиристую Глашку тихой и присмиревшей.
- Глашка, - сказал с постели младенец, - дай молока.
Глаша подошла к столу, налила из кувшина в чашку молока и подала младенцу.
Другой завопил:
- И мне-е, Глашка-а!!..
Глаша и второму налила молока.
- Что ж ты делаешь здесь? - спросил Павка.
- Да вот за ребятами смотрю, молоком, чаем пою, - сказала Глаша. - Дрова таскаю, печку топлю, полы мою, картошку чищу, рыбу, варю обед. Хозяйка придет с рынка - обедать садимся. А потом чай пьем - с сахаром.
- Дай, Глашка, сахару-у! - завопил младенец
- Нету сахара.
- Да-ай, дура-а-а! - заблажил младенец.. Глаша достала из сахарницы кусок сахару и положила на кровать.
- И мне-е! - завопил другой.
И тому пришлось дать кусок сахару.
- Ты где спишь-то? - спросил Павка.
- А я на полу. А хозяйка с хозяином на кровати - храпя-ят... А соседи водку пьют, ножиками режутся, дерутся в кровь... Ребят только будят. Они заревут, а я укачиваю... баю-бай, баю-бай... Ой, до чего они вредные, Павка!..
- Хозяйка тебя не бьет? - спросил в упор Павка, глядя на фиолетовый Глашин синяк.
- Не смеет, - сказала Глаша. - Я ее ножом зарежу, если посмеет...
Она старалась не глядеть в глаза. Павка понял, что хозяйка ее бьет.
- А я газетами торгую, - сказал Павка. - Деньги зарабатываю.
- Ты сыт? - спросила Глаша.
- До того сыт, до того сыт, что прямо невмоготу, - соврал Павка. - А ты?
- И я теперь сытая, - ответила Глаша таким голосом, что Павка понял: она говорит неправду. - Ты иди, Павка, - как бы хозяйка не пришла.
- Тебе ничего не надо? - спросил Павка.
- Ничего.
- Зайти к тебе?
- Как хочешь. Хочешь - заходи, не хочешь - не заходи.
- Я могу часто заходить.
- Не очень нуждаюсь, - сказала Глаша. В голосе ее послышались слезы.
- Да, - сказал Павка. - Про твоего братишку говорят, что он в тайге воюет.
- Где? - спросила Глаша. - Кто тебе говорил?
- Где - не знаю, а говорили в чайной.
Павка попрощался и вышел в темный коридор.
- Ваш туз не пляшет! Двадцать одно, - сказал опять кто-то в комнате, где играли в карты.
"Определенно пароль. Как у Сюркуфа", решил Павка.
- Расшибу-у! - кричал за тонкой перегородкой пьяный. - Изувечу!
- Да уймись ты, пьяница, - упрашивал женский голос. - Ну, приляг, что ли...
- Всех перебью! - кричал пьяница.
Павка вышел на улицу.
- Ишь ты, присмирела, - сказал он вслух. - Даже не дразнится. Видно, хозяйка ее лупит, как Сидорову козу. Ну и ну!
Ему стало жалко Глашу. Такая была отчаянная, а теперь не узнать. Видно, совсем забили девчонку. Он вздохнул и пошел в пожарную часть. Пожарники познакомились с Павкой, заставляли его играть на гитаре и петь; когда Павка пел, они очень смеялись и позволяли ему ночевать в тепле - возле лошадей, на конюшне.
Однажды, распродав все газеты, Павка подсчитал деньги. Оставалось как раз на рыбную селянку. Павка пошел на рынок в чайную. На рынке он увидел толпу. Толпа кричала и шумела. Павка пробрался в передний ряд и увидел, что все смотрят на фокусника - молодого веселого парня в перешитом матросском бушлате. Фокусник водил на веревке большого, коричневого, лохматого медведя.
- А ну, Мишка, - сказал фокусник медведю, - покажи, как солдат на парад идет?
Мишка, встав на задние лапы, важно прошелся по кругу.
- А ну, Миша, - сказал парень весело, - покажи, как пьяница из кабака домой идет, как жены боится, как бочком пробирается...
И Мишка очень похоже показал, как пьяница, пошатываясь, выходит из кабака, идет по улице и боком, на цыпочках, пробирается домой. Медведь презабавно отворачивал в сторону свою лохматую морду и даже закрывал глаза, изображая испуг.
- Ну и медведь! - закричали в толпе. - Где ты такого откопал?
- Вместе родились, вместе женились, вместе чай-кофий пьем, вместе в тиатр пойдем, - затараторил фокусник. - Мишка смирный, не кусает, только счастье вынимает, - продолжал он и надел медведю на шею ящик на толстом кожаном ремне. - А ну, поддержите коммерцию, дайте заработать морякам с разбитого корабля. Раскупайте счастье самое отличное, счастье самое приличное...
"Да ведь это Митроша!" чуть не вскрикнул Павка.
Фокусник стоял спиной к Павке. Он хлопнул по ящику рукой, и Мишка вытащил маленький розовый конвертик. Парень взял у медведя конверт и протянул торговцу, стоявшему в первом ряду с несколькими парами брюк на плече.
- Покупай.
Торговец полез в карман за деньгами и заплатил за розовый конвертик.
- Вслух читай, всему народу счастье объявляй! - сказал фокусник, и счастливец прочитал вслух, запинаясь:
- Жить тебе сто лет, хочешь или нет.
"Конечно, Митроша!" решил Павка. В это мгновение фокусник повернулся к Павке лицом. Это, действительно, был Митроша.
- А ну-ка, дай и мне счастья! - закричал подвыпивший калмыковский солдат, протягивая монету.
Торговля у Митроши пошла бойко. Маклаки, торговавшие старьем, приезжие из деревень крестьяне протягивали фокуснику бумажки.
Мишка каждому вынимал счастье в розовом или голубом конверте. Это было самое разнообразное счастье, обещавшее в самом ближайшем будущем женитьбу, богатое наследство, деньги, новый дом, словом - все то, о чем только можно мечтать.
Представление закончилось. Митроша раскланялся и пошел в сторону. Павка, расталкивая толпу, пошел за ним. Когда они отошли довольно далеко, Павка окликнул матроса:
- Митроша!
Матрос вздрогнул и обернулся.
- Павка? - узнал он мальчика. - Ты чего здесь?
- А нас с квартиры выгнали. Я газетами торгую. Варю искали-искали, да не нашли. Где братишка?
- Живой, в тайге, - быстро сказал Митроша. - Идем со мной, расскажу.
Они зашли в чайную, над которой висела вывеска: "Хижина дяди Тома".
Глава четвертая
"ХИЖИНА ДЯДИ ТОМА"
"Хижина дяди Тома" была совсем не похожа на хижину. В большом, светлом зале стояло десятка два столиков, накрытых чистыми скатертями. На красивой, красного дерева стойке стоял огромный самовар.
Митроша ушел привязывать медведя и долго не возвращался.
- Ведер десять воды влезает, - подумал Павка, разглядывая самовар. - А может, даже пятнадцать.
Самовар дымил, пыхтел и плевался.
Возле самовара стояли рядами чайники: самые маленькие, разрисованные розочками и птицами, средние, на которых были нарисованы какие-то чудовищные зеленые цветы, и, наконец, большие, пузатые, белые, с золотой облезлой каемкой. Подальше выстроились рядами стаканы, а в стеклянной высокой вазе лежала горка мелко наколотого, голубоватого сахара.
За стойкой стоял хозяин - краснолицый, потный, лоснящийся. Белый фартук оттопыривался на его большом и круглом, словно арбуз, животе. Он взял сразу несколько чайников в руку, другой рукой открыл кран и ловко подставил под кипящую струю чайники.
Потом он завернул кран, отставил чайники и повернулся к высокому красному шкафу, прислоненному к стене. Он повертел ручку, и шкаф заиграл простуженным голосом вальс "На сопках Маньчжурии".
"Ловко! - подумал Павка. - Это почище гитары будет". В той чайной, где он ел селянку, не было ни красивой стойки, ни огромного самовара, ни музыкального шкафа.
Тут Павка увидел картину, нарисованную прямо на стене. Среди ярко-зеленых пальм стоял шалаш, очень похожий на штаб-квартиру острова пиратов. Возле шалаша стоял негр в широкой соломенной шляпе. Негр улыбался во весь рот и опирался черными руками на верхушки пальмовых деревьев. Под негром было подписано: "Дядя Том".
"Вот оно что, - подумал Павка. - Значит, хозяин вовсе не дядя Том, дядя Том - этот веселый негр на картине".
Вошел Митроша, веселый и улыбающийся.
За ним, словно танцуя, зигзагами вился по залу вертлявый парень в белой рубахе, грязных штанах и чистом фартуке. Митроша сел за стол против Павки, и парень вдруг изогнулся крючком и замер. Волосы его были напомажены, и на самой середине головы был сделан ровный, как дорожка, пробор.
- Чего изволите-с заказать-с? - пискнул парень неожиданно тонким голосом.
Митроша взглянул на Павку и сказал:
- А дай ты нам кулешу две порции.
- Слушаю-с, - пискнул парень.
- С луком, с перцем, с собачьим сердцем, - сказал Митроша.
Парень не удивился и бесстрастным голосом пискнул вновь:
- Слушаю-с. Чайку две порции-с?
- Чайку покрепче, погорячей, да лей, смотри, не жалей! - сказал Митроша, и парень, взмахнув салфеткой перед самым Павкиным носом, так же зигзагами поплыл по залу к стойке.
Музыкальный шкаф все играл вальс "На сопках Маньчжурии".
Митроша оглянулся - в чайной в этот час, кроме них, почти никого не было. Только два мрачных посетителя в дальнем углу наливали водку из чайника в стаканы, пили и закусывали колбасой.
- Ну, сначала ты мне рассказывай, а потом я тебе, - сказал Митроша и свернул из газеты цыгарку.
Пока Павка рассказывал Митроше, как японцы выгнали его из дома, как они с Глашей искали Варю и Анну и как Глаша устроилась на работу, - половой принес две дымящихся миски с кулешом.
Павка понюхал - от миски вкусно пахло.
- А что, кулеш правда с собачьим сердцем? - спросил он опасливо Митрошу.
- Ешь, дурень, - засмеялся Митроша, - кулеш отменный.
Павка принялся за еду. Давно он не ел таких вкусных вещей. Рыбная селянка была гораздо хуже.
"Наверное, и дорого же стоит, - подумал Павка. - Хватит ли у Митроши денег?"
А половой, словно фокусник в цирке, высоко подняв на руке поднос с чайниками и стаканами, уже протанцовал от стойки к столу.
- Чего еще изволите-с заказать-с? - спросил он.
- Вались колбаской до города Спасска, - сказал Митроша, и половой исчез.
Тогда Митроша налил Павке чаю и пододвинул к мальчику блюдечко с мелко наколотым сахаром. Музыка кончилась. Митроша крикнул хозяину:
- Эй, друг Пантюха! Заведи-ко нам музычки.