- Работали мы скверно, - говорил он о выполнении программы, - работали по-свински! Государству нужен металл, а как мы выполняли свой план? Из отставших были отставшими! Из лодырей самыми первыми лодырями! Да, товарищи, первыми! Но сегодня я удивился. Приходит ко мне вот этот почтенный старик, - управляющий развернул пятерню в сторону ждавшего на бревне Герасима,- вваливается в контору и приносит нам золото. Покажи, Макеев, сколько он нам принес?
Сияющий смотритель распахнул перед собранием лист диаграммы. На первом месте стояла артель старика. На все сто процентов!
Собрание ахнуло и зарокотало. Никак не ожидали!
- Значит, можно работать? - торжествовал управляющий. - Значит, золото есть? Взялся за ум старина и нашел! А теперь, - угрожающе постучал он ладонью, - ему не мешать! Пусть сейчас же Гремушку отводит. Макеев ему поможет...
Василий закрыл глаза. После первых же слов будто сорвался в яму. И вылезть не мог. Все выходы были запутаны колючею загородкой факта. Не верил, что золото у Герасима есть, а доказать правоту подозрений своих не умел.
Ждал, что сейчас управляющий обратится к нему и начнется публичная казнь Василия Кузнецова.
Потом обозлился упрямо. Даже отдернул руку, почувствовав братское прикосновение Маринки.
Но управляющий Василия не тронул. Только когда Батанов заговорил о разведке и о надеждах инженера, строго и сухо прервал:
- Об этом вопрос окончен. Гремушка будет отведена.
- Но пока не отведена-то, может артель работать на Пудовом? Могут они доканчивать шурф?
- Артель, конечно, вольна копаться. А разведку мы завтра же снимем...
6
- Не печалься, Васюша, - говорила Варвара Ивановна и покусывала дрожавшие губы.
Вся бригада сошлась в землянку. Сидели неразговорчивые, и оскорбленные.
- Три метра осталось, - сказал, наконец, алданец, - неужели бросать?
Василий резко ударил по столу и все вздрогнули.
- Ответим на это, ребята! Сами продолжим! Старательской силой, - и блеснул глазами, - объявим бригаду ударной?
Маринка забила в ладоши. Разведчики загудели, вскочили на ноги.
- Продолжить - это я одобряю, - раздумчиво заговорил алданец. - Но вот ударной... не страшно ли, Вася? А вдруг там пусто? Тогда что скажут?
- Тогда засмеют, - угрюмо пробурчал Охлопков.
Маринка нахмурилась, не находила слов. Василий упрямо тряхнул головой.
- Если так, тогда по-ударному будем работать! Коль нельзя объявлять. Но жалко! Обидно!
- А чем мы кормиться будем? - несмело спросил Охлопков.
- Мужики, мужики, - певуче зарадовалась Маринка. - Мое предложение: смену окончил, вздохнул и - с лотком по отвалам. На хлеб, на сахар!
Василий расцвел. Эх, и бригада!
Менялась погода. На западе, за горами, отдаленными грозами стучалась осень. К вечеру синим свинцом холодел горизонт.
В это утро повеяло сыростью и прохладой. Небо насупилось дымными облаками и закапало дождем. Дождик был мелкий, обкладной и бесконечный.
Наступило ненастье.
Артель старика прокапывала плотину. Разрушала завалку, оттолкнувшую воду Гремушки. Артель была своя в доску! Родственники и близкие. Все пять человек.
Но сил было мало и Макеев послал на помощь всех тех, кому не счастливилось с золотом.
Герасим спешил. Сбросил с седой головы годы, бегал, как мальчик. Не стоял за соленым словом, где нужно. Ляпал и сам замирал, прихвативши снежную бородищу и прикрыв озорные глаза...
Артель грохотала.
- Ну-ка, дядя Герасим, еще!
Тревожно глядел Герасим на небо. Ждал дождей. Непогода должна была пособить работе. Пересохшая от жары Гремушка, в большие ненастья, становилась потоком. Могла прорвать себе выход для возврата на старое место.
Все чаще вскакивал Орлов на пригорок, ладонь козырьком к глазам, и смотрел на Пудовый Разрез. Сегодня увидел, как разведчики ставили над шурфом навес из пихтовых веток.
- Проняло их дождем, - удовлетворенно сказал Орлов, оскалился и захохотал.
- Чего тебя разобрало? - окликнул Герасим.
- А сейчас разглядел. Наклон отсюда хорош: прямо к шурфу, как по корыту...
На тринадцатом метре в шурфе показались первые струйки грунтовой воды. Ее отчерпывали ведром и бадьей убирали наверх.
- Растаяла наша артель, - объявила сегодня Марина. - Реки испугалась. Буду я с вами, ребята, работать?
- Что ж, - согласился алданец, - иди, втроем на такой глубине тяжело. Как ты, хозяин?
Счастливый, как двадцать пять его зеленых лет, выпрямился Кузнецов.
Маришка? Иди, становись за валок...
* * *
Однажды в конце смены сказал Василий и глаза его засверкали:
- Метр остался! Товарищи, один метр!
Чем глубже рылся шурф, тем труднее давалась работа. Воздух удушливый, бадью поднимать тяжело, грунт уплотнился.
У Охлопкова щеки обвисли мешками, лицо постарело от усталости.
Подмечает Василий и хмурится - мало от парня толку, если не дать ему отдыха. С алданцем хуже. Давно он жалуется на простуженные ноги. А с тех пор, как в шурфе появилась вода, заболел, ходит согнувшись, работает через силу.
- Обутки разбились, Васюха, - уныло гудит он, шевеля из разорванного ботинка волосатым пальцем, - пухнут ноги от вредной воды...
Но упорно лезет в забой и в воду.
- Тебя одного, на много ли хватит, Васька?
Василий мучается - голодно ребятам. С тех пор, как сняли казенную разведку, лишили и пайка. Теперь все на золото. А попробуй его искать!
За Василием прибежал мальчишка.
- Тебя в контору смотритель кличет, велел скорее.
- Это худо, - побледнел Василий, - зачем я ему?
Макеев сидел за столом один. Он упорно смотрел в бумаги и пальцы у него дрожали.
- Упрямишься, Кузнецов, - заговорил Макеев, не поднимая глаз. - Управляющему перечишь? Мельгунову решил подражать? Напрасно! Я, конечно, неволить тебя не могу, но советую отступиться. Все равно водой тебя выживут.
- Пусть выживают, - задохнулся Василий.
- А сейчас, - Макеев скомкал бумагу и швырнул под стол, - канат мне нужен! Приходится взять у тебя.
- А... мы-то как же? - обалдел Василий.
- Понимаешь, нужно! Могу дать другой, пеньковый.
- Но тот же короткий, до дна не хватит!
- Что вы мне голову морочите! - заорал Макеев, вскакивая. - Спокою не стало от ваших штучек. Производство хотите мне развалить!
Кричал, оглушая собственную растерянность.
Кузнецов взглянул на него в упор, но сдержался.
- Бери!
Повернул и вышел. Уходил, как отравленный. Ненавидел всех и завидовал Федькиному презрению.
А под вечер незнакомый старатель из дальней артели остановил Маринку:
- Постой-ка, девка, с канатом у вас нехватка?
- Тебе-то что?
- Тьфу ты, как порох! Да у нас, в сарае конец валялся. Может, возьмешь?
- Спасибо, товарищ, не сердись на дуру...
Едва не заплакал Василий:
- Есть же люди! Значит, смотрят на нас. Покажем, ребятки, нажмем!
Вернулся Охлопков, высмотрел все неприятельские работы. Сказал:
- Канава у них готова. Но если придет большая вода, а они к тому времени углубятся на метр, то затопит!
- А как река?
- Бушует. Поднялась высоко.
- На метр углубить, - рассчитал алданец, - это два дня работы. На два дня нам жизни, ребята осталось!
Над разрезом висела черная моросящая ночь. Накатами выл упругий ветер. Тускло краснело окно в недалекой мельнице.
7
- Угощать больше нечем, - объявила Варвара Ивановна, и поставила чашку с квасом и луком.
- Марина? - сказал Василий и бросил ложку.
- Ну?
Задумался и молчал.
- Ну, чего же молчишь?
Василий мялся, улыбался неловко.
- Не тяни же, Василий, - вскочила девушка, - мне страшно!
- Да нет! Я, знаешь, другое вспомнил. Мы о граммофоне с тобой говорили...
- Говорили, - успокаивалась Маринка.
- Так квитанция у меня, на пятнадцать рублей?
- Милый ты мой! - ахнула Маринка.
- Как же это понимать, Васюха? - выговаривал на другой день алданец, примеряя новые, пахнувшие дегтем, сапоги. - Либо ты, скажем, горному духу понравился, либо амбар обокрал?
- Все едино, - мямлил Охлопков с набитым ртом. Крепко зажал намазанный маслом ломоть.
- Хорошо, вкусно!
Приободрились все. Заговорили. Послышался даже смех. За последние дни не смеялись. Углубка шла плохо. Донимала вода, силы тратились на ее откачку.
Резкий ветер переходил в шторм. За туманом вздымались и падали волны тайги, и лес ревел, как рассерженное море. Стремительно проносились набухшие низкие облака и гром, в чудовищном топоте, из конца в конец, пробегал по небу.
В забое сегодня работали двое. Василий кайлил, а Марина отчерпывала воду.
Скудный свет фонаря освещал только красный пол. От этого колодезь над головой был похож на черную, в бесконечность ночи поставленную трубу. В шурфе было тихо, как в подводной лодке, укрывшейся от бури на дне океана.
Тихо и все знакомо. Каждый камешек, торчащий из стенки, всякая щелочка в крепи, были свои. Каждый вершок прорытой земли был дорог.
Вечером, шелестя намокшим брезентом, возвращался Орлов с плотины. Ему нужно было увидеть Герасима, а старик возился на мельнице.
Поэтому Орлов оказался близко к шурфу. Не желая попадать на глаза, он шагал стороной за отвалами.
Рванувший ветер шатнул его в бок и осыпал осколками восклицаний.
Орлов запнулся и начал слушать. У шурфа оживленно говорили. Иногда разговор отметался ветром и молк, и вновь разгорался смехом Марины.
У Орлова тревожно заныло сердце.
Он осмотрелся и, прячась за стенку отвала, начал подкрадываться к шурфу. Ступал осторожно, чтобы не брякнуть галькой. Когда ветер стихал, останавливался и Орлов. А при шумном порыве шагал вперед.
Припал, наконец, за камнями, там, где отчетливо мог разобрать каждую фразу.
У шурфа веселились, перебивали друг друга счастливыми словами.
- Я копнул, - рассказывал голос Василия, - смотрю и не верю: синяя глина!
- Я его, дурака, целовать, - перебивала Маринка. - А он стоит, как бревно, и ничегошеньки не понимает!
- Дошла бригада! - радовался алданец.
- А те и не знают, - язвил Охлопков, - землекопы кержацкие!
Орлов заскрипел зубами.
- Я так предлагаю, товарищи, - заговорил Василий. - Сейчас мы работу закончим, а ночью, в двенадцать часов, опять возьмемся. Не трудно будет?
- Чего тут трудно, - сказал алданец, - ведь россыпь, братцы! К утру-то пробы, глядишь, промоем!
- А с золотом нас не затушишь, - выкрикивала Маринка, и прибавляла: - Ах, ребятки, какие вы у меня прекрасные!
8
Когда сторож конторы ударил полночь, Кузнецов и алданец спустились в шурф. В это же время, в темноте, у реки, сверкнула искра.
Она раскачивалась, пропадая и снова плыла рывками. И бешеный ветер не мог оторвать ее от земли и бросить к тучам.
Долго путанный ход чертил огонек и остановился у плотины.
Орлов опустил фонарь. Порыв распахнул на нем плащ и брезент захлопал, как крылья.
Он вздрогнул и суеверно перекрестился. Стало жутко. Быть одиноким, в безбрежной и ураганной ночи.
Лес казался чернее неба. Гигантскими помелами махали пихты. Через грохот воды трещала тайга. По реке, со скрежетом, перекатывались валуны. Буря глушила и дождь засыпал глаза.
Орлов оглянулся. Остро и дико присматривался назад. Красноватая звездочка - мельничное окошко погасло. Привернули, должно быть, фитиль. Но сейчас загорелось другое пятно - огонь у шурфа.
Увидел - и лютая злоба, от которой трястись и плакать хотел Орлов, укрепила его и он перестал бояться.
Поднял фонарь и, сгибаясь под ветром, вступил в канаву.
Перекоп не дошел до реки всего на какой-нибудь метр. Узкая стенка еще удерживала воду. Орлов отбросил мешавший плащ и взмахнул кайлой.
Река не вмещалась в свои берега. Заплески волн хватали выше. Ухабы клокочущей пены проваливались в темноте. Как белые кони, неслись валы. Ныряли и прыгали, глухим барабаном ухали из пучины.
Орлов копал. На коленках, стиснувши зубы, с размаху вгонял кайлу, как во вражью живую грудь.
Тяжести туч разрывались полянками неба. Прогалы мерцали игрой созвездий и снова гасились разливом мрака.
Орлов копал. В кровь сбивал себе пальцы. Задохнувшись, валился лицом на камень. Холод свежил и тогда опять хватался за страшную работу.
Дождь утих. Делалось холоднее. Острова облаков, как черные тучи, догоняли ушедшие полчища бури.
Орлов вскакивал. Впивался шальными глазами в ночь, туда, где светил фонарь. И опять припадал к забою, ненавидящий и безумный.
Не сдержал на размахе кайлу. Потеряв инструмент, завизжал от досады и голыми пальцами зарылся в землю. Вдруг осела стена. В лицо шибанули струи. Оскользаясь, Орлов выпрыгнул наверх.
В обвал ворвалась вода и, заполнив канаву, хлынула вниз, растекаясь по Пудовому разрезу. Орлов взбежал на бугор и, вытянув шею, окаменел.
Шипящий гул поднялся над долиной и огонь у шурфа потух...
* * *
За полночь пришел из тайги Мельгунов.
Потешил бродяжью душу, проходил не задаром. Мокрый, исстеганный ветром, едва волоча двух застрелянных глухарей, постучал под окошком вдовы Огневой.
- Вот он, варнак! - счастливо изумилась вдова и бросилась затапливать баню. Баня была нужнее всего перезябшему человеку.
Федька с ходу хватил стакан неразведенного спирта и сидел у порога, около лужи натекшей с него воды.
В горницу не пошел. Не захотелось пачкать скобленого пола. Улыбался блаженно, гостеприимной суетне, теплу, разлившемуся от спирта, удачному возвращению и красивой вдове - хозяйке.
- Помогите! - в это время донесся снаружи голос.
Кто-то бил в переплет окна.
- Ой! - испугалась вдова.
Федька поморщился и поднялся. Сжав на случай кулак, откинул крючок и пнул дверь. Изба распахнулась в бурную ночь. Из бури выскочил человек и налетел на Федьку.
- Тонут! - безумно кричал он. - Люди добрые, помогите!
- Охлопков! - поразился Федька и мгновенно, закаленный в случайностях, бросил хозяйке:
- Огня!
А встряхнувши Охлопкова, приказал:
- Толком рассказывай!
Через минуту с кругом веревки и зажженным фонарем выскочил за порог...
Людей спасли. Алданец, укрытый шубами, лежал на лавке.
Проходили часы, а он все еще улыбался. Все еще вспоминал, как промахнулась смерть.
Долго, вместе с Василием, прокрутился он в холодном водовороте, топившем шурф. Вылезти не могли. Ветхий канат оборвался на резком подъеме. Но им посчастливилось ухватиться за болтавшуюся веревку.
Василий спал. А Маринка плакала. Прижалась у печки, фартуком закрыла лицо и подвывала в голос.
В землянку с утра заходили выдринцы. Нанесли папирос и разной снеди. Говорили негромко, как в доме умершего.
- Может ли быть, чтобы речка сама прорвалась?
Говорили гневно:
- Обязаны упредить, когда воду будут пускать!
- Слышали? Все от Герасима отступились!
- Свои-то при нем, - всхлипывала Варвара Ивановна, - опять на плотину вышли...
К вечеру заглянул Мельгунов. Василий, одетый в рабочее платье, искал фуражку.
- Ожил? - довольно удивился Федька и захохотал. - Не на шурф ли собрался?
- На шурф, - грустно улыбнулся Василий. - Куда же мне больше?
- Пойдем, провожу!
Было тихо, тепло и ясно. Небо не помнило о безумстве минувшей ночи. Мирно горело свечами заката.
Разрез утонул в воде. Золотился широкой лужей. Но спадала вода и галечным островком обсохла площадка шурфа.
- Да-а! - только и мог промолвить Федор.
Шурф был залит до самого верха. Пятнадцать метров воды заполняли его колодезь. В черной глуби пропала работа. Недели тревог и надежд, молчаливое обязательство одолеть и победный конец борьбы - канули разом в провале ямы...
Василий молчал. Федька старательно обошел кругом, попробовал верхнюю крепь, потопал ногой, изучая грунт.
- Что же тут делать? - заинтересованно бормотал он. - Первое - воду отлить. Потом, если шурф обвалился - крепи менять... Но надо успеть! Ведь те-то копают!
- Не отступлюсь я, Федя, - вдруг выговорил Кузнецов, и закатное солнце метнулось в его глазах.
Мельгунов лихо прищурился и, глядя куда-то на лес, предложил:
- Васька! Алданец лежит и нескоро встанет. Бери-ка меня в свою бригаду?
Василий затрепетал, но не поверил.
- Бери, - повторил Мельгунов и хищный блеск его глаз обострился. - Когда по большой играют - в стороне не стою! Махнем по банку!
* * *
Вечером при коптевшей лампе писали письмо инженеру, группкому и партийной организации главного стана.
Начали словами:
- Наша бригада объявляет себя ударной.
- Так, ребята? - спросил Василий.
- Так! - единогласно грохнули все.
- Было худо, - ослабевшим голосом отозвался алданец. - Тогда боялись. Теперь еще трудней, - и некого нам стесняться! Пиши: по приметам моим, в этой россыпи золото будет!
- Народ волнуется, - писал от себя Василий, - и ужасается. А за кем пойти - не знает...
- Еще пиши! - вскочила Маринка. - Золоту старика мы не верим! Не верим ему, врагу, перевернувшемуся на нашу гибель. Так и пиши - врагу!
- Написал, - говорил Василий. - Дальше!
Откашлялся Мельгунов.
- Просим приехать инженера. Просим на неделю остановить работу на плотине. Обязуемся за неделю выявить россыпь.
Охлопков глянул на лист.
- Есть еще место? Добавь: если взаправду потонем, то, товарищи, после нас на Пудовом копайте. Все!
- Ох, батюшки! - застонала Варвара Ивановна.
В тот же вечер письмо было отдано почтарю, а копию получил Макеев. Даже затрясся:
- Всех людей взбаламутят! Какое мое положение!
Герасим казался довольным:
- Пущай, пущай! Кто кого перегонит!
9
- Проснись! - теребила Маринка. - Скорей!
Василий вскочил. Федька сунулся к его лицу ополоумевшими глазами.
- Шурф обсох. Нет в нем воды!
Все побежали к работе. Шурф и взаправду зиял пустотой. Бросили камень в черную его ;пасть, камень глухо шлепнулся в землю.
- Нет воды! - истошно заорал Охлопков и запрыгал теленком.
Василий метнулся к вороту. Торопился скорее залезть в бадью.
- Я за тобой, - предупредил Мельгунов.
- Туча идет! - испугалась Маринка. - Неужели опять разольется река?
Василий взглянул на небо. Так и унес с собой в шурф угрозу свинцовой тучи. Спускался и мысль о новом разливе воды зловещей тоской перебила радость...
Внизу был тот же зеленый песок, только более отсыревший.
Спустился и Мельгунов. Василий шагнул к углу и начал лопатой пробовать грунт.
- Куда же вода-то девалась? - повторял Мельгунов, обшаривая фонарем забой. Василий хотел ответить и дико вскрикнул, проваливаясь в бездну...
Ухнуло. Огонь фонаря мигнул и шурф вздрогнул.
Не сразу опомнился Федька, вцепившийся в крепи. Провалом у ног его растворилась земля.
- Спускайся сюда! - задушенным голосом звал Василий.
- Цел? - завопил Мельгунов, и сунул в провал фонарь.
- Давай кайлу, давай огня!
Ого! Что-то есть! Федька ощупал в кармане спички и, очертя голову, прыгнул.
Упал на носки, вскочил и ударился головой о бревенчатый потолок. Раскинул руками и пальцы достали стену. Василий махнул фонарем вперед и назад.
- Штольня! - узнал Мельгунов.
Пристально посмотрели один на другого.
Было темно, глухо и сыро, где-то звонко падали капли.
- Пойдем? - предложил Василий.
- Пойдем! - сказал, держа кайлу наготове, Федька.
Хлюпая в липкой грязи, шагали по узкому коридору. От сырости крепь обросла паутиной плесени.
Слишком были потрясены, чтобы говорить, слишком захвачены, чтобы остановиться. И, все-таки, встали около свеже раскопанной стенки.
Василий поднес фонарь, а Федька схватился за голову...
В мокрых песках сверкало богатое золото! Федька цапнул рукой...
- Глянь! - оторвал его Кузнецов. В темноте подземелья голубела полоска гневного света.
Вода, натекшая из шурфа, поднялась до колен, когда они подошли к крутой и короткой лестнице. Над головами был люк.
- Жми! - скомандовал Мельгунов и с треском выдавил крышку. Хлынул свет и таежный воздух.
Разбросали навоз, прикрывавший люк, и, жмурясь, вылезли в пустой сарайчик.
Василий первым выскочил из ворот. И запнулся. Перед ним расстилался Пудовый Разрез и кумачный платок Маринки алел у шурфа.
Федор медленно разжимал ладонь. Смотрел то на круглые, как горох, золотинки, то на изгородь, мельницы, окружавшую их.
- Ну, Герасим, - сказал он смешливо, - потчуй гостей!
Навстречу свинцовыми тучами над тайгой торжественно восходило солнце. Василий сорвал шапку и, махая к шурфу, закричал о своем завоевании и прекрасном счастье!
Примечания
1
Горизонтальный ход в породу с дневной поверхности.