- Долго будешь плескаться? - сказал Сергей задумчиво, хотя сам все время чувствовал странную тягу к воде, как будто хотелось смыть прошлую окопную грязь, пот, едкую гарь - порой даже казалось, что от рук все еще дымно пахнет порохом.
- Ах, дьявол! Ах, здорово, ах, вундершен! - ахал Константин, умываясь, и крикнул из кухни: - Я тебе покажу сегодня, Серега, роскошную жизнь! Завалимся в ресторан. В "Асторию"! Будем жить по коммерческим ценам!
Сергей снял со спинки стула, надел легкий, шелестящий серебристой подкладкой пиджак и, затягивая галстук, подошел к зеркалу. Он разглядывал себя внимательно. Костюм шел ему, был лишь немного тесен в плечах, облегал фигуру, как китель; это ощущение (не хватало тяжести пистолета на боку) было ему знакомо.
Было незнакомо лицо - сильно обветренное, с новым, чуть смягченным выражением, от которого за четыре года он словно отвык, белая сорочка подчеркивала грубую темноту лба, шеи, темноту глаз.
- Комильфо, вернувшийся в свет, - сказал Сергей, с грустным интересом узнавая и не узнавая себя.
Никогда до войны он не носил ни галстуков, ни хороших костюмов, вернее, не успел носить, и сейчас в этом шелковом галстуке, модном костюме, чудилось ему, было нечто полузабытое, далекое, когда-то вычитанное из книг.
- Костя! - позвал Сергей неуверенно. - Оценивай и рявкай "ура". - И рукой провел по поясу, вроде бы машинально поправлял на ремне кобуру пистолета. - Ну как?
Причесывая мокрые волосы, вошел Константин, весь обновленный, свежий, смуглый румянец проступал на скулах, очень серьезно осмотрел Сергея, дунул на расческу, сказал:
- Наверно, и перед свадьбой, - если когда-нибудь женимся, то, целуя невесту, будем хвататься за пистолет на заду… А костюм великолепный. И сидит здорово. Ты в нем красив. Девочки будут падать направо и налево. Только галстук, галстук! - воскликнул Константин и захохотал. - Нелепость в квадрате! Не то коровий хвост намотал на шею, не то шею на коровий хвост. Дай-ка завяжу.
- Ладно, действуй, - согласился Сергей, подставляя шею.
Константин ловко завязал Сергею галстук, затем застегнул пуговицы на его костюме и посоветовал:
- Ты не скромничай. Надень ордена. Все, до последней медали. Сейчас их носят все.
- Обязательно портить костюм?
- Это принципиально добровольно.
- Хорошо. Надену все - те, что дороги, и те, что не дороги!
Константин пожал плечами.
- У тебя есть такие?
- Трудно заработать первый орден.
Они вышли на улицу. К вечеру заметелило. Снег порывисто вместе с дымом сметало с крыш, густой наволочью стремительно несло вдоль домов, заметенных подъездов.
4
Огромный зал "Астории" встретил их нетрезвым шумом, жужжанием голосов, суетливой беготней официантов между столиками - той обстановкой зимнего вечера, когда ресторан полон, оркестр устал и музыканты, неслышно переговариваясь, курят, сидя за инструментами на эстраде.
Они, скинув шинели в вестибюле, вошли после холода в зал, в теплое сверкание люстр и зеркал, в папиросный дым, и эта обстановка гудящего под блеском огней веселья оглушила, ослепила в первую минуту Сергея, как и утром сегодня хаотичная толпа Тишинского рынка.
Стоя среди прохода, он оглядывал столики, эту пестроту ресторана с чувством растерянности и ожидания. Здесь было много военных всех званий - от лейтенанта до генерала, были здесь и безденежные штатские в потертых, но отглаженных костюмах, и полуголодные студенты, получившие стипендию и скромно делящие один салат на четверых, и темные личности в широких клетчатых пиджаках, шумно пьющие водку и шампанское в компании медлительных девушек с подведенными бровями.
Свободных столиков не было. Константин, слегка прищурясь, скользнул взглядом по залу, сейчас же уверенной походкой подошел к стоявшему у крайнего столика седому метрдотелю и тихо и внушительно сказал что-то. Метрдотель как бы проснувшимися глазами скосился из-за плеча Константина на Сергея, кивнул ему издали и, солидно откинув голову, повел их в глубину зала.
- Прошу вас сюда, - сказал он бархатным баритоном, передвигая на столике чистый прибор. - Единственный столик. У нас в эти часы очень много посетителей. Кондеев! - строго окликнул он пробегавшего мимо сухопарого официанта. - Обслужите, будьте любезны, фронтовиков… Располагайтесь.
- Прекрасно, - сказал Константин. - Благодарю вас.
Они сели.
- Как тебе удалось в такой толкучке? - спросил Сергей, когда метрдотель с достоинством занятого человека отошел от них.
Константин развернул меню, ответил улыбаясь:
- Иногда не нужно умирать от скромности. Я сказал, что ты только что из Берлина. И как видишь, твой иконостас произвел впечатление. Результат - вот он. Как говорится, шерсти клок.
- И это неплохо, - сказал Сергей.
Он посмотрел на ближние столики. Багровый, потный человек с налитой шеей, на лацкане тесного пиджака - орденские колодки, быстро жевал, одновременно разговаривая, наклонялся к двум молоденьким, вероятно только что из училища, младшим лейтенантам. Младшие лейтенанты, явно смущенные бедностью своего заказа, отхлебывали из бокалов пиво, растерянно хрустели убогой соломкой; сосед их, этот багровый человек, пил водку, аппетитно закусывал ножкой курицы и, доказывая что-то, дирижировал ею.
Сергей перевел взгляд, мелькнули лица в дыму, и ему показалось - недалеко от эстрады девушка в сером костюме поглядела в его сторону с чуть заметной улыбкой и тут же снова заговорила о чем-то с молодыми людьми и полной белокурой девушкой, сидевшими рядом за столиком возле колонны. Сергей сказал серьезно:
- Посмотри, Костя, у меня слишком пресная вывеска? Или идиотское выражение?
- Не нахожу, - произнес Константин, деловито занятый изучением меню. - А что? Обращают внимание? Пожинай славу. Молодой, красивый, весь в орденах. И с руками и ногами. - Он проследил за взглядом Сергея, спросил вскользь: - Вон та, что ли, со вздернутым носиком? Ничего особенного, середняк. Впрочем, не теряйся, Серега.
- Циник чертов.
Лавируя между столиками, подошел сухопарый официант, озабоченно махнул салфеткой по скатерти, сказал с приятностью в голосе:
- Слушаю, товарищи фронтовики…
- Бутылку коньяку - это во-первых… Какой у вас - "старший лейтенант", "капитан"?
- Есть и "генерал", - ухмыльнулся официант, вынимая книжечку для записи заказов. - Все сделаем.
- Тащите сюда "генерала". И сочините что-нибудь соответствующее. От вашей расторопности зависит все дальнейшее.
- Одну минутку. - И официант понесся в проходе среди столиков.
- У меня такое впечатление, что ты целыми днями торчишь в ресторанах, - сказал Сергей. - Пускаешь пыль в глаза, как миллионер!
- А, гульнем, Сережка, на всю катушку, чтоб дым коромыслом. Не заслужили, что ли?
- Когда ехал от границы по России, - проговорил Сергей, - почти везде керосиновые лампы, разрушенные станции, сожженные города - страшно становилось.
- Мы победили. Сережка, и это главное. Что ж, придется несколько лет пожить, подтянув ремень.
- Несколько лет?..
Внезапно заиграла музыка, зазвучали скрипки, говоря о печали мерзлых военных полей. В тени эстрады стояла певица с худеньким, бледным и стертым лицом, руки подняты к груди.
Я кручину никому не расскажу,
В чистом поле на дорогу упаду.
Буду плакать, буду суженого звать,
Буду слезы на дорогу проливать.
В зале нервно покашливали. "Что это? Кажется, еще и война не кончилась?" - подумал Сергей, сжатый волнением, видя, как внимательно вглядывались в эстраду молоденькие младшие лейтенанты и, уставясь в одну точку, размеренно жевал багровый человек.
- "Буду плакать, буду суженого звать". Ничего гениального. А просто нервы у нас никуда, - услышал он голос Константина.
Тот разливал коньяк в рюмки, покусывая усики; поставил преувеличенно твердо бутылку на середину стола.
- Я понял одно: прошли всю войну, сквозь осколки, пули, сквозь все. И остались живы. Наверно, это счастье, а мы его не ценим. Так, может быть, сейчас, когда мы, счастливцы, остались живы, она нас подстерегает, глупая случайность подстерегает. На улице, за углом, на самолете, в какой-нибудь неожиданной встрече ночью. Остерегайся случайностей. Не летай на самолетах - бывают аварии. Не рискуй. Только не рискуй. Мы всю войну рисковали. Только не рискуй по-глупому.
Сергей, нахмурясь, выпил коньяк, сказал:
- Если бы я понял, что должен сейчас делать! На войне я рисковал, и в этом была цель. Я часто иду по улицам и завидую дворникам, убирающим снег. Уберет снег во дворе и войдет в свою жарко натопленную комнату, к семье. Что ж, пойти в институт? В какой? Да мне кажется, я не смогу учиться. Я завидую людям с профессией, каждому освещенному окну по вечерам. У тебя бывает такое?
- У меня? - Константин засмеялся. - Ты счастливец. Остался жив. Вся грудь в орденах. В двадцать два года - капитан. Перед тобой все двери распахнуты! У меня! - повторил он, хмыкнув. - Я, очевидно, не обладаю тем, чем обладаешь ты. Мы живы. Разве это не счастье, Сережка? Слушай, ну ее к дьяволу, болтовню. Пойдем танцевать. Танго. Здесь вперемежку - военные песни и танго. Выбирай любую, кто понравится. Кого бы мне выбрать на сегодня?
Константин подтянул спущенный узел галстука, встал, оглядел соседние столики. Сергей видел его гибкую походку, его небрежную беспечность, когда он приблизился к какому-то столику, и то, как наклоном головы он смело пригласил тонкую темноволосую женщину, и она охотно пошла с ним. "Он живет ясно и просто, - подумал Сергей. - Он понял то, чего не понял я. Да, мы остались живы, - это, вероятно, счастье. Странно, я об этом не думал даже после боя. А вот когда нет опасности, мы думаем об этом. Случайность?.. Какая случайность? Ерунда! Вся жизнь впереди, что бы со мной ни было. Мне только двадцать два…"
И он с острым, пронзительным сквознячком ожидания взглянул на женщин, которые еще не танцевали.
Девушка в узком сером костюме сидела спиной к эстраде, говорила что-то, пальцами поглаживая высокую ножку бокала, молодые люди слушали молча, глядели на ее оживленное лицо.
"Я сейчас приглашу ее"… - подумал Сергей и, когда решительно подошел к столику, произнес негромко; "Разрешите?" - она повернулась, со вниманием посмотрела снизу вверх прозрачно-зелеными глазами, спросила удивленным голосом, обращаясь к молодым людям:
- Вы мне разрешаете?
Они, не отвечая, натянуто вежливо разглядывали Сергея, и он, понимая, что помешал им, все же сказал самоуверенно:
- Простите, но, думаю, они разрешат.
- Тогда танцуем все, - проговорил один из молодых людей. - Если уж…
- Правда, я плохо танцую, - с улыбкой сказала она Сергею и встала.
Когда она, положив руку ему на плечо, пошла с ним, подчиняясь ему, слабо прижавшись грудью, задевая его коленями, он удивился условности людских взаимоотношений, - эти когда-то выдуманные людьми танцы неуловимо разрушали человеческую разъединенность; он чувствовал ее сильные пальцы, сжимавшие его руку, будто была она давно знакомой, близкой ему, и вместе с тем чувствовал некоторую ее и свою неловкость от этих движений близости. Он видел морщинку на ее лбу, глаза чуть-чуть настороженно смотрели ему на грудь.
- Странно… - проговорил он.
- Что же странно?
Она вопросительно подняла взгляд. "Может быть, это и есть то, что я хотел? - подумал он, увидев ее зрачки. - Ничего не надо. Только это. Только вот так…"
И вдруг все исчезло. Это было мгновение, которое он не уловил. Он только посмотрел в зал, желтый от дыма, и тотчас же, как от удара, оборвалась, смолкла музыка, и он словно мгновенно опустился в вязкую глухоту, чувствуя, как пальцы в его руке шевельнулись, близкий голос спрашивал о чем-то. Он даже улыбнулся этому голосу, что-то сказал, не понимая слов, и когда говорил и улыбался, то подумал: "Еще раз повернуться… возле крайних столиков, посмотреть. Я не мог ошибиться…"
Около крайних столиков он повернулся.
К этим столикам возле колонны шел человек в кителе без погон, белело при свете люстр холеное полное лицо, гладко зачесанные светлые волосы, ранние залысины над высоким лбом. Человек этот сел; женская сумочка, блестя лаком, лежала на краю столика. И Сергея удивило то, что столик этот был вблизи стола, за которым только что сидели молодые люди, и он раньше не заметил это знакомое лицо. И сейчас, облокотившись, человек этот, казалось, в рассеянности подносил папиросу ко рту, следил за танцующими.
Нет, он не мог ошибиться, не мог. Кто это - командир батареи капитан Уваров? Это он…
"Я сейчас подойду к нему, сейчас все кончится - и я подойду к нему, - вспышкой мелькнуло у Сергея. - Я подойду к нему…"
- Что вы?
И он очнулся, будто вынырнул из горячей пустоты, ощутил нажатие чужих пальцев на своем плече, и опять его словно обдуло ветерком - ее смеющийся голос:
- Вы перестали танцевать. Мы ведь стоим. Это что - новый стиль?
- Да, да… - машинально выговорил он, так же машинально отпустил девушку, договорил почти беззвучно: - Простите… - И не увидел, а почувствовал, как кто-то пригласил ее тут же.
Всего пять метров, несколько шагов было до того столика, где сидел человек с полным белым лицом, было несколько шагов осенней карпатской грязи, засосавшей орудия, тела убитых, сброшенные в воду лотки со снарядами. Там среди убитых лежал на станинах раненый лейтенант Василенко…
Крупная рука этого человека поднесла папиросу ко рту. Потом он, раздумчиво сдвинув брови, налил в бокал боржом. Не отводя глаз от танцующих, выпил, медленно вытер губы салфеткой. Помнил ли он сожженную деревню Жуковцы? Ночь в окружении и страшное серое октябрьское утро в Карпатах, когда орудия увязли на лугу и немецкие танки расстреливали их?..
Он курил и отхлебывал боржом, лицо исчезало в дыму, маленькая лаковая сумочка лежала на краю стола рядом с его локтем. Чья это сумка - жены, знакомой? Она, видимо, танцевала с кем-то.
- Капитан Уваров!..
Сергей не услышал своего голоса, только понял, что сказал это после того, как человек этот, вскинувшись, двинул локтем по столу, от движения бокал с боржомом опрокинулся на скатерти.
- А, ч-черт! - выругался он и, перекосив губы, закрыл мокрое пятно салфеткой. - Что вам? - спросил громко, обтирая сумочку. - В чем дело?
- Не узнаете? - сказал Сергей чересчур спокойно. - Правда, я не в военной форме. Трудно узнать.
- Подожди… Подожди, что-то я припоминаю… что-то в тебе знакомое… - заговорил Уваров; голубые его, покрасневшие глаза сверху вниз метнулись по лицу Сергея, по его груди, и что-то дрогнуло в них. - Капитан Вохминцев? Ты?! - налитым изумлением голосом воскликнул Уваров, вставая; раскатисто захохотал, протянул через стол руку. - Ты здесь? Демобилизовался? Из Германии?..
Сергей стоял не шевелясь; глядел на уверенно протянутую ему широкую ладонь, и в ту же минуту в его сознании мелькнула мысль, что Уваров все забыл, и, чувствуя холодный, колющий озноб на щеках, стянувший кожу, сказал тихо:
- Сядем. Поговорим. Я демобилизовался, - хрипло добавил он. - Из Германии.
И Уваров, отдернув руку, опустился на стул, сказал резким, командным голосом:
- Что за чепуха, хотел бы я знать! Не узнаешь? Контужен? Ты что?
- Мы никогда не были на "ты", - сказал Сергей, напряженно, неторопливо закуривая, с удивлением видя что руки его дрожат. - Мы не были друзьями.
- Ах, дьявол! - качнув головой, преувеличенно весело засмеялся Уваров и откинулся на стуле. - Обиделся, что ли? Все ерунда это! Давай выпьем за встречу, за то, чтобы на "ты". А? И не будем показывать свою интеллигентность!
Уваров поставил перед Сергеем рюмку, потянулся за графинчиком, добродушно морщась, но в то же время голубизна глаз стала жаркой, мутноватой, и по тому, как он внезапно захохотал и потянулся за графинчиком, угадывалось настороженное беспокойство в кем.
- Не пью, - проговорил Сергей, отодвинув рюмку.
- Да ты что? Трезвенник? Нич-чево не понимаю! - досадливо поразился Уваров. - Встречаются два фронтовика, один не пьет, другой обижается, у третьего печенки, селезенки. Что происходит с фронтовиками? - Он накрыл своей ладонью руку Сергея, спросил с доверительным простодушием: - Может, перехватил уже. Давно здесь веселишься?
- Брось, Уваров! Ты все помнишь! - сухо произнес Сергей и высвободил руку из горячей тесноты его ладони.
Уваров с судорожной усмешкой спросил медлительно:
- Ты пьян?
- Помнишь, на станинах лежал Василенко, когда я со взводом вытаскивал орудия из окружения? Помнишь?
- Ты пьян, - через зубы выговорил Уваров и, оглядываясь, крикнул зычно: - Метрдотель, подойдите ко мне!
Он встал, застегивая китель.
За соседними столиками посмотрели в их сторону. Сергей твердо сказал:
- Если ты позовешь метрдотеля, я выйду на эстраду и скажу, что ты убийца. Я это сделаю.
- Ты что? - злым шепотом спросил Уваров, снова тяжело садясь. - Будешь вспоминать Жуковцы? Будешь перечислять фамилии убитых? Обвинять меня? Нет, милый, надо обвинять войну. Так ты можешь обвинить половину строевых офицеров, в том числе и себя. У тебя гибли солдаты? А? Гибли?
- В одну могилу врагов и друзей не положишь, - сказал Сергей с трудом. - Братской могилы не получится. - Он глубоко затянулся дымом, чтобы перевести дыхание, договорил отчетливее: - Ты сам взялся поставить батарею на прямую наводку, не зная, где немцы. Когда Василенко сказал тебе в глаза, что ты дуб и ни хрена не смыслишь, ты пригрозил ему трибуналом…
- Не было этого! Вранье!
- Вспомни еще - утром танки окружили Жуковцы и прямой наводкой расстреляли людей и орудия. Всех - двадцать семь человек и четыре орудия. Но Василенко даже в болоте стрелял. А ты притворился больным и как последняя шкура просидел сутки в блиндаже. Бросил людей… А потом? Все свалил на Василенко - под трибунал его! Мол, он командир первого взвода, погубил батарею. В штрафной его! Ты, конечно, знаешь, что Василенко погиб в штрафном.
- Вранье!
- Ты отправил Василенко в штрафной. А в штрафной должен был пойти ты.
- Вранье!
Уваров стукнул кулаком по столу, лицо его туго набрякло, точно мгновенно постарело, потемнели мешки под веками, лоб и залысины облило потом: голубые, с красными прожилками глаза скользили то по груди Сергея, то по залу, и вдруг он подался вперед, крепко потер крутой подбородок, неожиданно со сдержанной досадой заговорил:
- Ну чудак ты, ей-богу! Если была какая неразбериха - на то война. Не косись, брат, на меня; я не хуже и не лучше других. Ты считаешь меня своим врагом, я тебя - нет. Просто думаю: ты хороший парень. Только мнительный. Выпьем, Вохминцев, за примирение, за то, чтобы… ко всем матерям это!.. Глупых смертей было много. Война кончилась - бог с ним, с прошлым. Предлагаю выпить за новую дружбу и все забыть!