- Все, все. В школе, где я училась, в селе, мальчишки даже уже приготовляются, они испытания делали: кто выше всех спрыгнет. Один даже ногу сломал. Умора. Его в больницу положили.
Она еще что-то болтала, но Володя не слушал ее. Подумать только, где-то в деревенской школе тоже собираются лететь. Этак, пожалуй, столько желающих наберется, что на всех и ракет не хватит. Определенно не хватит. Этот вопрос надо обдумать. Скорей бы уж Венка из своего лагеря приехал.
Володя открыл окно и выпрыгнул во двор.
РАЗГОВОР В ТЕМНОТЕ
Со стороны навеса слышались голоса. Володя прислушался. Говорил дядя. Он стоял на коленях перед кроличьей клеткой, прислонившись лбом к проволочной сетке. Можно было подумать, как будто он разговаривал с кроликами:
- Ты мастеровой человек, тебе это никак не понятно. А я мужик. Я хозяйством заражен. В метеесе кладовщиком состоял. У меня и профсоюзный билет есть. Понял? Направление жизни, значит, нам понятно. Свиней я держал, пока можно было. Золотое дело. Каждая - три-четыре тысячи - дай сюда!
Он, стоя на коленях, звонко похлопал себя по карману.
В темноте вспыхивал огонек папиросы и раздавался хрипящий голос Капитона:
- С кроликами этак не разлетишься. Нет. Не тот товар…
- Кролики, - бубнил дядя, - это я не для калыма. Это, как бы тебе объяснить, для скуки. Для души… Не могу я без живности существовать. Должен я чего-то выращивать. Хряпку готовить, кормить. Жуйте, милые, хряпайте, нагуливайте граммы, эх вы, братья-кролики, эх вы, толстозадые… А потом: хрк! - дядя оттопырил большой палец и ткнул им себя в горло и рассмеялся так, будто его Пощекотали под мышками. - Шкуру долой и на рынок.
- С кроликов, говорю, не разживешься.
- Так ведь не для денег, говорю тебе, для души. Мне живность возращивать по душе. Кроликов запретят, тараканов разводить стану или еще чего.
- Нежная у тебя какая душа…
- Правильно! Душа у меня каменная.
- А карман?
- Ты карман мой не щупай. У меня в кармане кулак, а в кулаке деньги. Вот так. Отнять возможно вместе с кулаком. Вот какое дело, братцы-кролики.
Капитон поплевал на папиросу и неопределенно спросил:
- А сестрица двоюродная как?
- Она - хозяйка, - так же неопределенно ответил дядя.
Капитон посоветовал:
- Ты гляди да поглядывай. Она идейная. Шибко-то развернуться не даст.
Дядя поднялся и где-то под самой крышей загудел:
- Ничего это… Не страшно. Пущай она нас перевоспитывает, стремится. Наживать деньги никому не запрещено.
- У нас с тобой дело пойдет, - пообещал Капитон, - познакомлю я тебя тут кое с кем…
Володе еще хотелось послушать, очень уж смешно сказал дядя про тараканов, но мама крикнула из окна, что пора спать.
Пробегая через темный коридор, он задержался около кухонной двери. Александра Яновна сидела у стола и, прикрывая белыми веками глаза, спрашивала:
- Хозяйка-то, сестрица моя, видать, гордая… Посидела с нами мало, про все дела повыспросила и все вроде с осуждением.
Поправляя смятый бант на плече, Васькина мачеха лениво жевала тусклые слова:
- Да нет, она ничего. Дома-то немного бывает, все на работе.
- В одиночестве живет?
- Да кто ее знает. На дом не водит.
- Смотрите-ка, - осуждающе вздыхает Александра Яновна. - Женщина молодая, из себя красивая, получает, наверное, подходяще. А замуж не вышла. Вот она, гордость-то. Я - дура баба, вовсе неученая, за всю жизнь ни одной задачки не решила, а у меня муж!
Она вздохнула и снова зашелестела:
- Мы, значит, с тобой завтра и сходим. Давно я в церкву не хаживала. В нашей местности все храмы позакрыты-позабиты. Очень народ печалуется. А многие в баптисты ушли, и в хлысты, в раскол.
Васькина мачеха пухлой рукой все еще расправляла бант на плече и скучно говорила:
- Надо бы сходить, да все недосуг. Да и дорога туда ох далека, и все в гору, все в гору…
Из двери выскочила Тая.
- Ты зачем подслушиваешь?
Дернув ее за косичку, Володя убежал домой.
Мама стояла посреди комнаты в своем нарядном платье. Прижав обе ладони к щекам, она словно поддерживала свое лицо, боясь как бы оно не упало.
Усталым и каким-то пустым голосом спросила:
- Ноги вымыл? Ну тогда ложись.
Володя понял, что маме не по себе, и подумал, что, наверно, она недовольна его поведением. Причин для этого всегда достаточно. А кроме того, он так и не попросил прощенья у Капитона.
И пока он раздевался и укладывался в постель, она все стояла и держала в ладонях свое лицо, и красиво причесанные волосы блестели, как золотые.
Глядя на нее, Володя подумал, что маме, наверное, не понравился дядя и его жена. За весь вечер, что она пробыла у них в гостях, она ни разу не засмеялась. Должно быть, нехорошие они люди. Маму они все-таки побаиваются. Хорошо это или плохо? Наверное, нехорошо. Ведь она мечтала подружиться с ними.
А девчонка - задира, да еще верующая. Скажи в школе - засмеют. Нет, не станет он с ней водиться. Он тоже одинок, как и мама. И тоже его надежды не оправдались. Пускай она не думает, что только одной ей скучно. Ему тоже.
И чтобы маме легче было переживать, он сказал:
- Я с этой девчонкой дружить не буду. Она, знаешь что: в бога верит…
Но маму это сообщение почему-то не ободрило. Она сказала равнодушно:
- А ты давай-ка спи…
Тогда он пошел на последнюю, отчаянную жертву. Поднявшись, он сказал:
- Ну, ладно. Я уж, если хочешь, извинюсь перед ним.
- Спи, спи, - сказала мама и вдруг уронила руки и вскинула голову. - А ты сам разве не чувствуешь своей вины?
Володя вспомнил потное, жирное лицо Капитона, его хриплый смех и вздохнул. Нет, вины никакой перед ним он не чувствовал. Но сказать нельзя. Мама и так обижена.
- Если не считаешь себя виноватым, тогда зачем же извиняться? Ты хочешь всех нас обмануть, а это очень нехорошо. Все надо делать от чистого сердца, а не для того, чтобы кому-нибудь угодить. Не хочешь извиняться - стой на своем. Доказывай. И никогда не угождай. Ну, ладно, спи.
Она поправила одеяло и, поцеловав сына, ушла к своей постели. Там потушила верхний свет и зажгла маленькую лампочку на комоде.
Сразу засинело небо в фонаре, знакомая звезда, которая, когда Володя ложился спать, всегда была в центре верхнего стекла, скатилась к самому краю фонаря. Значит, уж очень поздно.
Володя смотрел на свою звезду и думал о том, как много непонятного и раздражающего в поступках взрослых.
Дядя любит кроликов, заботится о них только для того, чтобы их убивать. Зачем? Таю заставляют верить в бога. Капитон рисует скверные ковры, пьет и заставляет пить Ваську. Еления прячет красивые вещи в темной комнате. Зачем? Мама, которая всегда все понимает и видит, ничего им не говорит, а когда Володя отомстил за нее, то она захотела, чтобы он попросил прощенья у такого человека, как Капитон. Зачем?
Зачем все это надо большим, могущественным людям? Ведь они что захотят, то и делают. Они могут делать большие, замечательные дела.
Отец Венки Сороченко считается лучшим вратарем. Когда он идет по улице, все мальчишки бегут за ним, чтобы только посмотреть. Милочкин папа - летчик, на реактивных самолетах летает. Володин дед - был великий мастер, Ваоныч пишет картины, которые возят в Москву, чтобы и москвичи посмотрели.
А еще есть на свете необыкновенные люди! Вот посмотреть бы на них и на их дела хоть издалека! Они спутники запускают. А еще немного - и можно будет лететь на Луну. Атомные станции строят, живут на Северном полюсе, на Южном полюсе.
Многое могут взрослые, сильные люди.
Только пусть они не забывают, что они тоже когда-то были маленькими.
ТАЙКА, Я ЛЕЧУ!
Эту необыкновенную корзину Володя впервые заметил еще в тот день, когда дядя выволакивал всякую рухлядь, сваленную в самом дальнем углу под навесом.
- Гляди-ка, - сказал дядя, - пестерь, и совсем еще целый.
Капитон прохрипел:
- Тут, если толковому человеку взяться, не то еще сыщешь. Старик, говорят, жилистый был. Домовитый. А на что тебе пестерь?
- Вещь все-таки, - неопределенно ответил дядя, - изделие.
Володя даже не знал, что существуют на свете такие огромные корзины. Интересно, для чего их делают? В нее, если что-нибудь насыпать доверху, пятеро не поднимут. А сколько людей в ней уместится? Человека, наверное, четыре, а то и больше.
Утром после новоселья он проснулся поздно и, так как мама ушла, поскорее позавтракал и вышел на зеленый и сверкающий после ночного дождя двор.
Корзина стояла на старом месте у самого забора. Он забрался в нее и сначала подумал, что четверо здесь вполне разместятся, а потом он пришел к мысли, что, наверное, в таких корзинах первые воздухоплаватели совершали свои изумительные полеты на воздушных шарах и аэростатах. Ну, конечно, как это он сразу не догадался.
Не успел этого подумать, как ему показалось, что он летит высоко над землей, над полями и лесами, летит под самые облака.
Летал он там до тех пор, пока не увидал Таю. Она шла через двор в новом, ослепительно желтом платье и в своей соломенной шляпке, украшенной тряпочными цветочками, которые вздрагивали на проволочных стебельках при каждом ее шаге.
Володя сейчас же спустился на землю.
- Ух ты! Как вырядилась. Куда идешь? - спросил он.
Тая поджала тубы и, зажмурив глаза, покачала головой.
- Этого тебе не надо знать. А ты чего тут сидишь?
- Хочу и сижу.
- Это у тебя как будто автомашина. Да?
- Скажешь тоже. Что я, маленький? Ты знаешь, откуда у нас эта корзина? Она, может быть, от воздушного шара.
Вздернув плечиком, она так засмеялась, что все цветочки на ее шляпе запрыгали.
- Уж эти мальчишки! Не знай что выдумают.
- Выдумай лучше, - обиделся Володя.
А Тая, посмеиваясь, натягивала на свои тонкие загорелые руки большие рваные перчатки и безжалостно добивала его поднебесные мечты.
- Это пестерь, - обстоятельно объясняла она. - И никто в них не летает, в них полову возят да навоз. Заполошный ты какой-то. Все мальчишки заполошные.
- Много ты понимаешь, - проворчал Володя, покраснев от обиды.
Было обидно и оттого, что его не поняли, и еще больше оттого, что он не может доказать свою правоту. И, может быть, его фантастическая беспокойная правда в сто раз весомей и нужнее, чем ее прозаическая правда, которая никуда не зовет и ничего не требует от человека.
Тая, посмеиваясь, объяснила ему все насчет пестеря и ушла под навес кормить кроликов. А Володя постоял около повергнутой в сырую траву корзины и, наверное, чтобы успокоиться, полез на крышу навеса.
Солнце только начинало припекать. Доски, которыми покрыта крыша, почернели от старости и поросли зелеными и оранжевыми кружочками мха, такими мягкими на ощупь, словно вырезанными из бархата. Крыша еще не совсем просохла после ночного дождя и слегка курится. Буранчики голубоватого пара берут вверх по доскам и над самым гребнем тают в дрожащем воздухе.
И кругом все чисто и все сверкает: тротуары, крыши домов, дорога и лужи на дороге. А на деревья просто и смотреть нельзя: каждый листик, как маленькое зеркальце, так и слепит.
Внизу под навесом Тая кормит кроликов и тонким голосом поет. Это ей кажется, что она поет, а у самой голос, как у котенка. Девчонки, когда что-нибудь делают, всегда поют.
Все уходят по своим делам, оставляя Володю караульщиком. Предполагается, что никаких особо срочных дел у него нет.
Пожалуй, это и верно: какие дела могут быть у одинокого, всеми забытого человека.
Единственный друг и единомышленник Венка Сороченко и тот, наверное, сейчас не думает о нем. Лежит где-нибудь на берегу, загорает, сил набирается. А многие мальчишки тем временем тренируются, готовятся. Вон даже в деревнях с крыш прыгают. Это тоже закалка: не всякий способен с крыши спрыгнуть.
Заглянув вниз, Володя почувствовал, как слегка защекотало в пятках и затуманилось в голове, будто в ней закружились такие же буранчики, как на мокрых досках. Высоко. Ух ты! Как это некоторые прыгают? Наверное, у них там крыши пониже.
У него так задрожали коленки, что пришлось отодвинуться подальше от края.
- Трус, - сказал он с презрением. - Трус и трепач!
- С кем ты там разговариваешь? - спросила Тая из-под навеса. - С воробьями?
Стиснув зубы, он поднялся во весь рост. Ему показалось, что крыша стала еще выше. Кружочки мха под босыми ногами были теплые и мягкие. Нет, стоять еще страшнее. А он все равно будет стоять и смотреть.
Он будет смотреть вниз, пока не привыкнет. А внизу хорошо, уютно и, главное, оттуда никуда не упадешь. Там на мягкой травке лежит корзина, и кажется, что она только сейчас свалилась из-за облаков и все, что в ней было, разбилось вдребезги. Уцелел только один отважный воздухоплаватель, успевший уцепиться за крышу.
Выбежав из-под навеса. Тая замахала большими перчатками и запищала:
- Ой, да что ты! Отойди от края! Смотреть на тебя и то голова кружится.
Не отвечая, Володя смотрел вниз. Тая сорвала перчатки и бросила на траву. Когда Володя увидел, как они падают, у него еще больше задрожали коленки, но он все равно продолжал смотреть вниз.
Он мстил за свою мечту.
Задыхаясь от восторга и ужаса, он громко, словно бросая вызов и этой вредной девчонке, и всем, не доверяющим его мечте, крикнул:
- Тайка, я лечу!
Она завизжала еще громче и зачем-то зажала ладонями свои уши. Володя увидел ее глаза, расширенные от страха.
"Ага, сразу поверила", - подумал он и прыгнул.
КОСМИЧЕСКАЯ СКОРОСТЬ
Ему показалось, что полет продолжался очень долго, потому что пока он летел, то успел заметить много удивительного.
Сначала показалось, будто он вовсе и не падает, а висит в воздухе и все летит навстречу: огромный ярко-зеленый двор, желтое платье Таи, ее шляпа, которая почему-то катится по дорожке, навстречу какому-то загорелому мальчишке в красной майке. Откуда он взялся - неизвестно, но Володю ничуть не удивило его внезапное появление.
Но тут земля ударилась о Володины пятки, и все кругом на мгновение потемнело, как будто в кино оборвалась лента. Володя упал, но сейчас же снова вскочил и убедился, что все осталось точно так же, как он успел разглядеть во время своего мгновенного полета. Тая сидела на траве и, зажав уши, быстро выкрикивала тонким голосом:
- Псих! Псих! Псих!
А перед Володей стоял Венка, загорелый, в ярко-красной майке. Взмахнув Тайной шляпой, он восхищенно заорал:
- Ох и здорово, Вовка!
- Ура-а! - закричал Володя, бросаясь навстречу другу.
И Венка закричал:
- Ура-а!
Тая, ударив кулаками по траве, всхлипнула:
- Оба вы психи…
- Ты как это сразу появился? - спросил Володя.
- Я не сразу. Я еще вчера приехал. Вечером. А ты прыгаешь здорово. Как Тарзан.
- Ерунда. Ничего особенного.
Подбежала Тая. Задыхаясь от испуга и размазывая слезы, она сердито закричала:
- Ну да! Тебе ничего. А я чуть не умерла со страха! Отдай мою шляпу.
Схватив шляпу, она побежала домой. Володя вдогонку крикнул:
- Теперь будешь знать.
- А ты уж сразу… Уж и доказывать, - всхлипнула она.
- Я зря ничего не говорю.
- Как же! - Тая убежала домой.
- Кто это? - спросил Венка.
- Дядькина дочка. К нам приехали.
- В гости?
- Нет, на постоянное жительство.
- Вредная?
- А мне-то что.
- А ты на спор прыгнул?
- Стану я с ней спорить.
- Тренируешься?
- Каждый день. А ты?
- Ты что, как в лагере не знаешь? А в этом году такую дисциплину развели. Эх, да у тебя кролики!
- Это не мои. Говорю, дядька приехал.
- Чего это они все обнюхивают? Вовка, а ты сразу начал с крыши или постепенно?
- Ты скажешь, сразу… Ноги поломаешь.
- А ты долго тренировался? По-моему, это они так здороваются: нюхаются и шевелят ушами.
- Может быть. Тайка с ними возится. А я даже и не подхожу.
- Можно, я их поглажу?
- Валяй, гладь. Я, Венка, одну штуку задумал. Этого большого лучше не трогай, цапнет еще.
- Не цапнет. Ух ты какой!
- Я тебе говорил.
- Злой, как собака. Ты что задумал? Какую штуку?
- Задумал настоящее испытание. По всем правилам. Хорошо, что ты приехал. Вот туда смотри. Видишь, корзина?
- Ого! Вот это да. Вовка, это к слону такие привязывают, или для великанов, или комоды в них упаковывают, или…
- Называется пестерь, - перебил его Володя, потому что если Венку не остановить, то он будет до вечера выдумывать, кому и для чего понадобилась такая корзина.
- Пестерь? У кого называется?
- У воздухоплавателей.
- А зачем она им?
- Привязывают к воздушным шарам.
- Ну?! Кто привязывает?
- Раньше привязывали.
- А где ты такую взял?
- Корзина эта моя. От дедушки она мне досталась. И сейчас мы начнем настоящее испытание.
- Какое испытание?
- А вот увидишь. Отвязывай веревку.
Веревки, на которую вешали белье, не хватило. Пришлось отвязать и ту, что висела в коридоре. Их привязали к углам корзины и, соединив все эти веревки в одну, перекинули через балку под навесом.
В общем, возни было много. Ребята вспотели, перепачкались в пыли, и теперь, стоя внизу, они удовлетворенно поглядывали на свою работу.
- Начнем, - предложил Володя, зажимая рукой неизвестно где порванную майку.
Но Венка задумчиво проговорил:
- Эх, испытание бы сделать…
- Какое еще испытание? - нетерпеливо спросил Володя. - Лезь в корзину, или я полезу.
Но Венка все стоял и смотрел куда-то в сторону, и взгляд у него сделался мечтательный. Володя посмотрел туда же, куда и Венка, и в его глазах тоже появилось задумчивое выражение.
- Да, - протянул он, - хорошо бы.
- Как взаправду, а? В космос и кроликов забрасывали.
Они оба смотрели на кроликов.
- А что ему сделается? - спросил Володя.
- Ничего. Он даже будет доволен, - горячо подхватил Венка. - Посиди-ка все время в клетке…
- Мы его только испытаем.
- Ну, давай.
Венка начал вертеть корзину, чтобы веревки как следует перекрутились, а Володя отправился за кроликом. Он выбрал самого смирного и пушистого. Кролик сидел на руках и только пошевеливал прозрачными ушами. Когда его посадили в корзину, он сейчас же принялся грызть прутья, из которых она была сплетена.
- Пускай! - скомандовал Володя.
Веревки начали раскручиваться, и корзина завертелась сначала медленно, а потом все быстрее, быстрее и наконец так, что уже ничего нельзя было разглядеть, один сплошной полосатый вихрь.
Венка сказал:
- Космическая скорость.
- Интересно, что он там сейчас чувствует? - спросил Володя.
Результат испытания заставил самих испытателей почувствовать себя не очень хорошо, потому что кролик лежал на боку и только судорожно дергал лапками. Но он все-таки потом очнулся. Ему дали понюхать травы, и он перестал дергаться и зашевелил носом.
Чтобы придать себе бодрости, Володя сказал:
- Ничего… Если его каждый день крутить, то он привыкнет.
- Конечно! - с энтузиазмом подтвердил Венка.
- Первый-то раз всегда трудно.